Читайте также:
|
Теперь нам остается устранить самое главное и наиболее серьезное возражение против веры со стороны ума: защитники и поклонники последнего утверждают, будто все и всякое знание приобретается умом, тогда как вера — сердцем. А так как сердце уже заранее осуждено, как "темное" и "неразумное", ум же считается светлым и авторитетным, то отсюда делалось заключение в пользу знания против веры. И это предубеждение стоит твердо до наших дней, как нечто бесспорное. И даже в православном Катехизисе нашем говорится, что знание есть дело преимущественно ума, хотя влияет и на сердце; а вера есть плод сердца, хотя влияет и на знания.
Я позволяю себе не соглашаться ни с тем, ни с другим. Мои наблюдения, а отчасти и философия XVIII и ХIХ века, привели меня к иным выводам, не унижающим ни пути веры, ни знания, а объединяющим их обоих в общем методе познания вещей. Здесь мне придется коснуться выяснения способа познания предметов веры и знания, что относится к специальной науке философской: гносеологии (науке о знании). Об этом я очень кратко сказал раньше, а теперь остановлюсь подробнее.
Насколько я понимаю, доселе по этому вопросу существовало два главных течения. Одно — противоположение веры и знания, как различных путей познания, при этом верующие мыслители устанавливали свое право веры на специальный путь (сердцем, опытом), параллельный уму, как пути знания, а неверующие отрицали всякое достоинство и ценность за этим религиозным способом познания, признавая лишь одно рациональное знание.
Другое течение и среди богословия требовало подчинения веры знанию, требуя все доказать и объяснить. И этот способ ввели в религиозные науки, как мы уже неоднократно говорили, считая в лучшем случае ум слугою веры, "философию служанкой богословия", как выражались схоластики богословы.
Всматриваясь внимательнее в оба эти течения, я в том и другом вижу часть правды, но еще больше замечаю все тот же неизжитый испуг перед умом, знаниями, наукой и проч. Бесспорно, что и ум может послужить вере. Все предыдущие наши рассуждения доказывают это. Но вопрос – в объеме и способностях или границах, какие доступны уму в деле веры. Я с решительностью утверждаю, что ум совершенно и нисколько не может понять или объяснить предметы веры по их природе или по существу. Вера – сверхрассудочна целиком. Ум же может лишь делать подготовительную работу к вере или после нее устанавливать логические выводы. Поэтому не только госпожей над верою, но даже и служанкой ей, ее догматам, ум быть не может. И если схоластическое богословие, используя его, думало, что и в самом деле предметы веры от этого стали понятными, то тут происходила огромная ошибка с самообманом: истины веры и после этого (и слава Богу!) оставались и остаются все равно непостижимыми естественному уму. Ни Бог, ни Троичность, ни Дух Святой, ни благодать Таинств, ни воплощение, ни воскресение Христово, ни загробная жизнь, ни небожители, ни рай, ни ад, ничто другое в вере -–ни в какой степени не подлежит ведению ума. В акафисте Божией Матери сказаны, между прочим, глубокие слова о Ней: "Ты – Свет (Христа) неизреченно родившая, а еже како (а как?), ни единаго же (никого) не научившая". Почему? Потому, что и для Нее Самой это было фактом истины – но превышающим даже ее познание, или ум. "Вся паче смысла", - поет Церковь о Богородичне. И это есть основа учения Церкви о предметах веры: "все выше смысла", разумения. Схоластическое же богословие еще боялось (и доселе, увы, боится) ума и потому притянуло его насильно к несвойственной ему роли: помогать вере, а правильнее бы сказать, защищать, по мнению схоластов, такую "слабосильную" и "беззащитную" младшую сестру свою – веру! Но от этой услуги получился великий ущерб: защитник (ум) почел себя господином над своей "сестрой" – верой. А так как он по-настоящему защитить ее не мог и не может, а только делал фальшивые попытки к этому, то умные противники веры скоро увидели несостоятельность доводов незаконного адвоката – ума и стали разоблачать его неосновательные, преувеличенные выводы. Известно, например, что Кант показал логическую несостоятельность так называемых "доказательств бытия Божия". А ведь нас в семинариях и после учили им, как непреложным и неотразимым истинам.
Подобным образом я рассуждаю и о другом течении: о противоположности знания и веры. Здесь – больше правды. Эти мыслители видели несостоятельность ума в деле веры, точнее – в объяснении им догматов ее; потому и отвели его в сторону, защищая право веры на свои особые пути познания. И наш Катехизис в этом случае более прав, чем схоластика. Однако и тут проглядывает боязнь ума: ему отводится свое почтенное, особе место, не похожее на путь веры; а вера намеренно отгораживается от этого опасного соседа специальным забором – (теорией) параллелизма путей: ты-де к нам не вмешивайся, а мы – о преимуществах наших, а станем уважать друг друга, и тогда все будет благополучно между нами. Свобода веры при свободе знания.
Наши пути – разны!
По-видимому, это представляется правильным по существу и практические выгодным для веры.
Но не таков наш ум, чтобы легко смиряться и сдавать свои позиции! Тем более, что вековые привычки к господству над всем познаваемым материалом слишком убедили его в своей мнимой силе. И потому неверующие "умники" никак не соглашались с таким ограничением и разделением сфер ума и веры, а по-прежнему требовали подчинения ее уму. В противоположном же случае – основание к чему давали сами защитники параллелизма, признававшие неподсудность веры уму – вся религиозная область объявлялась ничтожной, недействительной. А параллельная богословская наука обзывалась "темной мистикой", "средневековьем", даже "мракобесием". Умные же нигилисты воображали себя победителями.
На самом же деле они не имеют решительно никакого преимущества над верой – в путях познания; и наоборот – вере решительно нечего смущаться перед знанием и боязнью отгораживаться от него теорией параллелизма. Дело в том, что, по моему суждению, пути так называемого знания и пути веры совершенно одинаковы по способу знания: они – тождественны. Лишь предметы познания и органы его – различны. Это вот и нужно мне показать сейчас – тем же самым умом нашим. Если мне удастся показать истинность этого третьего течения – гносеологического тождества путей веры и знания, тогда уму уже совсем не придется возноситься над верою, а ей унижаться и отгораживаться от ума.
Что такое "знание" вообще? Обычно думают, что под этим словом разумеется лишь умственный багаж, на самом деле – не так. Под знанием вообще нужно разуметь всякого рода познания, каких бы вопросов они ни касались и какими бы путями ни приобретались. Красота мира и человека приобретается не умом, а непосредственным восприятием ее, – есть наше "знание" о ней. Запахи, вкусы и прочие познания, приобретаемые органами чувств, – тоже знание. И предметы веры, принимаемые нами, увеличивают объем наших знаний, познаний, истин. С этой стороны, так сказать, со стороны содержания, материала, вошедших в нашу душу, в наш опыт, вера есть знание. И совершенно напрасно рационалисты считают знанием только рассудочно доказанные положения.
Но мы сейчас говорим о всяких знаниях с точки зрения именно гносеологической: способа приобретения их. Вот тут прежние рационалисты и гордились над верою: они-де все понимают и принимают умом, а вера — неразумна. Такое мнение об уме ложно.
Я утверждаю, что большая и основная часть наших познаний приобретается не путем ума, а чрез непосредственное восприятие. Теперь есть целая философская школа реал-интуитивизма (Лосский, Франк), но, не вдаваясь в сложные рассуждения ее, подойдем к вопросу проще, анализируя наш собственный опыт, на коем стоят, в конце концов, и самые сложные философские системы.
Огромнейшее количество наших познаний об окружающем нас мире человечество получало и получает непосредственно, помимо ума: пространство, время, свет, цвета, вкусы, звуки, твердость, тяжесть и проч. и проч. — все это дано нам ничуть не рассудочным путем, а через соответствующие органы чувств. И если бы мы не имели какого-нибудь органа, или он был бы испорчен, или сами лично не получили бы восприятия предмета, то мы не могли бы иметь никакого познания о нем, хотя бы тот существовал несомненно. Возьмем пример, всем известный с детства. Слепому рассказывают о белом цвете, а он спрашивает, что это такое. Говорят: как снег. Значит, он — холодный? — и проч. И сколько ни объясняли слепому о цветах, он со всем своим умом ничего так и не мог "понять", потому что сам не видел, сам непосредственно не воспринял цвета за отсутствием органа зрения.
А у некоторых органы испорчены — и тогда никакой ум не может помочь. В физиологии известен недостаток зрения под именем "дальтонизма". Эти люди не видят каких-нибудь отдельных цветов. Я лично знал одного фельдшера, который не различал зеленого цвета: он ему казался серым, как и каменная мостовая. И ничто не могло помочь ему.
Или я имею и отличное зрение, или вкус, но пока еще не воспринял им чего-нибудь. Ум не поможет тут нисколько. Например, если я не вкушал меду, то совершенно нельзя объяснить мне этот вкус никакими словами и понятиями.
Так же точно нельзя объяснить никому ни запаха цветов, ни звуков певчих птиц, ничего иного, чего не воспринимали мы сами лично. А что восприняли или чему поверили от опыта других — то является материалом в нашей душе, над которым потом уже оперирует ум: сопоставляет, сравнивает, делает выводы, предположения и проч.
И с этой стороны ум уже является не источником знания, а утилизатором его. Его задача, так сказать, больше формальная, служебная. Это — машина, которая перерабатывает готовый уже материал, полученный нами совсем другими путями, непосредственно. Такова скромная роль ума. Он и в этом естественном мире не дает нам "знаний", а лишь комбинирует их и делает выводы, иногда гениальные...
Знания же приобретаются опытом или интуицией, или непосредственным восприятием.
Теперь всмотримся немного подробнее в процесс этого источника знания — опыта. Что он такое? Что это за "непосредственное" восприятие?
Возьмем опять простой пример. Я "вижу" зеленый цвет дерева. Что это означает? Я имею орган зрения, или восприятия, — око. Око — открыто, т. е. готово к восприятию. В него попадает зеленый цвет от предмета (дерева, краски) — не самый предмет, а его свойство, действующее на воспринимающий орган; поэтому можно сказать, что предмет познается через непосредственное действие свое на воспринимателя. Или еще иначе выражусь: предмет открывает себя через действие совне. Не покажись, не откройся дерево на поле нашего органа восприятия, то, сколько бы мы ни смотрели, ничего не увидели бы, ибо ничто не действовало (бы) на нас.
Итак, сущность познания есть непосредственное действие на нас бытия, или самооткровение, откровение, открытие, показание, обнаружение, явление его нам. Мне наиболее подходящим для целей моих рассуждений представляется термин откровение, его я и буду употреблять дальше.
Что же важнее из этих двух сторон познания: действие откровения предмета или восприятие этого действия нашими органами? Конечно, важны они обе; без одной из них не будет познания. Но сравнительно важнее — откровение объекта, а не восприятие субъектом. Воспринимающий является больше пассивной стороной, а активной, действующей является предмет, открывающийся нам. Поэтому можно сказать, что познание есть не столько интуиция или непосредственное восприятие, сколько самооткровение бытия, вызывающее в нас ответное ощущение, или восприятие.
Таков общий закон познания естественного мира: непосредственное откровение.
Следовательно, и в познании мира действует совсем не наш ум, а действует сам мир, и притом — помимо ума — непосредственно на органы восприятия.
И значит, уму совсем не приходится величаться: он уступает даже перед естественными "чувствами" в деле познания мира; еще более отходит на задний план перед самим бытием, которое само открывает себя, а не по исканию ума. Не будь предмета, не было бы и познания его. Сколько ни напрягай око зрения, но если звездочка не "откроется" ему, не воздействует своим светом на него, все равно ничего око не увидит.
Можно еще иначе сказать: познание есть опыт, т. е. опять-таки — не рациональное, умственное представление, а непосредственное ощущение бытия. И собственно только такое, т. е. "внутреннее", нутровое, восприятие и есть настоящее познание или понятие. Люди очень часто под "понятием" разумеют умовой процесс; но это не есть настоящее подлинное понятие, — это есть лишь мысль, память, представление, суждение о понятии, но не самое понятие. Понятие — дело внутреннее, опытное. Это показывает даже самое слово "понятие". Что такое "понять"? Понять — "поять" (буква "н" вставлена для благозвучия) значит — "ять", "взять", "по-н-имать", схватить, "воспри-н-ять", "принять" в себя то есть. Совершенно очевидно, что этим именем обозначается внутренний процесс приобретения, получения чего-то: предмет дает сам себя нашему восприятию. Я вкусил меда: он дал себя мне, и я чувством своим "при-н-ял" его, и тогда только — "понял".
Ум неспособен делать это, потому он сам по себе в сущности ничего и не "понимает" по-настоящему. Роль его совсем не первичная, не основная. И потому совершенно напрасно умники так ценят его: это — огромная переоценка, ложная и зловредная!
Таковы мои суждения о познании вообще в этом мире: познание есть непосредственное откровение бытия нашим органом восприятия. Кратко: путь познания — откровение.
И я не одинок в таком выводе. Иностранные философы в своих сочинениях говорят об "инстинкте" вопреки предшествующему рационалистическому философствованию. Я считаю более авторитетным и достоверным свидетелем такого направления в философии нашего русского ученого, философа Николая Онуфриевича Лосского. (Из него) я и приведу соответствующие выдержки, чтобы мои суждения не показались кому-либо любительским, поверхностным дилетантством. В своей книге "Обоснование интуитивизма" (1 — 372 с.) он пишет так о познании: Субъективный идеализм.
"Люди, задумывающиеся над вопросами теории знания, нередко склонны утверждать в наше время, что непосредственный опыт складывается только из личных индивидуальных состояний познающего субъекта" (курсив везде автора). Но философ Лосский не согласен с этим: нам душно в узкой сфере "я"; мы хотим выйти в безбрежное море действительности, как она существует независимо от свойств нашего "я" (с. 3).
"Для всякого, кто уверен в том, что знание проникает в сущность вещей, возникает мучительный вопрос: почему же философия в своем многовековом развитии не только не доказала этого, но даже, наоборот, широко развила в нас склонность к субъективному идеализму" (с. 4), т. е. что познаваемый нами мир есть только мир наших представлений.
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 29 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |