Читайте также:
|
Целесообразно подводить итоги исследования в двух аспектах: историческом и логическом, так как каждый из них имеет свою сумму итогов. Историческая схема движения категории не совсем согласуется с привычными разделениями истории на периоды и достижения. История понятия то прерывается, то захватывает несколько разнородных эпох. Тем более интересно, что в этом хаосе влияний, взаимонепониманий или повторений старого прослеживаются вполне определенные закономерности, и это позволяет говорить, что мы имеем дело именно с историей понятия, а не со случайными опытами мыслителей. Античный этап развития категории был не только первым, но и определяющим периодом. Понятие бытия прошло все стадии античной философии, повторяя ее главные события в миниатюре, потому что само его появление было связано с рождением философского знания. Это не значит, что онтология есть чисто греческое изобретение, и ее существование в других эпохах было противоестественным союзом. Дело лишь в том, что границы исторически сложившихся типов мышления проходят не там, где границы культурных и социальных периодов, а следовательно, можно предположить, что история философии как наука включает в себя довольно разные дисциплины, которые нуждаются в собственных предпосылках и методах. История естествознания в этом отношении более преуспела: она вполне может зафиксировать, что наука в строгом современном смысле возникает в XVI-XVII веках, и это не будет умалять значение науки ранних периодов, так же как появление и завершение классической геометрии именно в Греции не отменяет последующей истории геометрии. Классическая онтология – это античная онтология, но это не снимает значимости последующей истории понятия бытия.
О средневековой онтологии, пожалуй, даже легче говорить, так как она – отклонение от образца. Но если мы пойдем по пути аддитивности, то есть будем искать просто прибавляющиеся новые элементы в теории бытия, то нам придется признать, что ничего нового в этот период не возникло, включая даже пресловутое различение сущности и существования. События происходили в другой плоскости, а именно оказалось, что онтология, в сущности, плохо сочетается с теологией. Если Августин строит специфически христианскую теорию бытия, то он вносит не всегда заметные, но существенные коррективы в неоплатоническую концепцию бытия. Например, мир идей превращается в мысли бога, но тем самым идеи теряют автономию, и пропадает смысл учения о сверхлогическом принципе перехода от эйдосов к единому. Это августинианское искажение платонизма сказывалось в истории философии вплоть до начала XX века. С другой стороны, если, например, Марий Викторин строит строго неоплатоническую концепцию бытия, то утрачивается теологическая ортодоксальность: бог превращается в ничто, творение мира становится необходимостью и т.д. То, что "Ареопагитики" были чтимым текстом, а Эриугена был осужден – результат исторических обстоятельств. Еще более яркий пример – Экхарт с его тезисом "бог есть бытие". Но даже если мы оставим в стороне еретический неоплатонизм, достаточно будет обратить внимание на вполне ортодоксальные построения XIII века: схоласты избегают отождествлять "единое-благо" греческой онтологии и бога, хотя богатая диалектика единого, казалось бы, очень подходит для осмысления проблемы бога и мира. Дело в том, что апофатика единого приходила в противоречия с рядом идей если не патристики, то церковной догматики. Но отождествлять бога с бытием было не менее рискованно, так как античные импликации этого понятия не вязались с чистым теизмом. То, что Фому оправдали, а Экхарта осудили, опять-таки результат исторических обстоятельств. Единственное гармоничное согласование получалось у теологов при комментировании текста "Исхода" (3, 14), но сделать его основой системы вряд ли было можно. Теория двойственной истины была самым мудрым компромиссом в этих условиях.
Но если мы посмотрим на средневековую философию не с точки зрения готовых форм онтологии, а чисто исторически, то увидим процессы, которые заставят нас вспомнить другую эпоху. Понятие бесконечности, которое играло в средневековой философии роль гораздо более активную, чем в античности; примат воли в философии скотистов и оккамистов; триадический анализ структуры души у Августина и его же понятие мировой истории; наконец, общехристианский приоритет веры, из которого, в частности, следовало, что абсолют вовлечен в историю индивидуальной души, – все это не стало цельной христианской онтологией. Но все это встречалось нам в синтетических конструкциях немецкой спекулятивной философии. Связь ее с немецкой мистикой лишь показывает конкретный способ контакта двух эпох, но ничего не объясняет. Назвать немецкую классическую философию ортодоксально христианской или вообще христианской мог бы только невероятно либеральный теолог. Остается предположить, что содержание новой онтологии вызревало в рамках средневековой культуры и приобрело форму философского знания в новой европейской культуре. Здесь нет ничего удивительного. Могла же таким образом вызревать в средневековой философии новая логика или будущая химия. Могла же классическая афинская философия придавать понятийную форму орфическому мировоззрению.
Таким образом, принцип историзма подсказывает нам, что хаотическое и неритмичное развитие традиции – в данном случае онтологической – вполне может быть допущено без того, чтобы "втискивать" его в ритмичные периоды. Нет ничего удивительного в том, что история имеет более сложные диалектические созвучия, чем предполагалось ранее, что форма и содержание не обязательно совпадают сразу. Ведь это и делает нужной историю философии.
Дата добавления: 2015-01-30; просмотров: 31 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |