Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Философия и жизненный мир человека.

В работах А. Р. Лурии показано, что префронтальные конвек-ситальные отделы лобных долей "...обеспечивают регуляцию актив­ных состояний, формирование высших потребностей и намере­ний, программирование сложных форм деятельности и постоян­ный механизм контроля над протеканием действий"¹. Указанную симптоматику можно рассматривать как план исследования нару­шений психической деятельности у больных с массивным пораже­нием лобных долей. Однако реализация этого плана может быть затруднена при ограниченном поражении префронтальной области. Какие потребности конкретно связаны с лобными отделами? Разве "программы регуляции" — это далее неразложимые, перешедшие извне внутрь сознания схемы действия, так называемый "фактор программирования"? Или это живой процесс, имеющий свою структуру и активно создаваемый субъектом? Тогда какие факторы лежат в основе программирования? Только ответив на поставлен­ные вопросы, можно попытаться решить проблему дифференциа­ции синдромов поражения префронтальных конвекситальных от­делов лобных долей, а также выяснить тот вклад, который вносят разные зоны этой области мозга в состояния психической актив­ности человека.

Мы исходим из представления об активном действии, осно­ванном, как и деятельность, на потребности; но оно основано на потребности, доминирующей в иерархии потребностей, определя­ющих деятельность. На основе доминирующей потребности субъ­ект через эмоциональные состояния направляет и контролирует активное действие — т.е. у него возникает избирательное отноше­ние к объектам ситуации. Подобный выбор возможен потому, что объекты имеют эмоциональную составляющую. Образы и слова представляются субъекту в ореоле эмоции, возникшей как резуль­тат прошлого включения объектов в активное действие. В зависи-

Издательство Московского университета. "Вестник Московского университета", 2005

' ЛурияА.Р. Мозг человека и психические процессы. М., 1970. Т. 2. С. 134.

мости от этого результата, удовлетворения (неудовлетворения) потребности, объекты приобретают либо положительную, либо отрицательную эмоциональную заряженность. Особое значение для организации психических процессов человека имеют познава­тельные потребности. Через них субъект осуществляет ориенти­ровку в предметной среде. Через этот вид потребностей в нормаль­но протекающей деятельности происходит удовлетворение осталь­ных потребностей, участвующих в ее активировании. Предметом познавательной потребности являются объекты, входящие в усло­вия проблемной ситуации, обладающие свойством новизны. По­знавательные потребности проявляют себя через такие эмоцио­нальные состояния, как чувство сомнения, чувство неопределен­ности. На основе познавательной потребности, иначе говоря, на ■ основе чувства сомнения, неопределенности действия с объектом, обладающим свойством новизны, затормаживаются. Объекты переживаются субъектом через особое эмоциональное состояние — чувство знания. В результате продолжающегося взаимодействия с объектами возникшей проблемной ситуации субъект выделяет такой из них, который вызывает в его сознании чувство знания — более сильное, чем чувство неопределенности, сомнения. Позна­вательная потребность удовлетворяется, выделенный предмет по­требности осознается, становится целью, и действие может перей­ти в стадию автоматического — определяемого выделенной целью. Необходимо отметить, что понятие "цель" используется в психологии неоднозначно. Отметим только те значения, которые необходимы для нашего анализа. Во-первых, цель как намерение сделать что-то конкретное (например, решить арифметическую задачу). Во-вторых, цель как сама задача — вопрос, данный в определенных условиях. В-третьих, цель промежуточного дейст­вия, входящего в процесс решения задачи. Все три значения отвечают основному определению, существующему в психологии: цель есть осознанный образ предвосхищаемого результата, на достижение которого направлено действие человека. Но между ними имеются существенные различия. Намерение не включено в процесс решения задачи или в какой-либо другой психический процесс. Принимая намерение, субъект лишь активирует процесс решения задачи. Активирование может произойти в том случае, если намерение является предметом специальной потребности — потребности в удержании речевой формулировки намерения. В сознании человека она представляется как чувство психического усилия, напряжения. Во втором и третьем значениях цель связана с процессом целеобразования и программирования действий. Под программированием понимается выстраивание действий в опреде­ленной последовательности в ходе решения задачи. Оба процесса

требуют активного познавательного отношения субъекта к решае­мой задаче. Имеются два механизма целеобразования. Один осно­ван на познавательной потребности, актуализирующейся в созна­нии субъекта при возникновении новизны речевых условий про­блемной ситуации; другой — на познавательной потребности,, актуализирующейся при новизне чувственных образов. При этом активное действие на основе речевой познавательной потребности доминирует в иерархии регуляторных механизмов деятельности². Приведем конкретные задачи, анализируя процесс решения кото­рых можно понять специфическую роль, исполняемую разными механизмами целеобразования в этом процессе.

Выполнение пробы на динамический праксис. Проба является приме­ром активного программирования действий на основе познавательной речевой активности. Испытуемому предлагается выполнить три последо­вательных движения: кулак-ребро-ладонь. Познавательная активность обнаруживается на первых этапах выполнения программы в виде исправ­ления испытуемым своих ошибок. Происходит это следующим образом. Инструкция создает осознанное представление цели: кулак-ребро-ла­донь, т.е. с целью связывается чувство знания. Если испытуемый совершает ошибку и осуществляет позу кулак-ребро-кула/с (вместо ла­донь), то чувство знания разрушается возникшей познавательной потреб­ностью. Действие затормаживается. При выборе нужной промежуточной цели (ладонь) чувство знания восстанавливается и действие расторма­живается. Легко представить,' что произойдет, если не будет познаватель­ного отношения к слову, подкрепляющему движения рук: нарушится переход от одной промежуточной цели к другой, движение зациклится, возникнет персевераторный синдром (об этом ниже).

Решение арифметической задачи. Условие: Хозяйка за три дня тратит 15 рублей. Сколько рублей она тратит за неделю? Задача требует от решающего более выраженной познавательной речевой активности, чем проба на динамический праксис. Решение также начинается с осознания вопроса к задаче. Чувство знания, исходящее от вопроса, соединяется с чувством знания, оставшимся от опыта решения подобных задач. Здесь тоже формируется схема, программа решения, но она не заполнена конкретными целями. Решающий начинает заполнять эту схему целями и связанными с ними действиями. В случае выбора неправильного действия (например: 15x3=45) возникнет состояние речевой познаватель­ной потребности. Чувство знания разрушится, умственное действие затормозится. При выборе действия 15:3=5 чувство знания восстановится и снимет состояние заторможенности. Процесс решения будет продол­жен тем же образом, пока задача не будет решена. Положительные эмоции укажут, что процесс решения завершен.

Решение задачи на наглядно-образное мышление. Испытуемому предъявляется последовательность из трех сюжетных картинок. На

Гончаров О.А. Нарушение невербального мышления при локальных пораже­ниях мозга: Дис.... канд. психол. наук. М„ 1988.

первой изображен мальчик, который, сняв с себя одежду и оставив ее на берегу, под кустом, входит в водоем, чтобы искупаться. Вблизи одежды мальчика сидят две лягушки. На второй картинке появляется цапля, охотящаяся на лягушек. Увидев цаплю, лягушки прячутся в носки мальчика. На третьей картинке показан мальчик, с удивлением смотря­щий на прыгающие носки, и не менее удивленная цапля, потерявшая из вида лягушек.

Решение этой задачи разбивается на два этапа. На первом этапе должна актуализироваться познавательная потребность при взаимодейст­вии субъекта с образными условиями проблемы, центральным моментом которой является объединение в единое целое образов цапли и лягушек, обладающих качеством новизны. Временное торможение действий, осно­ванное на негативном переживании образов, из-за малой новизны проблемы быстро преодолевается на основе чувства знания, которым обладает субъект в отношении выделенных образов цапли и лягушек. И решающий задачу осознает цель — образы, ставшие в то же время основным смысловым пунктом Проблемной ситуации. В данном случае образы лягушек и цапли прочно связаны с речью, поэтому выделение цели на образном уровне мышления без каких-либо осложнений перехо­дит в речевое оформление смысла картинок: лягушки испугались цапли. На втором этапе решения субъект на основе познавательной активности, направленной на речь, находит речевые цели и выстраивает речь в определенной последовательности.

Потребность в удержании речевой формулировки намерения и познавательные потребности являются основой воли и интеллек­туальной деятельности. Однако эти активирующие и регулирую­щие действия факторы получают развитие на основе базовой человеческой потребности — потребности в совместной деятель­ности. Как можно исследовать состояния сознания (потребност-ные состояния) другого человека? Их можно исследовать, анали­зируя отношение человека к предметам, которые "должны" вызы­вать у него определенную активность. К ним относятся: 1) другой человек (психолог, проводящий обследование больного, лечащие врачи, соседи по палате, родственники и т.д.); 2) речевые форму­лировки намерений; 3) цели действий в двух формах (речевой и образной), возникающие как цели активных действий при выпол­нении конкретных заданий.

В ходе дальнейшего изложения использован материал, полу­ченный в результате многолетних нейропсихологических исследо­ваний больных неврологических и нейрохирургических отделений в больнице им. Боткина, клинике нервных болезней им. Кожев­никова, в центральном госпитале МВД и больнице.№ 6 МГТС. Больные имели не массивные, а ограниченные поражения лобных долей (за исключением пациентов с поражением правой лобно-ви-сочной глубинной области). Локализация очагов: правая лобно-височная глубинная область (15 больных); правая лобная область, соответствующая распространению передних латеральных ветвей

средней мозговой артерии (34); аналогичное поражение левой лоб­ной области (38); полюсные отделы левой лобной области, соот-. ветствующей распространению латеральных ветвей передней моз­говой артерии (17 больных).

Верификация очага поражения проводилась методами ангио­графии, магнитно-резонансной томографии, операции на голов­ном мозге.

Нарушение потребности в совместной деятельности. Этот моти-вационный фактор лежит в основе всей деятельности больного, он оказывает активирующее влияние, инициирует все остальные по­требности, участвующие в деятельности. Нарушение потребности в совместной деятельности ведет к наиболее тяжким дефектам активного поведения. Согласно нашим наблюдениям это наруше­ние встречается у больных с поражением лобно-височных (глубин­ных височных) отделов правого полушария. Причем в случае поражения только лобной или только височной области подобного синдрома инактивности психической деятельности до сих пор не наблю­далось. Встречались два варианта этого дефекта деятельности.

Первый вариант. Если до заболевания, вызвавшего локальное поражение головного мозга, больной не обладал психопатическим складом личности, то возникал синдром инактивности, тотально распространяющийся на все сферы деятельности. Такие больные обычно неподвижно лежат на кровати или сидят в кресле (если их посадить), не предпринимая никаких усилий к движению, хотя могут не иметь параличей двигательных органов. Часто их обычная поза напоминает позу эмбриона. Однако если им необходимо занять более удобное для тела положение, они свободно поворачи­вают голову, двигают руками, ногами и всем корпусом, заявляя тем самым, что не находятся в состоянии энергетического дефи­цита. Они не делают никаких попыток вступить в общение с другими людьми, не обращают внимания на окружающих, пытаю­щихся с ними заговорить, не выполняют и не пытаются выполнить какие-либо инструкции. Окружающие (незнакомые люди и близ­кие родственники) для них как бы не существуют. Этим они отличаются даже от больных с массивным поражением лобных долей, которые, несмотря на тяжкие нарушения психической активности, вступают в контакт, пытаются поддержать общение, если к ним кто-то обращается. Больные обычно молчат, но это не означает, что у них имеются нарушения речи. Потенциально речь, как и другие психические процессы (в том числе речевое мышление), вероятно, остается у них сохранной. Об этом можно косвенно судить по иногда произносимым словам, обычно ни к кому не обращенным и возникающим непроизвольно, как реакция на внешнюю ситуацию. Иногда удается наблюдать и сохранность

мыслительных процессов. Например, один из подобных больных, когда недалеко от него рассказывали веселый анекдот, вдруг не­ожиданно засмеялся, продемонстрировав способность к понима­нию смысла услышанной речи. Причем такая реакция у него наблюдалась неоднократно.

Второй вариант нарушения потребности в совместной деятель­ности встречался у больных, которые до заболевания отличались выраженной эгоистичностью. У них наблюдалось растормажива-ние эго-потребностей (прежде всего потребности в доминирова­нии, превосходстве над другими); они могли проявлять активное, но нарушенное, деформированное поведение; проявляли негатив­ное отношение к окружающим, в том числе к близким родствен­никам, не учитывали общественных эталонов поведения (напри­мер, больной, получивший хорошее образование, занимавший в прошлом высокое социальное положение, бранился нецензурны­ми словами). Именно у этой группы больных наблюдались наибо­лее грубые дефекты критики своего состояния, доходившие до анозагнозии. Попытки окружающих откорректировать такое пове­дение, как правило, оканчивались появлением у больных аффек­тивных вспышек гнева.

Больные с описанными вариантами нарушения потребности в сотрудничестве не могут быть подвергнуты традиционному ней-ропсихологическому обследованию, так как они не выполняют никаких инструкций и заданий. Тем не менее если нейропсихо-лог, анализируя психологический статус больного с органическим заболеванием головного мозга, сумеет констатировать у него от­сутствие активного отношения к окружающим людям (что не так уж и сложно при некотором клиническом опыте), то это может послужить основанием для предположения о наличии у больного поражения лобно-височных (глубинных) отделов правого полу­шария.

Вот пример второго варианта.

Бол., 58 лет, высшее образование, физик. Поступила в нейрохирур­гическое отделение клиники нервных болезней им. Кожевникова с опухолью глубинных отделов правой височной доли. Опухоль сопровож­далась обширным отеком правой лобной области.

Из беседы с сыном больной. "Скажите, какой она была в жизни до болезни? Я имею в виду, была ли она спокойным, уравновешенным человеком или, может быть, напротив?" — "Нет! Как раз очень неуравновешенна. Деспотична. Требовательна. Постоянно срывалась на крик, если что-то не по ней. Вплоть до того, что если я не успевал выполнить её приказ (она никогда не просила, а требовала), то она могла швырнуть в меня тем, что попадет в руку. Однажды я опоздал, пришел не вовремя домой, опоздал на 15 минут от указанного ею срока. Так она схватила фарфоровую супницу и разбила ее об пол. Всегда

стремилась командовать не только дома, но и на работе. Занимала начальственные должности".

Из протокола нейропсихологического обследования. На обычные вопросы о самочувствии, как фамилия, как зовут, не отвечает. Выраже­ние лица неприязненное. "На что жалуетесь?" — "Хочу видеть сына. Он не приходит ко мне (сын бывает у матери ежедневно. — О.Г.)". — "А на здоровье вы не жалуетесь?" — "У меня отличное здоровье (не в состоянии встать с кровати. — О.Г.)". — "Как у вас память?" — "Замечательная". — "Не стала хуже в последнее время?" — "Лучше стала. У меня дома два грузовика книг... Я все могу. Ремонт в квартире. Шить". — "И сейчас можете?" — "Конечно, могу (глубокий парез левых конечностей. — О.Г.)". — "А что сейчас важнее — подлечиться или ремонт делать?" — "Придет сын, я у него спрошу, будет ли он мне помогать делать ремонт". Обращает на себя внимание, что больная вступила в диалог с психологом, когда он затронул доминирующую в ее сознании тему отношений с сыном, к которому она продолжала предъ­являть требования, но уже совершенно неадекватные возникшей жиз­ненной ситуации. Например, когда, он ее навещал, в очередной раз предлагала подготовить все для ремонта квартиры (тема ремонта, види­мо, тоже застряла в ее сознании), к которому они вместе приступят после ее выписки из клиники на следующей неделе. На следующей неделе больной должны были делать операцию. Она об этом знала, но не была озабочена противоречивостью и несовместимостью своих желаний и жизненной ситуации. При попытке исследовать праксис рук, гнозис, состояние других психических процессов больная отказалась от заданий, сопровождая свой отказ неадекватными эмоциональными состояниями* негативизмом.

При меньшей тяжести нарушений больные фиксированы на своем состоянии, не поддерживают беседу, не отражающую их собственные и часто неадекватные жизненной ситуации интересы. Обычные нейропсихологические пробы (на праксис рук, память, мышление и т.д.) выполняют с колеблющейся успешностью, не прилагая должных усилий.

Нарушение познавательной потребности, специализированной на регуляции речевых целей действий. Выпадение из деятельности этого фактора активирования и регуляции приводит к грубому персевераторному синдрому, наблюдавшемуся при массивном по­ражении лобных долей или только префронтальных отделов левой лобной доли. Наше исследование больных нейрохирургической и неврологической клиник и прежде всего с сосудистыми заболева­ниями головного мозга позволило уточнить локализацию этого фактора в пределах области распространения передних ветвей левой средней мозговой артерии.

Как уже отмечалось, речевая познавательная потребность актуализируется, когда перед субъектом возникает проблема, условия которой выражены в речевой форме. Ее роль заключается в создании отрицательных эмоциональных состояний в виде чувст-

\

ва сомнения, неопределенности в отношении речевых условий, вызвавших проблему, а также в торможении автоматически возни­кающих действий, происходящих в речи или с опорой на речь. Неисполнение этой роли приводит больных к неактивному отно­шению к речевым стимулам, что нарушает процесс речевого целе-образования и, следовательно, программирования психических процессов, основанных на речи; нарушается и контроль — нега­тивное (критическое) переживание своих действий. Внешне этот дефект проявляется в системных персеверациях (персеверации целей действий, по В.В. Лебединскому) во всех сферах психичес­кой деятельности.

Например, если больного попросить нарисовать кружок, подкрепив инструкцию зрительным образцом, то он, как правило, справляется с таким заданием, но не способен переключиться на аналогичные и вместо заданного в следующей инструкции квадратика продолжает инертно воспроизводить прежний кружок; если попросить такого больного после успешного рисования домика написать слово "дом", то он вместо соединенных друг с другом букв нарисует три соединенных друг с другом домика. Еще одна больная на вопрос о ее фамилии непроизвольно соскользнула на побочную ассоциацию и вместо называния своей фамилии (Самоделкина) ответила: "Моя фамилия Неизвестная...". Даль­нейшие попытки исправить ошибку результата не принесли, и больная продолжала инертно воспроизводить возникший стереотип. Другая боль­ная пересказывала краткий текст из сказки Л.Н. Толстого "Галка и голуби" следующим образом: "Галка услыхала, что галка услыхала... галка услыхала..." и т.д.

При меньшей тяжести расстройств, когда больной способен повто­рить условие задачи, становится возможным исследовать его речевое мышление. Если больному предложить условие задачи: "За три дня хозяйка тратит 15 рублей. Сколько она потратит за неделю?", то типичным "решением" будут следующее: "За 3 дня 15 рублей. Значит, 15 умножить на 7. Будет 105 рублей".

Ограничимся этими иллюстрациями персевераторного син­дрома, в которых нет ничего нового, а описание подобных случаев распада целенаправленного поведения имеется в работах А.Р. Лурии и его учеников. Однако подчеркнем, что грубый персевераторный синдром встречается не только при массивном поражении лобных долей, но и при поражении обозначенного выше участка левой лобной доли. Приводимые в исследованиях объяснения этой патологии психической деятельности (нарушение "регулирующей функции речи", "программирования и регуля­ции", "высших мотивов и намерений") недостаточно конкрети­зируют механизмы нарушений, тогда как введенное нами "нару-| шение познавательной речевой потребности" и связанное с ниш инактивное отношение к речевым стимулам исчерпывающе объяс-1 няют все особенности персевераторного синдрома. Следует также j

отметить, что сформировавшееся в нейропсихологии мнение об этом контингенте больных как о людях с полностью нарушенным интеллектом — неверно, так как не учитывает их потенциально сохранных возможностей.

Во-первых, у них остаются сохранными активирование и эмо­циональный контроль деятельности со стороны потребности в сотрудничестве; все больные принимают общение, пытаются вы­полнить предлагаемые им инструкции и задания и зачастую эмоци­онально правильно реагируют на неудавшееся сотрудничество, так как выполнить задания, исходящие от другого человека, не в состоя­нии. Даже к внешним признакам эйфории больных следует отно­ситься осторожно. Например, больная, не справившаяся с назы­ванием собственной фамилии (см. выше), засмеялась, но не потому, что ей было весело. Она смеялась над собой, с болью в глазах, переживая неуспех своих попыток.

Во-вторых, оказалось, что у этого контингента больных име­ется потенциально сохранный механизм целеобразования, исполь­зующий в качестве целей зрительные образы. У них выявлялось активное познавательное отношение к зрительным образам и спо­собность на их основе к активным действиям. При грубом персе-вераторном синдроме выявить способность больных к продуциро­ванию активных действий можно лишь в особых условиях, исклю­чающих речь из общения. Необходимость этого обусловлена тем, что речевая познавательная активность, как правило, доминирует в деятельности как здорового человека, так и больного. Чтобы высвободить сохранную образную познавательную активность, следует по крайней мере не стимулировать распавшийся уровень ориентировки на основе речи и попытаться объяснить задание без применения речи. Так, например, упомянутый выше больной, который безуспешно пытался перейти от рисования кружка к рисованию квадрата, после изъятия из инструкции речевой состав­ляющей, справился с рисованием всех предложенных только по наглядному образцу фигур (квадрата, крестика, треугольника, ромба, вновь круга и др.), продемонстрировав тем самым осво­бождение от персевераций и способность к активным действиям. Существенно то, что персеверации вновь появляются, если вер­нуть в общение с больным речевую инструкцию. Эти наблюдения и послужили основанием для предположения о существовании у человека двух видов регуляции активных действий. Некоторые из больных были способны решить даже задачу Выготского—Сахарова (там первый этап решения связан с невербальным действием — целостным видением фигур группы, определяемой образцом), если ее условия предъявлять с помощью особой инструкции, исключающей речь из общения с больным. Если после практичес-

кого решения задачи больного просили объяснить принцип реше­
ния, то мышление нарушалось.,

Необходимо отметить, что возможности выявления потенци­ально сохранного механизма регуляции активных действий в зна­чительной мере зависят как от врожденных, так и от приобретен­ных в процессе жизни особенностей психической деятельности индивида. Важной характеристикой, например, являются дина­мические отношения между полушариями головного мозга, зави­сящие не только от врожденных качеств, но и от полученного образования, профессии. Эти качества в значительной мере влия­ют и на специфику проявлений "персевераторного синдрома".

Нарушение познавательной потребности, специализированной на регуляции образных целей действий. При поражении ранее опре­деленных участков правой лобной доли возникает прежде всего нарушение мышления, которое характеризуется отсутствием у больных активного познавательного отношения к условиям про­блемной ситуации, представленным в образной форме. Этот де­фект приводит к неспособности сориентироваться на цели дейст­вий на уровне наглядно-образного мышления. Мышление как бы переходит на уровень восприятия. В качестве иллюстрации опи­шем типичный случай нарушения j осмысления одним из таких больных серии сюжетных картинок из диагностического альбома А.Р. Лурии. Больной с указанной локализацией поражения правой лобной области решает эту задачу следующим образом: "Был жаркий день. Мальчик решил искупаться в речке. Разделся. Гольфы разложил на берегу. Повесил пиджак на кустик. Ботиночки поставил рядом. Залез в воду. На берегу еще сидят две лягушки. Вот здесь они лезут в гольфы мальчика. А вот здесь, за кустом, стоит цапля. А здесь цапля раскрыла клюв. Мальчик поднял руки и раскрыл рот, видно, кричит. А лягушки прыгают в носках".

Таким образом, вместо осмысления сюжета больной фотогра­фически воспринимает его, обнаруживая отсутствие активного отношения к наглядным образам проблемной ситуации. Отметим, что больным известно, чем питаются цапли, но это знание на уровне речи, и без выделения цели на наглядно-образном уровне мышления оно не способствовало решению задачи. Если.попы­таться компенсировать отсутствие активного отношения к ключе­вым образам с помощью наводящих вопросов ("Зачем лягушки залезли носки?", "Кто смотрит на лягушек?", "Чем питаются цапли?"), то больные подхватывают подсказку и в результате правильно пересказывают содержание сюжета. Это подчеркивает характер нарушения, а также то, что речевое мышление больных остается принципиально сохранным. Эту сохранность речевого мышления можно подтвердить и на примере решения больными

арифметических задач, с которыми при ограниченном поражении они, как правило, справляются, обнаруживая тем самым интакт-ную речевую познавательную активность.

Нарушение потребности в удержании намерений. Выполнение программ целенаправленных действий требует от человека способ-

ности к продолжительному (до завершения программы) удержа­нию намерения выполнить их. У больных с поражением полюса левой лобной доли обнаруживается именно этот вид инактивности психики. Начинающие выполняться намерения быстро угасают и не реализуются через целенаправленные действия, хотя способ­ность к активному целеобразованию и программированию дейст­вий (как частному случаю целеобразования — основы мыслитель­ного процесса) потенциально остается сохранной. Эти больные не проявляют нарушения общения, стремятся выполнить инструк­ции, участвовать в совместной деятельности, но из-за указанного дефекта их действия либо быстро угасают, либо переходят в системные персеверации, которые, в отличие от выше описанного случая инактивности (нарушения процесса словесного целеобразо­вания), не носят столь упорного, характера и часто (при определен­ной стимуляции извне) могут быть временно преодолены. Необ­ходимо отметить, что резко выраженная инактивность действий такого рода встречается редко и обычно сопровождает случаи экстирпации полюса левой лобной доли. В других же случаях нарушение психической активности, возникающее при поражении полюса левой лобной доли, может иметь нестойкий, колеблю­щийся характер: больные некоторое время могут адекватно выпол­нять предлагаемые инструкции, однако вскоре их действия пере­стают инициироваться и либо прекращаются, либо выполняются по упрощенной программе, не отвечающей заданному образцу; затем деятельность вновь на некоторое время может восстановиться. В отличие от больных с распадом речевого целеобразования, у которых активное высказывание заменяется персевераторными оборотами, у этой группы больных речь может не выявлять замет­ных нарушений. Но часто можно наблюдать, как, начав высказы­вание, больной останавливается, не завершив его до конца. Например, больная с, замещением полюса левой лобной доли, постинсультной кистой, локально соответствующей распростране­нию левой передней мозговой артерии, так отвечает на задаваемые ей вопросы: "Что с вами случилось?" — "Мне рассказывали, что нашли с чайником в руках. Не знаю, сколько я провалялась..." — "Где?" — "На кухне. Последнее время ко мне заходила с работы сестра..." - "И что?" - "Она нашла меня на кухне". - "На что вы сейчас жалуетесь?" — "Сейчас у меня жалоб никаких нет. Но так как я без памяти лежала..." — "Что, все прошло?" — "Осталась

боязнь... хм... что я не проснулась до конца". Таким образом, чтобы больная успешно завершала начатое высказывание, необхо- ■ димо было постоянно стимулировать ее речь с помощью вопросов. Пробу на динамический праксис (кулак-ребро-ладонь) боль­ная вначале выполняла безошибочно, но быстро переходила на упрощенное выполнение программы, пропуская требуемые эле­менты. При этом ни персеверации движений, ни персеверации целей действий она не допускала, инструкцию помнила и могла повторить, но при повторных попытках выполнения программы движений отмеченные нарушения возникали вновь. Аналогичные нарушения наблюдались и в других сферах деятельности, т.е. на фоне потенциально сохранных процессов целеобразования, про­граммирования психических процессов активное отношение к на­мерению выполнить задание ослабевало, и у больных возникало состояние психической инактивности.

Следует отметить, что снижение психической активности боль­ных вряд ли можно объяснить нарушением энергетики корковых про­цессов. Во всяком случае действовать по упрощенной программе эти больные могли длительное время без признаков истощения. Приведем еще один пример.

Кл., 25 лет. Офицер. Получил тяжелую черепно-мозговую травму, перелом левой лобной кости. Впоследствии диагностирована киста, замещающая полюс левой лобной области.

С больным было проведено нейропсихологическое исследование уже при выписке из госпиталя МВД. В это время внешне (если не считать шрамов лица) он не отличался от здоровых людей ни в эмоциональных проявлениях, ни в поведении. Охотно вступал в обще­ние, был дружелюбен. Критично относился к своему состоянию. Обна­руживал нормальные жизненные интересы и установки. Хотел пройти дополнительный курс реабилитации, чтобы вернуться к учебе и работе.

При объективном исследовании обнаружил характерное для этой категории больных колебание результативности психических процессов. Например, в пробе на заучивание 10 слов по 5 предъявлениям выявились заметные признаки инактивности процесса заучивания. Если при первой попытке он воспроизвел 6 слов, что является нормой для слухоречевой памяти, то в последующих четырех попытках прибавил лишь одно слово, повторяя от попытки к попытке одни и те же слова. Даже больные с синдромом акустико-мнестической афазии если и не увеличивают объем заученных слов, то варьируют слова, проявляя тем самым активное отношение к заданию, пытаясь преодолеть дефект слухоречевой памяти. У этого же больного дефекта памяти не было. Он справился с пробой на заучивание пар и троек слов в условиях как гомогенной, так щ гетерогенной интерференции, что вызывает трудности у больных даже с легким первичным дефектом памяти из-за патологически повышенного! торможения следов интерферирующими воздействиями.

При решении арифметических задач больной показал парадоксаль ные результаты. Можно было ожидать, что он и здесь проявит инактив

ное отношение к процессу решения, как ранее к процессу заучивания 10 слов. Однако больной решил все три предложенные задачи, из которых последние две были, как показывает повседневная нейропсихологичес-кая практика, достаточно сложными даже для здоровых людей³. Причем решение было произведено молча, без вынесения умственных операций во внешнюю речь, что еще раз подтверждает наше предположение о сохранности мнестических процессов у этого больного, так как процесс решения таких задач требует прочной опоры на слухоречевую память. Но более важным для нас является то, что в ходе решения больной не был в состоянии инактивности, как при заучивании 10 слов, Не будем разбирать процесс решения всех задач. Отметим лишь показательный пример активного отношения больного к уже известным здесь условиям простой арифметической задачи. Услышав условие ("Хозяйка за три дня тратит 15 рублей. Сколько рублей она потратит за неделю?"), больной задал уточняющий вопрос: "Поровну ли тратятся деньги по дням недели?" Необходимо отметить, что столь тонкое замечание, показываю­щее, насколько активно больной анализирует условие задачи, нам встречалось редко и обычно исходило от людей с математическим образованием.

Итак, если в задании, где ведущей должна быть активность, связанная с удержанием намерения ("заучить 10 слов"), больной проявил все признаки психической инактивности, то в решении арифметических задач обнаружил высокую познавательную рече­вую активность. Попутно отметим, что и при решении задач на наглядно-образное мышление не было выявлено снижения позна­вательной активности. В этом месте внимательный читатель может сделать замечание, что потребность в удержании речевой формулировки намерения ранее была определена как создающая активирование всего осуществляющегося психического процесса, и без этого активирования станет невозможным процес целеобра­зования (например, решения той же арифметической задачи). Тем более, что на другом примере нами было показано, что колебание результативности психических процессов этих больных связано с нестойкостью, слабостью возникающих намерений. Однако этот пример показывает, что сила доминирующей потреб­ности может оказаться достаточной для выполнения основанного на ней активного действия и без подкрепления ее со стороны других активирующих факторов.

Таким образом, колебание результативности психических процессов этих больных может быть связано как с нестойкостью, слабостью возникающих намерений, что вторично приведет к остановке или нарушению целеобразования и программирования

Задача № 2. Длина свечи 15 см. Тень от нее на 45 см длиннее. Во сколько раз тень длиннее свечи? Задача № 3. Сыну 5 лет. Через 15 лет отец будет в три раза старше сына. Сколько лет отцу сейчас?

осуществляющихся психических процессов, так и с переходом к действию, базирующемуся на сохранных потребностях, не требу­ющих подкрепления активности со стороны потребности в удержа­нии намерения. Видимо, именно этот случай имеют в виду иссле­дователи, когда замечают, что поражение лобных долей мозга может протекать бессимптомно. Действительно, у этой группы больных первично не нарушены программирование и контроль психических процессов, основанных на познавательной активнос­ти; сохранными могут оставаться и другие виды активности. Если больной может справиться с заданием на мышление, пусть и достаточно сложным, но не включающим звена активности, на­правленной на длительное удержание речевой формулировки наме­рения из-за достаточной силы познавательных (или, возможно, других) потребностей, то диагностика поражения этой зоны лоб­ной области может вызвать весьма большие затруднения. Впро­чем, это относится и к остальным разобранным выше синдромам. Вместе с тем длительный опыт использования системы факторов активности при анализе нарушений деятельности больных в ней-ропсихологической и психиатрической клиниках показал их вы­сокую степень надежности при дифференциации "лобных син­дромов".

Поступила в редакцию 18.06.05

Философия и жизненный мир человека.

ЖИЗНЕННЫЙ МИР (Lebenswelt) - одно из центральных понятий поздней феноменологии Гуссерля, сформулированное им в результате преодоления узкого горизонта строго феноменологического метода за счет обращения к проблемам мировых связей сознания. Такое включение "мировой" исторической реальности в традиционалистскую феноменологию привело к выдвижению на первый план в позднем гуссерлианстве темы "кризиса европейского человечества, науки и философии". Отвечая на вопрос о сущности и причинах этого кризиса, Гуссерль говорит о "заблуждениях" европейского одностороннего рационализма, запутавшегося в объективизме и натурализме и вытеснившего дух, человеческое, субъективное из сферы науки. Разрешить этот кризис призвана, по Гуссерлю, новая "наука о духе", которую он и называет наукой о жизненном мире. В ее рамках провозглашается зависимость научного познания от более значимого, высокого по достоинству способа "донаучного" или "вненаучного" сознания, состоящего из суммы "непосредственных очевидностей". Это сознание, а также вытекающая из него форма ориентации и поведения и была названа Гуссерлем "жизненный мир.". Это - дофилософское, донаучное, первичное в гносеологическом смысле сознание, которое имеет место еще до сознательного принятия индивидом теоретической установки. Это - сфера "известного всем, непосредственно очевидного", "круг уверенностей", к которым относятся с давно сложившимся доверием и которые приняты в человеческой жизни вне всех требований научного обоснования в качестве безусловно значимых и практически апробированных. Характерными чертами жизненного мира. Гуссерль считал следующие: а) жизненный мир является основанием всех научных идеализации; б) жизненный мир - субъективен, т.е. дан человеку в образе и контексте практики, - в виде целей; в) жизненный мир - культурно-исторический мир, или, точнее, образ мира, каким он выступает в сознании различных человеческих общностей на определенных этапах исторического развития; г) жизненный мир - релятивен; д) жизненный мир - как проблемное поле не "тематизируется" ни естественной человеческой исследовательской установкой, ни установкой объективистской науки (вследствие чего наука и упускает из виду человека); е) жизненный мир - обладает априорными структурными характеристиками - инвариантами - на основе которых и возможно формирование научных абстракций и т.д., а также возможность выработки научной методологии. Именно в этом последнем свойстве жизненного мира - Гуссерль отыскивает искомую основу для обоснования познания, "погрязшего" в объективистских ценностях. Эти инварианты - "пространство-временность", "каузальность", "вещность", "интерсубъективность" и т.д. - не сконструированы, а даны, по Гуссерлю, в любом опыте; в них фундирован любой конкретно-исторический опыт. Ж.М. и жизненные миры оказываются тождественными, и любое познание обретает поэтому прочный фундамент в конкретной человеческой жизнедеятельности. Таким образом, по Гуссерлю, достигается преодоление пороков объективизма. Такой многообещающий подход оказался, однако, крайне противоречивым, т.к. инварианты жизненного мира являются, по Гуссерлю, "конструктами" абстрагирующей теоретической деятельности, результатом редуцирования человечески-субъективной, смысловой стороны объектов среды как сферы значений, конституированных только трансцендентальной субъективностью. Универсальные категории жизненного мира возникают, таким образом, только в результате отвлечения от всего конкретно-индивидуального, субъективного, что в конечном счете приводит к утрате того же человеческого смысла, что и в односторонне рационалистическом, объективистском естествознании. Выходит, конкретно-исторический жизненный мир не может быть универсальным фундаментом наук, а последний в свою очередь не может быть конкретно-историческим. Жизненность, конкретность, субъективность так или иначе остаются по ту сторону научности. Несмотря на осознание этого противоречия последователями Гуссерля, тема "науки о духе" как онтологии жизненногомира становится в 20 в. самой популярной в феноменологии и экзистенциализме. Значение учения Гуссерля о жизненном мире определяется тем, что в нем была затронута важная проблема взаимодействия науки и социально-исторической практики человечества; в структуре последней наука и научное познание выступают в роли только одной из ее сфер и потому не являются "самодостаточными самоданностями". Скорее они во многом определяются другими областями человеческого познания и практики, что предполагает исследование социальной сути научного познания и общественно-исторических функций науки как социального феномена. Учение Гуссерля о жизненном мире и обозначило весь круг данной проблематики, явившись своеобразным феноменологическим вариантом их анализа и решения. Суть феноменологического подхода заключается здесь в том, что этот анализ был осуществлен Гуссерлем сквозь призму первоначальных "данностей" трансцендентального сознания, априорных по отношению к теоретическим систематизациям.