|
Читайте также: |
Нет людей несчастнее станционных смотрителей, ибо во всех своих неприятностях путешествующие непременно винят смотрителей и стремятся на них выместить свою злость по поводу плохих дорог, несносной погоды, скверных лошадей и тому подобного. А между тем смотрители — это большей частью кроткие и безответные люди, «сущие мученики четырнадцатого класса, ограждённые своим чином токмо от побоев, и то не всегда». Жизнь смотрителя полна тревог и хлопот, он ни от кого не видит благодарности, напротив, слышит угрозы и крики и ощущает толчки раздражённых постояльцев. Между тем «из их разговоров можно почерпнуть много любопытного и поучительного».
В 1816 г. случилось рассказчику проезжать через *** губернию, и в дороге он был застигнут дождём. На станции поспешил он переодеться и напиться чаю. Ставила самовар и накрывала на стол смотрителева дочь, девочка лет четырнадцати по имени Дуня, которая поразила рассказчика своей красотой. Пока Дуня хлопотала, путешественник рассматривал убранство избы. На стене заметил он картинки с изображением истории блудного сына, на окнах — герань, в комнате была кровать за пёстрой занавеской. Путешественник предложил Самсону Вырину — так звали смотрителя — и его дочери разделить с ним трапезу, и возникла непринуждённая обстановка, располагающая к симпатии. Уже лошади были поданы, а путешественник все не хотел расстаться со своими новыми знакомыми.
Миновало несколько лет, и вновь довелось ему ехать этим трактом. Он с нетерпением ожидал встречи с давними знакомыми. «Вошед в комнату», он узнал прежнюю обстановку, но «все кругом показывало ветхость и небрежение». Не было в доме и Дуни. Постаревший смотритель был угрюм и неразговорчив, лишь стакан пуншу расшевелил его, и путешественник услышал печальную историю исчезновения Дуни. Случилось это три года назад. На станцию прибыл молодой офицер, который очень спешил и гневался, что долго не подают лошадей, но, увидев Дуню, смягчился и даже остался ужинать. Когда же лошади прибыли, офицер внезапно почувствовал сильное недомогание. Приехавший лекарь нашёл у него горячку и прописал полный покой. На третий день офицер был уже здоров и собрался уезжать. День был воскресный, и он предложил Дуне довезти ее до церкви. Отец позволил дочери поехать, не предполагая ничего худого, но все же им овладело беспокойство, и он побежал к церкви. Обедня уже кончилась, молящие расходились, а из слов дьячка смотритель узнал, что Дуни в церкви не было. Вернувшийся вечером ямщик, вёзший офицера, сообщил, что Дуня отправилась с ним до следующей станции. Смотритель понял, что болезнь офицера была притворной, и сам слёг в сильной горячке. Поправившись, Самсон выпросил отпуск и пешком отправился в Петербург, куда, как знал он из подорожной, ехал ротмистр Минский. В Петербурге он отыскал Минского и явился к нему. Минский не сразу узнал его, а узнав, начал уверять Самсона, что он любит Дуню, никогда ее не покинет и сделает счастливою. Он дал смотрителю денег и выпроводил на улицу.
Самсону очень хотелось ещё раз увидеть дочь. Случай помог ему. На Литейной заметил он Минского в щегольских дрожках, которые остановились у подъезда трёхэтажного дома. Минский вошёл в дом, а смотритель из разговора с кучером узнал, что здесь живёт Дуня, и вошёл в подъезд. Попав в квартиру, сквозь отворённую дверь комнаты увидел он Минского и свою Дуню, прекрасно одетую и с неясностью смотрящую на Минского. Заметив отца, Дуня вскрикнула и без памяти упала на ковёр. Разгневанный Минский вытолкал старика на лестницу, и тот отправился восвояси. И вот уже третий год он ничего не знает о Дуне и боится, что судьба ее такова же, как судьба многих молоденьких дур.
Через некоторое время вновь случилось рассказчику проезжать этими местами. Станции уже не было, а Самсон «с год как помер». Мальчик, сын пивовара, поселившегося в Самсоновой избе, проводил рассказчика на могилу Самсона и рассказал, что летом приезжала прекрасная барыня с тремя барчатами и долго лежала на могиле смотрителя, а ему дала пятак серебром, добрая барыня.
Фрегат «Надежда»
Капитан-лейтенант Илья Петрович Правин был влюблён впервые и со всей возможной страстностью. Напрасны беспокойство и предостережения друзей, и более всех товарища по морскому корпусу, а ныне первого лейтенанта его фрегата Нила Павловича Какорина. Напрасны замысловатые медицинские советы корабельного врача. Каждый день капитан на балу или приёме, каждый день ищет увидеть княгиню Веру **. Неосторожное замечание незнакомца в её присутствии — и вот уже дуэль, в которой Правин благородством и храбростью стократно превосходит соперника. Подозрение, что её внимание принадлежит другому, — и адские муки треплют его сердце, подобно яростным ветрам Атлантики. Уверенный, что его предпочли молодому дипломату, Правин направляется в Эрмитаж, чтобы забыться среди возвышающих душу шедевров истинного искусства. Здесь, у скульптуры Психеи — чудного творения Кановы, он встречает Веру. Следует отчаянное признание и в ответ... признание, столь же искреннее, невольное и неудержимое. Счастье охватывает капитана, как светлый огонь. Он любим! Но добродетель Веры... Чтобы поколебать её, нужны усилия недюжинные. И однажды он является к ней на дачу в полном мундире. «Что это значит, капитан?» Правин сочинил между тем целую историю о том, как из двух поручений — краткого курьерского визита к берегам Греции и четырёхлетнего кругосветного путешествия в американский форт Росс и обратно (действительность предлагала только первое) — он выбрал второе, ибо безнадёжность его положения не оставляет ему иной возможности. «Нет, cher ami! Я сейчас решила. Согласись лишь на круиз в тёплое Средиземное море. Я сделаю все!» Правин заплакал от стыда и во всем сознался. Но Вера сама была уже счастлива этим разрешением напряжения. Между тем судьба затягивала их отношения морским узлом.
Десять дней спустя в Кронштадте снимается с якоря судно, на корме которого виднеется группа из трёх особ: стройного флотского штаб-офицера, приземистого человека с генеральскими эполетами и прелестной дамы.
Влюблённая женщина одолевает границы возможного. Все устроено наилучшим образом, для поправления здоровья князь Петр *** со своей супругой отправляется за границу, и до Англии ему позволено плыть на борту фрегата «Надежда».
Князь Петр был сильно заинтересован отменной корабельной кухней. Правин ловил мрак ночи в чёрных глазах княгини Веры, она тонула в его голубых. Они блаженствовали.
Прошли Ревель и Финляндию, промчались Швеция, Дания, Норвегия, мелькнули проливы, острова, замечательные маяки гениальных в своём практицизме англичан. Князь сошёл в Портсмуте, княгиню доставили в одну из деревень на юге острова, где она должна была ждать возвращения мужа из Лондона. Любовники простились.
Фрегат стоял на якоре в виду берега. Погода портилась. Правин не находил себе места. Внезапно он решил сойти на берег — увидеть её ещё один лишь раз! Лейтенант Какорин возражает дружески, но решительно: последнее время капитан очевидно пренебрегает своими обязанностями, приближается буря, сейчас не следует оставлять корабль. Возникает ссора. Капитан отстраняет Какорина, своего первого помощника, от командования и велит другу идти под арест. Затем он исполняет своё намерение: свидание или смерть!
Любовники переживают бурную ночь. По морю гуляют смерчи, огромные валы вздымают поверхность вод. Капитан понимает, что он должен быть на судне, ему ясно, что он совершает предательство, откладывая возвращение до утра. Но он не в силах уйти. Утром перед любовниками нежданно является князь Петр. Объяснения неуместны — князь отвергает жену и возвращается в Лондон. Теперь они свободны, счастье открывается перед ними. Но мимо окон гостиницы в бушующем море, подобно призраку, движется истрёпанный бурей корабль. Это «Надежда». Теперь уже Вера не может удержать капитана. Десятивесельная шлюпка несётся в самое сердце бури.
Шлюпку с ужасной силой ударило о борт судна. Погибло шестеро гребцов. Из-за неопытности второго лейтенанта на судне под обломками мачты погибло ещё пять человек. Капитан Правин тяжело ранен, потерял много крови. Медный гвоздь из обшивки судна при ударе вошёл ему между рёбер. Подавленный своей виной, он страдал необыкновенно. Вся команда, включая судового врача, молила Бога о его спасении.
Княгиня день и ночь проводила у окна гостиницы со зрительной трубой, не отпуская взором фрегат. Там была вся её надежда. Длительное наблюдение в телескоп производит действие необыкновенное, обращая нас в волнение, сходное с влиянием пьесы на неизвестном языке. Княгиня видела все, но не могла до конца понять ничего. Все двигалось, фрегат убирался, приходил в прежний стройный вид. Внезапно пушка ударила огнём. Что-то красное мелькнуло и исчезло за бортом. Флаг опустился до самого низа, потом вновь взлетел на мачту.
Сегодня он опять не придёт? Но в сумерках послышались шаги. Вошёл человек в шотландском плаще. С ликующим сердцем Вера бросилась к нему. Но мужская рука отстранила её.
«Княгиня, вы ошиблись. Я не Правин, — сказал чужой голос. Перед ней стоял лейтенант Какорин. — Капитан умер, он потерял слишком много крови». «Его кровь осталась здесь, — с горечью добавил он»...
Спектакль не начинали, ждали государя. Молодой гвардейский офицер направил свой модный четырёхугольный лорнет на одну из лож, затем наклонился к соседу: «Кто эта красивая дама рядом с толстым генералом?» — «Это жена князя Петра ***» — «Как? Неужели это та самая Вера ***, о чьей трагической любви к капитану Правину столько говорили в свете?» — «Увы, это его вторая жена. Княгиня Вера умерла в Англии вслед за гибелью капитана».
Разве не ужасна смерть? Разве не прекрасна любовь? И разве есть в мире вещи, где не смешивались бы добро и зло?
Анализ:
http://feb-web.ru/feb/irl/il0/il6/il6-5632.htm
Чернышевский «Русский человек на rendez-vous».
И краткое содержание и анализ вместе.
ТВОРЧЕСТВО В. К. ТРЕДИАКОВСКОГО (1703—1769)
Метрико-стилевое своеобразие переходной лирики Тредиаковского. Силлабические стихи —Силлабо-тоника индивидуального метра. Стихи ломоносовских метров — Переводы западноевропейской прозы. «Езда в остров Любви» как жанровый прообраз романа «воспитания чувств» — «Тилемахида» как жанровая модель политико-государственного воспитательного романа-эпопеи.
Из трех ближайших современников, стоявших у истоков новой русской литературы — Кантемира, Ломоносова и Тредиаковского — последний был самым старшим. Естественно было бы ожидать, что он в наибольшей мере будет связан с предшествующей литературной традицией. Однако этого не случилось: если Кантемир глубоко укоренен в традиции русского силлабического виршетворчества, а Ломоносов — первый поэт новой литературы, его творчеством во многом и созданной, то Василий Кириллович Тредиаковский — классическая переходная фигура в русской литературной традиции, и притом фигура в высшей степени своеобразная. Пожалуй, ни один из писателей начала XVIII в. не обладал до такой степени индивидуализированным литературным стилем и такой оригинальной литературной позицией, как Тредиаковский, чье положение в современном ему литературном процессе было совершенно особенным в силу того, что это был как бы «человек без середины». На фоне творчества Ломоносова и Сумарокова Тредиаковский иногда поражает своей архаичностью; в перспективе движения русской литературы к Радищеву и Державину он тоже способен поразить — остротой своей литературной интуиции: многие черты его поэтического стиля и свойства эстетического мышления найдут своих наследников через два, а то и три литературных поколения XVIII в.
Дата добавления: 2015-01-12; просмотров: 32 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |