Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Серапионовы братья 1 страница

Читайте также:
  1. Азақстан территориясындағы қола дәуірі 1 страница
  2. Азақстан территориясындағы қола дәуірі 2 страница
  3. Азақстан территориясындағы қола дәуірі 3 страница
  4. Азақстан территориясындағы қола дәуірі 4 страница
  5. В зависимости от их юридического значениявсе договорные условия можно свести к трем основным группам: существенные, обычные и случайные. 1 страница
  6. В зависимости от их юридического значениявсе договорные условия можно свести к трем основным группам: существенные, обычные и случайные. 2 страница
  7. В зависимости от их юридического значениявсе договорные условия можно свести к трем основным группам: существенные, обычные и случайные. 3 страница
  8. В зависимости от их юридического значениявсе договорные условия можно свести к трем основным группам: существенные, обычные и случайные. 4 страница
  9. В зависимости от их юридического значениявсе договорные условия можно свести к трем основным группам: существенные, обычные и случайные. 5 страница
  10. Возможности мультимедиа на WEB-страницах - пользовательский сервис, файловые форматы, программная реализация, достоинства и недостатки.

Первое заседание «Серапионовых братьев» состоялось 1 февраля 1921, от этого дня шло «серапионовское летосчисление». Почти сразу прием новых членов был ужесточен, а затем и прекращен вовсе. «Канонический» состав группы запечатлен на фотографии 1921. Это Л.Н.Лунц, Н.Н.Никитин, М.Л.Слонимский, И.А.Груздев, К.А.Федин, В.В.Иванов, М.М.Зощенко, В.А.Каверин, Е.Г.Полонская, Н.С.Тихонов.

 

8. Своеобразие конфликта в повести Ю.Олеши «Зависть».

Николаю Кавалерову и Ивану Бабичеву противостоят Андрей Бабичев и Володя Макаров, и главный план противопоставления — строй чувств.

Образ Кавалерова — широкое художественное обобщение типических черт мелкобуржуазного интеллигента, существующего в пореволюционной действительности. Кавалерова характеризует созерцательно-эстетическое и субъективистски-романтическое отношение к жизни. Его устремления проникнуты крайним индивидуализмом, антисоциальностью, стремлением к личной славе, утверждению своего «я» хотя бы в форме нелепого и преступного «гениального озорства». На этой почве Кавалеров и приходит в конфликт с советской действительностью: «В нашей стране дороги славы заграждены шлагбаумами... самая замечательная личность — ничто».

Признавая несовместимость индивидуализма Кавалерова с современностью, О. не сумел дать художественно развитого опровержения взгляда Кавалерова на социализм как на систему, не благоприятствующую развитию личности. Но бесспорной заслугой О. является показ того, как индивидуалистическое, анархическое бунтарство в условиях нашего времени скатывается в болото прямой обывательщины. Как только Кавалеров переходит от романтических мечтаний к реальной действительности, он оказывается в рядах того же мещанства, от к-рого как будто отталкивался сначала, попадает в объятия гиперболически пошлой Анички Прокопович.

Иван Бабичев, с одной стороны — дальнейшее развитие и гиперболизация Кавалерова, с другой — связующее звено между ним и откровенным обывателем. В Иване О. дал трагикомическую, эксцентрическую фигуру защитника эгоистической частнособственнической обывательщины — «короля пошляков».

Обреченность и неспособность войти в «прекрасный поднимающийся мир» в нем представлены еще острее, чем в Кавалерове.

Кавалерова и Ивана Бабичева О. ведет к поражению. Они «завидуют» новому миру, но не имеют реальной почвы под ногами для борьбы с ним. Изображая их поражение, О. в то же время расцвечивает всеми красками внутренний мир этих героев. Мир фантазии, мечты, искусства является достоянием их, а не обезличенных и «лишенных воображения» людей нового мира. Это вносит в оптимистическую в своей основе повесть о гибели старого мира ноты пессимизма, отражающие боязнь О. за судьбы личности, духовной культуры, художественного творчества при социализме (проявляющуюся и в других произведениях О. вплоть до «Списка благодеяний» и «Секретных записей попутчика Занда»).

Противостоящие в «Зависти» индивидуалистическим бунтарям и мещанам образы Андрея Бабичева и Володи Макарова не являются полноценными образами нового человека. Основные их дефекты — аполитизм, изоляция от классовой борьбы и отсутствие революционной целеустремленности. Андрей Бабичев показан здоровым, жизнерадостным, чуждым рефлексии, благодушно настроенным делягой. Лишенный внутреннего идейно-психологического богатства, ушедший в строительство «Четвертака» узкий практик, он не может противопоставить Кавалерову и Ивану Бабичеву всеохватывающего, качественно иного мировоззрения.

Еще более узким показывает Олеша Володю Макарова. Лейтмотив Макарова — стать «человеком индустриальным», «человеком-машиной», равнодушным ко всему, что не есть работа.

 

10. «Конармия» И. Бабеля: автор, герои, стиль.

Совет народных комиссаров направляет конную армию на столицу Польши для восстановления довоенных границ России. Поход проваливается, Западную Украину и Бессарабию делят Польша и Румыния. Но Бабель -- поэт мелочей, он через незначительные детали, несколькими фразами способен нарисовать трагедию или комедию. А "мелочи" в конармии печальные. Это бесконечное насилие, беспредел командиров, постоянное хамство, оголтелое зверство, воинствующее невежество.

Традиционная новелла-ситуация, новелла-анекдот сосед-ствует в «Конармии» с новеллой-формулой, новеллой-афо-ризмом. Естественно, бывают случаи, когда «словцо» под-пирает и подтверждает новеллистическую точку.

Другим способом художественного разнообразия стано-вится у Бабеля партитура рассказчиков.

Большая часть книги (23 из 34 новелл) написана в ма-нере личного повествования -- от автопсихологического ге-роя, свидетеля и участника событий. Лишь в четырех слу-чаях он назван Лютовым. В остальных новеллах это про-сто «я» с не всегда совпадающими биографическими деталями.

В семи новеллах Бабель демонстрирует классическую ска-зовую манеру. Перед нами слово героя, живописный пара-доксальный характер, создаваемый не просто действием, но и чисто языковыми средствами. Это знаменитое «Письмо» Васьки Курдюкова о том, как «кончали» врагов отца и сына (вариация «Тараса Бульбы»); другое письмо мрачного и зага-дочного Соколова с просьбой отправить его делать револю-цию в Италии («Солнце Италии»); еще одно письмо и объяс-нительная записка Никиты Балмашова следователю («Соль», «Измена»); обмен посланиями между Савицким и Хлебни-ковым («История одной лошади», «Продолжение истории од-ной лошади»); рассказ-исповедь Павличенко («Жизнеописа-ние Павличенки, Матвея Родионыча»).

Фактически чужим словом оказывается примыкающий к книге поздний «Поцелуй», героем которого обычно счита-ют Лютова. На самом деле персонаж-повествователь имеет существенные отличия от «очкастого» (он командир эскад-рона, «ссадил в бою двух польских офицеров», щеголяет кровожадностью) и должен рассматриваться как объектив-ный герой с интеллигентским, а не просторечным сказом. В новелле «Прищепа» повествователь ссылается на рассказ героя, но воспроизводит его от себя, изображая сознание, но не речь центрального персонажа.

Наконец, три новеллы («Начальник конзапаса», «Клад-бище в Козине», «Вдова») и вовсе обходятся без личного повествователя и рассказчика. Они исполнены в объектив-ной манере, от третьего лица. Но и здесь чистый анекдот о хитреце Дьякове (самая светлая и «беспроблемная» новел-ла книги) резко отличается от стихотворения в прозе, лири-ческого вздоха на еврейском кладбище (самая короткая и бесфабульная новелла).

Бабель мобилизует скрытые возможности малого жанра, испытывает его на прочность, разнообразие, глубину.

«Конармия» начинается «Пе-реходом через Збруч». В этом полуторастраничном тексте экспонированы почти все темы и мотивы, ставшие струк-турной основой книги.

За сухой строкой военной сводки открывается мир нече-ловеческой красоты и шекспировских страстей.

Первыми убийцами в книге оказываются поляки, номи-нальные враги. Но дальше все смешивается, расплывается, превращается в кровавую кашу. В «Конармии» нет ни од-ной естественной кончины (внезапно, но без чужой помощи умрет лишь старик в позднем рассказе «

В мире «Конармии» трудно спастись и выжить не только людям. Большинство страниц книги окрашены в самый яркий цвет -- красный. Потому и солнце здесь похоже на отруб-ленную голову, и пылание заката напоминает надвигающу-юся смерть, и осенние деревья качаются на перекрестках, как голые мертвецы.

В «Конармии» новеллы-кадры монтируются на контрас-те, противоречии -- утешительных связок и успокаиваю-щих размышлений.

Один раздевает пленных и трупы; другой грабит костел; третий мучит несчастного дьякона, своего неузнанного двой-ника; четвертый героически гибнет в схватке с аэроплана-ми; пятый видит измену даже в госпитале среди лечащих врачей; шестой мгновенно становится умелым комбригом с «властительным равнодушием татарского хана»; седьмой мечтает убить итальянского короля, чтобы разжечь

«Я» повествователя скрепляет фрагментарный эпос «Кон-армии». Он, конечно, не биографичен, хотя в новеллах не-сколько раз упоминается бабелевский конармейский псев-доним.

Но и выдуманная биография, прописанный характер у центрального бабелевского героя тоже отсутствует. Пове-ствователь есть, но он легендарен, неуловим, безличен, как Гомер или Боян, струны которого «рокотаху славу» кентав-рам одиннадцатого века. Биографию повествователю заме-няет система знаковых деталей и реакций, причем подвиж-ная и противоречивая. Он то русский, то еврей, то сотруд-ник газеты, то обозник с ординарцем, то растяпа и мечтатель, то вполне умелый и хваткий конармеец.

Бабелевский герой участник конармейского похода и в то же время эпический созерцатель и живописец его. Позиция вненаходимости благотворна для художника.

Из «критического романса» о Бабеле Виктора Шклов-ского (1924), в целом весьма проницательного, самым изве-стным сделался афоризм: «Смысл приема Бабеля состоит в том, что он одним голосом говорит и о звездах, и о триппе-ре»14. Он односторонен, неточен. В «Конармии», помимо про-чего, удивляет как раз диапазон интонаций, архитектони-ческая структура книги. Ровный тон разговора об ужасном, так поражавший современников (кое-кто видел в этом на-рочитый эстетизм), сочетается со стилем рапорта или про-токола, комическим сказом, высокой риторикой, экзальти-рованной лирикой «стихотворения в прозе».

Брат -- последнее слово новеллы, цикла, книги. Ему иногда пытаются придать конфессиональный смысл, обна-руживая «родство» повествователя с еврейством или «при-частность» его к хасидским мудрецам. Но дело в том, что в структуре книги, строящейся по законам «тесноты и единства стихового ряда», этот эпизод и это определение тоже рифмуются с другим.

Роман И. Бабеля “Конармия” -- это ряд не очень связанных между собой эпизодов, выстраивающихся в огромные мозаичные полотна. В ”Конармии”, несмотря на ужасы войны и свирепый климат тех лет, показана вера в революцию и вера в человека Автор рисует пронзительно-тоскливое одиночество человека на войне. И, увидев в революции не только силу, но и “слезы и кровь”, вертел человека так и этак, анализировал его.

В центре «Конармии» -- одна из основополагающих проблем бабелевского реализма: проблема человека в революции, человека, вступившего в борьбу за новое начало. За пафосом революции автор разглядел ее лик: он понял, что революция -- это экстремальная ситуация, обнажающая тайну человека. Но даже в суровых буднях революции человек, имеющий чувство сострадания, не сможет примириться с убийством и кровопролитием. Человек, по мнению Бабеля, одинок в этом мире

На наших глазах в «Конармии» безответный очкарик превращается в солдата. Но душа его все равно не принимает жестокий мир войны, ради каких бы светлых идеалов она ни велась. В новелле «Эскадронный Трунов» герой не дает убивать пленных поляков, но не может он убивать и в бою («После боя»).

 

11. Автор и герой в прозе М.Зощенко 1920-х годов.

В произведениях 1920-х гг. преимущественно в форме рассказа создал комический образ героя-обывателя с убогой моралью и примитивным взглядом на окружающее.

Типичным литературным героем этого периода был человек нового типа, поднятый волной революции из глубин народной жизни, уверенно делающий историю и не обремененный грузом цивилизации и традиционной морали. В широком смысле тот же тип героя и мироощущения представлен и в рассказах молодого Зощенко. Еще в 1920-х гг. советская критика не раз говорила о том, что Зощенко и есть тот обыватель, от имени которого он ведет свой сказ, что «лирический герой» его прозы — мещанин, филистер.

Памятуя о том, что «стиль— это человек», конечно, нельзя рассматривать стиль Зощенко. как некое словесное отражение личности автора. Стиль Зощенко — это своего рода речевая маска. Человек, которого запечатлел этот своеобразный стиль, с Михаилом Михайловичем Зощенко, дворянином и интеллигентом, не имеет решительно ничего общего. Кроме того, здесь надо сделать еще одно разграничение.

Критика воспринимала Зощенко как сатирика и юмориста. Его «мелкая журнальная юмористика» рассматривалась критикой как своего рода коллекция казусов, курьезов, а его персонажи — как некое сборище монстров.

Читатель воспринимал Зощенко иначе. Он воспринимал все эти комические истории всерьез, не как казусы и курьезы, а как маленькие драмы и трагедии, как поучительные и грустные «случаи из жизни», какими они, в сущности, и являлись. Он воспринял Зощенко как «пролетарского писателя», всерьез описывающего его, «пролетарскую» жизнь. Он воспринял

его в том качестве, в каком всякий нормальный человек воспринимает «своего» писателя: в качестве отобразителя и «учителя жизни». Об этом свидетельствует выпущенная Зощенко документальная книга «Письма к писателю» (1929), составленная из читательских посланий ему. Читатели «предлагают» писателю «сюжеты» и «запрашивают его, как жить».

Но главное, что Зощенко собрал не просто письма своих писателей, а преимущественно их литературную продукцию. Зощенко исходил из того, что косноязычные, беспомощные, напоминающие о небезызвестном Лебядкине из «Бесов» Достоевского сочинения малограмотных графоманов — это первые ростки новой литературы. Он всерьез отнесся к ним как к культурному явлению. Он хотел у них учиться. Он хотел научиться писать по-новому, как они. Потому что «старая» литература, по его глубокому убеждению, уже не в силах была передать «дыхание нашей жизни».

Зощенко писал: «Обычно думают, что я искажаю «прекрасный русский язык», что я ради смеха беру слова не в том значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочно пишу ломаным языком для того, чтобы насмешить почтеннейшую публику.

Это неверно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица... Я сделал это, чтобы заполнить хотя бы временно тот колоссальный разрыв, который произошел между литературой и улицей...»

Но речь героев Зощенко их, говоря литературоведческим языком, речевые характеристики — лишь внешнее отражение того, что происходит в их душе. В конечном счете самое важное в литературе — показать, чем живет человек, каковы его идеалы.

Зощенко сразу обратил внимание на то, что перевороты 1917 года не просто сломали государственные механизмы, разрушили экономические фундаменты. Они отбросили самое бесплотное и самое глубокое, духовное. Они отбросили тысячелетнюю христианскую, евангельскую этику, этику, которая формировала сознание многих десятков поколений россиян. А отбросив, тут же поставили на ее место суррогатную этику социализма, хотя, наверное, сам Зощенко это определение — «суррогатная» — не стал бы применять. Его целью было отмечать и закреплять в слове изменяющиеся человеческие состояния.

Социалистический суррогат религии оказался как раз по мерке человеку, для которого все сокровища Вселенной представляют интерес лишь постольку, поскольку они могут служить его потребностям. Такой тип человека существовал испокон веков и был совсем не уникумом — человек, словно нарочно созданный для того, чтобы принять лозунг «Каждому по потребностям» как конечную цель мироздания, как конечный, высший смысл бытия.

В крохотном рассказе «Счастье» его герою по случаю удается очень выгодно заменить разбитое стекло в трактире. Это и было в его жизни счастье: «чистых тридцать рублей» барыша. «Эх, и пил же я тогда. Два месяца пил. И покупки, кроме того, сделал: серебряное кольцо и теплые стельки. Еще хотел купить брюки с блузой, но не хватило денег».

Вот представления зощенковского героя о счастье, его сверхмечта, его идеал, высшая, конечная цель его существования. Конечно, говоря так, мы не должны забывать, что существует душевная традиция русской литературы призывать милость к падшим, отыскивать в человеке — человеческое. В связи с ней нельзя не высказать предположение, что герой Зощенко — человек таких примитивных, грубо материальных потребностей потому, что его до этого довели. Он стал таким, потому что ему выпало жить в совершенно уникальном мире, где самое насущное, самое элементарное — кусок хлеба, рубаха, теплые стельки — превратились в нечто почти недостижимое.

Во многом это действительно так. Зощенко изображает драму человека, которого, практики социализма, лишив традиционных нравственных опор, не наделили даже минимальными материальными гарантиями. Они, эти материальные, поддерживающие жизнь средства, выпадают человеку, действительно, по счастью, случайно.

Заметим, что один из ключевых для понимания зощенковской концепции человека рассказов называется «Пасхальный случай». В самом заглавии уже заложен нонсенс — пасхальное для верующего человека не связано со случайностью, это всегда закономерность, знамение. Но вот что произошло с героем-рассказчиком. В пасхальную ночь он пошел святить кулич, опоздал, и на кулич, поставленный на землю, наступил дьякон. Перепалка, устроенная героем у храма, привела его к решению: «...теперь куличи жру такие, несвяченые. Вкус тот же, а неприятностей куда как меньше». Было бы слишком просто толковать эту историю в рамках антирелигиозных творений, которых время требовало от писателей. В этом произведении Зощенко отмечает, разумеется, как всегда, в парадоксальной форме, вышеназванную трансформацию всего духовного только в материальное.

Можно сказать, что каждый рассказ Зощенко — это испытание его героя. Автор освобождает его от всех препон, которые мешают ему, так сказать, самоосуществиться. Ибо если человеку нечасто случается сытно поесть и даже такая убогая вещь, как теплые стельки, кажется ему внезапным подарком судьбы, не совсем справедливо попрекать его бедностью идеалов. И здесь рано или поздно возникает вопрос о том, что, кроме героя, есть мир, в котором он действует. И если герою мы находим оправдания, а дисгармония сохраняется, мы для начала должны присмотреться и к пространству, которое есть его «среда обитания». Таким образом, критики, неустанно нападавшие на Зощенко, критики, как мы знаем, марксистской, большевистской организации, были правы как защитники тех общественных устоев, которых несостоятельность, неудобность, несовместимость с человеческой душой показывал Зощенко. Происходят с н Синебрюховым кошмарные и кровавейшие истории, но это случается так - время такое. Время большое, великие и страшные дни, а у господина Синебрюхова - куча своих дел и делишек. "Были у мене сапоги, - рассуждает он, - не отпираюсь, и штаны, очень даже великолепные были штаны... И вот сгинули. А мне теперь что? Мне теперь в смысле сапог - труба". И так как Синебрюхову всюду - труба, а аппетит есть у него изрядный, то он и промышляет чем судьба пошлет - идет ли война с немцами, происходит ли революция. При всем том он своего рода герой и мученик. Смотрите, какие страдания претерпевает г. Синебрюхов, какие геройские дела совершает. Ночью пробирается в немецкие окопы, забирает пулемет, убивает при возвращении немца, вынужден израненым лежать между той и другой стороной.

- Хорошо-с. Лежу час и два лежу... И жажда... только смотрю: сверху на мене ворон спускается. Я на него тихонько шикаю: - шш, - говорю, - пошел, провал тебя возьми! машу рукой, а он, может быть, не верит и прямо на мене наседает. И ведь такая сволочь птичья - прямо на грудь садится, а поймать я, никак его не поймаю - руки изувечены - не гнутся. Я отмахнусь - он взлетит и опять рядом сядет, а потом обратно на мене стремится и шипит даже. Это он кровь, гадюка, на руке чует... Бились мы долго. Я все норовлю его ударить, да только перед германцем остерегаюсь, а сам прямо таки чуть не плачу...

Подумать только, сколько претерпел г. Синебрюхов! И во имя чего? Патриотический долг выполнял, родину спасал. Дарданеллы добывал? Ни капельки. За добычей ходил г. Синебрюхов, для ради прекрасной полячки Виктории Казимировны. Дело, однако, кончилось печально: кошелек, взятый у немцев, украл у Синебрюхова в свою очередь санитар, а "прекрасная полячка" ушла к офицеру. И вообще Синебрюхову не везло ни во время войны, ни в революции. Всюду рыскал и разнюхивал Синебрюхов, где бы чем поживиться: и драгоценности после февраля прятал для князя от крестьян, и к комиссару пытался пристроиться, а дело всегда обрывалось "на самом интересном месте". Синебрюхов - жаден, животен, хитер, туп, жалок и смешон. И рассказано про него автором хорошо; свежий, сочный, молодой язык, - удачная в общем стилизация разговорной речи людей с растеряевых улиц, легкость и занимательность сюжета, - жалость и, просвечивающие сквозь смех по поводу несчастной жвачности Синебрюховых - не зря пишет Зощенко - он одарен.

12. Эмиграция «первой волны»: основные имена.

Революционные события 1917 года и последовавшая за ними Гражданская война привели к появлению огромного числа беженцев из России. Точных данных о численности покинувших тогда родину не существует. Традиционно (с 1920–х годов) считалось, что в эмиграции находилось около 2 млн. наших соотечественников. Следует отметить, что массовый отток эмигрантов шел до середины 1920-х годов, затем он прекратился, и вдали от родины возникло российское общество в изгнании, по сути, вторая Россия, где были представлены все слои русского дореволюционного общества. З.Н.Гиппиус писала: “Опрокинутая катастрофой Россия – одна и та же Россия, по составу своему как на родине, так и за рубежом; родовая знать, государственные и служилые люди, люди торговые, мелкая и крупная буржуазия, духовенство, интеллигенция в разнообразных отраслях ее деятельности – политической, культурной, научной, технической и т.д. – армия (от высших до низших чинов), народ трудовой (от станка и от земли) представители всех классов, сословий, положений, и состояний, даже всех трех (или четырех) поколений – в русской эмиграции налицо.” Прежде считалось, что за кордон уехали “недобитые буржуи”, патологически ненавидящие Советскую власть и свой народ. Но современные исследования показывают, что социальный состав эмиграции первой волны был в действительности достаточно пестрым. По мнению современного исследователя проблем истории эмиграции А.В.Квакина, среди покинувших родину около одной трети были крестьянами, казаками мещанами, которых насильно призвали на службу во время Гражданской войны, а затем вывезли вместе с белыми армиями. Интеллигенция среди них тоже составляла не более трети, но именно она составила славу Русского Зарубежья. И.А.Бунин о своем бегстве из России: “Мы ушли из города (из Одессы – В.В.) в порт пешком, темным грязным вечером, когда большевики уже входили в город, и едва втиснулись в несметную толпу прочих беженцев, набившихся в маленький ветхий греческий пароход “Патрас”, а нас было четверо: с нами был знаменитый русский ученый Никодим Павлович Кондаков, грузный старик лет 75, и молодая женщина, бывшая секретарем его и почти нянькой. Эмиграция первой волны представляет собой феноменальное явление. Она отличается тем, что большая часть эмигрантов (85-90 %) не вернулась впоследствии в Россию и не интегрировалась в общество страны проживания. Все они были уверены в скором возвращении на родину и стремились сохранить язык, культуру, традиции, бытовой уклад.

В июне 1922 года на заседании Политбюро, где рассматривался вопрос об “антисоветских группировках” было принято решение: “Предложить ВЦИК издать постановление о создании особого совещания из представителей НКИД и НКЮ, которым предоставить право, в тех случаях, когда имеется возможность не прибегать к более суровому наказанию, заменять его высылкой за границу или о определенные пункты РСФСР”.Во исполнение постановления Политбюро высылаю протокол заседания Комиссии, список антисоветской интеллигенции Москвы, список антисоветской интеллигенции Петрограда с характеристиками”…Комиссия решила “провести арест всех намеченных лиц, предложить им выехать за границу за свой счет. В случае отказа – за счет ГПУ. Среди высланных оказались профессора М.М.Новиков, Л.П.Карсавин, В.В.Стратонов, В.К.Зворыкин, А.А.Кизеветтер, В.А.Мякотин, Б.Д.Бруцкус, известные философы Н.А.Бердяев, С.Л.Франк, Б.П.Вышеславцев, И.А.Ильин, Н.О.Лосский, Ф.А.Степун и еще многие другие. Большинство из них уезжать не хотели, но вынуждены были смириться, надеясь на скорое возвращение.

Бальмонт, Константин Дмитриевич Булгаков, Сергей Николаевич

Бунин, Иван Алексеевич Замятин, Евгений Иванович и др.

 

13. Судьба поколения в поэзии А. Ахматовой 1920-х-1930-х годов.

Исследователи давно обратили внимание на театральность и сценичность лирической героини Ахматовой. Эффект видения себя со стороны (Сжала руки под темной вуалью… *** Я надела узкую юбку, /Чтоб казаться еще стройней). Сценической площадкой для ее лирической героини было сначала пространство интерьера, потом – города (главным образом, Петербурга) и, наконец, - страны. В 20-е годы такой сценической площадкой стала сама русская история – как сфера поведения, подлежащего оценке будущего.

Важную роль играл русский фольклор. В стихотворении 1921 г. «Не бывать тебе в живых», написанном по жанровому канону причети, ахматовская героиня выступала в роли плакальщицы. Эти стихи были связаны с арестом и гибелью Гумилева. Сама Ахматова позже «говорила о том ужасе, который она пережила в 1921 г., когда погибли три самых близких ей духовно, самых дорогих человека – А.Блок, Гумилев и Андрей Андреевич Горенко». Лирическое «я» здесь обобщено до образа всякой русской женщины, оплакивающей мужа, брата, сына, друга, чья кровь пролилась на русскую землю: Горькую обновушку /Другу сшила я. /Любит, любит кровушку /Русская земля.

Библейский мотивы занимали в стихах Ахматовой особенное место. В 1924 г. в журнале «Русский современник» было опубликовано стихотворение «Лотова жена», которое вызвало широкий резонанс у современников. По Библии, жена праведника Лота перед тем, как выйти из обреченного на уничтожение Содома, нарушила запрет оглядываться и превратилась в соляной столп. У Ахматовой она оглядывается На красные башни родного Содома,/ На площадь, где пела, на двор, где пряла, /На окна пустые высокого дома,/ Где милому мужу детей родила. И, превращенная в соляной столп, становится alter ego автора: Лишь сердце мое никогда не забудет/ Отдавшую жизнь за единственный взгляд.

Лирическая героиня Ахматовой ощутила себя стоящей на изломе эпох, на «мировом ветру», как говорил Блок, и е живое материнское чувство становилось началом, связующим в единое целое распавшуюся России. Уничтоженый Содом оставался «родным», и она делала шаг в будущее, не отказываясь ни от чего в собственном прошлом.

Начиная с середины 20-х годов, имя Анны Ахматовой исчезает со страниц печати вплоть до 1940 г. Был приказ не арестовывать, но и не печатать. Когда вышла из союза, в 1934 г. рассылались анкеты для вступления в новый союз, но она анкету не заполнила. В 1935 арестованы сын и муж, затем их отпустили, а потом сына еще два раза арестовали. Ахматова не переставала писать, и отчасти сбывалось пророчество, сделанное в 1915 г.: сын и муж у нее были отняты.

В голы ежовщины Ахматова создает циклы «Requiem» (1935-1940). Его невозможно было записывать, и Ахматова давала выучить стихи наизусть самым доверенным людям. Ни один из них не донес.

Лирическая героиня «Requiem’а» - прежде всего мать и жена, которая вместе с другими своими современницами оплакивает мужа и сына, подобно «стрелецкой женке», воющей «под кремлевскими башнями». Центральную роль здесь играют евангельские параллели: Магдалина билась и рыдала, /Ученик любимой каменел, /Но туда, где молча мать стояла, /Так никто взглянуть и не посмел. «Я» здесь не «я», я – одна из тысяч других, которые в такой же ситуации.

Эти строк спроецированы на трагическую реальность большого террора. В 30-е гг. лирика Ахматовой поднялась до выражения общенациональной трагедии. В 1938 г. она написала стихи памяти репрессированного Бориса Пильняка, которые позже вошли в цикл «Венок мертвым».

Ахматовская лирика, начавшись как «малая форма», «фрагмент», выявляло монументальное, величественное начало. Чрезвычайная напряженность стихов, возникающая в следствие «лаконизма и энергии выражения». Каждое ахматовское стихотворение продиктовано жанровым каноном драмы и звучит подобно монологу из какой-то большой трагедии. Вот почему лирическая героиня Ахматовой имеет в качестве двойников преимущественно трагедийные женские персонажи.

Театральность лирической героини Ахматовой есть переживание истории как испытание судьбой. Мера этого испытания – ужас, terror. Драматическим сюжетом лирики 20-х – 30-х гг. становилось столкновение с террористическим характером русской истории, в которой женщина вела себя с античным самообладанием: А завтра детей закуют. О, как мало осталось /Ей дела на свете – еще с мужиком пошутить /И черную змейку, как будто прощальную жалость, /На смуглую грудь равнодушной рукой положить.

«Малость», о которой идет речь, - это достойная смерть, сопровождаемая последним, величественным, полным достоинства жестом. Лирическое стихотворение становится своего рода театром, в котором, кроме главного героя-протагониста, есть еще и хор, дающий коллективную оценку происходящего.

 

14. Сатирическая проза М. Булгакова 1920-х годов.

По списку - «Собачье сердце». Вне списка «Роковые яица»

Первая часть – это своеобразный монолог пса, холодной зимней ночью скулящего в подворотне. Скулит он оттого, что испытывает дикую боль, какой – то повар обварил ему бок кипятком. Кроме того, пес голоден. Вдруг он видит мужчину, который, зайдя в продуктовый магазин, выходит оттуда с куском колбасы. Колбасой угощают пса, и он следует за профессором. Профессор – ученый, гениальный деятель науки, Филипп Филиппович Преображенский. Профессор сделал открытие – гипофиз человека замененный гипофизом животного, способен вернуть молодость. Чтобы убедиться в этом, он решает провести опыт на собаке, для чего и приводит в дом пса.

Во второй части повести описывается жизнь пса в доме профессора: ему залечивают бок, кормят так, что он резко увеличивается в объеме, а шерсть его начинает лосниться.




Дата добавления: 2015-04-12; просмотров: 23 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

1 | 2 | <== 3 ==> | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.013 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав