Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Современные этические теории.

Читайте также:
  1. I. Основные парадигмы классической социологической теории.
  2. II. Неклассическая парадигма социологической теории.
  3. II. Этические принципы
  4. III. Основные парадигмы современной социологической теории.
  5. VIII. Современные образовательные технологии и формирование кадрового резерва
  6. Аборт: морально-этические рко еt соntrа
  7. Вклад российских ученых в развитие рефлекторной теории.
  8. Влияние религии на формирование деловой этики в России. Этические принципы старообрядцев.
  9. Возникновение и основные этапы развития экономической теории. Современные школы экономической теории.
  10. Возникновение и основные этапы развития экономической теории. Современные школы экономической теории.

Вторая половина XIX -- начало XX в. стали временем суровых испытаний философских доктрин, мировоззренческих и нравствен­ных принципов и самих социальных систем на их истинность и чело­вечность. В целом эта эпоха стала временем перелома, знаменовав­шего собой конец классической и становление новой, современнойфилософии и этики. Это выразилось в отходе от основных принци­пов и установок, характерных для всей классической этики, или их переосмыслении в свете новых реалий, появлении огромного мно­жества учений и школ, в изменении самих способов и подходов к традиционным проблемам.

Классическая философия человека и морали традиционно бази­ровалась на культе разума и рациональности, на оптимистической уверенности в закономерности и логичности устройства всего бытия и самого человека, способного к сознательному переустройству сво­ей жизни на началах разумности, справедливости и человечности. Все случайное, неподлинное, неразумное, несправедливое, эгоисти­ческое рассматривалось как временные характеристики бытия, через которые посредством прогресса науки и просвещения, развития че­ловеческой сознательности проторит себе дорогу Разум.

Вся классическая этика была пронизана гуманистическими ус­тановками, а различия между течениями и школами касались в ос­новном лишь средств обоснования и утверждения идеалов гуманиз­ма и справедливости, свободы и достоинства человека. Эти идеалы в категориальной форме выражались в понятиях "природы челове­ка", его "сущности" и "назначения" и, в конечном счете, носили абстрактно-обобщенный характер. Они как бы нависали над отдель­ным индивидом с его неповторимо личной судьбой и случайными эмпирическими интересами, требуя подчинения разумно-всеобще­му началу.

В целом можно сказать, что классической философии человека была присуща уверенность в гармонии истины, добра и красоты, как в самом бытии, так и в его познании. Отдельные "отщепенцы" исто­рико-философского процесса -- скептики, пессимисты, агностики, -- своей исключительностью лишь подтверждали общее правило. Нравственность мыслилась как выражение истинной сущности человека, его предназначения как разумного существа.

Далее, если в своем эмпирическом бытии человек был далек от своего призвания, Разум должен был открыть и сформулировать принципы устройства мира на началах человечности, добра и красоты, и эта истина своей убеди­тельной привлекательностью должна была вдохновить людей на ее осуществление.

Ход истории в XIX--XX вв., казалось, полностью опроверг эти ожидания, а разум и наука, хотя и подтвердили свое торжество в познании и подчинении сил природы, обнаружили свое полное бессилие в устройстве человеческой жизни. Претензии классической философии, исходящей из убеждения в закономерном устройстве мира и его дви­жении в направлении прогрессивных идеалов, в разумности челове­ка и создаваемого им мира цивилизации и культуры, в гуманисти­ческой направленности самого исторического процесса, оказались неподтвержденными.

Поэтому потребовалось либо указание новых путей и способов для реализации этих претензий, либо разоблачение их иллюзорности и избавление человечества от напрасных ожиданий и надежд.

Менее всего указанные перемены сказались на христианской этике, никогда не ориентировавшейся на окончательное разреше­ние нравственных проблем человека в земной жизни, легко укладывающей кризисные явления человеческой цивилизации в апокалиптическое видение этой жизни. Изменения, затронувшие религиоз­ную христианскую философию, выразились поэтому, прежде всего, в том, что она постаралась совместить религиозную картину мира с данными науки за счет придания этой картине все более символичес­кого и иносказательного смысла, и в решительном "антропологичес­ком" повороте всей религиозной проблематики к социально-этичес­ким проблемам личности, проблемам ее нравственного самоопреде­ления. В этом смысле выглядит символичным, что последний Рим­ский папа в молодости был философом-этиком.

Наиболее решительную попытку сохранения классического на­следия в перевернутом коренным образом виде предпринял марк­сизм, попытавшийся преодолеть самый существенный недостаток всей предшествующей философии -- ее идеалистическое морализа­торство через открытие материалистического понимания истории.

Свою заслугу марксизм видел в том, что правильно разрешил вопрос о вза­имоотношении духа и материи, показав, что источником идей, со­знания, ценностей, целей и идеалов является общественно-истори­ческий процесс, развертывающийся на основе материального произ­водства. Этим марксизм стремился покончить с абстрактным мора­лизированием как средством изменения мира и перейти к понима­нию морали как способа духовно-практического освоения действи­тельности, сферы общественного сознания, разворачивающейся на основе общественного бытия.

Мораль должна была быть понята не как особая сфера духа -- божественной воли, мира идей, некоего вселенского Разума, -- про­тивостоящая косной бездуховной материи, не как самостоятельная область ценного и должного в противоположность убогому сущему, а как продукт общественного производства, основой которого явля­ется способ производства материальных благ.

Одновременно марксизм постарался преодолеть и натуралисти­ческое понимание человека и морали, которая выводилась из абстрактной "человеческой природы", а на самом деле бессознатель­ным и скрытым образом уже присутствовала в этом понятии челове­ческой природы. И здесь мир должного и ценного, идеального про­тивостоял действительности изначально и лишь по видимости выво­дился из нее -- недаром разные философы выводили из одной и той же "природы человека" совершенно разное понимание его назначе­ния и призвания.

Ключ к пониманию сущности человека марксизм видел не на пути выявления некоторых абстрактно-общих признаков представи­телей человеческого рода, не в их биологическом или антропологи­ческом бытии, а в изучении совокупности общественных отношений, создаваемых человеком.

Человек, будучи существом природы, своей материально-прак­тической деятельностью противостоит природе, преобразует ее для удовлетворения своих потребностей и в этом процессе получает мощ­ное средство для преобразования самого себя. Расширяя свои навыки и способности, человек опредмечивает их в продуктах своей практи­ческой деятельности, объективирует свои "сущностные силы".

В этом процессе человек творит совокупный предметный мир культуры, содержащий в аккумулированном виде совокупную все­стороннюю деятельность и "сущностные силы" человечества, а так­же мир общественных отношений, посредством которых он приоб­щается к этому миру культуры.

И каждый индивид становится человеческой личностью только в процессе деятельного приобщения и освоения этого универсального культурного достояния, являющегося ирезультатом, и предпосылкой дальнейшего развития человека и об­щества.

Тем самым мир человеческой культуры и общественных от­ношений приобретает статус подлинной общественно-исторической сущности человека, посредством приобщения к которой человек толь­ко и способен получить свои специфические характеристики, преодолевать свою индивидуальную ограниченность и превращаться в уни­версальное и духовное существо.

Поэтому проникновение в сущность человека означает для мар­ксизма исследование процесса общественной жизни и закономернос­тей его развития вместе с обеспечивающими этот процесс явлениями сознания и духовной жизни -- целями, ценностями, идеалами.

Тогда и нравственные ценности, моральные качества человека, его добродетели и пороки предстанут не как изначально данные ему от природы, а как выработанные в процессе общественного развития. Естественные предпосылки для возникновения тех или иных потребностей и способностей, природные факторы, влияющие на характер и содержание духовных процессов в человеке в ходе исторического процесса, постепенно вытесняются, замещаются социально-историческими и культурными детерминантами. Вследствие этого сами потребности, влечения, интересы, цели и ценности человека являются во все боль­шей степени не природным, а общественно-историческим продук­том.

Все собственно человеческое в человеке -- и в первую очередь мораль и способность к духовному самосовершенствованию -- ре­зультат общественно-исторического процесса, правильное (материа­листическое) понимание которого становится в марксистской фило­софии главным объясняющим принципом для постижения всех формдуховности.

На материале становления капитализма Маркс развил содержа­ние и принципы материалистического понимания истории, предста­вив ее как объективный естественно-исторический процесс, протека­ющий хотя и с участием сознательно действующих индивидов, но в целом независимо от их сознания, воли и желаний.

Решающим фак­тором для понимания всех проявлений этого процесса является спо­соб производства материальных благ, который обусловливает соци­альный, политический и духовный процессы жизни общества. Со­знание есть не что иное, как осознание бытия, т. е. его отражение и выражение. И понять его происхождение, содержание, роль и функ­ции в обществе можно, только изучая устройство и функционирование самого общества, проникая в его структуру, анализируя формы деятельности социальных субъектов.

Через выявление закономерностей развития способа производ­ства материальных благ, смену общественно-экономических форма­ций Маркс выявил, как ему представлялось, общую логику развития человеческого общества, проник в историческую необходимость, обус­ловливающую как развитие общества, так и способы осознания этого развития.

Благодаря этому воззрению изучение явлений нравственной жизни было поставлено на почву объективного исторического детер­минизма. Общественное развитие имеет свою логику, которая спе­цифическим образом осознается (отражается и выражается) моралью в присущей ей императивно-ценностной форме, в форме выработки требований и ценностей. Их содержание исторически обусловлено и имеет объективный характер, поэтому может быть выявлено не при помощи субъективной рефлексии, а посредством анализа логики об­щественного развития.

Тем самым этика получает возможность объек­тивного познания и обоснования моральных ценностей и требований и может не просто описывать и систематизировать рефлексии мо­рального сознания, но проникать в само содержание морали, законо­мерности ее развития и функционирования. Одновременно через со­поставление и сравнение морали с другими видами сознания и фор­мами духовного опыта человека этика оказывается способной выяв­лять ее специфику, особое место в структуре духовного освоения дей­ствительности.

Более того, марксистская этика свое преимущество перед всеми прочими разновидностями этической теории видела в том, что она оказывается способной понять и объяснить сам характер присущих им заблуждений.

Драматическое несоответствие земной жизни и требований Ра­зума, велений Бога или ценностей и идеалов, выводимых из "человеческой природы", неспособность человека соответствовать своему "призванию", "назначению" или "сущности" -- всему тому, что фи­лософы обожествляли или против чего боролись -- стало трактоваться как проявление идеалистического фетишизма.

Фетишизм этот в обыденном сознании проявлялся в воззрени­ях на мораль как нечто, изначально противостоящее человеческим желаниям и стремлениям, связывающее человека и ограничивающее его возможности в жизни. В этических же теориях он проявлялся в утверждении изначальности и извечности такого положения вещей,укорененности его в самом устройстве бытия, в несовершенстве и греховности самого человека, вследствие чего даже самые оптимис­тические просветительские теории оказывались бессильными утопи­ческими прожектами.

В действительности извечность противостояния должного су­щему есть иллюзия, но объективно обусловленная. Это результат отчужденного сознания, не осознающего собственные предпосылки и детерминанты.

Его источником являются стихийное социальное разделение труда и закрепляющая его частная собственность, кото­рые раскалывают человеческое общество, противопоставляют одни социальные группы другим, отчуждают общественное богатство че­ловеческой сущности - мира культуры - от большинства людей, за­крепляя его за собственниками.

Вследствие этого само накопленное общественное богатство, являющееся результатом и условием разви­тия человечества, в том числе культура, мораль, наука, предстает для большинства как чуждая и неведомая сила, средство их угнете­ния, сфера принуждения и несвободы.

Частнособственническое общество утверждает такие формы жизнедеятельности, овладение которыми предполагает эгоистичес­кую жизненную установку. В условиях, когда собственность являет­ся средоточием общественной силы и реальных возможностей само­утверждения, успех и благополучие индивидов оказываются прямо связаны с силой собственнических инстинктов и эгоизма как стрем­ления утвердиться за счет других.

В таких условиях общественная сущность человека, пробиваю­щаяся в возвышенно-бескорыстных стремлениях морали к укрепле­нию уз коллективизма и солидарности, все более смещается на пери­ферию общественной жизни -- в узкую сферу личностного бытия индивидов, -- и в конечном счете вообще отрывается от действитель­ности в качестве самостоятельной сферы сознания.

Таким образом, мораль перемещается в идеальную -- мыслимую, желаемую, требу­емую форму существования. Обособившись от реальной действитель­ности, она становится "выражением общественных отношений, кон­троль над которыми люди потеряли". Именно при таких условиях она приобретает свойство быть идеальным укором несовершенной эгоистической жизни людей, переводить реальные социальные про­блемы в план морального осуждения, тем самым препятствуя их действительному разрешению.

Поэтому, с точки зрения марксизма, философский идеализм во всех проявлениях оказывается тождественным морализирующему подходу к общественной жизни, неспособным к реальному преодо­лению разрыва между миром идеальных ценностей и действительностью. Никакого развития просвещения, конструирования идеаль­но разумного и справедливого общества, укрепления религиозной веры, -- ничего этого в принципе недостаточно для реализации по­стулируемой классической этикой цели -- гармонии истины, добра и человечности.

Конечно, развитие просвещения, совершенствование законов, воспитание в человеке верности духовным ценностям могут оказывать воздействие на жизнь посредством индивидуального духовного самопринуждения, однако очень ограниченное. В целом моральные ценности, оторванные от прочного материального фундамента, оста­ются чисто идеологическим феноменом, фактом призывающего, обязывающего, вразумляющего и заклинающего сознания. На обществен­ном уровне они образуют феномен официальной морали, которую все признают на словах и мало кто соблюдает на деле.

Только введение в этическую теорию социальной практики, на­правленной на преобразование общественного бытия, преодоление социальных антагонизмов, обусловленных частной собственностью, способны преодолеть отчуждение и обеспечить моральное возвыше­ние жизни и возвращение морали на землю.

Таким образом, марксистская этика основывается на убежде­нии во всесилии социальной практики, способной коренным образом преобразовать систему общественных отношений и тем самым саму человеческую природу. В отличие от всей предшествующей филосо­фии исторический оптимизм марксистской этики основывается не на вере, что мир устроен таким образом, что в конечном счете истина и человечность совпадают, а на убежденности, что этот идеал дости­жим в силу того, что он буквально создается самим человеком.

При этом для его создания понадобились чрезвычайно сильнодействую­щие средства, перевернувшие не только идеализм с головы на ноги, но и весь мир: было признано, что "оружие критики", которым тра­диционно пользовалась всегда философия, должно быть решитель­но заменено "критикой оружием".

Этической максимой марксист­ской философии можно считать краеугольное положение "уничто­жение частной собственности", а так как само собой, посредствоместественно-исторического процесса обобществления производства и собственности ждать показалось слишком долго, то искоренение ча­стной собственности обернулось уничтожением самих собственни­ков.

Теоретической основой столь сомнительных, с точки зрения гуманности и морали, практических революционных преобразований общества стало учение о классовой сущности морали, её подчинении политике, допустимости и даже необходимости революционного на­силия и диктатуры.

Подобно первобытным людоедам, лакомившимся человечиной в полной уверенности, что чужой -- не человек, классовая мораль требовала уничтожения людей, не согласных с исторической необхо­димостью ликвидации частной собственности, а значит, поставив­шими себя вне человеческого общества и вне морали прогрессивногокласса.

"Кто не с нами -- тот против нас, а кто против нас -- тот враг, а не человек" -- вот логика классового понимания морали.

В соответствии с такой логикой "индивиды и социальные группы становят­ся объектом борьбы и революционного насилия лишь в той мере, в какой они отождествляют себя с реакционными общественными от­ношениями, выступают их сознательными и активными носителями"*.

Излишне добавлять, что и "реакционность", и "меру" опреде­лять берется сам насильник...

Классовая сущность морали с необходимостью приводит к ее подчинению политике как более непосредственному и определенно­му способу реализации классовых интересов.

* Марксистская этика / Под ред. А.И. Титаренко. М., 1980. С. 206.

Вследствие этого про­грессивная нравственность "выводится из интересов классовой борь­бы пролетариата", и в ее основе "лежит борьба за укрепление и завер­шение коммунизма".

Тем самым мораль лишалась своего своеобразия, специфики, превращалась в средство оправдания утилитарной практики тех со­циально-политических сил, которые в данный исторический момент орудовали от имени исторической необходимости прогрессивного развития.

Такая мораль была необходима для оправдания диктатуры ре-волюционного класса, т. е. для власти, не связанной никакими законами, ни божескими, ни человеческими, опирающейся на открытое насилие, и якобы необходимой для разумного переустройства общественных отношений и тем самым для преобразования природы человека.

Неудивительно, что такая концепция нравственности не могла найти достаточно последователей в индустриально развитых стра­нах, где частная собственность продемонстрировала экономическую эффективность и способность выступать условием человеческой ав­тономии, причем не только для тех, кто владеет этой собственнос­тью, но и для тех, кто ею не владеет. Ибо только потому, что конт­роль над общественными средствами производства рассредоточен между многими не связанными между собой собственниками, никто не имеет над отдельным индивидом безраздельной власти, и он мо­жет действовать относительно самостоятельно. Но если сосредото­чить все средства производства в одних руках, даже если это будут "представители всего общества", буквально все члены общества попадают в тиски абсолютной зависимости.

Развитие частнособственнических отношений в индустриальных странах не только обусловило появление эффективного саморазвива­ющегося и саморегулирующегося рыночного производства, обеспечивающего удовлетворение материальных потребностей всего общества, но и позволило децентрализовать и деперсонализировать политичес­кую и идеологическую власть.

Столкновение интересов собственников приводило к необходи­мости выработки такого государственного устройства и законов, которые защищали бы не одних от других и против других, а интересы и права абстракт­ного человека как собственника вообще, даже если у него не было никакой другой собственности, кроме рабочих рук и головы.

Социальная несправедливость капитализма с его экономическим и имущественным неравенством компенсировалась правовым и моральным равенством граждан и оказывалась несравненно более привлекательной,чем присущая феодализму "справедливость", в соответствии с которой богатыми должны быть только те, кто имеет власть и силу, а все остальные должны прозябать под гнетом в бес­правии и страхе.

Как ни странно, именно Маркс первым, оглядываясь назад, открыл, что развитие капитализма и частной собственности подгото­вило развитие всех демократических свобод, обеспечило права и до­стоинство абстрактной человеческой личности.

Но, всматриваясь в будущее, он ни разу не задумался над вопросом, что если это так, не исчезнут ли все эти ценности вместе с уничтожением частной соб­ственности?

Закономерно, что практическое испытание марксистская теория прошла в России -- бедной, отсталой феодальной стране с вековыми самодержавно-деспотическими и патриархально-общинными тради­циями, где никогда не существовало частной собственности для по­давляющего большинства населения, где никогда не слышали ни про какие права, кроме тех, что дозволены начальством.

Теорию, по которой частная собственность превращается в об­щественную логикой своего развития, стали осуществлять в стране, еще не дожившей до частной собственности и соответствующей ей экономической, политико-правовой культуры и нравственной надстройке в виде демократических институтов и выражающих права и достоинство че­ловека ценностей.

Поэтому неизбежным, хотя, хотелось бы верить, непредвиден­ным результатом смелых революционных преобразований общества по марксистско-ленинским чертежам стало построение тоталитарно­го общества тирании и несвободы -- с деспотической властью, эф­фективно действующим репрессивным и идеологическим аппаратом и превращением людей в колесики и винтики государственной ма­шины.

Упразднение частной собственности и замена ее "обществен­ной", а в действительности государственной, проводимое от имени исторической необходимости и в интересах угнетаемого и эксплуати­руемого народа, обернулось невиданной концентрацией государствен­ной власти в руках партийно-государственного аппарата. Это привело к еще боль­шему угнетению и эксплуатации человека со стороны государства.

"Коллективная свобода объединившихся людей" предстала абсолютной зависимостью человека перед государством и представляющими его чиновниками и всеми ужасами тоталитарного общества -- нетер­пимостью и грубым подавлением всякого инакомыслия и самостоя­тельности, полным пренебрежением к жизни и счастью отдельногочеловека.

Общественное производство, основанное на государственном централизованном планировании и управлении всеми процессами, создаваемое для преодоления частнособственнической конкуренции и рационализации производства, в действительности лишило его внутренних стимулов к саморазвитию и потребовало возврата к ме­тодам внеэкономического принуждения в виде репрессий и идеоло­гического внушения. В конечном счете такое производство создало для основной массы населения образ жизни, даже отдаленно не на­поминающий цивилизованный уровень.

Итогом такого принудительного насаждения равенства и брат­ства, солидарности и коллективизма, сознательности и самоотвер­женности стало действительное равенство всех в бесправии и бедно­сти, полное равнодушие и даже отвращение человека к общественно полезному труду, общественному благу и вообще коллективистским ценностям.

Попытка преодоления идеалистического морализования в отно­шении к действительности посредством введения практики в этичес­кую теорию обернулась еще большим утопизмом, когда самые гран­диозные и блестящие предначертания классиков оказались жуткими карикатурами на идеалы достойной и нравственной жизни.

Все это сильно скомпрометировало марксистскую этику в глазах мыслящих людей и вынудило ее отступить к истокам. Создав одну из наиболее плодотворных концепций морали -- социально-историческую, она в полном соответствии с признанием практики критерием истины в настоящее время оказалась занятой переосмыслением своих предпо­сылок, содержания и выводов.

Верность традициям научности попыталась выдержать натура­листическая этика конца XIX в., которая в отличие от прошлых ее разновидностейполучила, как казалось её создателям, надежный естественнонаучный фундамент в виде эволюционной теории Дарвина. Тем самым эволюционная этика должна была научным образом преодолеть спекулятивный характер прежних рассуждений о "приро­де человека" и вскрыть ее действительное содержание.

Теория Дарвина показала, что основой органической эволюции является естественный отбор. Дарвин вскрыл закономерности эво­люционного развития живой природы, продемонстрировав, что в процессе приспособления организмов к изменяющейся среде выжи­вают и размножаются тех из них, кто сумел приобрести полезные признаки, передаваемые по наследству. Те же, кто не сумел приспособиться, гибнут в борьбе за существование.

Так происходит есте­ственный отбор и накопление ценных для жизни свойств и качеств живых организмов, которые передаются по наследству и совершен­ствуются.

Тем самым эта теория наносила удар по религиозно-идеа­листической концепции человека и позволяла рассматривать высшие человеческие способности -- мышление, язык, сознание, мораль -- как результат природного развития, продукт природной эволюции.

Основоположниками эволюционной этики были Г. Спенсер и П.А. Кропоткин. Первый из них рассматривал общественную жизнь и нравственность с точки зрения действия законов органической жизни и процессов ее эволюции. Он полагал, что человек, подобно всем животным организмам, приспосабливается к среде и его действиянаправлены к удовлетворению своих потребностей, а тем самым к удовлетворению потребностей всего общества и его органической эво­люции.

Общественную эволюцию он представлял как длительный и постепенный процесс приспособления биологической природы чело­века к природной и социальной среде, в ходе которого происходит выживание наиболее способных людей, за счет чего совершенствует­ся и все общество. Критерием поведения человека является удовлет­ворение им своих потребностей и приятная жизнь в свое удоволь­ствие, а так как это возможно только в благополучном, стабильном обществе, то подлинно нравственным поведением является такое, что ведет к состоянию общественной гармонии и солидарности меж­ду членами общества.

Поэтому любая попытка преобразования или ломки обществен­ных отношений расценивалась им как патологическая и противоестественная, нарушающая плавный ход природной эволюции. Никакая социальная алхимия, считал Спенсер, не способна превратить свин­цовые нравы в золото. Только время и естественный ход событий могут отбраковать не способные к жизни в этом обществе антиобще­ственные элементы и те нравы, носителями которых они являются. Только так возможен общественный прогресс.

Кропоткин же считал, что основным за­коном природы и главным фактором органической эволюции явля­ется принцип взаимопомощи, который способствует выживанию ви­дов живых существ в их борьбе с силами природы или другими ви­дами. Именно общительность и взаимопомощь служат естествен­ным основанием для развития нравственных способностей и морали в целом. Из этой общительности рождается привычка не делать дру­гим того, чего не желаешь себе, которая означает признание равно­правия всех людей и представление о справедливости.

Вывод Кропоткина заключается в том, что понятия о добре и зле, справедливости, нравственные склонности человека и его спо­собность к самопожертвованию глубоко коренятся в природе, долж­ны оттуда выводиться и ею же обосновываться.

Нужно сказать, что энергичная защита этих положений Кро­поткиным была вынужденной мерой, направленной на защиту нату­ралистической эволюционной этики от... нет, не противников, а та­ких же последовательных сторонников дарвиновского учения. Ибо слабость натуралистической этики прошлого, когда из природы человека выводилась как его склонность к добру, так и ко злу, проявилась и в эволюционной этике. Кропоткин был вынужден полемизи­ровать с английским профессором Гексли, виднейшим последователем Дарвина и основоположником социал-дарвинизма.

Главная мысль Гексли состояла в том, что в процессе эволю­ции природы основным ее содержанием является "борьба за суще­ствование". Вся жизнь природы, включая растения, животных и человека, есть не что иное, по Гексли, как "кровавая схватка зубами и когтями", отчаянная "борьба за существование, отрицающая всякие нравственные начала". Методы борьбы за существование, свойствен­ные диким животным, есть сущность этого процесса, который захватывает даже человека с его бессовестным стремлением присвоить и удержать за собой все, что можно, пользуясь при этом самыми жес­токими средствами.

Поэтому уроком природы является "урок органического зла", ибо природа определенно безнравственна.

Тем не менее результатом эволюции оказывается появление человека и общества. При этом неизвестно, откуда возникает "эти­ческий процесс", безусловно, противоположный урокам эволюции природы и направленный на развитие цивилизации и человеческих взаимоотношений.

В таком случае, если нравственное начало никоим образом не могло быть естественного происхождения, единственно возможным объяснением его появления остается происхождение сверхъестествен­ное, божественное. И приходится поздравить неверующего естество­испытателя Гексли с приходом к учениям церкви.

Социал-дарвинис­ты пошли еще дальше и распространили принципы биологической эволюции -- естественный отбор и борьбу за существование - на обще­ство. Общественная жизнь стала рассматриваться как арена борьбы индивидов и социальных групп за выживание, где успеха добивают­ся наиболее сильные и приспособленные к законам естественного отбора, отличающиеся жестокостью и хитростью.

Тем самым санкционировались естественный характер и непре­одолимость социального неравенства, угнетения и эксплуатации, аг­рессии и насилия как в общественной, так и в частной жизни. Искус­ственное же ослабление борьбы за существование под воздействием цивилизации, культуры и традиционной "человеколюбивой" моралиприводит, по их мнению, к распространению "неполноценных" и "де­генеративных" особей и целых социальных групп, из-за чего и про­исходят все социальные беды.

И хотя социал-дарвинистская социология впрямую не касалась вопросов происхождения и сущности морали, своим пониманием человека и общества она продемонстрировала слабости эволюцион­ной этики, ее внутреннюю противоречивость.

Одновременно социал-дарвинизм стал, пожалуй, первым натис­ком на гуманистические идеалы с позиций настоящей естественной науки, а не из спекулятивных метафизических рассуждений. По сво­ей содержательной направленности он почти совпал с философией жизни Ф. Ницше, ознаменовавшей окончательную "переоценку всехценностей" предшествующей философии, культуры и морали.

Своей концепцией радикального нигилизма Ницше продолжил и развил линию иррационализма в философии XIX в., связанную с именами Шопенгауэра, Кьеркегора, Штирнера.

Эта линия зародилась как реакция на неоправданный оптимизм классической филосо­фии с её верой в разумность устройства мира и совершенствовании общества. В действительности на смену "неразумным" и "противоестественным" отношениям феодализма пришел капитализм, с присущими ему социальными противоречиями, порождающими все новые столкновения, пороки и язвы общественной жизни, отнюдь не способствовавшие благодуш­ным иллюзиям о прогрессе разума в истории. Человечество боится лишиться этих иллюзий, с которыми ему легче жить, однако вера в разумность происходящего и его гуманистическую направленность способна лишь углубить кризис, из которого оно не может выйти.

Поэтому в рационализме и традиционном гуманизме, в его оп­тимистической вере в возможность переустройства жизни на прин­ципах человечности эти философы увидели безжалостную издевку, забвение отдельного человека и его личной свободы, превращение его в частицу всеобщего процесса, подчиненного закономерной необ­ходимости.

Тезису о закономерности и необходимости устройства мира они противопоставили утверждение, что мир неразумен, познание человека ограничено, а движут им инстинктивные жизненные стремле­ния, слепая воля, страх и отчаяние от конечности, бессмысленности и обреченности собственного существования.

Безусловно, наиболее заметной и яркой фигурой в этом ряду был Ф. Ницше, чье творчество оказало сильнейшее влияние на развитие философии, культуры и массового сознания в XX в.

Это не в последнюю очередь было следствием его творческой одаренности, яркого, образного, броского и афористического стиля произве­дений, сознательного отказа от тяжеловесной "научности" официаль­ной философии в пользу своей "веселой науки". Но несравненно в большей степени его влияние было обусловлено содержанием и идей­ной направленностью его творчества.

Свою задачу Ницше видел именно в том, чтобы разбудить че­ловечество, развеять его иллюзии, пребывая в которых, оно все глубже погружалось в состояние кризиса и вырождения. Для этого требова­лись сильнодействующие средства, способные эпатировать, взбу­доражить публику.

Поэтому Ницше не скупится на хлесткие выс­казывания, резкие оценки, философские парадоксы и скандалы. Свои произведения он считал настоящей "школой мужества и дер­зости", а себя -- подлинным философом "неприятных", "ужасных истин", низвергателем "идолов", под которыми он понимал тра­диционные ценности и идеалы, и разоблачителем заблуждений, коренящихся даже не в слабости познания, а прежде всего в чело­веческой трусости!

Множество раз называет он себя "первым имморалистом", на­стоящим "безбожником", "антихристом", "всемирно-историческим чудовищем", "динамитом", призванным взорвать болото устоявшихся представлений.

Ницше стремится за обыденными представлениями культурно­го сознания, за "ценностями" цивилизации и культуры -- религии, морали, науки, постичь подлинную сущность бытия -- инстинктив­ное стремление жизни к самоутверждению.

Жизнь понимается им как неупорядоченное и хаотичное развертывание внутренне прису­щей бытию энергии хаоса, ниоткуда не выводимым и никуда не на­правленным потоком, подчиняющимся безумию оргиастического начала и полностью свободным от всяких нравственных характерис­тик и оценок. В античной культуре символом такого понимания жиз­ни Ницше считал экстаз бога вина, удалого разгулья и веселья Дио­ниса, символизирующего для человека чувство силы и могущества, блаженство восторга и ужаса от своего раскрепощения и полного сли­яния с природой.

Однако энергии жизни присуще проходить в своем развертыва­нии периоды подъема и спада, созидания и разрушения жизненных форм, усиления и ослабления инстинктивного стремления к само­осуществлению. В целом же это суровая и беспощадная борьба различных проявлений жизни, отличающихся наличием в них "воли к жизни" и "воли к власти" над другими ее проявлениями.

Поэтому, по Ницше, "сама жизнь по существу своему есть при­сваивание, нанесение вреда, преодоление чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание собственных форм, аннексия и... эксплуатация".

Эксплуатация, угнетение, насилие не есть поэтому принадлеж­ность какого-то несовершенного, неразумного общества, а есть необ­ходимое проявление живой жизни, следствие воли к власти, которая именно и есть воля к жизни.

Более сильная воля к жизни и власти подавляет ослабленную волю и господствует над нею. Это закон жизни, однако он может искажаться в человеческом обществе.

Человек -- одно из несовершенных проявлений жизни, кото­рый хотя и превосходит других зверей хитростью и предусмотри­тельностью, своей изобретательностью, но безмерно уступает им в другом отношении. Он неспособен жить полностью непосредствен­ной инстинктивной жизнью, подчиняясь ее жестоким законам, ибо под воздействием сознания и его иллюзорных представлений о сво­их "целях" и "предназначении" его жизненные инстинкты слабеют, а сам он превращается в неудавшегося, больного зверя.

Сознание, разум стремятся упорядочить жизненную энергию бытия, оформить и направить жизненный поток в определенное рус­ло и подчинить его разумному началу, символом которого в антич­ности был бог Аполлон, и если это удается, то жизнь ослабевает и устремляется к самоуничтожению.

Общественная жизнь и есть борьба дионисического и апол-лоновского начала в культуре, первое из которых символизирова­ло торжество здоровых инстинктов жизни, а второе -- переживае­мый Европой декаданс, т. е. доведенное до крайности ослабление воли к власти, приведшее к доминированию в европейской куль­туре противоестественных ценностей, подрывающих сами источ­ники жизни.

Разложение и деградация европейской культуры обусловлены, по Ницше, её краеугольными основаниями - христианской моралью человеколюбия, непомерными амбициями разума и науки, "выводя­щими" из исторической необходимости идеи социального равенства, демократии, социализма и вообще идеалы оптимального устройства общества на началах справедливости и разумности.

На эти ценности традиционного гуманизма Ницше и обрушивается со всей своей си­лой, показывая их противоестественную направленность и нигилис­тический характер. Следование им ослабляет человечество и направ­ляет волю к жизни на Ничто, на саморазложение.

Именно в ценностях христианской морали, идеалах разума и науки Ницше разглядел "мошенничество высшего порядка", обличе­нием которого он без устали занимался всю жизнь, выдвинув лозунг "переоценки всех ценностей".

Христианство представляет собой "чудовищное заболевание воли" и возникает из страха и нужды, среди самых слабых и убогих носителей ослабевшей воли к жизни. Оно пронизано поэтому нена­вистью и отвращением к здоровой жизни, маскируемой верой в "со­вершенную небесную жизнь", которая изобреталась только для того, чтобы лучше оклеветать эту, земную. Все христианские фантазии, по Ницше, являются признаком глубокого истощения и оскудения жизни насто­ящей, ее болезни и усталости, так что само христианство живет нар­котизацией человеческих бедствий.

Однако оставаясь проявлением, хоть и больной, но все же воли к жизни, христианство, чтобы выжить среди сильных и жестоких, изобретает узду для сильных и бесстрашных посредством самого необузданного морализаторства, отождествления себя с моралью. Через культивирование моральных ценностей христианства больная жизнь улавливает здоровую и губит ее, причем тем вернее, чем глуб­же распространяются идеалы самоотречения, самопожертвования, милосердия и любви к ближнему.

Такая традиционная человеколюбивая мораль трактуется Ниц­ше как "воля к отрицанию жизни", "скрытый инстинкт уничтоже­ния, принцип упадка, унижения". Христианская мораль изначально пронизана жертвенностью, она вырастает из рабского состояния и стремится распространить его на своих поработителей, изобретая дляэтого Бога.

Вера в христианского Бога требует сознательного принесения ему в жертву своей свободы, гордости, достоинства, открытого самоуничижения человека, обещая взамен небесное блаженство.

Ницше очень тонко обыгрывает основные положения христиан­ской морали, вскрывая ее лицемерный и лживый характер. "Кто уни­жает себя, тот хочет возвыситься", -- исправляет он проповедь Хри­ста.

Требование самоотверженности и бескорыстия, "не искать вы­годы" он расшифровывает как моральный фиговый листок для вы­ражения бессилия -- "я уже не умею найти своей пользы..."

Невыносимое для слабой воли сознание: "я ничего не стою", приобретает в христианской морали вид "все ничего не стоит, и жизнь эта тоже ничего не стоит".

Аскетический идеал святости, культивирование бесстрастия и страданий есть для него попытка придать смысл бессмысленности страдания, когда от него из-за собственной слабос­ти невозможно избавиться, ибо любой смысл лучше полной бессмыс­ленности. Бесстрастие есть лишь духовная кастрация человека, а подрывая корень человеческих страстей, можно только уничтожить саму жизнь.

Сострадание и любовь к ближнему есть лишь оборотная сторо­на болезненной ненависти к себе, ибо эти и другие добродетели явно вредны самому их обладателю. Они очевидно полезны и поэтому лицемерно восхваляемы именно его конкурентами, стремящимися с их помощью связать их обладателя. Поэтому, заключает Ницше, "если у тебя есть добродетель, значит, ты ее жертва!"

Кроме того, посредством милосердия и сострадания христианс­кая мораль искусственно поддерживает слишком многое из того, что должно было бы погибнуть и дать дорогу более властным проявле­ниям жизни.

Существенным в морали является, по Ницше, одно -- что она всегда есть "долгий гнет" и проявление стадного инстинкта в отдель­ном человеке.

И хотя христианская религия и проповедуемая ею мораль являются необхо­димыми и полезными для подавляющей массы, для стада, но для лю­дей сильных и независимых, представляющих господствующую расу, все это становится лишним. Тем не менее они могут пользоваться этим лишним средством своего господства над стадом, чтобы лучше принудить его к повиновению, не делаясь сами пленниками убогой морали.

Ибо наряду с этой убогой моралью, требующей принесения человека в жертву Богу, есть и другие высшие "морали", в которых в жертву приносится сам Бог!

"Мы должны освободиться от морали, чтобы уметь морально жить!" -- восклицает Ницше, провозглашая необходимость переоцен­ки "вечных ценностей", отказа от морали рабов и восстановления прав жизни.

Это доступно только для повелителей, сильных и "свободных умов", держателей несокрушимой воли, владеющих собственным мерилом ценностей и назначающих себе меру уважения и презрения к другим. Они -- подлинные аристократы духа, которые не ищут еди­номыслия с другими, сохраняют "пафос дистанции" и привычку "смот­реть свысока". Они сохраняют независимость от догм обыденной морали, свободны от ее пут и испытывают отвращение ко всей мо­ральной болтовне о долге, самоотверженности, святости, ибо сами полагают себе свои законы.

Эта "мораль господ" есть мораль силы и эгоизма, который "есть существеннейшее свойство знатной души", под которым Ницше по­нимал "непоколебимую веру в то, что существу, "подобному нам", естественно, должны подчиняться и приносить себя в жертву другие существа".

Эта мораль тоже имеет определенные обязанности, но только по отношению к себе подобным и равным, -- по отношению же к существам низшего ранга "можно поступать по благоусмотрению... находясь по ту сторону добра и зла". "В каждом поступке высшего человека, -- презрительно бросает Ницше в сторону рядового обыва­теля, -- ваш нравственный закон стократ нарушен".

Ницше легко и оригинально разделывается с проблемой "свобо­ды воли", которой мучилась предшествующая этика. Всякая воля есть проявление инстинктов жизни, и в этом смысле она не свободна и не разумна. Нужно говорить не о свободной и несвободной воле, а о сильной, которая властвует и повелевает и берет на себя ответствен­ность, и слабой воле, которая лишь подчиняется и исполняет. Первая свободна в той степени, в какой сильна, а вторая -- несвободна в том же смысле.

Поэтому мораль свободы и достоинства существует только для высших людей, а для прочих доступна лишь рабская мораль самоот­речения и аскетизма, в которой ослабленные инстинкты жизни раз­ряжаются не вовне, а внутрь человеческой души агрессией самораз­рушения.

С этих же позиций разделывался Ницше с "научным" гуманиз­мом социалистов и демократов. "Фанатики братства", как он их называл, так же, как и христианская мораль, игнорируют законы приро­ды, стремясь ликвидировать эксплуатацию, преодолеть природное неравенство людей и навязать им "общее стадное счастье зеленых пастбищ". Это неизбежно будет приводить к одинаковому результа­ту -- ослаблению и деградации человечества, ибо человек всегда раз­вивается в борьбе и соперничестве, а неравенство и эксплуатация есть необходимое условие жизни.

В морали социалистического общества воля Бога заменяется выводимой из истории общественной пользой и общим благом, на страже которого стоит государство. При этом интересы отдельного человека ничего не значат, почему Ницше рассматривает социализм как младшего брата деспотизма, при котором государство стремится превратить человека из личности в орган коллектива. Человек, есте­ственно, этому пытается противиться, и тогда обязательным сред­ством насаждения верноподданнических чувств, сознания и покор­ности поступков становится государственный терроризм.

В такой морали все, что выделяет и возвышает отдельную лич­ность над общим уровнем, всех страшит, всеми осуждается и подле­жит наказанию. Государство проводит уравнительную политику, нивелируя всех, естественно, по низшему уровню, вследствие чего демократическая форма правления есть, по Ницше, форма измельча­ния и обесценивания человека и низведения его на уровень посред­ственности.

Таким образом, философия Ницше явилась своего рода откро­вением и ушатом холодной воды для традиционной классической этики, ориентированной на гуманистические идеалы и прогресс разума. Его идея о том, что "не существует никакой предустановленной гармонии между споспешествованием истине и благом человече­ства"*, стала одной из центральных в философии ценностей в XX веке.

Своей "философией жизни" он страстно стремился разрушить представления о человеке как "твари", как объекте и средстве для достижения чуждых ему целей и помочь самосозиданию в нем "твор­ца", свободного деятеля.

Ницше старался преодолеть представление о морали как объективной системе понуждений, норм и запретов, не зависящих от человека, отчужденных от него и подавляющих его, и представить ее как сферу свободы.




Дата добавления: 2014-12-18; просмотров: 44 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав




lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.026 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав