Читайте также:
|
До объявления войны эти собрания происходили через год — когда не было европейского теософского конгресса, а во время и после войны они повторялись каждое лето, вплоть до Октябрьской революции, которая уничтожила вместе с другими и Подборскую усадьбу.
В нижнем этаже дома мы отделили угловую комнату, нежилую с давних пор, для нашей углублённой работы, куда никто не входил, кроме участников этой работы. Под конец вибрации в этом нашем святилище стали до того сильны, что на одном из последних собраний мне удалось наблюдать явление, которое с точки зрения материалистов следовало бы назвать чудом. На груди у А.А., которая вела собрание, был приколот закрытый бутон белого пиона. В течение 40–50 минут, пока длилось собрание, бутон на моих глазах начал раскрываться, и когда мы выходили из комнаты, на её груди был раскрывшийся цветок. Я тогда же проверила время его собственного раскрытия — я выбрала с того же куста такой же закрытый бутон и наблюдала за ним. Он сравнялся по размеру с тем цветком, который был на груди А.А., только через 24 часа.
Уже здесь, на чужбине, мы узнали, что Подборского дома больше не существует. Он был разобран на кирпичи.
———————
В связи с нашей работой в Подборках вспоминаются два эпизода, которые рисуют наши отношения с подборскими крестьянами.
На пятом Подборском съезде, в 1915 году, мы сделали интересный опыт: устроили концерт для крестьян. Было решено сделать его платным в пользу лазарета для раненых, который был устроен в «Народном доме» в Подборках. При этом возникло два сомнения: пойдут ли крестьяне на платный концерт и поймут ли они ту музыку, которую мы им дадим.
Оба сомнения оказались напрасными. Большая зала Подборского дома была совсем полна, и слушали крестьяне нашу музыку с таким вниманием и одушевлением, которые превзошли все наши ожидания. Этот опыт показал, какое огромное значение имеет настроение исполнителей концерта; мы готовились к нему долго и серьёзно, обдумывая каждую подробность, подготовляя атмосферу концертного зала и внутренне настраивая себя. Что касается выбора вещей, то совсем не надо приспособляться к вкусам крестьян, нужно давать им ту же музыку, которая радует и поднимает настроение и у нас; но не иначе, как в очень хорошем исполнении, вступив предварительно во внутренний контакт со слушателями.
Ввиду этого мы начали наш концерт с краткого объяснения того, что музыка даёт душе человека, и перед каждой новой вещью говорили о том, что она выражает. Особенный восторг вызвали прелестные вещицы Унковской, отражающие явления природы — «Ветер» и «Птички». Когда исполняли «Ветер», кто-то из крестьян не выдержал и крикнул: «У...у...у...у... — как гудит!» А когда очередь дошла до «Птичек», один пожилой мужичок даже вскочил с места, восторженно вскрикнув: «Птички! Взаправду птички!».
И ещё раз мы имели возможность убедиться, как сильно действует на крестьян художественно и вдохновенно исполненная музыка.
Это случилось в 1917 году, во время первого этапа революции. Нам хотелось помочь крестьянам разобраться в различных политических партиях, и мы пригласили желающих прийти к нам на беседу. Поставили наскоро сколоченные скамьи вблизи дома под тенью старых лип, и там произошёл этот необыкновенный митинг.
Крестьяне в то время были настроены вполне миролюбиво и были далеки от всякой классовой ненависти; они интересовались исключительно земельным вопросом: будут ли расширены их права на землю.
Когда наш митинг под липами подходил к концу, двое из участвующих, А.В. Унковская и В.Н. Пушкина, шепнули, что они хотят сыграть для крестьян; и когда наши гости решили расходиться, мы их задержали под открытыми окнами дома, откуда понеслись прекрасные звуки серенады Брага и арии Баха. Они стояли под окнами безмолвной толпой и, уходя, горячо поблагодарили нас, а один из них произнёс слова, которые я не могу забыть: «спасибо вам, что вы душу нашу осветили».
———————
Возвращаюсь к описанию событий в хронологическом порядке. В конце 1906 года мой муж Н.В. Писарев, вступивший в Теософское Общество, основал в Калуге издательскую фирму «Лотос» и начал печатать русскую теософскую литературу. Первой книгой, которую он издал, была «Сокровенная религиозная философия Индии» брамана Чаттерджи. Издательство «Лотос» развивалось с большим успехом. Мой муж вложил свои средства, свой труд и свою любовь в это дело. Он вступил в сношения с главными книжными магазинами больших городов, назначив для большего распространения низкие цены на книги, и вскоре начал получать отовсюду заказы на теософскую литературу. До Октябрьской революции фирма «Лотос» выпустила 21 издание, но потом весь склад наших книг был конфискован.
В следующем 1907 году мы с Анной Алексеевной и группой русских теософов отправились на четвёртый теософский европейский конгресс в Мюнхене. Этот конгресс оставил у нас самое тяжёлое впечатление. Вся Немецкая Секция с д-ром Штайнером во главе совершенно изменила своё отношение к А. Безант. М. Сиверс, а за ней и все остальные сделались фанатическими поклонниками доктора и считали, что он должен стать во главе всего теософского движения, устранив Анни Безант. Со мной, остававшейся верной Анни Безант, они резко порвали все дружеские отношения.
В том же 1907 году А.А. решила издавать свой собственный теософский журнал «Вестник Теософии». Решение это было вызвано тем, что совершенно неизвестное нам лицо начало издавать журнал под названием «Теософское обозрение». А.А. отправилась к нему и убедилась, что издатель этого журнала не имеет никакого отношения к Теософскому Обществу и задумал издавать его в виду возникшего в обществе интереса к теософии. Решение Анны Алексеевны было очень смелое, так как денег на издание у нас не было, а материала накопилось столько, что мы решили издавать его в размере адьярского «Теософиста». На первый номер удалось собрать денег между собой, и тогда нам очень помог бывший спирит К.Д. Кудрявцев, вступивший в Теософское Общество (впоследствии он вышел из Общества и кончил свою жизнь печально: был расстрелян). Он заведовал Петербургской Городской Типографией и снабжал нас на выгодных условиях в рассрочку бумагой. Все сотрудники были даровые, и каждый раз, когда бывали денежные затруднения, откуда-нибудь появлялась помощь, и наш «Вестник» благополучно просуществовал больше десяти лет.
Этот 1907 год вообще был полон события для теософского движения. Оно уже настолько разрослось, что необходимо было думать о его легализации. С этой целью Анна Алексеевна решила собрать съезды в наиболее значительных центрах России — в Петербурге, Москве и Киеве. Первый съезд был назначен в Москве.
Работа в России представляла трудности, неизвестные на Западе. Очень трудно было добиться легализации, и хотя Победоносцев умер и революционное движение 1905 года вызвало некоторые перемены и льготы, всё же правительство косо смотрело на все общественные и частные инициативы, идущие не сверху. Это было одно из препятствий, с которым А.А. пришлось бороться. Но и в самом интеллигентном обществе были психологические течения, представлявшие большие затруднения для организованной теософской работы.
Так в Москве, среди того кружка, где я делала доклады о Теософии, в салоне Нины Вал. Пшенецкой (одной из первых русских теософок, вступивших в члены во Французскую Секцию, и к которой полк. Олькотт относился с большим дружелюбием) были очень ценные члены: один — поэт, другой — будущий писатель, Андрей Белый, ясновидящая Минцлова, имевшая большое влияние на молодёжь, учёный лингвист Батюшков, член Французской Теософской Секции. Но все они были очень трудные для совместной работы.
Благодаря этому московский съезд оказался для нас, вместо ожидаемой помощи, неожиданным препятствием. А.А. пришлось сильно бороться с анархическими тенденциями москвичей. Они были против всякой организации, требовали одинакового голоса для всех и «соборного» решения всех вопросов. Между другими нападками они упрекали А.А., что она решила издавать «Вестник Теософии», не запросив их согласия и всех примкнувших к теософии на территории всей России. Среди анархически настроенных были столь властолюбивые голоса, что они смутили даже некоторых из ближайших помощников А.А., и вместо спокойного обсуждения главного вопроса — организации Русского Теософского Общества, — оказались настоящей битвой и распадением на два лагеря. Только огромное самообладание и большой такт А.А. взяли верх, и бушующие элементы успокоились. Чтобы их удовлетворить, была принята довольно странная формула, предложенная ими: «объединиться вокруг Вестника Теософии». Когда же кем-то было сделано резонное возражение, что объединиться вокруг неодушевлённого предмета не имеет ясного смысла, тогда москвичи изменили формулу так: «объединиться вокруг Вестника Теософии и А.А. Каменской». Эта формула была всеми принята. А.А. одержала победу, но это стоило ей дорого: она заболела и весь следующий день пролежала с жестокой мигренью.
Второй организационный съезд прошёл в Киеве под председательством Н.В. Писарева. Здесь А.А. встретила новое препятствие в форме православного фанатизма, но и там ей удалось убедить и успокоить всех и восстановить нужную гармонию. В результате киевский съезд единогласно заявил о необходимости легализации и просил А.А. устроить 3-й съезд и войти сношение с властями.
В самом Петербурге, в центре движения, работа шла успешно и гармонично, и на третьем петербургском организационном съезде не было никаких трений. Было выражено общее желание немедленно добиваться легализации, и генеральным секретарём Российского Теософского Общества была единогласно выбрана А.А. Каменская.
———————
Вслед за этими решающими съездами, в том же 1907 году осенью, А.А. подала прошение о легализации Российского Теософского Общества. Она воспользовалась временно наступившим новым веянием, когда вслед за неудачной японской войной была свыше объявлена «Свобода слова, вероисповедания, общественных собраний и союзов, не занимающихся политической деятельностью». Наше Общество оказалось первым, просившим при новом положении вещей о легализации. Представители Теософского Общества, в лице председательницы А.А. Каменской и секретаря Д.К. Кудрявцева, были призваны в Градоначальство, где заседала комиссия, рассматривавшая прошения и проекты уставов. Заседание происходило под председательством самого градоначальника, генерал-майора Клейгельса.
Анне Алексеевне был поставлен ряд вопросов о целях Российского Теософского Общества, устав же его был подвергнут жёсткой критике. Особенно яростно нападали члены комиссии на слово в первом параграфе устава: «образовать ядро всемирного братства» и спрашивали, что мы подразумеваем под словом «ядро». Было очевидно, что это слово очень беспокоило начальство, и А.А. предложила заменить его словом «союз». Эта замена внесла успокоение и «союз» был принят. Другой параграф, вызвавший подозрение, касался созыва на годовые собрания делегатов от всех отделов Теософского Общества. Слово «делегаты» было не в фаворе, так как оно соединялось с представлениями о республиканском строе; после долгих прений А.А. предложила заменить его более невинным — «представителей отделов».
А.А. и Кудрявцев думали уже, что наше дело выиграно, но градоначальник неожиданно и очень строго поставил новый вопрос: «Почему же вы именно теперь хотите открывать такое общество? Если ваши цели действительно совпадают с задачами религии, то разве недостаточно церкви для духовного руководства граждан?». Тогда А.А. произнесла горячую речь, указала на искания молодёжи, на ряд самоубийств вследствие потери веры и выразила уверенность, что с помощью теософии религия займёт не только моральную, но и научную позицию и даст возможность духовно ищущим найти поддержку и обоснование для их духовных идеалов. Эта речь увлекла комиссию и разрешение было дано.
После легализации, состоявшейся 30 сентября 1908 года, мы назначили днём рождения Русского Теософского Общества 17 ноября и радостно и торжественно отпраздновали этот день в Петербурге в красивом помещении Женского Общества, вице-председательницей которого была А.П. Философова.
Здесь уместно упомянуть, что в число выдающихся черт организационной тактики А.А. входила большая забота в внешнем виде и красоте наших теософских собраний. Она сумела внушить нам большую любовь к общему делу, и все члены собрались участвовать в украшении нашего главного центра. Много хороших картин на стенах, много цветов и много света придавали торжественный и праздничный вид нашим собраниям. «Как у вас хорошо! Точно в храме!» — это было общее впечатление всех входивших в помещение центра. В дни революции, когда все потеряли голову и жили как бы во сне, в помещение Теософского Общества заходили не только теософы, но и посторонние люди, чтобы отдохнуть душой и успокоиться. Пробыв некоторое время, они уходили умиротворённые с новыми силами. Другой чертой её организационной практики был строгий выбор вступающих в число членов Общества. Она видела успех движения не в количестве, а в качестве вступающих. Правило принятия требовало рекомендаций от двух теософов, ответственных за свою рекомендацию. Кроме того, вступающему предлагалось нечто вроде экзамена. Ему ставились четыре вопроса:
1. Признаёт ли он братство людей?
2. Признаёт ли необходимость терпимости?
3. Что он ожидает от теософии?
4. Что он может внести в Теософское Общество?
Из этого правила не делалось никаких исключений. Когда пожелала вступить в наше Общество С.Э. Евдокимова, одна из известных grandes dames [великосветских дам] и филантропок Петербурга, собравшая в своём салоне министров, депутатов и других влиятельных лиц, обладавшая большими средствами, и она была подвергнута такому же экзамену. Она смиренно подчинилась ему, а Ц.Л. Гельмбольдт, которой было получено делать эти экзамены, испытала в этом случае большое смущение, убедившись, до какой высокой степени духовного развития поднялась подвергнутая экзамену.
———————
После легализации теософская работа приняла такие размеры, что несмотря на исключительную работоспособность Анны Алексеевны, она не смогла бы справиться с ней, если продолжала бы свои занятия в двух гимназиях, которые отнимали у неё весь день. Узнав о том, что она работает по ночам, Анна Павловна Философова собрала некоторых петербургских членов общества и сообщила им о ночной работе председательницы. Тогда, установив размер заработка А.А. в одной из гимназий, собравшиеся члены решили вносить сообща соответствующую сумму в кассу Общества для освобождения его председательницы от непосильного труда. Благодаря этой стипендии А.А. получила возможность б`ольшую часть своих сил отдавать теософской работе.
Когда мы получили возможность работать открыто, то во всех отделах начали ежемесячно устраивать открытые собрания. Во всех отделах работа происходила приблизительно по одним и тем же линиям. В еженедельных закрытых собраниях проводилось коллективное изучение теософских учений с очередными докладами сотрудников, а в открытых собраниях делались публичные лекции наиболее опытными и знающими членами; лекции эти каждый раз сопровождались обсуждениями с участием аудитории.
Как живой пример нашей работы, расскажу, как она проходила в нашем Калужском Отделе, руководить которым было поручено мне. Этот пример особенно интересен потому, что его работа происходила в таком незначительном и довольно глухом городе как Калуга (60000 жителей).
Работал Отдел в нашем городском доме, и его библиотека, открытая в определённые дни для всех интересующихся теософией, находилась там же. Открытые собрания устраивались в большом зале местного реального училища, директор которого относился очень сочувственно к нашей теософской деятельности. На этих собраниях присутствовало от 200 до 250 человек. Успех этих собраний превзошёл все наши ожидания. В состав посторонней публики (членов Т.О. было тогда 8 или 9 человек) входили люди всех сословий и направлений; приходили и позитивисты с материалистическим мировоззрением, также и церковники с намерением во время прений уличать нас — первые в ненаучности, а вторые — в ереси. Но были люди и с неразрешёнными духовными вопросами и сомнениями, искавшие помощи. Из их числа я заметила двоих, оказавшихся мужем и женой, которые не пропускали ни одного собрания и обращали на себя внимание своей сосредоточенностью и глубоким вниманием. В конце года они оба пришли ко мне и сказали: «Мы пришли поблагодарить вас и сказать вам, что вы спасли четыре человеческие жизни. Мы не понимали, зачем мы живём, какой смысл в нашем бессмысленном существовании, оно стало нам в тяжесть и мы уже решили покончить с ним вместе с нашими двумя маленькими детьми. После всего, что мы узнали благодаря вам, мы поняли, зачем нам дана жизнь, и мы будем жить, сознавая свой долг». Отец семейства, сказавший эти запомнившиеся мне слова, был из среды мелких чиновников, жена его принадлежала к той же среде, но их материальное положение было вполне удовлетворительным. Они жаловались не на нужду, а на «бессмысленность» жизни.
На этих открытых собраниях обыкновенно выступали руководители отделов, но мы старались обмениваться докладчиками; так, ко мне на помощь приезжал А. Молокин из Харькова, из Киева — Евгений Михайлович Кузьмин, большой знаток национального искусства, П.Д. Успенский, автор замечательной книги «Tertium Organum», написанной под вдохновением теософии, раз даже член Парижской теософской ложи И.С. Манциарли, прочитавшая с большим успехом лекцию о строении космоса.
Кроме открытых собраний в Калужском Отделе имел большой успех семидневный курс теософских учений для интересующихся духовными вопросами. Таких интересующих оказалось так много, что мне пришлось повторить этот курс несколько раз в помещении Калужского Отдела. На первом меня слушало 7—8 человек, а на третий записалось более 40, так что пришлось думать об ином помещении.
Наиболее любимой моей работой была «Золотая Цепь». Я собирала детей в воскресные и праздничные дни и убедилась, как прекрасно может быть общение с детьми на высших планах. Русские дети — даже из некультурной среды — оказались замечательно восприимчивыми для духовного воздействия, и их родители сообщали мне своё удивление, до чего дети изменились к лучшему с тех пор, как побывали на этих собраниях. Один из мальчиков, участник Золотой Цепи, был помещён в Московский Кадетский Корпус, и оттуда присылал письма к остальным детям, начиная их так: «Дорогая Золотая Цепь». Он рассказывал в них, что старается выполнять заветы Золотой Цепи в Корпусе, и что ему удалось с несколькими товарищами устроить в своём классе отдел Золотой Цепи для охраны птиц и насекомых от жестокого обращения с ними кадетов. Этот мальчик был Володя Толстой, внук Льва Николаевича Толстого.
К моему большому горю, эта работа должна была после двух лет прекратиться. В городе о ней много говорили, слухи дошли до директора казённой гимназии, большого педанта и формалиста, и он поставил мне как условие для продолжения работы с учениками и ученицами средних школ и гимназий, чтобы я испросила разрешение у министра народного просвещения собирать у себя детей, изложив при этом суть моих занятий с ними. Вся Россия знала тогдашнего министра народного просвещения как преследователя всякой частной инициативы в педагогической области, и мне не оставалось ничего иного, как прекратить свою «Золотую Цепь».
До невольного знакомства с директором казённой гимназии нам всё же удалось благодаря сочувствию директора частного реального училища Шахмаонова вызвать интерес к теософии среди молодёжи старшего возраста. Он предоставил нам свою залу для курса этики, который прочитала А.А. для калужской молодёжи во время своих рождественских каникул, которые она обыкновенно проводила у нас в Калуге. Она никогда не пропускала случая и вне установленной программы поработать для распространения теософии, и мы старались следовать её примеру.
В остальных отделах работа шла приблизительно так же, как и в Калуге. Следует отметить особенно удачную деятельность М.Г. Фёдоровой с ростовской молодёжью, а также в более поздний период замечательный успех, с которым Софья Владимировна Герье вела свои работы в Москве с молодыми теософами по глубоко продуманному методу, приспособленному к русской психологии. В Петербурге также работа с молодёжью приняла широкий размер. Образовался «Союз воспитания нового человека», к которому примкнули учащиеся в двух гимназиях и группа студентов. Отделом молодёжи устраивались литературные вечера, диспуты и даже концерты. Всё это происходило до закрытия Теософского Общества.
В Харькове, рядом с чисто теософской работой, шли очень успешно этические курсы с молодёжью, которые вёл Алекс. Георг. Молокин.
В Киеве ту же работу с молодёжью взял на себя Евгений Михайлович Кузьмин (знаток древнерусской старины и былин), он привлёк много молодёжи и организовал «Русский круглый стол» (организация рыцарей), а в Ростове-на-Дону М.Г. Фёдоров сделал то же самое.
Восстанавливая в памяти нашу теософскую работу в Калуге, я вспомнила один эпизод, который, хотя и не касается непосредственно истории теософского движения в России, но думаю, будет интересен для русских теософов, так как показывает отношение Л.Н. Толстого к теософии.
Летом 1908 года А.А., А.В. Унковская и я были в гостях у него в Ясной Поляне (Калужская губерния соприкасается с Тульской, где и находилась усадьба Л.Н. Толстого). Лев Николаевич был в курсе нашей теософской работы и читал наш «Вестник Теософии» благодаря постоянному общению со своей невесткой С.Н. Толстой, которая одна из первых вступила в Русское Теософское Общество и была деятельным членом Калужского Отдела. Нас связывала с ней и общая работа, и личная дружба. Она имела обыкновение отвозить в Ясную Поляну последнюю корректуру моих статей для «Вестника Теософии», которые Л.Н. читал с вниманием; на одной из них его рукой были сделаны такие пометки: «Верно», «хорошо», «очень хорошо». Из этих отметок было ясно, что он принимает всю этику теософских учений и разделяет её.
Весь день, проведённый нами в Ясной Поляне, Лев Николаевич не уходил, как обычно, к себе, и провёл его в беседе с нами, внимательно выслушивая всё, что касалось теософии. Особенно заинтересовал его мой рассказ о том, как я подошла к теософии. Я сообщила ему мою первую встречу с теософами в парке санатории Рикли, где его пациентки проводили всё утро до обеда в непосредственном соприкосновении с природой — босиком, в одних рубашках. Среди всех дам — их было около тридцати, — проводивших утренние часы в этом парке, мне бросилась в глаза небольшая группа, резко отличавшаяся от остальных. Она состояла из шести лиц, и все они относились с таким доброжелательством и вниманием к другим, в них проявлялись такие ясные признаки тонкой духовной культуры, что я решила: наверно все они принадлежат к одной и той же духовной общине. Когда же я познакомилась с ними, я узнала к моему большому удивлению, что все они из разных стран и впервые познакомились здесь, в санатории Рикли. Заметив моё удивление, одна из них — англичанка мисс Хамильтон — ответила, улыбаясь: «это сходство естественно, мы все члены Теософского Общества». Эта печать благородства на человеческой душе и была толчком, который привёл меня к теософии. Л.Н. повторял несколько раз с большим одушевлением: «Вот это я понимаю! Это — настоящее! Не одни слова, сам человек изменился — вот что главное!»
Позднее С.Н. Толстая передавала мне, что после нашего отъезда Л.Н. в течение нескольких дней повторял мой рассказ новым гостям и каждый раз кончал: «Вот что настоящее! Это — главное!».
Мы все любили его, он будил нашу совесть, а к концу жизни его интересовало только одно, и только одному он придавал значение: духовному началу в человеке и его связи с Богом. Карму и перевоплощение он признавал, но на все аргументы в пользу теософии возражал: «всё это неважно, одно только важно — любить друг друга; всё остальное придёт само собой.»
———————
Сообщая о начале нашей узаконенной теософской деятельности, необходимо упомянуть о ближайших помощниках Анны Алексеевны, работавших с ней в Петербургском центре в качестве членов Совета, избираемых каждый три года на общем собрании Общества. Одним из самых деятельных участников этого совета был вице-председатель Р.Т.О. Павел Ильич Тимофеевский, назначенный на этот пост нашей председательницей в 1910 году, после кончины А.П. Философовой.
П.И. Тимофеевский, доктор медицины, один из первых петербургских врачей, применявших электрическое лечение в своей медицинской практике, был незаменим как представитель нашего Т.О. Молодой, энергичный представитель академической науки, и при этом прекрасный оратор, он импонировал публике и умел удачно и остроумно отпарировать нападки на теософию. Зайдя случайно на одно из наших открытых собраний, он сразу заинтересовался новым для него учением и продолжал их посещать, и хотя слушал внимательно новые для него учения, но во время прений выражался нередко скептически и по временам даже иронизировал над нашими положениями. Теософское учение об эволюции он сразу принял, но больше всего его привлекала идея существования Старших Братьев — Учителей, и сверхчеловеческой эволюции.
Он вступил в наше Общество, и А.А. сразу отнеслась к нему с большим интересом, почувствовав всю серьёзность и глубину его духовных исканий, а когда освободился пост вице-председателя, она совершенно неожиданно для него предложила ему занять его.
Анна Алексеевна обладала драгоценным для вождя даром угадывать и безошибочно оценивать истинные свойства тех, с кем ей приходилось работать. Среди примкнувших к Теософскому Обществу были люди с блестящими дарованиями, и иногда приходилось удивляться, почему она не избирает их на ответственные посты как своих ближайших помощников. И каждый раз оказывалось, что такой выдающийся член или расходился с идеалами теософии и уходил из Общества, или даже, благодаря неудовлетворённому самолюбию, переходил в ряды его врагов.
Когда А.А. предложила Павлу Ильичу занять пост вице-председателя, он был очень поражён и стал указывать на свои недостатки. Она ответила на его сомнения, что недостатки его пройдут, а то существенное непреходящее, что она видит в нём, может принести большую пользу для дела духовного пробуждения современного общества и будет большой помощью для него.
Это «незаслуженное» доверие, как он впоследствии поведал мне, победило все его колебания и так потрясло его, что он решил «заслужить его». И он действительно заслужил, потому что как человек сильной воли сразу изменил весь строй своей жизни, стал строгим вегетарианцем и до конца оставался глубоко убеждённым, активным и преданным слугой Старших Братьев.
Членами Совета в петербургском центре были, кроме Павла Ильича, Цецилия Людвиговна Гельмбольдт, отличавшаяся неутомимой работоспособностью и исключительной преданностью к А.А., с которой у неё была давняя дружеская связь. У неё был замечательный дар в общении с людьми вызывать к себе доверие и такой заразительный юмор, который вносил живую струю в общее настроение и нередко помогал в затруднительных случаях. Несмотря на своё иностранное имя (её предки по отцу были шведы), она больше всех нас знала и любила русский народ, его язык, песни и прибаутки. Она принадлежала к группе народников и в течение трёх летних рабочих сезонов исполняла все деревенские полевые работы в колонии профессора Энгельгардта. Когда А.А., захваченная учениями теософии, вступила в Теософское Общество и решила отдать ему все свои силы, Ц.Л. стала её преданной сотрудницей, неутомимо помогала ей во всех её начинаниях, а когда для А.А. оставаться в России стало опасно, Ц.Л. не колеблясь решила сопровождать её и делить с ней все опасности и невзгоды беженской участи.
Николай Иванович Эрасси, горный инженер, профессор Морского Корпуса. Он вносил в теософскую работу много энтузиазма и в трудные минуты зажигал остальных своим светлым оптимизмом. Во время научных работ (по съёмкам) в Псковской губернии, в эпоху революции, возможность возвращения на родину была для него отрезана. Таким образом Н.И. попал за границу, где он организовал теософские ложи в Ревеле, Берлине и Брюсселе и продолжал работать для теософии до своей кончины в Тунисе в 1930 году.
Варвара Николаевна Пушкина, всегда готовая служить Теософскому Обществу своим музыкальным талантом и преданностью на пользу Т.О.
Маргарита Алексеевна Каменская. Она первая из всех нас попала в Адьяр и была из числа преданных слуг А. Безант. Вернувшись из Адьяра в Петербург, она дала ряд публичных лекций со световыми картинами, иллюстрирующими природу, быт и храмы Индии.
После ухода д-ра Штайнера из Немецкой Теософской Секции и образования новой Немецкой Секции, верной Адьяру, Маргарита Алексеевна одно время была генеральным секретарём этой секции.
Л.П. Страсбадер. Как член Совета оказала Теософскому Обществу много услуг, и благодаря ей Общество получило право устраивать свои публичные лекции в большом зале Тенишевского Училища. А когда А.А. и Ц.Л. бежали из России, они нашли Л.П. Страсбадер в Брюсселе, и она, при участии Бельгийской Секции Т.О., во многом помогла им.
Эмма Дмитриевна Пантениус была одним из самых преданных членов Т.О. и оказала ему много полезных услуг.
В Петербурге, где под влиянием А.А. работа шла наиболее энергично, под конец образовалось семь кружков — пять русских, один французский и один немецкий. Кружок имени Е.П. Блаватской вёл П.И. Тимофеевский; кружок «Сравнительного изучения религий» вела А.А.; кружок «А. Безант» — Ц.Л. Гельмбольдт; кружок «Орфей» — Александра Васильевна Унковская; этический кружок — Анна Викторова; французский кружок «Hypatia» вела Л.П. Страсбадер, немецкий, имени «Maria Strauch» — Э.Д. Пантениус.
Дата добавления: 2014-12-20; просмотров: 25 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |