Читайте также: |
|
И нтеллигент в русской культуре трактуется как высокодухоиный. Это подразумевает бестелесность и «безбытность» как неотъемлемые черты существования. Социолог скажет, что ощущение безбытности связано с неукорененностью, двусмысленностью социальной позиции. Немецкий социолог К.Маннгсйм характеризовал данную группу как «парящую интеллигенцию». Он полагал, что она не входит ни в какую социальную группу, а потому «парит» над всеми.
На деле интеллектуал-интеллигент создаст собственное социальное пространство, в котором производит самого себя как человека вполне земного и телесного. Люди, принадлежащие к этой социальной группе, способны создать своеобразные и неповторимые стили жизни. В свою очередь, эти стили жизни могут стать образцами для людей из других социальных групп.
Противоречивая позиция интеллектуала сказывается во внешности и манере. Чем маркируется интеллектуал, выстраивая свое «я»? Он отвергает официальность, любит свободную одежду, не испытывает любви к разного рода форме. Он старается выделить себя — в разные времена по-разному — то усами, то бородой, то свободным воротничком п пледом, то принципиальным отсутствием галстука. Он то носит шляпу, то отвергает ее. Способы маркирования многообразны и заслуживают пристального исследовательского внимания. Они неотъемлемы от истории данною типа людей.
В любом случае имеет место оппозиция, противопоставление собственного стиля жизни стилям других (дворян, буржуа, чиновников, «мещан»). Именно так вырабатывается специфический экспрессивный порядок. Весьма часто имеет место род ритуального переворачивания. Например, если «мещане» днем работают, а ночью спят, то в среде «богемы» все происходит наоборот: ночью работают или предаются интеллектуальному бдению. Если первые носят жесткие крахмальные воротнички и стриженые волосы, то вторые — длинные волосы и свободные воротнички. Интеллектуал (интел-лигент) может отличаться богемностыо, а может быть своего рода джентльменом по воспитанию.
Целью маркирования служит установление границ, которые защищают от посторонних, от проникновения чужих. Часто интеллектуалы (интеллигенция) пользуются языком, не попятным непосвященным. Этот язык может быть эзотеричпым.
Социальные деления осуществляются не только через язык. Создаются собственные пространства, границы которых охраняются. Посторонний не мог войти на «Башню» Вячеслава Иванова, присутствовать на встречах английского Братства прерафаэлитов. Если они туда попадали, то ощущали резкую границу. Посторонним нужно знать, что такая граница существует, через последовательность ритуалов доступа, уважения, избегания.
В советском обществе интеллигенция также существовала в особом пространстве, которое имело свои физические параметры: дома творчества писателей, композиторов, художников, специальные дачные поселки (Переделкино и Малеевка, Руза и Николина гора под Москвой). На примере советской интеллигенции хорошо видно, в какой степени именно политическая власть делала из этой группы субъекта. Различия и иерархии в среде самой интеллигенции, позиции подгрупп складывались вокруг отношений к власти политической (неважно, какие бы они ни были — апологетические или оппозиционные). Практически все группы интеллигенции пребывали в общем физическом пространстве (того же Переделкина, Малеевки и т.д.). Любопытно, что даже так называемые представители андеграунда (неофициальной «катакомбной» культуры) держались в непосредственной близости от привилегированных пространств. «Катакомбы» были рядом с ними. Непривилегированные члены группы (безвестные писатели, художники) были рассеяны по всем социальным пространствам.
Сказанное касается не только советской интеллигенции. Сегодня интеллектуальная элита в качестве органического элемента входит в круг привилегированных во всем мире. Она принята на равных в кругу политиков, предпринимателей, банкиров, аристократов крови. Что касается жизненных стилей, то здесь имеют место два хода, в зависимости от истории тех или иных групп интеллигенции. Что это за ходы?
Первый — утверждение себя как группы, существующей в автономном поле. Здесь может культивироваться принцип свободной игры, свободного творчества жизненных форм, аристократизм науки, культивирование принципа искусства для искусства. Выстраивается сакральное пространство Культуры с большой буквы, которое про-«/ тивостоит обыденному, косному, повседневному, мещанскому, крестьянскому. Складывается стиль жизни в башне из слоновой кости.
Второй — своего рода превращение стигмата (клейма отверженности) в добродетель: сделаться «ничем», чтобы стать «всем», обретая правило выносить суждения обо «всех». В этой группе имеет место процесс, на первый взгляд противоположный первому. Происходит маркирование через «близость к народу». Выражается это не только в том, что она говорит за народ и отличается повышенным народолюбием. Реальная «близость к народу» (разночинцы, вышедшие из непривилегированных слоев общества) начинает претворяться в жизненный стиль, который специально культивируется. Особенности повседневной жизни тех слоев, из которых выходит разночинная интеллигенция, символически нагружаются, превращаясь в средство маркирования. Это были те черты, которые НС позволяли этим людям прямо войти и круг так называемой дворянской интеллигенции. В их число входили «дурные манеры» (отсутствие светских манер), простая пища (ржавая селедка и полутухлая ветчина из мелочной лавочки, пресловутая редька с квасом), дешевая одежда, курение дешевых папирос. Разночинная интеллигенция принадлежала к классу образованному, однако не обладала властью, которая давалась богатством или официальным положением (т.е. культурным п социальным капиталом). Знаки унижения она превращала в символический капитал. «Вульгарное» становилось социально значимым, приемлемым, значительным, ценимым и желанным.
Следует подчеркнуть особую значимость символизации повседневности как условия преображения новым человеком и своего социального пространства, и себя самого, и общества в целом. В русской культуре одним из поразительных примеров такого рода служит роман Н.Г.Чернышевского «Что делать?». Этот роман способствовал рождению новых жизненных стилей не одного поколения русской молодежи через переосмысление старых культурных стереотипов и их перестройку. Через подражание героям романа люди меняли классификации мира, культивировали новые жизненные практики. Возникали новые знаковые формы в отношениях между полами, менялись реализации систем родства, иснытывалпсь новые формы общения (ритуалы адресации, маркирования и пр.). По-новому конструировалась собственная внешность.
В России уже после революции, в 20-е годы группа авангардистской интеллигенции также культивировала новые стили жизни, как бы предлагая модель и для собственного (группового) потребления, и для «других».
5. «СВЕЖИЙ» ИНТЕЛЛИГЕНТ
В записках В.В.Шульгина, известного политика и литератора первой послереволюционной эмиграции, есть меткое наблюдение над обликом русского интеллигента: «... в России была другая тонкость — пс чертами лица. Топкие черты лица указывают на старую культуру — это заслуги предков. Этого в России было мало. В России начинал образовываться порядочный слой тонкости приобретенной. Это интеллигентные лица, — топкие своим выражением. Это люди одного, двух, трех поколении усиленной культуры. Черты лица у таких не могли сложиться в тонкость, это требует веков, по сложилась топкость взгляда, улыбки. Эти русские лица легко выделяются и в эмиграции. Они именно и служат признаком русского лица. Русская эмиграция не принесла никакого определенного типа. Черты наших лиц подойдут под всякое «неправильное» лицо всякой нации. Но выражение этого русского лица, «сложность» его, взгляд, который способен если не «все простить», то «все понять», резко выделяют русских из среды заграничных лиц, которые, поражая иногда благородством своих «вековых очертаний», все же, кроме себя самих, ничего попять не могут. Русское интеллигентное лицо есть синтез быстро усвоенной культуры, и притом культуры многих народов. Оттого оно такое шттЯГ сложное и часто так мучительно противоречивое...»
Интеллигент, с одной стороны, разночинец. Разночинец действительно был «новым человеком»: «без личного дворянства, и не приписанный ни к гильдии, ни к цеху» (В. Даль). Разночинцы были детьми купцов, священников, чиновников и низших офицеров. Но интеллигентом-интеллектуалом мог стать и дворянин. Особый случай — так называемый «свежий» интеллигент, интеллигент из низов. Когда говорят «интеллигент в первом поколении», имеют в виду именно таких людей.
Итак, человек, разорвавший путы традиционных социальных связей (или вырванный с корнем), чувствует себя свободным в том смысле, что ничто его вроде бы не связывает. Эта черта не является специфичной для интеллектуала-интеллигента. Об этом процессе говорилось выше (см. тему 6). Но свежий интеллигент то, что его связывало, объявляет предрассудком, приписывая себе качества рассудочности.
В.Зомбарт полагал, что рассудочность — ведущая черта пролетарской психологии. По Зомбарту, обстоятельства жизни пролетария требуют от него сообразительности, умения составить суждение. Частая смена мест пребывания как бы побуждает к сравнению и оценке. Однако новый городской житель уже пользуется всеми преимуществами городской анонимности и унификации. Он учится «работать» с нормой, отделенной от отдельного случая.
Коммивояжер — представитель такого типа мироотношения. Его работа вообще не требует от него особых умственных усилий, но требует рода рационального мышления. Здесь нет места наивному творчеству крестьянина или ремесленника.
Встает, естественно, вопрос: а кто, собственно, рассудочен, если иметь в виду, что пролетариат — продукт номинации? Вероятно, не «пролетарий» и не «человек массы». Вероятно, это те, кто попадал в орбиту разума, Просвещения как важного измерения обществ Модерна. Свежие интеллектуалы были и есть на Западе, так же как в России есть свежие интеллигенты.
Их жажда знания может поражать. Они стремятся к образованию, но под образованием достаточно часто понимается накопление сведений, которые выучиваются но книгам, т.е. уже прошли через фильтр рассудочного мышления. Их неудержимо влечет выработка рассудочных систем. Они легко оказываются в плену нового для них языка, и кажется, что не мир и не люди интересуют их, а теория о происхождении мира и людей; не цветы, а ботаника, не звери, а зоология, не человеческая душа, а психология. Рождается сознательное, критически обоснованное неудовольствие. Образование и критика останавливаются на полпути. Они утрачивают свою живость, легко превращаясь в догмы, облекаясь в избитые фразы. Сбросив предрассудки, считающий себя свободным человек опутывается сетью окаменевших теорий. И неважно, как будет называться рассудочная ловушка — антисемитизмом, монархизмом, социализмом, интернационализмом или социальной революцией. Нельзя не признать, что догматизм — типичнейшая черта свежего интеллигента — заложника слов. Такими были русские кружковые марксисты начала XXв.
Допустим, личная жизнь человека нелепа, а в работе удовлетворения нет. Нет его и в семье. Но человек недоволен своим положением. Если способности позволяют, он легко становится рассудочным существом, умеющим критиковать и теоретизировать. Он полагает, что причина его бедствий заключается во внешнем устройстве жизни. Он соединяется с такими же песчинками, как он сам. Он читает газеты, слушает ораторов, обсуждает резолюции. Поверхностность образования заставляет его верить ходячим фразам. Естественно, точка зрения его будет радикальна в том смысле, что традиции и авторитету он не доверяет. Он будет доктринером. На арене же доктринерства подвизаются все фантазеры, желающие разом осчастливить народ, все демагоги, коим подчиняется масса.
Стремление к союзам — естественная черта общественного человека. «Свежие» интеллигенты легко попадают в ловушку догматической теории, становятся жертвами амбиций политиков. Так происходит потому, что политическая игра нова для них.
Они — люди без капитала. Они только входят в новое для себя поле. Таково происхождение многих партийных интеллектуалов. В глазах партийного аппарата они — пушечное мясо в борьбе со старыми кадрами. У них нет ничего, партийный аппарат дает им псе. Они беспрекословно подчинены как аппарату, так и догме. То же можно сказать о литераторах, которые все время напоминают о своей близости к народу. Например, авторы произведений социалистического реализма зачастую были именно «свежими» интеллигентами. Их реальные истории жизни напоминали биографии их героев.
Роль таких интеллектуалов велика в периоды радикальных социальных перемен. История России о том хорошо свидетельствует.
Сегодня в России и на Западе много пишут о кризисе интеллигенции (интеллектуалов). Это имеет свои основания, ибо привычные практики, то, что определяет их габитус, на глазах утрачивают смысл.
ЛЕКЦИЯ №9
Дата добавления: 2015-01-07; просмотров: 28 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |