Автор прекрасной статьи о блатном жаргоне С. Снегов пишет: «Языки мира изучены подробнейшим образом с точки зрения лексики, семантики, грамматики, синтаксиса. Но, сколько я знаю, их не изучали как моральную систему, как этическую философию. А жаль. Открылось бы много любопытного».4 В утверждении этом есть, конечно, доля неточности, ибо в последние годы моральные, философские, да и вообще мировоззренческие, концептуальные аспекты языка становятся объектом анализа всё чаще.5 Но в главном Снегов несомненно прав: изучать язык с точки зрения закодированной в нем философии необходимо. Во всяком случае разгадку феномена «матерщинизации» скорее всего искать следует именно здесь.
Понятие общенационального(общенародного) языка является, по сути фикцией, мифом. Такой абстрактный язык «вообще» существует лишь в воображении некоторых лингвистов. Это не более, чем теоретический конструкт. На самом деле то, что называют «общенациональным» языком, представляет собою целый «куст» языков, жаргонов, стилей. Так называемый «литературный язык» «общенародным» отнюдь не является. Это лишь один из многих функционирующих в социуме диалектов. Рассматривать все эти многочисленные языки в качестве ответвлений одного, "национального", позволяет лишь их общая формальная основа: у них одна и та же грамматика, морфология, синтаксис и т.д. Однако на этом их сходство кончается. Лексикон у каждого такого языка свой, индивидуальный. Если изобразить "национальный язык" в виде дерева, то стволом его будет грамматика, а ветвями - лексиконы соответствующих языков.
Говорящий субъект, таким образом, оказывается в ситуации выбора. В многоязычном хоре голосов ему необходимо выбрать свой голос, свой жаргон, найти, так сказать, свою лингвистическую нишу. Как осуществляется такой выбор? Kaкими мотивами руководствуется субъект, предпочитая один социальный язык (как группу таковых) другому? Мотивы эти могут быть, конечно, самыми разными, но один из важнейших - это совпадение философского, концептуального горизонта языка с горизонтом самого субъекта. Расшифруем.
Любой язык не может быть рассмотрен с двух точек зрения. Во-первых, в качестве технического устройства, включающего набор элементов(словарь) и правила их соединения(синтаксис). А, во-вторых, в качестве взаимосвязанной сети означаемых(концептов, коннотаций и проч.), определенным образом интерпретирующих мир.
Именно этот, последний аспект имеют в виду, когда говорят о «языке науки», «языке физики», «языке религии», «языке власти». Такой язык является транслятором определенной системы взглядов, представлений, ценностей. В нем кодируется та или иная точка зрения на мир, концепция реальности. У него есть, пользуясь термином раннего Бахтина, своя «жизненная идеология». Поздний Бахтин говорил в этой связи о языке – мировоззрения. Р. Барт называл этот аспект языка «письмом» и «стилем» (в отличие от языка как формального устройства). Приблизительно этот же смысл философы иногда вкладывают в слово «дискурс». Но какой бы термин мы ни сочли в данном случае наиболее подходящим, главное для нас сейчас состоит в том, что именно этот – концептуальный, «мировоззрительный», дискурсный – аспект языка является основным фактором, влияющим на выбор языка говорящим(точнее, желающим говорить) субъектом. Последний выбирает язык не только и не столько в качестве технического приспособления для оформления своих коммуникативных интенций, но прежде всего, как определенную жизненную идеологию, образ мира, философию.
Термин «философия» (если это вообще термин) в применении к языку, конечно, условен. Никакой артикулированной философской концепции в языке- письме, языке-стиле, языке-дискурсе обнаружить нельзя. Точнее было бы, наверное, говорить о закодированных в языке мироощущении, мировидении и т.д. Но поскольку в совокупности своей содержательно-концептуальные слои языка образуют фундамент своеобразной «философии жизни», слово «философия» оказывается тут и допустимым, и уместным.
Выбирая язык, индивид выбирает не что иное, как его потаенную философию.
Ясно при этом, что устроить его способна не любая растворенная в языке потенциальная концепция реальности, но лишь такая, которая в наибольшей степени соответствует его собственной. Мир языка и мир человека должны быть конгруэнтны друг другу, горизонты их должны сомкнуться. Только при этом условии язык может «прирасти» к человеку, стать адекватным инструментом его волеизъявления, инобытием его духа.6
Выбор языка, таким образом, никогда не бывает случайным. Это функция от двух переменных – духа самого языка и духа субъекта. Но тогда не мог быть случайным и выбор советским человеком мата. Как и любой дискурс, мат «заряжен» определенной философией жизни, и философия эта явно пришлась хомо советикусу по вкусу, вошла с его психикой в резонанс. Если мы хотим понять, почему это произошло, то должны попытаться прежде всего имплицитную философию мата реконструировать.
Дата добавления: 2015-04-11; просмотров: 16 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |