Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава 4

* * *

Еще страничка для детей.

Вечером укладывают спать малютку С., а перед этим его постельку передвинули на иное место; иконочку же, висевшую над ней, оставили на прежнем месте. Он заметил это и говорит бабушке: "Ты мне иконочку-то (явление Божией Матери преп. Сергию) дай! А то без нее, Бог знает, что может случиться!"

Отдали ему. Малютка положил ее на подушку свою и скоро мирно заснул. Ему было около 4 лет.

Деревенские дети, в отсутствие уехавших в город родителей, взяли из погреба крынку со сметаной и хотели полакомиться ею. Поставили на стол, нарезали хлеба. По обычаю, сначала хотели помолиться. Н. им было стыдно: они совершили тайную вещь, кражу (хоть и у себя, но без воли родителей). Тогда кто-то из них догадался: взяли полотенце и завесили иконы: "Чтобы Боженька не видел". Полакомились… Очистили стол. А про полотенце и забыли. Скоро в избу вошел работник. Он сразу обратил внимание на занавеску. Начал допрашивать детей; и те вынуждены были сознаться.

Жива вера у детей! Недаром и нам велел Христос уподобляться детям…

…Вот я уже "духовником", как нас звали, - т. е. учеником Тамбовского Духовного училища… Как я любил богослужения! Это были действительно "праздники" моей души… Все мне нравилось… И службы, и пение (сам я пел всегда), и батюшка о. Гавриил Демициев — прекрасный священник и замечательный учитель чистописания — всегда спокойный, тонкий блондин, с кудреватыми волосами… Нравились мне и певчие "большие" (тенора и басы), которые приходили к нам петь (а детей посылали в обмен, в семинарии): они были уже в черных сюртуках и глаженых сорочках с галстухами… И чинность рядов… И стройность богослужения. И чистота в храме… И преподаватели в мундирах позади... Ну, все было отрадно…

Но вот тут я познал и первое сомнение. Не знаю уж, откуда оно занеслось ко мне… После 4-летней сельской школы я учился еще 2 года в "уездном училище"… Тут и наслышался… Не знаю, не знаю… Но вот что хорошо помню. Читают на утрене (на "всенощной") после тропарей кафизму [1]. И слышу слова такие (приведу их здесь не по-славянски, а по-русски):

"Сказал безумец в сердце своем несть бога …" И так дальше (Псал. 13). И вдруг набежали мысли:

…Как это хорошо, что не веруют в Бога лишь "безумцы"; а умные, следовательно, веруют… Но тут уже лукавый помысел нашептывает:

- А может быть, это только вот нас в школе учат так?! А на самом деле умные-то люди как раз и неверующие?!

- О, как мне хотелось тогда детским чистым сердцем, чтобы прав был Псалмопевец Давид, что неверующие — безумны, а не наоборот! Но сомнение все же копилось в сердце и отравляло мою радость… Мне было лет 13 тогда… Я не мог справиться сам с этим сомнением. И яд печали остался во мне, но не надолго. После забылось об этом. А лет через 12 я уже нашел и объяснение. И тогда я понял всю несомненную правду (и притом философскую "гносеологическую" правду) этих слов Псалмопевца, что если кто говорит, будто "несть Бога", - то он действительно "безумен", не только не умен, но и говорит вопреки уму, против последовательной логики, законы которой математически принудительны. Затем, увидел я, что такие речи "нет Бога" — совсем не от "ума", а от "сердца": "рече безумен в сердце своем" (ст. 1). И наконец, это находится в прямой зависимости от растления души: "все совратились… все растлились; несть творящих добро" (ст. 3).

- Но об этом буду писать после… А тогда, в ангельском детстве и отрочестве, "сердце" хотело веры, радовалось ей; и наоборот, не хотело неверия, инстинктивно отталкивалось от этой лжи; и огорчалось даже и сомнениями. Даже и сейчас печально за такое искушение.

* * *

А скоро я узнал и о дарвинизме… Это было уже в 4-м классе духовного училища. Откуда я услышал и об этом, не знаю. Еще — мальчик, а все эти соблазны лезли отовсюду, точно холодный ветер через щели. Да! Давно уже неверие стучало в двери русской души. И ничем от него нельзя было укрыться…

"Человек произошел от обезьяны"… А нас учили — что Бог создал… Затосковала опять душа моя. Я не только не радовался этому новому "открытию", а наоборот, всей силой неопытной, но неиспорченной души хотел вырваться из этой ужасной паутины… Что же я сделал?..

Была масленица. Я почему-то не поехал домой; остался в Тамбове. И в свободные дни стал я, почти дитя, ходить в Публичную библиотеку (прекрасная была); и спросил я у заведующего:

- Дайте мне что-нибудь против дарвинизма.

Он принес мне огромный фолиант какого-то Данилевского [2] (если не ошибаюсь; и доселе не знаю, кто он такой?). И я стал читать… Мудрено; а стараюсь… Помню, что он сравнивает череп человека и череп обезьяны; и что-де у человека подъем во столько-то градусов, а у обезьяны меньше.

Не удовлетворился я тогда. Да и сейчас эти "опровержения" не успокоили бы меня. Прочитал биографию Дарвина — издание Павленкова. И тут больше нашел мира для души. Оказывается, сам-то Дарвин был и остался христианином, верующим — чего многие и доселе не знают. Об этом у меня даже выписано где-то в тетрадях (нужно найти и переписать сюда для других). Он учил об эволюции (развитии из низших в высшие) видов живых организмов; но не отрицал ни Создателя мира и особенно — живых существ, ни Его силы в мире. А после я увидел и ложь его теории…

После, спустя 15 лет, когда я был уже в академии преподавателем, а сестра моя, Елизавета, курсисткою, приходит она ко мне и жалобно просит:

- Вениамин! Дай ты мне чего-нибудь против дарвинизма. Ну, заклевали на курсах профессора. Просто никакой мочи нет! А я не люблю этого дарвинизма: не хочу я происходить от обезьяны. Я верующая: нас Бог создал!

Я дал ей книгу того же Вл. Ал. Кожевникова, в которой он собрал лишь имена одних авторов и заглавия их трудов против дарвинизма. Она с этим противоядием ушла к себе на Васильевский остров. Как-то раз прихожу к ней и вижу, что данная мною книга лежит мирно на полочке у нее; и кажется, даже и пыльцою легонько покрылась.

- Читала?

- Нет! — неприятно отмахнулась головой она.

- Почему же?

- Да не хочу даже и опровержения его читать. А вот лежит, и хорошо. Я и спокойна. А если кто придет и будет спорить со мною, — суну ему тогда в лицо: вот читай!

…Да, да! Люди не умом думают, а "сердцем"… Это теперь основа современной гносеологии. Но об этом еще далеко-далеко…

И хоть я не совсем доказал уму своему — сочинением какого-то Данилевского — неосновательность дарвинизма, но перескочил и этот ров — как и первый — о неверующем "безумце".

Я продолжал верить... И на душе было и ясно, и мирно, и отрадно, и разумно. Но странно: почему ни я, ни другие не обращались к нашим учителям с этими вопросами? Боялись, что ли? Не принято было. И каждый работал в тайниках собственной души. И после, в семинарии, ни у кого не спрашивали. Сам думай... Всего лишь один раз я задал в коридоре вопрос нашему философу Вес-му, не то о творении мира из ничего, не то о бесконечности пространства, и то услышал:

— А вы подумайте сами!

Ну, больше уж никого не спрашивал — до самой академии... А люди были хорошие, умные и верующие...

Нередко думают (да и мы, семинаристы, были заражены этим подозрением), будто семинаристы, а тем более их учителя — безбожники... Слава Богу, это была великая неправда. Я не знал буквально ни одного учителя (не говоря уже о профессорах академии) ни в духовном училище, ни в семинарии, который был бы безбожником.

А про одного преподавателя — З-го И. В-ча — ходила, непонятно почему, молва: неверующий... Каково же было мое потом удивление, когда я узнал, что он чуть не ежедневно ходит в Казанский монастырь [3] к ранней литургии и знает почти наизусть святцы всего года!.. Как я был рад этому! Когда я уже был в 6-м классе семинарии, к нам приехал новый преподаватель церковной истории, Фантин Николаевич Альешкин. Талантливый... Живой... Он так нам рассказывал события истории Русской Церкви, что мы иногда аплодировали ему в классе. Небывалое дело. Но и был требователен в спросах; и не считался с установившейся традицией — вызывать нас в очередь... Братья остались недовольные и послали меня, как первого ученика, для ведения переговоров. Прихожу. Он ласково принял. Предлагает даже папиросу. Не курю. Передаю просьбу товарищей... Принял спокойно и согласился сразу... А потом начал рассказывать мне о Киевской Лавре, о пещерах и святых мощах: как он любил посещать их. Я, удивленный, боязливо задаю вопрос:

— Фантин Николаевич! Да разве же вы — верующий? — Что за вопрос? — с изумленными глазами спрашивает он меня вместо ответа.

— Да ведь знаете: у нас, семинаристов, укоренилось убеждение, что если кто — умный, тот — неверующий!

Он даже весело рассмеялся. И долго радостно мы беседовали с ним о вере. И товарищи рады были сдачей его нам... Что касается семинаристов, то я знал почти исключительные примеры неверия. Но, правда, были... В нашем классе двое лишь представлялись "атеистами": М—в и А—в... Но на них и на их неверие решительно никто не обращал ни малейшего внимания. И даже не уважали их. Пустыми считали. В академии потом был на нашем курсе один студент из Сибири, забыл его фамилию. И на него не обращали внимания. Он даже и не смел вслух говорить с нами о своем "безбожии". Все это было — верхоглядство... Как у Достоевского в "Бесах" — Верховенский...

Но ворочусь еще к отрочеству.

Остается вспомнить тут очень немногое. Жизнь шла, в общем, тихо, ровно: вера всегда жила в моей душе; я исполнял все церковные уставы — ходил в церковь, говел дважды в год, молился дома, соблюдал посты, старался жить возможно благочестиво, занимался учебой (21 год всего)...

И это тихое житие почти не нарушалось до самого поступления в СПб Академию. Это совсем не значит, что вера была "мертвой"; наоборот, все шло нормально; а это обычно не замечается нами, как мы не замечаем, например, своего здоровья, и лишь когда заболеем, тогда поймем: чего мы лишились.

Однако же припомню еще кое-что из этого возраста, хотя оно и покажется незначительным.

Я никогда не любил неверия. Сердце мое инстинктивно отталкивалось от него; оно искало выхода, если я встречался с подобными людьми, или просто относилось равнодушно к ним. У меня, например, был близкий друг; к концу семинарии он заявил, что он — неверующий. Сын священника. Но я по-прежнему любил его и дружил с ним, гостил у него: и абсолютно не заражался его неверием; да он и не думал уговаривать меня. После он убеждал, правда, меня идти в университет: но я пошел в академию. Однажды я гостил у него (от святок до масленицы, не поехав даже под предлогом болезни в семинарию; да и правда, отчасти болели мы оба, ангиной). И вместе с его матерью, прекрасной христианкой, отправились верст за 50 навестить святого священника, о. Василия Светлова [4] (в с. Шалы Темниковского уезда). Он был семейный и многодетный. При подъезде мой друг сказал, что он не подойдет под благословение: не будет лицемерить. Матушка опечалилась и уже просит меня: "Ну хоть вы, И. А., подойдите: не подражайте моему Г. Н.".

Я было, по самолюбию, тоже не хотел отстать от "смелого" приятеля. Но когда вошли в дом, после долгих молений над больными, вошел и о. Василий; мне стыдно стало от своего самолюбия — и после матушки я поспешно подошел тоже под благословение. И в течение нескольких дней гощения я утром прежде всего бежал к нему получить благословение... И не знаю почему, но мне это доставляло сладость. Не знаю: доставляет ли ее теперь кому-нибудь получать чрез наше благословение. Этот о. Василий заслуживал бы книги о нем: к нему привозили отовсюду больных, для чего был построен дом (даже не два ли?) особый; молился он часами в церкви, служил над бесноватыми молебны и проч.; своих дочерей не отдал в Епархиальное женское училище, чтобы они там не испортились; но они самообразованием узнали больше; не держал в доме зеркала; одна комната у него была домашнею молельной и т. п.

И какая у него была вера!

Слышал еще об о. Николае Пещенском, тоже женатом иерее; к нему ходили за сотни верст. И вообще священники в нашей местности были хорошие или порядочные... И лишь редкие страдали нетрезвостью, — но мало.

Да и вообще все кругом веровали: легко было идти по общему течению.

...Помню, как однажды заболела девочка в соседнем доме, Л... И уже помирала. Я бросился в хату, упал перед иконами и пламенно молил Бога — сотворить чудо, возвратить ее к жизни. Но она умерла...

И горяча же была тогда молитва!

...Когда я был еще в духовном училище, заболел царь Александр III. Боже, как мы были захвачены этим! Ежедневно бегали на угол улицы читать бюллетени; трепетали за его жизнь, как за родного отца... И вот он скончался. Мы молились. Боже! Как я рыдал!..

Скончался потом инспектор семинарии. О. ректор, прот. П. С., говорил речь: как два вола мы тащили с тобой плуг; и вот ты пал на борозде...

Я тоже плакал и молился...

Службы в семинарии я тоже любил, как и в училище... И искренно всегда молился.

...Но вот мало помню сильных религиозных переживаний. Как-то уж все было очень "просто" и тихо. И кругом тоже не горели... Никогда и никто из учащих не зажигал во мне (и вообще — в учениках) веры. Даже мало и говорилось о ней. А только "учились"...

И только когда приносили в Тамбов чудотворную икону из Вышенской Казанской обители (где подвизался еп. Феофан Затворник) [5], то это и меня поднимало, как и все эти десятки тысяч встречавшего народа. И когда я, протискиваясь среди толпы, подходил к святой иконе и целовал ее, я ощущал ее точно живую... Но не надолго, а лишь на этот момент...

Любил я архиерейские службы. Бывало, отстояв службу (отрегентовав — последние 4 года я был регентом на левом, а потом и на правом клиросе) у себя, мы спешили в Казанский собор... Там нравилось все: и торжественное служение, и замечательный хор, человек в 50—60, с поразительными голосами; и потрясающего великолепия протодиакон Кр—в — неподражаемый, единственный, какого я видел на Руси святой... И конечно, архиереи... Особенно хорошо помню еп. Александра (Богданова) [6]. Как он искренно и умилительно служил: душу захватывало... После был арх. Димитрий [7] (из ректоров К. Д. А.), но он был слишком артистичен в службе: не нравилось.

А особенно любил я архиерейские службы на престольный праздник в семинарии 11 мая (св. Кирилла и Мефодия) [8]. Еще часа за 2 до обедни приезжали иподиаконы [9] с сундуком облачений... Я становился сзади храма в углу и наслаждался... Вот загремели позвонки серебряные [10] от архиерейской мантии... Слышен в полуголос теноровый разговор между иподиаконами. Потом подходит бас диакон Р. За ним еще больший бас — диакон П. Наконец, "сам" наш протодиакон К. Это — неподражаемый тип: огромные глаза с густыми насупленными над ними бровями, кудрявая шапка рыжеватых волос на голове; короткая раздвоенная борода, широченный нос; перекошенные налево уста под небольшими усами... Но голос, голос!.. Потрясающий! Это какая-то мощь Ильи Муромца, Микулы Селяниновича. И вот он вошел в алтарь (еще пока с заплетенною косичкою волос); приложился к престолу и нижайшей, грохочущей октавой заговаривает с ранее его прибывшими товарищами... А я очарованно наслаждаюсь его рокотанием сзади храма...

Любил я это великолепие. А какие у него были выступления, повороты тела, голос! Громоподобный.

Вот уже ждут и архиерея. В монастыре зазвонили: выехал... Духовенство вышло из алтаря, стало рядами, а в середине и позади эти самые протодиакон, диакона, иподиакона... С кадилами... Погромыхивают спокойно ими. И иногда, не оборачиваясь, перешептываются о чем-то, улыбнувшись незаметно. А впереди их три "исполатчика" — семинаристы. Но я больше любил исполатчиков из мальчиков архиерейского хора. Ну что это были за ангельские голоса! Кажется, не ел бы и не спал, только слушал их. Особенно помню одного дисканта, и по фамилии-то — Архангельский... Ну, что за голос... И мне казался он и по душе-то чистым ангелочком... Ах, какие голоса!

Неужели и сейчас еще есть эта роскошь в России?! Хоть бы посмотреть...

Приехал архиерей. Все затихло. Потом полилась волной Божественная служба.

Проповеди архиерейские, однако, никогда не производили на меня впечатления. Не знаю, почему. Сухо было как-то, безжизненно. И только уже после, студентом, я иногда надрывался от слез, слушая проповеди знаменитого оратора Антония [11], тогда уже арх. Волынского...

Большое значение имеет обряд. В нем сокрыта великая сила духа и действия... И недаром униаты, сохранившие веками православный обряд, легко возвращаются в родную Церковь; а лишившиеся его (поляки, словаки, хорваты, а отчасти и окатоличенные униаты) пребывают в католичестве.

...Вот, пожалуй, и все мои детские и отроческие впечатления. Включаю я сюда не только детство, но и всю семинарию, до 22 лет: в сущности, духовно я продолжал быть отроком. Скажу: слава Богу! И казалось, что будто все было довольно благополучно и устойчиво... Но почему же потом скоро стало все рушиться? А в 1917—18 г. обвалилось на Русь и безбожие... Откуда оно? Вопрос большой... Кратко сказать можно так: видимость была более блестящая, чем внутренняя сила. Быт, обряд, традиции — хранились; а силы веры, горения, огня благодатного уже было мало... Я уже говорил несколько раз, что не видел горения в своих учителях, никто нас не зажигал даже на то и не заговаривал с нами о внутренней жизни... Катились по инерции. Духовная жизнь падала, замирала: одной внешностью не поддержать ее... А тут шла и подпольная работа среди учащихся... Попадались уже и нигилисты среди нас — хотя и очень редко. А еще важнее: кругом семинарии уже зажигались иные костры; дым от них залетал и к нам, но не сильно все же [12]...

Но — повторю — силы духа уже было мало. Очень многие семинаристы уходили по светским путям, пастырское служение не влекло их уже: значит, остывать стали и эти, мощные прежде, классы духовенства...

Приходила "религиозная осень", скажу так... А когда ударили морозы, то спали и последние листочки. Но совсем ли?! Не верю этому. Дай, Боже, восстать нам...

1. Библейская книга Псалтирь, включающая 150 псалмов, для употребления ее при богослужении разделена на 20 отделений, называемых кафизмами. На воскресной утрене, входящей в состав всенощного бдения, читаются вторая и третья кафизмы. В состав второй кафизмы входит 13-й псалом, начинающийся словами: "Сказал безумец в сердце своем: "Несть Бога..." (Пс. 13, ст. 1) – Сост. ^

2. Речь идет о книге русского публициста, социолога и естествоиспытателя Н. Я. Данилевского "Дарвинизм. Критическое исследование Н. Я. Данилевского" (Т. 1—2. СПб., 1885—1889) – Сост. ^

3. Казанский монастырь в Тамбове, основанный в 1667 году, с 1761 года существовал как архиерейский дом — резиденция архиерея – Сост. ^

4. О священнике о. Василии Светлове владыка Вениамин рассказывает подробно в книге "Божьи люди", упоминает его и в других своих произведениях – Сост. ^

5. Святитель Феофан, Затворник Вышенский (+1894) — в миру Георгий Говоров — выпускник Киевской Духовной Академии, был в Святой земле, на Афоне, в Константинополе. В 1859 году хиротонисан во епископа Тамбовского и Шацкого, с 1863 по 1866 год занимал Владимирскую кафедру. В 1867 году удалился на покой и жил в затворе в Вышенской пустыни, проводя время в молитве и составлении Трудов религиозно-нравственного содержания. Основные труды его: "Письма о христианской жизни", "Толкование апостольских посланий", "Начертание христианского вероучения". Св. Феофан Затворник причислен к лику святых Русской Православной Церкви на Поместном Соборе 1988 года. Обитель, где подвизался святитель Феофан, именовалась официально Успенской Вышенской пустынью и находилась в Шацком уезде Тамбовской губернии. То, что митрополит Вениамин именует ее Казанской, объясняется, вероятно, тем, что в обители существовал Казанский собор, в котором находилась чудотворная Казанская Вышенская икона Божией Матери, давшая, по-видимому, второе название монастырю – Сост. ^

6. Александр, епископ Тамбовский и Шацкий, в миру Александр Васильевич Богданов (1830—1898), занимал Тамбовскую кафедру с 1892 по 1898 год – Сост. ^

7. Димитрий, архиепископ Херсонский и Одесский, в миру Михаил Георгиевич Ковальницкий (1839—1913), в 1902—1903 гг. в сане епископа проходил свое служение на Тамбовской кафедре – Сост. ^

8. День святых равноапостольных Кирилла и Мефодия по новому стилю отмечается 24 мая. – Сост. ^

9. Иподиаконы — младшие клирики, церковнослужители, прислуживающие архиерею во время богослужения – Сост. ^

10. Вот загремели позвонки серебряные... — серебряные позвонки на облачении архиерея призваны напоминать ему о необходимости постоянного проповедования Слова Божия своей пастве – Сост. ^

11. Митрополит Антоний, в миру Алексей Павлович Храповицкий (1863—1936), — выдающийся иерарх Русской Церкви рубежа столетий, яркий проповедник. Владыка Антоний (сначала в сане епископа, а затем — архиепископа) управлял Волынской епархией с 1902 года и почти до начала мировой войны. На поместном соборе 1917—1918 гг. был одним из кандидатов на патриарший престол, во время гражданской войны участвовал в Белом движении. С 1920 года — беженец. Один из главных инициаторов так называемою "карловацкого раскола" – Сост. ^

12. Впрочем, при мне уже было 2 бунта в семинарии, но они не имели решительно никакого отношения к вере; однако показали душевное разложение - Авт. ^




Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 22 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

Часть I. Детская вера | Глава 1 | Глава 2 | Глава 6 | Глава 7 | Глава 8 | Глава 9 | Часть II. Разумная вера | Умобоязнь | Процесс преодоления наваждения |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.011 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав