Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Вопрос 34: Глава 3.Историческая наука Великобритании в 1918-1945 гг.: традиции и новации.

Читайте также:
  1. I Перечень вопросов к изучению
  2. I. Теория государства и права как наука. Ее место в системе юридических наук.
  3. I. Теория государства и права как наука. Ее место в системе юридических наук.
  4. II. Список теоретических вопросов к экзамену
  5. II. Экономика как наука
  6. III. 2. "НОРМАЛЬНАЯ" НАУКА
  7. III. Список практических вопросов к экзамену
  8. Lt;question>Когда возникла политическая наука?
  9. Quot;Глава 32. Налог с владельцев животных
  10. quot;Глава 9.1. РЕШЕНИЯ СОБРАНИЙ

 

 

Итоги первой мировой войны, закрепленные в системе договоров Парижской мирной конференции, в значительной степени определили сохранение ведущего положения Великобритании в Европе и в мире. В то же время они способствовали развитию кризисных явлений внутри Британской империи и постепенному утверждению в обществе идей преобразования империи в Содружество наций. В 20-30-е годы в стране началась разработка экономической и социальной политики, которая предполагала решение проблем структурной перестройки; тогда же обозначились серьезные изменения в социально-политической структуре британского государства. В политической жизни общества наблюдалось снижение влияния либеральной партии, упрочение позиций лейборизма, рост активности радикально-демократического и рабочего движений. В период мирового кризиса ведущие политические партии занимались интенсивными поисками стабилизации внутриполитической обстановки. Конец 30-х -первая половина 40-х годов характеризовались вступлением Великобритании во вторую мировую войну и активным участием в ней в составе антифашистской коалиции.

Организация исторической науки в 1918-1945 гг. В этот сложный, насыщенный противоречивыми тенденциями период британской истории продолжался процесс профессионализации исторического знания. В академической среде постепенно утверждалась мысль о том, что труд историка требует высокой профессиональной подготовки, специальных навыков исследовательской работы. В Оксфорде (1917) и в Кембридже (1920) была учреждена ученая степень доктора философии, которая присуждалась выпускникам университетов, подготовившим диссертации по исторической проблематике.

В результате усилий академических историков по созданию системы обучения аспирантов в 1921 г. при Лондонском университете открылся общенациональный центр по подготовке профессионалов-историков из вузовских преподавателей, выпускников университетов, сотрудников архивов и музеев. Институт исторических исследований, созданный на общественные средства и частные пожертвования, был поддержан ведущими университетами страны. Во главе его встал медиевист, профессор А. Поллард. В 30-е годы институт стал курировать выпуск многотомной "Викторианской истории графств". Он выступал также в качестве организатора встреч историков-профессионалов разных стран. В 1921 г. в Лондоне состоялась первая англо-американская конференция профессоров истории. С 1926 г. эти встречи приобрели регулярный характер. С середины 30-х годов начали проводиться научные конференции британских и французских историков.

В межвоенный период окрепли позиции национальных исторических обществ. В то время Королевское историческое общество возглавляли поочередно такие видные историки как Ч. Омэн, Дж. Фортескью, Т. Таут, Ф. Поуик, Ф. Стэнтон. В 1918 г. при этом обществе был создан комитет по изучению исторических источников, члены которого занимались выявлением архивных документов и подготовкой их к публикации. С 1921 г. в Кемденской серии Королевского исторического общества начали публиковаться документы по истории британской внешней политики. В 1932 г. была открыта серия справочников по истории. Члены общества приступили в 1937 г. к периодическому изданию научной библиографии британской истории, которая включала в себя перечень монографий и статей, опубликованных после 1900 г.

В 20-30-е годы заметно возрос авторитет Исторической ассоциации, в которой насчитывалось около ста местных отделений и 4,5 тыс. членов. Руководство ассоциацией осуществляли профессиональные историки Ч. Ферс, А. Грант, Дж. Гуч и др. На страницах журнала "История" ("History"), издаваемого ассоциацией, велась полемика о содержании предмета истории и ее образовательной, воспитательной функции. С 1922 г. Историческая ассоциация начала публиковать информационный "Ежегодный бюллетень исторической литературы" ("Annual Bulletin of Historical Literature"). Важное место в деятельности ассоциации заняло изучение проблем локальной истории. В середине 20-х годов был создан комитет по локальной истории. Он координировал выявление, сбор и систематизацию исторических источников, которые проводили местные исторические и антикварные общества и архивы графств, оказывал им помощь в составлении путеводителей и справочников. В 1930г. устав Исторической ассоциации пополнился положением о сотрудничестве с Королевским историческим обществом и другими организациями в области гуманитарного знания.

В межвоенный период заметно выросло влияние региональных исторических обществ (например, Шотландского исторического общества) и некоторых университетских объединений историков-профессионалов. В 1922 г. в Кембриджском университете было учреждено историческое общество, члены которого спустя три года основали "Кембриджский исторический журнал" ("Cambridge Historical Journal"). Вскоре вокруг журнала сформировалось научное сообщество, в которое входили многие известные британские историки (Дж. Бери, Дж. Клепэм, Г. Темперли, Дж. Роуз и др.). Исторические общества и журналы поддерживали связи с Британской архивной ассоциацией, созданной в Лондоне в 1932 г. В её задачи входило обеспечение сохранности и использование архивных материалов, координация деятельности общественных организаций и отдельных лиц, заинтересованных в улучшении работы архивной службы. Ассоциация начала издавать журнал "Apxивы" ("Archieves") и выступила инициатором проведения ежегодных конференций архивистов, историков, публикаторов документов. Значительную помощь историкам-профессионалам и любителям оказывала открывшаяся в 1924г. библиотечная Ассоциация по информационному обеспечению (служба "Аслиб"). Образование единой информационной службы в библиотечном деле страны содействовало интенсификации изысканий в области истории и других гуманитарных дисциплин.

В 20-30-е годы в университетских центрах, национальных, региональных и местных исторических обществах ведущее положение по-прежнему занимали историки-медиевисты. Их научная и организационная деятельность во многом определяла облик исторического знания в стране. В то же время заметно возрос авторитет историков-профессионалов, занимающихся изучением новой истории. В академической среде постепенно преодолевался дисциплинарный парадокс, выражавшийся в том, что преподаватели университетских кафедр новой истории занимались преимущественно преподаванием истории средних веков. По мере размежевания медиевистики и истории нового времени в системе высшего образование происходило формирование раздельных кафедр (в 1930 г. открытие кафедры новой истории и в 1937 г., истории средних веков в Кембридже, соответствующая реорганизация исторического факультета в Оксфорде в 1937-1939 гг. и др.).

В первой трети XX в. значительно повысился престиж новой истории в колледжах и школах Лондонского университета, в университетах Эдинбурга, Глазго. Новая история утвердилась в качестве самостоятельной академической дисциплины в "городских" ("краснокирпичных") университетах, открытых в конце XIX - начале XX в. - в Манчестере, Лидсе, Бирмингеме, Шеффилде и других городах. К 1939 году в университетах страны работало уже около 400 профессионалов-историков (в 1900 году их было не более 30). Организационные перемены в британской историографии, опосредованно выражали глубинные процессы, происходившие в самом историческом знании - его теоретических основах, методологии, структуре, содержании, функциях.

Теоретико-методологические основы исторической науки. Значительное воздействие на британскую историографию первой трети XX в. оказывали изменения мировоззренческих установок в сообществе историков. Они обусловливались новыми процессами в интеллектуальной культуре стран Западной Европы, общенаучной революцией конца XIX - начала XX в., переосмыслением открытий в естественных науках и технологических изобретений, их опосредованным воздействием на гуманитарное знание. Ведущим методом познания в британской историографии оставался позитивизм в его оторванном от исторической социологии виде. Пересмотр ортодоксального позитивизма середины прошлого века, предпринятый Дж. Бери (1861-1927) одним из создателей Кембриджской школы историков, привел его к мнению о неприемлемости распространения на историю общесоциологических законов. Понятие закономерности сводилось им к установлению причинно-следственных связей в историческом процессе.

Дж. Бери учитывал значимость материальных и социальных факторов для развития общества. Однако он полагал, что ключевой фактор перемен следует искать в психологической сфере. При этом Бери подчеркивал определяющее воздействие индивидуальной воли на ход истории. Древняя, средневековая и новая история характеризовались Дж. Бери как определенные ступени во всемирно-историческом процессе, этапы "раскрытия духа", "эволюции мысли". Особо важное значение Бери придавал изучению новой истории (с конца XV в.) и считал возможным выделять последние 30-40 лет в отдельную фазу общественного развития -"новейшую" или "современную историю"[1].

Суждения Дж. Бери о содержании исторического процесса, в целом, совпадали с субъективистскими, релятивистскими умонастроениями британских историков 20-30-х годов. К тому времени многие историки-профессионалы разделяли тезис о необходимости изучения истории "ради нее самой". В конечном счете, это положение сводилось к задаче исследования единичного, уникального как основного компонента - слагаемого исторического прошлого. История выглядела особой областью знания, по отношению, к которой было невозможно применять методы познания, используемые в естественных науках. Индивидуализация "исторического метода" приводила сторонников подобного взгляда. (А. Поллард, Дж. Протеро, Дж. М. Тревельян и др.) к утверждению о большей близости истории к литературе и искусству, нежели к собственно науке. Использование британскими историками элементов позитивистского метода в сочетании с неокантианскими представлениями о специфике исторического познания придавало методологии истории черты эклектизма.

Поиск историками новых подходов к изучению прошлого обусловил появление в 30 -40-е годы философско-исторических трудов А. Дж. Тойнби и Р. Коллингвуда.

А. Дж. Тойнби. В 1934 г. в Великобритании вышла первая книга двенадцатитомной работы Арнольда Джозефа Тойнби (1889-1975) "Постижение истории"[2]. Ее автор был хорошо известен в среде профессионалов своими трудами в области истории международных отношений. Тойнби получил классическое гуманитарное образование в Оксфорде и в Британской археологической школе в Афинах. В годы первой мировой войны начал заниматься общественно-политической деятельностью. В 1919 г. в составе британской делегации он участвовал в работе Парижской мирной конференции. Позднее стал преподавать историю международных отношений в школе экономики и политики Лондонского университета. В 1926 г. Тойнби возглавил научные исследования в Королевском институте международных отношений и занимал пост директора в течение тридцати лет.

Концепция всемирно-исторического процесса, основы которой были изложены в первых томах "Постижения истории", вышедших в 30-е гг., складывалась под влиянием научной революции рубежа XIX-XX вв. и первой мировой войны. Война 1914-1918 гг. соединила в общественном сознании прошлое и настоящее, переплела исторические судьбы различных культур. Она обусловила обостренное понимание А. Тойнби идеи общности, целостности и хрупкости развивающегося мира. Глубокие размышления о настоящем и будущем человечества побудили историка обратиться к системному сравнительно-историческому изучению прошлого. Избранный им культурно-исторический подход строился на основе анализа и сопоставления мирового социального опыта человечества и формировался с учетом открытий в европейской социологии, антропологии и истории конца XIX - первой трети XX века.

В методологии истории А. Тойнби соединились подходы, свойственные ортодоксальному позитивизму прошлого века и новейшему иррационализму и интуитивизму. Историком был введен в оборот огромный эмпирический материал, однако факты, приводимые в книге "Постижение истории", служили скорее иллюстрацией к априорно конструируемой схеме всемирно-исторического процесса, чем исходными данными для научных обобщений. В качестве базового элемента исторического развития Тойнби использовал понятие локальной цивилизации, которое предполагало установление определенных пространственно-временных параметров для народов и стран, объединенных общей духовной культурой. Историк подразделял цивилизации на первичные, вторичные и третичные. В соответствии с этой классификацией современный Тойнби мир складывался из пяти основных цивилизаций (западной, ортодоксальной христианской, исламской, индуистской, дальневосточной), каждая из которых унаследовала в себе черты предшествующих цивилизаций. Так, цепочка исторического развития западного общества у Тойнби выглядела следующим образом: эллинистическая цивилизация - западная цивилизация (I - 675-1075 гг.; II-1075-1475 гг.; III - 1475-1875 гг.; IV - с 1875-х гг.). Исторический прогресс связывался А. Тойнби главным образом с областью общественной психологии и морали и означал всемерное развитие человеческого духа, формирование творческой гармонической личности.

Тойнби стремился выявить опосредованные связи между научно-техническим и технологическим прогрессом, с одной стороны, и духовным прогрессом в обществе, с другой. Историк полагал, что в новое время (с конца XV в.) развитие Западного мира определялось в основном становлением двух институтов - индустриальной системы в экономике и демократии в политике. Под последней понималось "парламентское управление в суверенном независимом национальном государстве".

Период с конца XV в. до 1875 г. А. Тойнби определял как процесс создания великих держав, каждая из которых претендовала на то, чтобы стать мировой. Это была эпоха утверждения национальных государств, отстаивавших свою целостность, самоценность, независимость от остального мира. Историк придавал огромное значение 60-70-м годам ХIХ в. как периоду перехода западной цивилизации в новое состояние, которое характеризовалось возрастанием общественной интеграции в экономической, политической и духовной сферах. По убеждению Тойнби, в конце XIX - начале XX в. национализм, распространяясь вширь и охватывая культурную среду малых народов, начал терять свое былое созидательное свойство формирования независимых государств. В то же время все заметнее обнаруживался процесс трансформации и распада великих держав, ускоренный первой мировой войной.

Отказываясь от свойственного британской академической историографии англоцентризма и европоцентризма, он предлагал по-новому исследовать историю Великобритании как отдельной страны и как части целого. Тойнби полагал, что изучение истории британского общества и государства, воплотивших в себе наиболее существенные свойства западной цивилизации (индустриальность, парламентская демократия, национализм), возможно лишь при сопоставлении британской истории с социальным опытом других стран (в том числе принадлежащих к иным цивилизациям) и с учетом того, что история Великобритании, как и других национальных государств, составляет часть истории более широкого сообщества[3].

Глобальные культурно-исторические построения А. Тойнби оказали значительное воздействие на направление историографического процесса в XX в. Работа "Постижение истории" открывала возможности использования в историографии элементов позитивистской методологии в сочетании с новейшими методами исторического познания. Она способствовала преодолению в среде историков имперского высокомерия по отношению к небританской и неевропейским культурам.

Р. Дж. Коллингвуд. В отличие от Тойнби другой известный британский историк Робин Джордж Коллингвуд (1889-1943) выступил с критикой самих основ позитивистской методологии.

Получив классическое образование в Оксфорде, Коллингвуд в течение почти тридцати лет работал в университете в качестве преподавателя и профессора философии и античной истории. Был членом Лондонского общества антикваров и Британской академии. В занятиях археологией и древней историей Коллингвуд видел возможность выработки методов познания истории и изучения взаимоотношений истории и философии. В обобщенном виде его размышления о содержании истории были изложены в "Автобиографии" (1939) и в "Идее истории" (1946)[4].

Коллингвуд полагал, что история представляет собой не последовательность единичных событий, скрепленных причинно-следственными связями, которая выглядит как закономерность, а процесс. Диалектическое развитие и изменение явлений в ходе этого процесса, составляет его суть. "Процессы - это вещи, которые не начинаются и кончаются, но превращаются друг в друга", - утверждал Коллингвуд. "История ножниц и клея", предлагаемая позитивистами начала XX в., не могла, по его убеждению, отразить многообразие исторической реальности и надлежащим образом служить будущему. Он призывал историков преодолевать "рабскую зависимость" от накопленных и традиционно трактуемых исторических фактов. Задачей исследовательского мышления, по его словам, было не пассивное наблюдение фактов, содержащихся в источнике, а творческий анализ информации, заложенной в нем. По мнению Коллингвуда, работа историка заключалась в том, чтобы оказывать помощь в диагностике моральных и политических проблем современного общества.

Концепция "исторического понимания", предлагавшаяся Р. Коллингвудом, в целом строилась на идеалистических основаниях. Исторический процесс в его представлении - это то, что доступно познанию, а познанию может быть доступно только мышление. "Всякая история, - писал Коллингвуд, - это история мысли... Нет ничего кроме мысли, что могло бы стать предметом исторического знания". Из этого рассуждения следовало, что историческое знание как таковое представляло собой лишь "воспроизведение в уме историка мысли, историю которой он изучает"[5].

Критика вигско-либеральной концепции истории. В начале XX в. в национальной историографии Великобритании в целом сохранялась приверженность либеральной концепции истории. В соответствии с ней исторический процесс представал как поступательное восхождение общества и государства по ступеням прогресса в ходе борьбы старого с новым, как неуклонное расширение представительной демократии и индивидуальной свободы. Эту концепцию в той или иной степени разделяли историки различных направлений в историографии - от консервативного до радикально-демократического.

Вместе с тем, в работах ряда известных историков 20-30-х годов наметилась тенденция к переосмыслению некоторых положений этой концепции (А. Тойнби, Р. Коллингвуд). Тогда же появились труды таких видных консервативных историков как Л. Нэмир, Г. Дэвис, Дж. Кларк. В них содержалась принципиальная критика викторианской интерпретации исторического прошлого Великобритании. Значительное влияние на направление британской историографии оказали критические работы преподавателя Кембриджского университета Герберта Баттерфилда (1900-1979) "Вигская интерпретация истории" (1931) и "Англичанин и его история" (1944)[6].

Ко времени выхода в свет этих книг Г. Баттерфилд был известен исследованиями по европейской истории нового времени и истории международных отношений. Баттерфилд обозначил либеральную концепцию истории термином вигская. Он отнюдь не намеревался возродить ушедшую торийскую традицию в интерпретации истории. По утверждению Баттерфилда, вигизм (как историографическая традиция) выполнил свою задачу в историческом знании, дав британцам возможность осознать преемственность современного демократического общества с историческим прошлым. Не отрицая богатства познавательного опыта историков XIX в., Г.Баттерфилд стремился пересмотреть историческую концепцию в соответствии с изменившимися условиями общественной жизни. Он утверждал, что каждому поколению следует писать историю заново и указывал на огромную роль исследователя в приближении прошлого к настоящему. Вместе с тем, Баттерфилд считал необходимым освободить изучение истории от конъюнктурного подчинения современным ценностям.

Вигский взгляд на историю исключительно через призму настоящего, отмечал Баттерфилд, привел к тому, что из истории стали произвольно отбираться факты, соответствовавшие априорной концепции исторического развития. В итоге история упрощалась и подгонялась под схему. Подобная интерпретация истории, писал Баттерфилд, "это результат абстрагирования вещей от исторического контекста и суждения о них в отрыве от их содержания, оценки этих вещей... с помощью прямой ссылки на настоящее". Он полагал, что понятия "прогрессивность" и "реакционность", содержавшие в вигской историографии моральную оценку, должны исчезнуть из лексикона историка-профессионала, которому следует занимать позицию беспристрастного наблюдателя в отношении событий прошлого (писать историю "ради нее самой"). Баттерфилд порицал историков за неверно задаваемые вопросы прошлому. Например, вместо того, чтобы спрашивать, кому мы обязаны нашей религиозной свободой, замечал Баттерфилд, следовало бы спрашивать, как возникли эти религиозные свободы.

Историк определял исторический процесс как переход от одного состояния вещей к другому путем столкновений, взаимовлияний воли и побуждений индивидов и различных групп. Бессмысленно заниматься поисками "неумолимой логики истории", как это делали вигские историки, утверждал Баттерфилд. Суть исторического познания заключается в постижении всего многообразия уникальных элементов, соединение которых дает в истории неожиданные, причудливые результаты. Дело историка-профессионала состоит не в "формулировании общих истин или утверждений, претендующих на то, чтобы выглядеть всеобщими законами", а в скрупулезном изучении всей совокупности элементов, создающих разнообразие и изменение.

 

"История в действительности - это форма описательного произведения, которое сродни книгам о путешествиях", - полагал Баттерфилд. "Историк описывает весь процесс, который лежит в основе изменения вещей... Он ни судья, ни присяжный. Историк находится в позиции человека, который призван дать свидетельство"[7]. Критические суждения Г.Баттерфилда содействовали ревизии наиболее устаревших положений вигской концепции истории и стимулировали становление новых тенденций в исторической науке Великобритании.

Политическая история. Изучение истории внешней политики Великобритании. В 20-40-е годы XX в. в структуре исторического знания произошли серьезные перемены. Несмотря на то, что господствующее положение в ней занимала политическая и конституционная история, постепенно упрочивались позиции экономической и социальной истории как отраслей исторической науки. В самой же политической историографии основное место принадлежало изучению истории внешней политики Великобритании - дипломатической, имперской и колониальной истории. Быстрое оформление этих исследовательских областей во многом обусловливалось результатами первой мировой войны и активностью национальных движений народов, входивших в состав Британской колониальной империи. Позже направление научных разработок в области истории внешней политики стало определяться изменением характера отношений между ведущими странами мира в 30-е годы, усилением опасности фашизма, вступлением Великобритании во вторую мировую войну.

Главные позиции в исследовании проблематики внешнеполитической истории принадлежали ученым Кембриджского и Лондонского университетов, где сложились традиции изучения дипломатической истории на основе критического анализа архивных и опубликованных источников. В период Первой мировой войны британское правительство установило тесные контакты с рядом академических историков. На Парижской мирной конференции 1919 г. Г. Темперли, Р. Ситон-Уотсон, Ч. Уэбстер и другие университетские историки выступали в роли экспертов британской делегации.

В 1920-1924 гг. под редакцией Г. Темперли была издана шеститомная "История Парижской конференции", ставившая целью оправдать политику Великобритании в годы первой мировой войны и на мирных переговорах. Заинтересованность правительства в углубленном исследовании внешнеполитической проблематики нашла свое выражение в создании в 1920 г. Королевского института международных отношений. Основу института составили университетские историки. Фактически он стал выполнять функции научно-исследовательского центра, который работал с учетом заказов министерства иностранных дел. Преимущественное внимание в этом институте уделялось аналитическому изучению событий современной международной жизни.

В 1924 г. правительство поручило Г. Темперли и другому видному либеральному историку Дж. Гучу, руководившему Исторической ассоциацией, подготовить к изданию документы по предыстории первой мировой войны. Основная идея официозной одиннадцатитомной публикации "Британские документы о происхождении войны, 1898-1914", вышедшей в 1927-1938 гг.[8], сводилась к тому, чтобы доказать вину Германии в развязывании мировой войны. Хотя отбор архивных источников для публикации был проведен весьма тенденциозно, тем не менее, сам факт издания дипломатических документов имел огромное значение для профессионального исторического знания. В научный оборот вводился массив архивных материалов из фонда министерства иностранных дел, таким образом, расширялась источниковая база для изучения событий недавнего прошлого.

К тому же периоду относилось издание академической трехтомной "Кембриджской истории британской внешней политики", которая вышла в 1922-1923 гг. под редакцией А. Уорда и Дж. Гуча[9]. В подготовке коллективной работы принимали участие Ч. Уэбстер, Дж. Роуз, Дж. Клепэм. Она охватывала дипломатическую историю с последней четверти XVIII в. до Парижской конференции 1919 г. и строилась по принципу, характерному для предшествующих кембриджских научных изданий - как позитивистская "мозаичная" история. Эта работа базировалась на документальных источниках МИД и Государственного архива Великобритании. Каждый том был снабжен краткой библиографией. Подобного рода официозные издания выходили в Великобритании на протяжении всего межвоенного периода[10].

Изменение политической конъюнктуры в 30-е годы повлекло смещение некоторых акцентов в трудах британских историков при освещении истории внешней политики европейских стран (Дж. Гуч, Г. Николсон и др.). Это выражалось, в частности, в стремлении представить англо-германские отношения в новом свете и переложить ответственность за возникновение Первой мировой войны на третьи страны[11].

В 20-30-е годы в историографии международных отношений началось формирование восточноевропейского и славянского направления исследований. Оно осуществлялось главным образом преподавателями Оксфорда и Школы славянских исследований, открытой в Лондонском университете в годы первой мировой войны. В межвоенный период деятельность историков и политологов этой школы расширилась за счет интенсивного изучения истории дореволюционной России и ее политики в Европе и на Дальнем Востоке. Важное место в Оксфордском и Лондонском университетах занимала разработка проблем истории стран и народов Центральной и Юго-Восточной Европы и их взаимоотношений с Великобританией. Становление этого исследовательского направления связано с именем Р. Ситона-Уотсона, профессора Лондонской школы славянских исследований, внесшего вклад в формирование национальной государственности Чехословакии, Венгрии, Югославии.

В 20-30-е годы продолжалось изучение проблем истории создания и упрочения Британской колониальной империи. Эта тематика исследовалась в Кембридже, Оксфордском университете на кафедре колониальной истории, в школе восточных исследований Лондонского университета. В этот период университетские историки выпустили в свет двенадцать томов исследований в серии "Британская империя" и начали издавать "Кембриджскую историю британской империи"[12].

Большая часть изысканий осуществлялась при прямом содействии государства. Исследование колониальной проблематики, в конечном счете, было подчинено целям оправдания британской экспансии и доказательства положительной роли Великобритании в истории культуры народов колониальных и зависимых стран.

Политическая история. Изучение британской истории XVII-XVIII вв. Значительное место в британской историографии 20-30-х годов уделялось исследованию проблем политической истории Англии XVII в. Профессиональная разработка истории Английской революции осуществлялась в русле сложившегося в середине прошлого столетия подхода, который воплощался в трудах С. Гардинера и Ч. Ферса. Трактовка революции в соответствии с либеральной концепцией истории сводилась к высокой оценке деятельности парламента, заложившего основы британской демократии в борьбе с неограниченной королевской властью.

Укрепление в британской историографии тенденции пересмотра вигской интерпретации истории повлияло на проблематику истории революции 1640-1660 гг. и Реставрации. В 1934 г. университетским издательством Оксфорда началось издание четырнадцатитомной "Оксфордской истории Англии". В подготовке этой работы принимали участие ведущие историки Великобритании. Главным ее редактором стал профессор Дж. Кларк. В томах "Оксфордской истории", посвященных новому времени, было заметно стремление авторов преодолеть сложившуюся историографическую традицию. В числе первых вышли работы Г. Дэвиса "Ранние Стюарты" (1937) и Дж. Кларка "Поздние Стюарты" (1934)[13]. В целом Г. Дэвис следовал хронологии и канве политических событий, принятых в историографии XIX в. Однако в книге была заметна попытка выйти за пределы рассмотрения Английской революции как религиозно-политического конфликта. Г. Дэвис подчеркивал необходимость воссоздания экономического и социального фона для более глубокого проникновения в проблематику политической истории Англии середины XVII в. и, в частности, понимания сущности пуританского движения и деятельности О. Кромвеля. Автор книги стремился избегать употребления термина "революция", отдавая дань ревизии вигизма в историографии.

 

Подобный подход к эпохе революции был характерен и для Дж. Кларка. Его работа "Поздние Стюарты" была логическим продолжением книги "Семнадцатый век" (1929)[14]. Как и Дэвис, он включал в политическую историю XVII в. сюжеты из социально-экономической и культурной жизни Англии. Кларк предлагал читателям заново осмыслить канонические для либеральной историографии темы истории революции, давал новую оценку "Славной революции" как достижения политического торизма.

Значительный вклад в изучение политической истории Великобритании XVIII в. внес Л. Б. Нэмир. Льюис Бернстейн Нэмир (1888-1960) - видный историк консервативного направления - вошел в историю исторической науки не только как один из серьезных критиков традиционной викторианской историографии, но и как новатор в технике изучения источников, методике исторического исследования.

Нэмир происходил из семьи иммигрантов. После завершения учебы в Лондонской школе экономики и Оксфорде он стал университетским преподавателем. В течение двадцати лет Нэмир занимал кафедру новой истории Манчестерского университета. В тот период им были написаны работы по политической истории Англии и истории европейской дипломатии нового времени. Наибольшую известность Нэмиру создали книги "Политическая структура при восшествии на престол Георга III" (1929) и "Англия в эпоху американской революции" (1930)[15].

Эпоха правления короля Георга III долгое время оставалась "забытым" периодом в британской историографии. Ее серьезное изучение началось лишь в первые десятилетия XX в. Опираясь на тщательное исследование источников, Нэмир подверг аналитическому рассмотрению систему политической власти в Великобритании в 60-70-е годы XVIII в., показал рыхлость формировавшейся двухпартийной системы, сложность внутрипартийных отношений у вигов и тори, ограниченные масштабы власти британского монарха.

Историк опроверг одно из важнейших положений вигской концепции истории о том, что в XVIII веке в стране происходил поступательный процесс укрепления институтов парламентской демократии. Он отрицал, что внутриполитическая борьба была соревнованием продуманных программ организованных партий. Нэмир утверждал, что политические деятели того времени руководствовались больше своекорыстными интересами и амбициями, нежели определенными идеологическими установками. Он показал размах коррупции правительства и аристократии, циничную борьбу представителей обеих политических группировок за доходные места. Однако историк был далек от мысли давать поведению политических деятелей тех дней какую-либо моральную оценку. Свою исследовательскую задачу он видел в другом, - установить, "как это было, выявить важнейшие мотивационные факторы человеческого поведения". Л. Нэмир учитывал, прежде всего, комплекс психологических факторов, влиявших на действия людей. Политические идеи представлялись ему своеобразным обоснованием эгоистического поведения индивидуумов. Стремясь понять, как выглядела и работала парламентская система XVIII в., Нэмир использовал новую технику исследования - структурный количественный анализ основных компонентов этой системы, ее мельчайших деталей и функционирования.

Историк взял на вооружение метод просопографии (коллективной биографии), который в британской историографии до того времени не применялся. Собирая свидетельства о жизни, карьере, социальных связях, поведении отдельных членов парламента, Нэмир исследовал механику политического управления, состав палаты общин, сам электоральный процесс. Он рассматривал структурный количественный метод как возможность преодолеть любительство в отечественной историографии. Высокий профессионализм историка, новаторство исследовательской методики, парадоксальность выводов, - все это обеспечило успех работам Нэмира и содействовало формированию школы его последователей в 30- 40-е годы.

Формирование экономической истории. В начале новейшего времени все большее место в структуре исторического знания стала занимать экономическая история как область исследований и как подход к изучению прошлого. Вслед за созданием в 1920 г. кафедры экономической истории в Манчестерском университете аналогичные кафедры были открыты в Лондонском университете (1921), Кембридже (1928), Оксфорде (1931). Оформление экономической истории как академической дисциплины в 20-30-е годы связано с именами таких университетских историков-профессионалов как У. Эшли, Дж. Энвин, Дж. Клепэм, Р. Тоуни, Т. Эштон, Е. Липсон.

Первым профессором экономической истории в Кембридже стал Дж. Клепэм, в Оксфорде - Дж. Кларк. В 1926 г. образовалось Общество экономической истории, которое возглавлял бирмингемский профессор У. Эшли. Созданию общества сопутствовал выпуск с 1927 г. научного журнала "Экономико-историческое обозрение" ("Economic History Review"). Организация Общества экономической истории и журнала ускорили размежевание экономической истории и "исторической экономики" - отрасли политической экономии, которая сформировалась в Европе последней трети XIX в. на волне критики классической политэкономии. Историки 20-30-х годов, посвятившие себя исследованию сюжетов экономической истории, расходились в понимании ее предмета и методов изучения. Одни рассматривали ее как область науки, находящуюся на стыке политэкономии и истории и предлагали развивать ее в русле "исторической экономики". Другие отрывали эту дисциплину от теории и стремились придать ей сугубо прикладной характер, используя методики технических и естественных наук. Большинство ученых видели в экономической истории самостоятельную исследовательскую область. Экономическая история определялась ими как перспективная отрасль социальных наук и фундамент исторического знания.

Содержание дискуссий по поводу существа экономической истории и ее положения в историографии в значительной мере обусловливалось воздействием на академическую среду марксистской политической экономии и социологии.

Складывание социальной истории. Пересмотр вигской политико-конститу-ционной историографической традиции способствовал выработке более широкого взгляда историков на прошлое. Оформление экономической истории в британской историографии первой трети XX в. стимулировало рождение социальной истории как автономной области исторического знания.

В то время большая часть профессионалов не проводила четкой границы между экономической и социальной историей, отводя последней роль "младшей сестры". Так, Дж. Клепэм, один из наиболее авторитетных экономических историков, выражая мнение своих коллег, утверждал: "Поскольку основными заботами общества всегда были и остаются заботы экономические, постольку большая часть социальной истории представляет собой просто экономическую историю"[16].

Социальный аспект присутствовал в работах экономических историков в основном как фон или дополнение к изучаемым вопросам. Проблемы социально-экономической истории рассматривались ими в рамках социальных наук, связанных с потребностями британского общества и государства. Политизация экономической и социальной истории нашла организационное выражение в создании Национального института экономических и социальных исследований, который был образован в 1938г. в Лондоне при содействии правительства.

Несколько иначе трактовалось содержание социальной истории в работах либеральных и радикально-демократических историков, которые группировались в основном вокруг Лондонского университета (школы экономики и политики). Историки, связанные с Лондонской школой экономики (Б. и Дж. Хэммондн, С. и Б. Веббн, Р. Тоуни, Дж. Коул), подразумевали под социальной историей быт, положение, поведение низших слоев общества в различные исторические эпохи.

Их исследования положили начало систематическому изучению в британской историографии истории отношений предпринимателей и работников по найму, фабричных и сельскохозяйственных рабочих, их организаций, истории социальных движений в раннее новое время и в период промышленной революции. Выдвижение в историческом знании 20-30-х годов на первый план вместо "героических" сюжетов политической истории тем обыденной жизни, смещение акцентов от изучения истории государственных и общественных институтов к истории повседневности, повышение массового спроса на книги по истории британской культуры обусловили появление более емкого толкования социальной истории.

Подобный взгляд на историю через призму обыденности человеческого существования нашел яркое воплощение в работе известного кембриджского историка Дж. М. Тревельяна "Социальная история Англии"[17]. В его представлении структура исторического знания складывалась из трех основных компонентов - экономической, социальной и политической истории. В этой системе социальная история составляла главное звено, связывавшее две другие области историографии.

Дж. М. Тревельян трактовал предмет социальной истории предельно широко. Он полагал, что сфера социальной истории - это "повседневная жизнь населения данной страны в прошедшие времена; она охватывает как общечеловеческие отношения, так и экономические отношения разных классов друг к другу, характер семейных отношений, домашний быт, условия труда и отдыха, отношение человека к природе, культуру каждой эпохи, возникшую из этих общих условий жизни и принимавшую непрестанно менявшиеся формы в религии, литературе и музыке, архитектуре, образовании и мышлении"[18]. Дж. М. Тревельян предлагал изучать социальную историю, как и всю историю в целом, в русле "чистой" историографии, родственной по духу и смыслу искусству и литературе.

Во второй половине 30-х годов область социальной истории расширилась за счет включения в нее локальной истории. В трудах по локальной истории содержались целостные культурно-исторические характеристики местного общества (города, графства, региона).

Английская революция в работах экономических и социальных историков. Повышение внимания историков либерального и радикально-демократичес-кого направлений к экономической и социальной истории обусловило разработку и формирование нетрадиционных подходов к изучению вопросов британской истории XVII-XIX в. В то же время декларированный либеральными историками отказ от вигизма в историографии по сути дела не изменил главные идейные ориентиры представителей этого направления. Динамика экономической и социальной жизни Великобритании в новое время по-прежнему описывалась с помощью апробированных категорий "роста", "достижений", "успеха".

При всей новизне избираемых тем, сюжетов, подходов историки либеральной и радикально-демократической ориентации оставались верны профессиональной историографии. В целом они разделяли позитивистскую идею поступательного прогресса. Их внимание к истории общественных организаций, политических партий, социальных движений во многом определялось установками на значимость исследования институтов и механизмов демократии.

Неудовлетворенность экономических историков политико-конституционной трактовкой Английской революции породила стремление к интерпретации этого исторического события с учетом изменений в материальной, хозяйственной жизни Англии раннего нового времени. Начало было положено работой "Аграрная проблема в XVI столетии", вышедшей в 1912 г. Ее автор - преподаватель в Оксфорде, а затем профессор Лондонского университета Ричард Тоуни (1880-1962) поставил задачу детально исследовать социально-экономические предпосылки революционной эпохи.

В 20-е годы он обратился к изучению проблематики социально-экономической истории Великобритании XVIII-XIX в., уделяя особое внимание переменам в английском обществе в связи с наступлением торгового и промышленного капитала. Он принимал также деятельное участие в разработке программных документов Лейбористской партии.

В 1926 г. Тоуни опубликовал свой наиболее важный труд "Религия и рост капитализма". В нем подвергался критике тезис, выдвинутый немецким социологом М. Вебером о том, что протестантизм с его повышенным интересом к вопросам этики и личного преуспевания содействовал рождению капитализма. В своей работе Р. Тоуни доказывал, что капитализм возник независимо от этого феномена и протестантизм адаптировался к капиталистическому развитию, выражая себя в процессе этого приспособления достаточно самостоятельно и противоречиво.

 

В 1941 г. в журнале "Экономико-историческое обозрение" Р. Тоуни была опубликована статья "Подъем джентри, 1558-1640"[19], в которой на обширном статистическом материале было показано формирование в английском обществе кануна революции социальной группы нового дворянства. Автор обратился к изучению экономических корней Английской революции, увязывая ее причины с процессом становления капиталистического хозяйства новых дворян. Постановка проблемы взаимосвязи экономической и политической власти в статье Р. Тоуни позднее, в послевоенные годы, стала предметом острого научного спора в британской историографии.

Обращение к социально-эконо-мической проблематике раннего нового времени было характерно и для тех профессиональных историков, которые придерживались марксистской методологии. В 1938 г. А. Л. Мортон предпринял попытку написать краткую историю Британии с марксистских позиций. Очерк национальной истории, содержавшийся в этой книге, во многом строился на основе концепций позитивистской либеральной и радикально-демократической историографии XIX в.

Автор сосредоточил внимание главным образом на процессе экономического развития британского общества, отмечая неизбежность слома отживших социально-политических отношений на рубеже средневековья и нового времени. В построении А. Мортона Английская революция середины XVII в. выглядела как рубеж двух исторических эпох[20]. Сходная точка зрения была высказана в небольшой научно-популярной работе молодого историка Кристофера Хилла "Английская революция", вышедшей в 1940 г. События 1640-1660 гг. трактовались в ней как буржуазная революция, знаменовавшая собой начало смены феодальной формации капиталистической.

Изучение проблем промышленной революции в Англии. Либеральные и радикально-демократические историки первой трети XX в. проявляли значительный интерес к периоду промышленной революции. В начале ХХ в. понятие "промышленная революция", широко употреблявшееся в леволиберальной историографии (в трудах Веббов и Хэммондов), подразумевало качественное преобразование социальных отношений в конце XVIII-первой половине XIX в. В 20-30-е годы либеральные историки, которых не удовлетворяла традиционная вигская интерпретация истории, поставили под сомнение это понятие. Инициаторами пересмотра стали экономические историки Г. Си, Дж. Клепэм, Дж. Неф, которые утверждали, что экономические изменения в истории никогда не были ни внезапными, ни революционными. Эти перемены возникали постепенно, естественно, в процессе эволюции.

В частности, эта мысль содержалась в фундаментальной, основанной на многочисленных источниках, трехтомной работе кембриджского историка Джона Клепэма (1873-1946) "Экономическая история Великобритании"[21]. В ней развертывалась панорама экономической жизни общества на протяжении XIX - начала XX в. В этой работе Клепэм трактовал экономическую историю как "отрасль общей институциональной истории". Автор исследовал экономические аспекты деятельности общественных институтов Великобритании, детально рассматривая историю основных отраслей промышленности, транспорта, торговли, банковского дела. При этом он стремился избегать употребления понятия "промышленная революция".

В "Экономической истории", равно как и в других своих работах первой половины XX в. Дж. Клепэм отстаивал положение о "методологической определенности" экономической истории, которая, по его убеждению, базировалась на беспристрастном количественном анализе. Дж. Клепэм подверг критике тезис леволиберальной и радикальной историографии о снижении жизненного уровня работающих по найму в процессе формирования фабричного производства. Именно эта мысль последовательно проводилась в трудах Веббов и была продолжена в книгах Дж. и Б. Хэммондов ("Городской рабочий", 1917 г., "Квалифицированный рабочий", 1919 г.[22]). Клепэм утверждал, что индустриализация привела не к снижению, а, наоборот, к возрастанию уровня жизни наемных работников.

 

Проблематика "рабочей истории". Дж. Д. Г. Коул. Изучение леволиберальными и радикально-демократическими историками социальных последствий промышленной революции совершалось в 20-30-е годы в русле фабианской традиции, которая была заложена С. и Б. Веббами и продолжена Хэммондами. В тот период выходило множество мемуаров деятелей рабочего движения XIX - начала XX в., обобщающих работ о происхождении тред-юнионов и экономическом положении различных групп трудящихся по найму. Интерес историков к социальным аспектам промышленной истории Великобритании обусловил формирование самостоятельной области социально-экономических исследований "рабочей истории".

Наибольшую известность в 20-30-е годы в разработке проблематики "рабочей истории" получили работы Джорджа Дугласа Говарда Коула (1889-1959) - профессора Оксфордского университета, социалиста, принадлежавшего к левому крылу лейбористской партии, одного из поборников гильдейского социализма в Великобритании. Дж. Коул был автором трудов по экономике, социологии, политологии, истории общественной мысли. В профессиональную британскую историографию он вошел как талантливый экономический и социальный историк. Его перу принадлежали научно-популярные биографии Р. Оуэна, У. Морриса, У. Коббета, Кейр Гарди, К. Маркса.

К разработке проблематики "рабочей истории" Дж. Коул обратился в процессе раздумий об истории британского общества и государства в XIX - начале XX в., о содержании социалистического идеала. Известность Коулу снискали его книги по истории рабочего движения ("Краткая история английского рабочего движения", 1925-1927 гг.; "Простые люди", 1938; "Портреты чартистов", 1941). В трудах этого историка содержалась целостная концепция становления фабричного пролетариата в тесной связи с качественными переменами в экономической жизни и социальной структуре британского государства. Основные этапы этой истории хронологически были представлены следующим образом: 1) последняя треть XVIII в. - 1848 г. - период рождения индустриального рабочего класса, характеризовавшийся попытками слепого бунта против "новой промышленной системы", 2) 1848-80-е гг. XIX в. - период адаптации промышленных рабочих к капиталистическим, условиям производства и буржуазному государству, создание профсоюзов и кооперативных организаций для защиты своих прав; 3) 80-е гг. - первая мировая война - укрепление самосознания рабочего класса и тред-юнионизма, распространение социализма в среде пролетариата, образование самостоятельной политической партии.

Трактовка Коулом социализма как последовательного расширения политической и экономической демократии, расширения общественной собственности, кооперации и социального планирования сочеталась с этическим пониманием этого идеала. Коул предполагал переход общества к социализму через установление социальной справедливости, распространение образованности и культуры. Он оптимистически оценивал возможности организованного рабочего движения в рамках социал-реформизма. Его концепция "рабочей истории" оказала значительное влияние на европейскую социал-демократию середины XX века.

 

 

Вопрос 35: Германская историография в 1918-1945 гг.Проблема преемственности или разрыва с прошлым.

 

Условия развития исторической науки. Первая мировая война закончилась для Германии поражением и Ноябрьской революцией, в огне которой родилась Веймарская республика. Были завоеваны важные буржуазно-демократические свободы и социальные права трудящихся. Однако основы экономического и политического господства монополистического капитала остались неприкосновенными. Сохранилось и крупное юнкерское землевладение.

Тяжелое поражение и условия Версальского мирного договора существенно ослабили международные позиции Германии. Уровень промышленного производства снизился по сравнению с 1913 г. почти на половину. Монополии стремились с помощью методов государственного регулирования возложить основные тяготы восстановления хозяйства и репарационных платежей на плечи трудящихся, страдавших от невиданной в истории Германии инфляции. Растущее обнищание масс в годы послевоенного революционного кризиса вело к усилению социальной напряженности в стране.

После поражения революционного рабочего движения в 1923 г. и стабилизации промышленно-финансового положения начался экономический подъем. Усиленный приток иностранных, прежде всего американских, капиталов в Германию способствовал рационализации производства и развитию передовой технологии. Ускорился процесс концентрации производства и капитала. Германские монополии сумели восстановить свои позиции на мировом рынке. К началу 1929 г. Германия вновь заняла второе место среди индустриальных держав мира после Соединенных Штатов Америки.

Но в конце этого же года разразился мировой экономический кризис, принявший в Германии особенно разрушительный характер. К осени 1932 г. промышленное производство снизилось почти вдвое и было отброшено к уровню 1918 г. Безработица достигла 7,5 млн. человек или почти 45% лиц наемного труда. Началось массовое разорение и банкротство тысяч мелких предприятий ремесла и торговли. Озлобленные массы мелкой буржуазии, проникнутые реваншистскими, антисоциалистическими и антикапиталистическими настроениями, резко качнулись вправо, в сторону растущей, как на дрожжах, национал-социалистической партии, способной на самую виртуозную социальную демагогию.

Экономический кризис перерос в политический, слабая парламентарно-демо-кратическая система республики оказалась в параличе. Реакционные круги финансового капитала усмотрели выход из опасной ситуации в установлении нацистской диктатуры и подготовке новой войны. Расколотый между социал-демократами и коммунистами пролетариат Германии не смог оказать сопротивления. В январе 1933 г. рейхсканцлером Германии стал Адольф Гитлер.

В стране воцарился жестокий террористический режим, развязавший в 1939 г. вторую мировую войну. Попытка германского нацизма еще раз повернуть вспять колесо истории и установить свое мировое господство принесла народам неисчислимые бедствия, стоила более 55 миллионов человеческих жизней.

Состояние исторической науки. Крах кайзеровской империи поверг немецких историков в состояние шока. Прежний мир был потерян: историки оказались перед выбором - либо принять и поддержать новорожденную республику, либо бороться против нее и добиваться восстановления монархии. Поэтому отношение к Веймарской республике стало основополагающим для разделения историографии на отдельные направления: консервативных ее противников, либеральных, леволиберальных и демократических сторонников.

Многие прежние концепции германской историографии оказались дискредитированными. Но радикального разрыва с прошлым не произошло. Наоборот, большинство историков стремилось сохранить преемственность традиций и возродить "национальное самосознание" как непременную предпосылку восстановления внешней мощи и внутренней стабильности германского государства. Общей чертой немецких историков стало отклонение тезиса о главной ответственности Германии за развязывание мировой войны, идеологическая борьба против Версальского договора, требование возвращения территорий бывшей Германской империи.

Внешне историография оставалась процветающей академической наукой. Если в 1920 г. в 23 германских университетах (после войны были созданы университеты в Гамбурге и Кёльне) работало 206 историков, среди них 90 ординарных профессоров, то в 1931 г. их число увеличилось до 238 профессоров и доцентов. На этот же год в высших учебных заведениях обучалось 104 тысячи студентов, из них 4,9 тыс. изучали историю как основной предмет, а 3,6 тыс. - как второй предмет. Влияние историков выходило далеко за пределы университетов, в стенах которых они готовили будущих учителей гимназий, воспринимавших и передающих их идеи немецкой молодежи.

В веймарской Германии не существовало общенационального центра исторических исследований, научные учреждения и университеты находились в ведении отдельных земель. Университеты сохранили традиционную автономию, все вопросы преподавания и научных исследований решали сами ординарные профессора, не заинтересованные, поэтому, в централизации исторической науки. К тому же, философские факультеты, куда входили исторические кафедры и семинары, стали оплотом антиреспубликанской оппозиции. Они отвергали попытки веймарской администрации увеличить число лояльных профессоров путем создания новых кафедр. Лишь с большим трудом властям удалось, например, создать в Берлинском университете в 1922 г. кафедру истории социализма, демократии и политических партий, руководителем которой стал близкий к социал-демократии Г. Майер.

Поддержавшие республику историки, кроме Берлина, имели достаточно прочные позиции также в университетах Гейдельберга, Лейпцига, Франкфурта и Киля. В большинстве других, куда в число прочих входили знаменитые университеты Бонна, Фрейбурга, Галле, Гёттингена, Йены, Кенигсберга, Мюнхена, Тюбингена, тон задавали консервативно-национа-листические противники Веймара, несмотря на то, что властям удалось отправить в начале 20-х годов на пенсию самых открытых и агрессивных врагов республики - пангерманских профессоров Д. Шефера, Г. Белова, Р. Фестера.

В методологическом отношении большинство историков оставалось на позициях идеалистического немецкого историзма с его культом индивидуального и абсолютизацией идиографического метода. Они по-прежнему с подозрением и недоверием относились к социологии и стремились воспрепятствовать ее утверждению в университетах. Тем не менее, в 1919 г. первые кафедры социологии появились в университетах Кёльна и Франкфурта, в 1923 г. кафедра социологии была организована и в Берлине.

Среди крупных историков старшего поколения лишь Отто Хинтце и Курт Брейзиг стремились использовать социологические теории и метод типологизации в историческом исследовании. Однако Хинтце после войны не создал крупных произведений, а обосновал необходимость сближения истории и социологии в целом ряде блестящих рецензий и статей, где разобрал взгляды М. Вебера, Э. Трёльча, М. Шелера, Ф. Оппенгеймера, О. Шпенглера. Что же касается Брейзига, в 1923 г. получившего в Берлинском университете, несмотря на сопротивление факультета, профессуру по "социологии и всеобщей исторической науке", то его многотомные работы по глобальной истории становления человечества были встречены академической историографией гробовым молчанием. Историки отвергали политическую левизну социологов и с негодованием воспринимали позитивистские и, тем более, материалистические черты их концепций. Созданный в 1919 г. Кёльнский институт социальных наук воспринимался ими как рассадник марксизма и материализма.

После войны увеличилось количество исторических и историко-политических журналов, ведущим среди которых оставался мюнхенский "Исторический журнал" (Historisсhe Zeitschrift), руководимый Ф. Мейнеке. Наряду с ним известное влияние завоевали новые издания - "Архив политики и истории" (Archiv fur Politik und Geschichte), "Немецкий квартальник литературно-духовной истории" (Deutsche Vierteljahresschrift fur Literatur - und Geistesgeschichte), библиографические "Годовые отчеты по немецкой истории" (Jahresberichte fur Deutsche Geschichte), "Немецкая политика" (Deutsche Politik) и "Журнал политики" (Zeitschrift fur Politik).

Старые и новообразованные исторические учреждения и комиссии осуществили в эти годы публикации важных источников. Специально для издания источников по новой истории Германии в 1928 г. была организована Имперская историческая комиссия, выпустившая до 1939 г. восемь томов документов по внешней политике Пруссии[1]. Активную работу по изданию источников вела Историческая комиссия Баварской Академии наук, под эгидой которой вышло 28 томов документов по немецкой истории XIX-XX вв[2]. Видный либеральный историк Г. Онкен издал источники по рейнской политике императора Наполеона III и документы по предыстории и созданию немецкого Таможенного Союза[3]. Обработав архив Ф. Лассаля, Г. Майер опубликовал шесть томов его неизвестных произведений и писем[4]. Много шума наделала обнаруженная и изданная Майером переписка Лассаля и Бисмарка, со всей определенностью показавшая, что между ними имелась договоренность о совместных действиях в деле объединения Германии.

Но самой значительной публикацией источников стали изданные министерством иностранных дел дипломатические документы "Большая политика европейских кабинетов, 1871-1914[5]. В удивительно короткое время, за шесть лет, в свет вышла огромная публикация из 40 томов (54 книги), включавших почти 16 тысяч документов. Важным психологическим преимуществом было и то, что германское правительство первым открыло столь большое количество документов из тайных дипломатических архивов. Выход первых томов был встречен яростными нападками правых группировок, опасавшихся ущерба престижу Германии. Но вскоре стало очевидно, что избранный издателями "Большой политики" принцип публикации документов не по хронологическому, а по тематическому плану не столько проясняет, сколько затушевывает агрессивную политику Германии. Многочисленные купюры и целенаправленные обширные комментарии вели к оправданию внешней германской политики и стремились доказать невиновность Германии в развязывании мировой войны.

Съезды Союза историков. Такую же политическую направленность показали все пять съездов Союза немецких историков, состоявшихся в период Веймарской республики. Они проходили под знаком двух главных проблем - ответственность за войну и вопрос об Австрии, потерявшей свои славянские и венгерские владения и ставшей чисто немецкой, которую теперь можно было возвратить в лоно единой Германии.

Съезды показали также, что историческая наука потеряла часть своего авторитета и обнаружила банкротство многих концепций, за что подвергалась критическим нападкам со стороны либерально-демократической прессы.

Еще одним неожиданным новым противником академической науки выступила многочисленная и шумная, популярная "историческая беллетристика". В книгах ее лидера Эмиля Людвига о Бисмарке, Вильгельме Втором, Наполеоне, в произведениях П. Виглера о Вильгельме I, В. Хегемана о Фридрихе II и Наполеоне, Г. Ойленберга о Гогенцоллернах, написанных живо и увлекательно, показывался истинный облик этих исторических деятелей, правда, с явным уклоном в сторону психологизма. Историческая беллетристика, выходившая массовыми тиражами, имела такой читательский успех, что в рецензии "Исторического журнала" с ужасом отмечался тот факт, что некий известный прусский генерал был застигнут, когда он с увлечением читал книгу Людвига. Негодование историков вызывали не столько действительно уязвимые с позиции научной критики стороны исторической беллетристики, сколько присущая этим книгам "совершенно определенная демократически-социалистическая тенденция" и "ненависть их авторов к бисмарковско-кайзеровской империи"[6].

 

В унаследованном от прошлого антидемократическом духе немецкой историографии проявилась теперь тенденция к более открытой, чем прежде, политизации. Уже на франкфуртском съезде 1924 г., подчеркивалось, что при сохранении научного характера Союза историков сейчас возникло особое "тесное родство со сферой политики". Реваншистскую окраску имело приветствие съездом создания в 1920 г. при Франкфуртском университете Научного института Эльзас-Лотарингии и надежда, что институт непременно вернется в "старый германский университет Страсбурга". После главного доклада лейпцигского историка Э. Бранденбурга "Причины мировой войны" съезд принял резолюцию, объявившую "чудовищной ложью" тезис о единоличной ответственности Германии в развязывании войны.

Для съезда 1926 г. был демонстративно избран Бреслау как "форпост германизма на Востоке", а все его основные доклады в той или форме подчеркивали исконно немецкий характер восточных провинций Пруссии.

Съезд 1927 г. в Граце обсуждал не менее острую проблему возвращения Австрии в единое германское государство. В его докладах упор был сделан на "историческую общность и единое будущее обеих стран".

Последние съезды веймарского периода в Галле (1930) и Гёттингене (1932) проходили в условиях экономического кризиса и политической нестабильности. Проникнутые националистическим духом, они изобиловали, прежде всего, антифранцузскими выступлениями. В Гёттингене группа молодых остфоршеров (ученые, изучающие Восточную Европу) выступила с открытой пропагандой немецкой колонизации на Востоке. Даже далекие от современности доклады по археологии доказывали, что уже с начала железного века восточные территории Пруссии были заселены германскими племенами.

Консервативная историография. Задающее тон в германской историографии консервативное направление не признавало республику как законную форму государства, объявляя эту систему "импортированной с Запада" и глубоко чуждой немецкой сущности. Считая демократию и парламентаризм величайшей социально-политической опасностью для современности, консерваторы неустанно пропагандировали возврат к авторитарным формам правления или даже к восстановлению монархического режима. Заметную роль в их исторических представлениях стала играть антикапиталистическая демагогия, выраженная в требованиях создания "народного сообщества" под эгидой сильной государственной власти, защищающей трудящихся и средние слои от своекорыстного эгоизма крупных капиталистов и банкиров еврейского, прежде всего, происхождения.




Дата добавления: 2015-01-05; просмотров: 54 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав




lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.03 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав