|
Читайте также: |
Из респондентов Фонда общественного мнения (опрос 2004) не испытали физических наказаний 27 %, испытали – 40 %. «Били тем, что было под рукой»; «веревкой, палкой»; «крапивой или прутиком»; «офицерским ремнем». Однако когортные показатели этого опроса определенно говорят о смягчении нравов: среди 18—24-летних непоротых оказалось 33 %, а среди 55—64-летних – лишь 18 % (Преснякова, 2004).
В позднейшем опросе ФОМ (Педагогический арсенал, 2008) о пережитых телесных наказаниях упомянул каждый второй респондент, причем 16 % опрошенных наказывали часто, а 33 % – редко. Мнение, что сегодня в России нет родителей, которые бы физически наказывали своих детей, поддержали лишь 2 % участников опроса. Мальчиков наказывают значительно чаще, чем девочек: совсем не наказывали 40 % мужчин и 55 % женщин, часто – 20 и 12 %, редко – 37 и 29 %. 52 % мужчин и 32 % женщин считают, что их пороли заслуженно. Сравнивая сегодняшнюю ситуацию с периодом своего школьного детства, 26 % опрошенных предположили, что сейчас детей физически наказывают реже, 17 % – что чаще, 17 % – что в этом вопросе мало что изменилось; остальные затруднились ответить. Интерпретируют эти предполагаемые сдвиги также по-разному. Одни (5 %) считают, что «раньше строже относились к детям», а сейчас их «больше жалеют, балуют». Другие говорят, что «изменились подходы к воспитанию»; «сейчас как-то не принято бить детей»; «нецивилизованные методы – так все считают»; «больше уговаривают». Некоторые видят в этом признак возросшего уровня педагогической и общей культуры родителей: «более грамотные родители»; «более педагогически грамотные»; «люди стали цивилизованнее»; «повышается культурный уровень» (3 %). Другие 3 %, наоборот, считают их свидетельством невнимания, наплевательского отношения к детям: «безразличия больше со стороны родителей; «чем бы дитя ни тешилось…»; «взрослым не до детей, работают»; «вообще не заботятся о детях»; «их не воспитывают, они брошены по улицам, бегают по помойкам»; «наплевать на детей». Отдельные респонденты полагают, что причиной перемен в методах воспитания являются не столько родители, сколько сами дети: «дети сами не позволяют так с ними поступать»; «дети стали знать свои права»; «дети стали умнее, лишний раз их не тронешь»; «дети ранимы, очень грамотные сейчас, могут и отпор сделать» (2 %).
По данным исследования, проведенного Институтом социологии РАН по заказу Фонда поддержки детей в апреле-мае 2009 г. (репрезентативная общероссийская выборка, 1 225 респондентов в возрасте от 16 до 44 лет) [4], 51,8 % опрошенных родителей признались, что прибегали к физическому наказанию «в воспитательных целях», причем 1,8 % делали это часто, 17,8 % – иногда, а 31,4 % – редко; женщины прибегают к физическому наказанию детей чаще, чем мужчины (доля женщин 56, 8 %, доля мужчин 44,5 %). Авторы связывают это с тем, что матери чаще берут на себя ответственность за воспитание детей. На распространенность телесных наказаний в семье больше всего влияют два фактора: уровень дохода и уровень образования. Среди обеспеченных респондентов уровень распространения физических наказаний намного ниже, чем среди бедных (соответственно 40,1 и 62,6 %). Более образованные респонденты применяют физическое наказание реже, чем необразованные.
Интересное региональное исследование из нескольких блоков проведено саратовским Центром социальной политики и гендерных исследований (Ярская-Смирнова и др., 2008). В 2006 г. в трех городах России (Ижевске, Самаре и Саратове) были проведены уличный экспресс-опрос горожан, анкетирование школьников и родителей, а также интервью со специалистами. В экспресс-опросе приняли участие 1 783 человека, в том числе 842 родителя несовершеннолетних детей. Позже в Саратове, Самаре, Ижевске, Казани опросили 700 школьников от 8 до 14 лет и 510 родителей. Дизайн выборки подразумевал опрос в каждом городе группы родителей по месту учебы их детей – как правило, на родительских собраниях в школе. Дети опрашивались после занятий – всем классом, причем в каждом городе были обследованы два типа школ: школа в «благополучном» районе и «неблагополучном», по 85 человек в каждом из типов школ. Саратовские социологи пытались разграничить «физические наказания» как одну из форм домашней дисциплины и «насилие над детьми». Как правило, люди эти явления различают, понимая под физическим насилием нанесение телесных повреждений, которые причиняют ущерб здоровью ребенка, нарушают его психическое и социальное развитие. Хотя почти 35 % опрошенных взрослых и 61,4 % родителей считают физическое наказание детей «формой воспитания», большинство определенно предпочитает более мягкие формы дисциплинирования. Физические наказания (ремнем, подзатыльники, оплеухи) упоминают примерно 18 % респондентов.
Какие социальные слои склонны чаще пороть своих детей? Несколькими опросами, проведенными с 1998 г. под руководством кандидата социологических наук Н. Д. Шеляпина (не имея доступа к первичным данным, я не могу судить о качестве выборки и методах подсчета), повышенная склонность к телесным наказаниям выявлена в семьях военных и сотрудников милиции (Беловранин, Заостровский, 2009). Например, среди опрошенных петербургских студентов, подвергавшихся дома побоям, 26 % росли в семьях силовиков, у которых физические наказания носили регулярный характер и даже превращались в изощренные ритуалы. Нередко им подвергались не только дошколята, но и юноши (а еще чаще – девушки) до 16–19 лет. Для многих детей из подобных семей порка остается атрибутом повседневной жизни даже в 22 года! Выясняя, кого, как и чем родители били, а если не били, то почему, социологи обнаружили, что практикующие порку штатские отцы чаще всего люди необразованные и пьющие, тогда как в семьях силовиков физическую жестокость при воспитании применяют даже доктора наук. Был составлен и рейтинг орудий наказания. Первое место в этом хит-параде занял форменный ремень, силу которого ощутили на себе 75 % исправляемого контингента. На втором месте стоит, казалось бы, вполне мирная скакалка, которая скакала по телам 13 % опрошенных, чаще женского пола. На третьем – проверенный веками дедовский прут, набравший около 5 %. Встречаются и более экзотические орудия, например рулон фольги, выбивалка, тапочки, кипятильник, труба от пылесоса, молоток и даже… живая курица! Самое же грустное: 82 % петербургских студентов сказали, что применявшиеся к ним методы телесного воздействия были необходимы, а 61 % – что полностью одобряют битье как способ воспитания. Между прочим, часть этих студентов – будущие педагоги.
Наиболее методологически совершенное и, пожалуй, единственное теоретически ориентированное отечественное исследование, с применением международнопризнанного инструмента измерения дисциплинарного воздействия (ИИДВ) (dimensions of discipline inventory, DDI) Мюррея Страуса (Straus, Fauchier, 2006 г.), выполнено под руководством А. В. Лысовой во Владивостоке (Лысова, Истомина, 2009).
Под телесным наказанием авторы понимают применение родителем или замещающим его лицом физической силы с намерением причинить ребенку боль, но не повреждения, с целью коррекции и контроля его поведения. В отличие от физического насилия, телесное наказание это: 1) легитимный акт, который не признается преступлением, 2) не приводит к телесным повреждениям и психологическим травмам ребенка, 3) культурно и социально приемлемая форма поведения родителей в отношении собственных детей.
Если сформулировать проблему в терминах легитимности – нелегитимности и инструментальности-экспрессивности, то можно сказать, что телесное наказание ребенка является легитимно-инструментальной формой насилия, а физическое насилие над ребенком – нелегитимно-экспрессивной (выместить свою злость на ребенке) или нелегитимно-инструментальной (родитель считает свое поведение необходимым «ради блага ребенка», но общество определяет это как насилие) формами насилия. Способы телесного наказания – нашлепать, дать пощечину, подзатыльник, схватить и потрясти, побить с использованием различных предметов, например ремня, щетки для волос и т. д.
Частота применения телесного наказания в ИИДВ определяется ответами на три вопроса: 1. Как часто вы трясли или хватали его/ее для привлечения его/ее внимания? 2. Как часто вы ударяли ладонью, давали подзатыльники или пощечины ребенку? 3. Как часто вы использовали трость, палку, щетку для волос или ремень? Респонденту предлагается пользоваться следующей шкалой при ответе на каждый вопрос: -1 = никогда, 0 = ни разу за прошедший год, но в предыдущем были случаи, 1 = 1–2 раза за прошедший год, 2 = 3–5 раз за прошедший год, 3 = 6–9 раз за прошедший год, 4 = ежемесячно (от 10 до 14 раз за прошедший год), 5 = несколько раз в месяц (2–3 раза в месяц), 6 = еженедельно (1–2 раза в неделю), 7 = несколько раз в неделю (3–4 раза в неделю), 8 = ежедневно (5 или больше раз в неделю), 9 = два и более раз в день.
На базе этой методики в 2007 г было опрошено 575 взрослых жителей г. Владивостока (51 % из них – женщины), у которых хотя бы один ребенок младше 18 лет проживал вместе с ними большую часть недели. Выяснилось, что около половины (46 %) опрошенных родителей применяли телесное наказание к своим детям. Как и в США, матери телесно наказывают детей чаще, чем отцы (50 % опрошенных матерей против 36 % отцов). Разница эта не только количественная (отцы в среднем телесно наказывают детей раз в 12 дней, а матери – раз в 10 дней), но и качественная. Хотя самая распространенная форма наказания у обоих родителей – пощечины и подзатыльники, отцы чаще матерей используют для наказания какой-либо предмет, например ремень или палку. Отчасти это связано с эмоциональным состоянием родителей. В случае конфликта с брачным партнером матери склонны наказывать своих детей чаще и сильнее.
Насколько я могу судить, работа А. В. Лысовой – единственное российское исследование телесных наказаний детей, представленное на международных научных форумах. Однако выборка его невелика и не является случайной (почти 52 % респондентов имели высшее образование, такие люди менее склонны применять и одобрять телесные наказания), для широких обобщений и кросскультурных сопоставлений этого недостаточно. В 2010 г. А. В. Лысова переехала на постоянную работу в Канаду, но собирается продолжить исследования во Владивостоке. Большое видится на расстоянии…
Как оценивают положение вещей сами дети? Из опрошенных в 2001 г. 1 429 московских старшеклассников (7—11-й классы) только 3,1 % мальчиков и 2,8 % девочек сказали, что родители применяют к ним в качестве наказания физическую силу (Проблемы толерантности, 2003). В саратовских исследованиях Е. Р. Ярской-Смирновой на вопрос: «Приходилось ли тебе убегать из дома?» – утвердительно ответили 5 % опрошенных детей; на вопрос: «Почему?» – 14 % заявили, что их дома бьют. На вопрос: «Как часто родители бьют тебя?» – 2 % детей сказали «часто», 21 % – «редко», 76 % – «никогда». За что бьют? «За оценки» – 42 %, «за плохое поведение» – 79 %, «просто так» – 6 %. 40 % детей признают, что наказание они «заслужили». С учетом разницы в возрасте и неодинаковых социальных условий детские ответы так же неоднозначны и трудно сопоставимы, как и родительские.
Из психологических работ можно назвать исследование белорусского психолога И. А. Фурманова «Дисциплинирована ребенка: тактики разрешения родительско-детского конфликта», объектом которого было 97 младших школьников (48 мальчиков и 49 девочек) в возрасте 6–8 лет. Согласно его данным, различия в методах воспитания родителями детей различного пола незначительны. Исключение составила тенденция более частого использования телесных наказаний в отношении сыновей. Матери чаще используют дисциплинарные воздействия в отношении дочерей, а отцы – сыновей. Отцов отличает предпочтение использования телесных наказаний и тенденция к проявлению чрезмерной жестокости. В целом матери больше ориентированы на использование ненасильственных методов, а отцы на силовые методы разрешения родительско-детского конфликта вне зависимости от пола ребенка (Фурманов, 2008).
Социологические опросы описывают не только поведение, но и нормативные установки и ценностные ориентации россиян. Сколько-нибудь четко выраженной исторической динамики здесь не прослеживается.
В апреле 1992 г. на вопрос всесоюзной анкеты ВЦИОМ: «Допустимо ли наказывать детей физически?» – утвердительно ответили лишь 16 % россиян, против высказались 58 %. Россияне оказались гораздо гуманнее других народов бывшего СССР: телесные наказания детей в то время считали нормальными, допустимыми 24 % эстонцев, 29 % литовцев и 39 % узбеков. Однако не исключено, что в РСФСР просто сильнее сказывались тогдашние советские стереотипы, когда люди начали смелее высказывать собственное мнение, их установки стали более жесткими.
При опросе ФОМ в 2004 г. телесные наказания детей сочли допустимыми свыше половины (54 %) россиян, «против» – 47 %. Наиболее либеральны москвичи (48 %), молодежь от 18 до 24 лет (50 %) и те, кого в детстве физически не наказывали (52 %). О реальной динамике по этим цифрам судить трудно – слишком разные выборки и анкеты. При опросе ФОМ в 2008 г. с мнением, что телесные наказания детей школьного возраста «иногда необходимы», согласились 67 %. На вопрос Левада-Центра в 2004 г.: «Имеют ли право родители подростка 13–14 лет наказывать его физически?» – утвердительно ответили 37 % (в 2000 г. 27), отрицательно – 61 % (Зоркая, Леонова, 2004). Здесь ограничительным фактором является возраст наказываемых (право правом, а реально выпороть 14-летнего подростка не так-то просто).
В опросе Исследовательского центра портала SuperJob. ru (март 2008 г.) телесные наказания в общем виде признали необходимым методом воспитания лишь 9 % россиян. Но «необходимое» и «допустимое» – вещи разные. Некоторые респонденты считают такую меру допустимой лишь в отношении мальчиков. Другие апеллируют к собственному опыту: «Нас же тоже шлепали, и ничего… Выросли нормальными»; «На себе испытала – полезно». Большинство (61 %) считают «физическое воздействие на детей с воспитательными целями» крайне нежелательным и допустимым только в исключительных случаях. Принципиально недопустимым телесное наказание детей считают только 30 % опрошенных, которые думают, что применение ремня или подзатыльников порождает лишь «негативную реакцию, страх, подавляет самостоятельность», «способствует развитию у ребенка различных комплексов». При этом мужчин, считающих телесные наказания неотъемлемой частью воспитательного процесса, вдвое больше, чем женщин (12 % против 6), неприемлемыми их считают 34 % женщин и 25 % мужчин. Чаще других о пользе шлепка и подзатыльника говорят люди старше 50 лет, а наибольшее число их противников среди молодежи до 20 лет. Категорически против телесных наказаний 25 % россиян, имеющих детей, и каждый третий (33 %) среди бездетных (Исследовательский центр…, 2008).
Согласно исследованию Фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, 36,9 % родителей считают, что физическое насилие вредно для детей, но 5,6 % полагают, что «без рукоприкладства» воспитать ребенка нельзя.
С трудностями концептуального разграничения «телесных наказаний» и «жестокого обращения с детьми» столкнулись и саратовские социологи: каждый третий опрошенный знает о случаях жестокого обращения с детьми, почти половина считает телесные наказания недопустимыми, треть полагает, что применять их следует в зависимости от ситуации, один из десяти считает, что бить детей можно.
Одна из главных причин распространенности телесных наказаний в России – общая «притерпелость» к насилию, жертвами которого являются не только дети, но и взрослые. Самоописания представителей разных поколений в сети зачастую почти не различаются, а их обмен опытом выглядит порой забавным:
«Порют меня практически ежедневно! За плохую успеваемость, за редкостное курение, принятие алкогольных напитков, например если я задерживаюсь где-нибудь хоть на 15 мин! Все равно будет порка! Отец у меня строгий, но справедливый!! Чаще всего он меня лупит ремнем, только не пряжкой, а складывает вдвое. Я снимаю штаны вместе с трусами и становлюсь на четвереньки, животом на диван.
Иногда если я слишком дергаюсь, то без дивана, тогда отец зажимает мое тело с боков.
А тебя твой отец пряжкой лупит? Мне иногда только угрожает, что будет бить пряжкой, но всегда жалеет. Если шлепает рукой, то обычно у него на коленях, или просто стоя. Летом в деревне отец лупит меня крапивой и ивовым прутом, тогда он заставляет меня раздеваться совсем догола».
«Андрей, как ты считаешь, подростков надо наказывать ремнем или нет? Тебя самого когда-нибудь ремнем наказывали? Если да, то какие при этом испытываешь чувства, как происходит порка?
– Считаю, что надо. Но, это обязательно должно быть как-то регламентировано. Иначе, кроме новой волны семейного и пр. насилия над детьми, мы ничего не получим. Что до меня, конечно, в детстве бывало лупили. Лет до 12. Не могу сказать что незаслуженно. Был довольно-таки большим хулиганом. Впрочем, таким и остался. Порка лишь слегка осаживала. Считаю, что в воспитательном процессе она необходима только тогда, когда есть что поставить в альтернативу. То есть, когда лупят для того, что бы проще было принять ребенку то, что ему дается. Чтобы меньше с его стороны было упрямства.
А чувства… Ясно, что не сладко».
«Наверное, 11 лет такой возраст, когда начинают пороть Smile. Меня тоже впервые выпороли в 11 лет. Порол отец. Он тогда пришел с родительского собрания и сказал, что нам надо серьезно поговорить <…> Больше закрыться я уже не пытался, да и вырваться тоже. И просто вздрагивал, орал и ревел навзрыд. Просить о пощаде мне как-то не пришло на ум, да и мальчишеская гордость не позволяла. Я не считал удары. Не думаю, что их тогда было больше 10–15, но мне казалось, что это длится вечно. Когда отец закончил, он просто ушел, а я остался лежать на этой же кровати, жалея себя несчастного. Когда я выревелся, я встал и посмотрел на свою попу. Мне казалось, что там должны быть синяки и кровоподтеки, но, к моему удивлению, она только слегка покраснела. Я одел штаны и пошел на кухню выпить воды. Отец сидел на кухне, а мама капала ему валерианки. Я понял, что он тоже переживает, и решил на этом сыграть. Я корчил из себя обиженного еще дня два, и разговаривал с ним сквозь зубы. А потом мы как-то помирились и отношения стали прежними. За учебу меня больше не пороли. Я перестал прогуливать школу, и рассказывал с тех пор родителям всю правду об успеваемости, ну или почти всю».
«Порол старший брат. Ничего так не отрезвляет взрослеющего и начинающего борзеть мальчика, как хорошая порка – других способов НЕТ».
Особенно жестокие, зачастую откровенно садистские, наказания практикуются в детских домах, интернатах и закрытых учебных заведениях. Воспитанники этих «тотальных институций» практически беззащитны. Вот перечень практикуемых там наказаний на одном из «ременных сайтов»:
«Порют резиновой дубинкой.
Ставят голышом на тумбу.
Сажают на корточки с руками за головой голышом у стены так, чтобы кончик носа касался стены.
Заставляют голышом делать зарядку, прыжки через скакалку, подтягивание, пресс, отжимание… за плохие движения во время зарядки прутом по попе.
Очень частое наказание за плохое поведение – отправляют в медкабинет на клизму. Через это все прошли неоднократно.
Еще наказывают постелью в выходные дни, даже в туалет нельзя выходить из-под одеяла, одевают памперс на сутки и сутки (24 часа) лежишь в постели.
Кто писается ночью, того на солнце в огороженном дворике ставят голышом и на голову накидывают описанную простынь. Стоять надо в зависимости от возраста 1–2 часа.
Во время допроса с целью выявить зачинщика какой-нибудь шалости могут, например, сжимать яички.
Одно из наиболее жестоких известных мне наказаний – ребенка привязывают к железной кровати и пропускают через нее электрический ток.
Очень редкое, но тем не менее встречающееся наказание – групповое изнасилование или избиение. Провинившегося (обычно младшего) ребенка привязывают в “удобной” позе, скажем, в спальне (рекреации) старших ребят и оставляют на ночь. Наутро – “полное исправление”. Причем доказать вину взрослых будет практически невозможно.
Запирание в темной комнате.
Инъекция магнезии (без каких бы то ни было медицинских показаний).
Отправка в детскую психушку (также без показаний) – а эскулапы с радостью принимают, поскольку им необходимо выполнять “план по койко-дням” (“совок” – бессмертен!).
Было в прессе несколько лет назад про некий особо “продвинутый” интернат, в котором с провинившегося ребенка стягивали трусики, ставили на четвереньки и пропускали разряд электрического тока через анальную область… Все детки в том интернате очень хорошо себя вели».
Никакой статистики распространенности таких «наказаний», разумеется, не существует, общество узнает о них лишь из периодических скандалов в СМИ.
Родительские «телесно-воспитательные» практики также выглядят подчас довольно экзотично. Первого июня 1995 г. в газете «1 сентября» было опубликовано следующее письмо:
«Я слабая интеллигентная 48-летняя мать-одиночка. Моему сыну почти 14. Он рос болезненным, маленьким, слабеньким… И вырос грубый, наглый, трусливый подросток, который мешает всему классу работать, хамит учителям, не жалеет 78-летнюю бабушку и исповедует только силу. ВЫПОРОТЬ БЫ ЕГО РАЗ-ДРУГОЙ.
(Я БЫ ЗАПЛАТИЛА В ПРЕДЕЛАХ ЗАРПЛАТЫ ДОЦЕНТА)…
И вырос бы хороший человек.
МОЖЕТ БЫТЬ, КАКАЯ-НИБУДЬ СТРУКТУРА, ГОТОВЯЩАЯ, НАПРИМЕР, ТЕЛОХРАНИТЕЛЕЙ, СТАЛА БЫ ПРОФЕССИОНАЛЬНО, НЕ КАЛЕЧА, ОКАЗЫВАТЬ ТАКУЮ ПОМОЩЬ МАТЕРЯМ-ОДИНОЧКАМ?
А наши сыновья знали бы, что их матери и бабушки не лишены мужской защиты!
Я убедилась, что страх возмездия делает сына очень хорошим мальчиком, а вот как раз сознание безнаказанности уводит его с пути истинного».
Обнаружив это письмо в Интернете, я заподозрил розыгрыш. Однако в редакционном архиве нашли как само письмо, так и эмоциональный ответ на него замечательной журналистки «Комсомольской правды» Инны Павловны Руденко.
Спрос рождает предложение. И не только в Москве 1990-х. 18 декабря 2002 г. тюменская газета «Ямская слобода» опубликовала статью «Снимай штаны, акселерат!»:
«“Снимай штаны, акселерат!” – обычно с такой фразы приступает к исполнению своей работы по перевоспитанию трудных подростков бывший физрук одной из тюменских школ Евгений Чуваков.
Все началось около года назад, когда к Евгению обратилась заплаканная соседка, одна воспитывающая 13-летнего сына. Парень окончательно отбился от рук: перестал слушаться мать, пропускает занятия в школе, на любые замечания реагирует по-хамски… Больше того, уставшая от работы и постоянных недомолвок с сыном, мать обнаружила в кармане его куртки сигареты и пивные пробки.
– Короче говоря, соседка уговорила меня провести с ее оболтусом серьезную профилактическую беседу, – рассказывает Евгений. – Она была почему-то уверена, что именно такой мужчина, как я, способен внушить зарвавшемуся подростку хоть какие-то нормы поведения. “Если надо, – сказала отчаявшаяся женщина, – можно припугнуть и даже применить силу…” В разумных пределах, конечно. И за отдельную плату.
Вечером того же дня Евгений переступил порог соседской квартиры. Хозяйка вежливо извинилась, взяла объемистую сумку и ушла в магазин за продуктами. А когда минут через сорок вернулась, то застала своего долговязого отпрыска растерянным и непривычно смирным. Парень даже взял из ее рук тяжелую поклажу и унес на кухню, где к тому времени уже закипал чайник.
– В тот раз я от гонорара за свою работу наотрез отказался, – продолжает Евгений. – Но вскоре после этого ко мне с такой же настоятельной просьбой пришли еще две мамаши, знакомые моей соседки. Они буквально на коленях умоляли меня хоть как-то повлиять на их сынков: одному было четырнадцать, другому пятнадцать лет. Тоже не хотели учиться и ни в грош не ставили слезы своих матерей. Пришлось с одним из них вежливо, но строго поговорить, а другого – просто выпороть. А потом заявки посыпались как из рога изобилия. Это отнимало мое личное время, и я стал брать с заказчиц небольшую, чисто символическую, плату за свои “уроки вежливости”, чтобы хоть транспортные расходы возместить. Теперь у меня есть даже постоянные клиенты – к ним время от времени приезжаю, чтобы закрепить полученные навыки…
Евгений уверен, что процесс перевоспитания должен носить характер шоковой терапии, чтобы оборзевшие шпанята прониклись ситуацией глубоко и надежно. Нередко его подопечные орут благим матом, и тогда Евгений запечатывает их рты скотчем, продолжая во время порки вести нравоучительную беседу. Иногда урок длится больше часа с двумя перерывами, во время которых Евгений ласково просит дать обещание выполнять все требования матери и вообще не расстраивать ее по пустякам. Чаще всего такие обещания даются и, не приведи Господи, если не сдерживаются: повторный визит может принести немало боли и страданий».
Не верите? Вспомните сатирический рассказ Чехова и реальный педагогический опыт Розанова. Или восторженные газетные статьи о положительном опыте порки взрослых парней в казацкой среде. Или новосибирские «лечебные порки». Или горячую, почти всероссийскую, поддержку нижнетагильского метода лечения с помощью телесных наказаний наркозависимости:
«У них такая система была. Вот ты новенький пришел, привезли тебя, ведут в отдельную комнату, стоит кушетка, ты ложишься, до трусов снимаешь штаны, и встают двое-трое [сотрудников фонда], меня втроем лупили одновременно. И лупили до того, пока не почернеет заднее место. Руки нельзя подставлять, ничего. Еще хуже будет, если руки там подставишь. Вообще капут. По рукам начинают бить там лопатами, дубинами. Зачем это надо. Еще больнее будет… Как бы, ну, проучивали наркоманов – будешь еще колоться, будешь? Все кричали – ой, не буду больше, остановите, клянусь, отвечаю, только не порите, не порите меня, пожалуйста… У них все поставлено на кнут, все там через боль там все это внушается, через изоляцию, через унижение постоянное. А [это] такие же бывшие наркоманы. И порют бывшие наркоманы. И охраняют бывшие наркоманы. И бьют тебя такие же бывшие наркоманы. Ну, как бы охрана, она вся из бывших наркоманов. Если ты такой же, как он, то почему ты порешь? Тебя же точно так же пороли. А вот люди настолько злыми становились уже потом от такого обращения, все, они готовы разорвать. А сам он точно такой же. Вот я им говорил – тебя вот точно так же пороли, точно так же били» (Можегов, 2010).
Организатор этого центра Егор Бычков вызвал к себе сочувствие не только тем, что пытался хоть как-то бороться с наркомафией, перед которой спасовали, а точнее – пошли к ней на содержание, местные власти, но и потому, что люди верят, что любые социальные и человеческие проблемы можно излечить с помощью физической силы. Пока в народе живет эта вера, телесные наказания детей неискоренимы.
Изощренные телесные наказания, включая полномасштабную порку, знает армейская дедовщина:
«Меня в армии пороли несколько раз. Обычно поднимали ночью. Снимал трусы и становился согнувшись почти пополам, а руками держался за ножки верхней кровати (они были двухъярусные). И несколько “дедов” по очереди хлестали солдатскими ремнями по заднице. Если распрямлялся или отпускал ножки – начинали сначала.
Еще нескольких ребят моего призыва при мне секли в бане (со мной, правда, этого не случалось). Там вынимали несколько прутьев из веника, очищали от листьев – получались розги. Парня клали на живот или ставили на четвереньки на лавку и пороли очень долго, меняя прутья. Вся задница потом была красная и со вспухшими рубцами. Но за что так драли, не знаю».
«Когда ты стоишь голым, а перед тобой бьют твоего сверстника, то всякая воля к сопротивлению исчезает. К тому же в казарме, когда дед хлопает тебя по попе и говорит сделать что-то, то поневоле вспоминаешь болевые ощущения от ремня и бежишь выполнять. Поэтому я сторонник порки и после 18 лет и чтобы каждая порка надолго запоминалась…»
Эта точка зрения пользуется поддержкой некоторых офицеров:
«“Дедовщину” в армии искоренить невозможно независимо от сроков службы. Да и не нужно от нее избавляться, потому как на ней держится основа воспитания солдат. Офицеры сами заинтересованы в “дедовщине”. Командиру роты, например, проще управлять десятком “дедов”, закрывая глаза на их нарушения. Зато они управляются со всей ротой именно так, как надо офицеру», – цитирует «Комсомольская правда» полковника Генштаба в отставке Владимира Попова.
«Опять же негоже офицеру бить солдата, а ведь часто есть за что! Просто слова и убеждения на призывников практически не действуют. И тут нужны “дедушки”, которые доходчиво убедят “салабонов” в правильности поступков. “Деды” же, уходя на дембель, кровь из носу обязаны подготовить себе полноценную замену» (http://kp.ru/daily/24522/669971).
Дата добавления: 2014-12-15; просмотров: 43 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |