Читайте также:
|
В эпоху позднего феодализма юристы считали, что для наличия состава правонарушения (преступления) необходимы три элемента:
1) субъект правонарушения, то есть лицо, его совершившее;
2) объект правонарушения, то есть то, на что посягает нарушитель;
3) преступное действие, которое понимается со стороны внешней и вну-тренней, что в настоящее время определяется как объективная и субъективная сторона правонарушения.
Указанные структурные единицы состава правонарушения претерпевали метаморфозу в зависимости от общественно-экономического и политического развития феодального государства и от основных направлений классовой бо-рьбы1. Изменялось представление о субъекте правонарушений, т.е. лице, кото-рое признается ответственным за совершенное противоправное деяние.
По обычному праву Руси субъектом правонарушения мог быть только че-ловек. Согласно Русской Правде субъектами преступления могли быть феодалы, городские люди и крестьяне.
В современной теории права вменяемость предполагает, что субъект пресс-тупления понимает суть происходящего, адекватно отражает окружающую Дей-ствительность, делает правильные выводы и сообразно своему пониманию строит собственное поведение, оно предполагает способность лица осознавать фактические обстоятельства собственного поведения, общественную опасность своих действий и руководить ими2.
Уголовное право Древней Руси не знает понятия вменяемости, дееспособ-ности, так как основной правовой источник эпохи средневековья – Русская Правда не упоминает предоставленных понятий в своем тексте, а также не упо-минает такие правовые явления как невменяемость, и факты, исключающие вменяемость. В Русской Правде, и в Судебниках XV-XVI вв., и в Соборном Уло-жении 1649 года отсутствуют статьи относительно того, каким образом и в кА-кой мере наказываются старики и дети, как возмещался причиненный их Дей-ствиями вред. Вследствие чего можно предположить, что правонарушения не инкриминировались малолетним, страдающим олигофренией, сумасшедшим.
Условиями, освобождающими от наказания, были тяжелая болезнь, доводя-щая до умоисступления и беспамятства, одряхление, глухонемота и т.д. Уго-ловные дела, обладающие такими специфическими фактами, были в юрисдик-ции церковного суда. Основываясь на церковных канонах: «все люди с психиче-скими отклонениями считались церковными людьми, суд над которыми переда-вался церкви по всем преступлениям»1. В Кормчих книгах, которые в значите-льной части своих установлений были инкорпорированы в древнерусское пра-во, встречаются нормы, касающиеся возраста, с которого наступает ответствен-ность (например, ответственность за убийство - только с 7 лет), особого психо-эмоционального состояния, в котором совершается преступное деяние и т.п.
В Древнерусском обычном праве субъекты права не были равны перед за-коном, как в современной России. Сила уголовной ответственности была в об-ратно-пропорциональной зависимости от социальной дифференциации и при-надлежности к биологическому полу. Явными примерами могут послужить сле-дующие факты2: По обычному праву Руси женщина была овеяна сакральным налетом старины (богиня Рада – символ жизни и плодородия, земли), что подкреплялось в более позднее время распространявшимся вместе с христиан-ством культом Богоматери.
Почти до XIV века держалась на Руси традиция давать некоторым детям не «отчества», а «матерства» (Андрей Настасьич, Васильке Маринич), потому что родство по матери считалось в средневековом государстве не менее почетным, чем родство по отцу1. Некоторые составы преступных деяний в древнерусском праве были связаны только с субъектами женского пола. Например, Устав князя Владимира Святославича рассматривает среди дел, подлежащих церковному суду, ситуацию, когда «девка детя повьржеть»2. Речь здесь идет об оставлении родившегося ребенка либо об избавлении от плода. Пространная редакция Устава князя Ярослава в отличие от Устава князя Владимира Святославича со-держит определение наказания за убийство нежеланного ребенка (ст. 6). В ста-тье, видимо, определяются наиболее распространенные способы убийства, ко-торые дают видимость случайной смерти: «или в свиньи ввержеть, или уто-пить»3. Наказание после обличения, то есть доказательства вины преступницы, представляет собой заключение в «церковный дом».
Закон Градского предоставляет мужу право убить «прелюбодея» в двух случаях: либо, застигнув его на месте преступления, либо получив показания трех заслуживающих доверия свидетелей, могущие являться доказательством супружеской измены4. Если в первом случае оправданием убийства является не только нарушенное право супруга, но и особое психоэмоциональное состояние оскорбленного мужа, то во втором случае состояние аффекта никак не может быть связано с фактом убийства.
Точно так же соглашение Смоленска с Ригой и Готским берегом XIII века (ст. 22) допускало убийство прелюбодея на месте преступления: «Оже имуть Русина вольного у волное жены в Ризе или на Гътьском березе, оже убьють, и тът убит..,», а в «Книгах законных» устанавливалось право мужа убить прелюбодея, застигнутого на месте преступления: «...волен есть муж своими руками таковаго убить, никаковая беды сего деля бояся». Во всех рас-смотренных случаях явно подразумевается особое психоэмоциональное состо-яние лица, совершившего убийство.
Средневековая Русь, как и многие государства описываемой эпохи, была социально раздроблена на классы, где каждый слой общества пользовался оп-ределенными только ему правами. Естественно данный факт коснулся и уголов-ного права. Итак, от принадлежности виновного к тому или иному классу оп-ределяло меру уголовной ответственности. Наиболее четко картину отношения уголовного права к субъекту преступления обрисовала Русская Правда.
Исследуя различные правовые материалы, трудно не согласится с трудом А. Н. Федоровой, в котором наиболее подробно рассмотрен вопрос субъекта правонарушения через призму классового государства. В литературе о раннефе-одальных общественных отношениях понимание категории «холоп», «челядь» не вызывало существенных расхождений. Признано, что и челядь, и холопы - это рабы. Среди различных научных направлений и школ на протяжении почти двух столетий единодушие ученых по этому вопросу является достаточно ред-ким фактом в оценке исторического явления1.
Однако отличительной чертой древнерусского холопства было не само пра-вовое положение данной социальной группы, а его практическое использова-ние. Холопство на Руси было преимущественно патриархальным и использова-лось не столько в процессе производства, сколько в быту. Потом, со временем, разовьется процесс привлечения холопов к крестьянскому труду, перевод их на землю2. На основании статьи 17 Краткой Правды («или холоп ударить свободна мужа, а бежить в хором, а господин начнеть не дати его, то холопа пояти, да платить господин за нь 12 гривне; а за тым, где его налезуть ударенный той мужь, да бьють его»)3 можно судить о холопстве как о сложившемся институте, утверждавшем право владельца на защиту зависимых от него холопов4.
Ранним памятникам X века (договорам с греками) термин «холоп» еще неизвестен, он впервые появляется в статье 17 Краткой Правды. Источники XII века и, прежде всего, Пространная Правда в полной мере раскрывают поло-жение холопов в древнерусском обществе
Изменения в фактическом и юридическом положении холопов отразились в Русской Правде: если бы холоп ударил свободного человека, то ранее, при князе Ярославе, его можно было убить, о чем говорит ст. 17 Краткой редакции: «...а за тым, где его налезуть удареныи той мужь, да бьють его»1; позже ст. 2 Про-странной Правды убийство было заменено денежным выкупом: «...и отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати»2, а ст. 65 Пространной Правды конк-ретизирует, что разрешено связать и бить холопа или взять выкуп за оскор-бление «...то Ярослав был уставил убити и, но сынове его по отци уставивша на куны, любо бите розвязавше, любо ли взяти гривна кун за сором»3.
Холопы не обладали уголовной правосубъектностью. Они подлежали иной ответственности за совершенные правонарушения, нежели другие члены феода-льного общества. В приведенном постановлении холоп подвергался мести - его сначала убивали, затем били; это остаток старины. Но если ему и мстили, то имущественному наказанию не подвергали: платилось вознаграждение постра-давшему «за соромъ», а не продажа князю; это новшество, характерное для Русской Правды. Оно очень ясно показано в постановлениях о краже. Холоп, совершивший преступление, мог быть выдан пострадавшему. Это тоже остаток старины. Но холоп не подвергается наказанию, не платит продажи, потому что он не свободен и, значит, не ответствен за свои действия.
Р.Л. Хачатуров находит некоторые элементы правоспособности и дееспо-собности холопов в различных статьях Русской Правды. При этом акцент дела-ется на том, что, определяя правосубъектность холопов, законодатель преследо-вал интересы владельцев холопов. Так, об ограниченной правоспособности холопов говорит ст. 117 Русской Правды, где холоп участвует в различных сде-лках по поручению своего господина: «Аже пустить холопа в торг, а одолжает, то выкупати его господину и не лишитися его»1. В целом можно сделать вывод, что холопы имели ограниченную гражданскую правоспособность и дееспо-собность, однако были лишены уголовной правосубъектности2.
По мнению В.И. Сергеевича, все население Древней Руси представляло со-бой такое общество, в котором социальные группы различались достоинством. Впоследствии выделяются люди, поступавшие на службу к князю, и происходит резкое разграничение лиц, которые служат и которые - нет. Низшие социальные группы назывались людинами3. Они, в свою очередь, делились на людей сво-бо-дных и несвободных. К первым из них относились смерды, ко вторым – холо-пы.
Существует вопрос о правовом положении смердов, были ли они субъекта-ми правонарушения. Мнения ученых по вопросу правового положения смердов не совпадают. Тем не менее, ни одного подтверждения в памятниках Х-ХП вв. включения смердов в состав челяди не существует4. Слово «смерд» употре-блялось в нескольких значениях: в более широком смысле как вообще сво-бодный человек, как подданный кого-то из князей и в узком смысле как про-столюдин, занимающийся обработкой земли, имеющейся у него в собствен-ности или взятой в аренду. Смерды платили дань князю, входили в состав его войска, носили оружие.
Смерды находились под юрисдикцией князя и под его защитой. Так, статья 33 Краткой Правды запрещает «смерд умучать, а без княжа слова». Несмотря на все это, смерды были неполноправным населением - за их самовольное нака-зание взыскивалось 3 гривны, а за представителя высших классов от 12 гривен (то есть в четыре раза больше, чем «за обиду» огнищанина, тиуна или мечника). Данная статья в модифицированном виде перешла в Пространную Правду, в статье 78 которой говорится: «Аще смерд мучить смерда без княжа слова, то 3 гривны продажи, а за муку гривна кун». Смерды были свободными людьми, так как они платили вместе с остальным свободным населением «продажу»" и без соответствующего властного приказа не могли быть наказаны1.
Отдельную тему исследования представляет вопрос о правовом положении закупов. В литературе их часто именуют как свободные-зависимые. Существует точка зрения на закупов как на «типичного феодально-зависимого крестьяни-на»2. В литературе выделяются два основных вида закупов: «релейные закупы», занимавшиеся земледелием и получавшие от хозяина орудия и плату за работу, и «дворовые закупы», жившие, по всей вероятности, во дворе хозяина для нужд домашнего хозяйства3. С.А. Покровский говорит о закупе как о «подлинно зависимом смерде»4. Закуп - полусвободный человек. Утратив положение сво-бодного общинника, связанный долговыми обязательствами, он находится на частновладельческой земле. Фактически зависимое положение закупа привело к ограничениям его правоспособности5.
Для наступления уголовной ответственности за совершенное преступление лицо по общему правилу должно достичь определенного возраста. Нынешнее уголовное право признает субъектами преступления любых лиц, достигших шестнадцатилетнего возраста, а в отдельных случаях и четырнадцатилетнего возраста. Современная теория права подтверждает тот факт, что возраст играл большую роль в определении правоспособности и дееспособности лиц. Однако, ни одно положение Русской Правды не говорит о достижении лицом определен-ного возраста, нет также указания на то, с какого возраста люди привлекались к ответственности за совершенные ими противоправные деяния. Отсутствие дан-ных о возрасте с которого наступает уголовная ответственность, наводит на мысль, что в уголовном праве вообще отсутствовал возрастной ценз.
На сегодняшний день уголовное право признает ответственным за престу-пление физическое лицо, которое единолично должно отвечать за свое преступ-ление. Исследуя же правовые обычаи Древней Руси эпохи средневековья, исхо-дя из научной литературы, заслуживающей внимания, является точка зрения, предполагающая, что коллективным субъектом права могла признаваться вервь1 (ст.ст. 7 и 121 Пространной Правды). Действительно, вервь была обязана выдать преступника или платить дикую виру, в результате можно предположить вывод о том, что вервь следует признать коллективным субъектом юридической ответственности.
Таким образом, по Русской Правде субъектом правонарушения, в том числе преступления, является любое свободное физическое лицо, независимо от принадлежности его к определенному свободному классу или полу. Но в зави-симости от определенного социального статуса определялась мера уголовной ответственности. Говоря о «холопах» (рабах), можно отметить что они, явля-лись не более чем имуществом своего господина, и не могли быть субъектами преступления, так как не обладали уголовной правосубъектностью, хотя эле-менты их гражданской дееспособности и правоспособности имеются в Русской Правде.
Русская Правда не выделяла специфические условия в своих статьях для соотнесения определенного лица с субъектом уголовного права: ни возраст, с которого лицо подлежало ответственности, ни признаки, исключающие вменяя-емость. Однако рассматриваемый правовой источник говорит о наличии соучас-тников деяния и назначает им наказание (в отличие от современного уголовного права оно является равным для всех), в то же время существует принцип индии-видуализации наказания, когда лицо, не участвующее в совершении преступ-ления и не знавшее о нем, не подлежит ответственности.
Уголовное право Средневековой России претерпевало изменения в плане подведения всех классов населения под букву закона. В Судебниках расширяет-ся круг субъектов преступления - холопы в отличие от их статуса в Древней Ру-си стали субъектами преступления и подвергались наказаниям, что было свя-зано с развитием феодализма и превращением холопов в крепостных людей. В Соборном Уложении 1649 года субъектами преступления признавали людей всех сословий, уголовная ответственность распространялась и на холопов. За непредставление холопов на суд их владелец карался отнятием поместья. Лица моложе семи лет и «бесные», то есть сумасшедшие, не привлекались к уго-ловной ответственности.
Соборное Уложение 1649 года различало подстрекателя, инициатора пре-ступления и исполнителя. В группе преступников Уложение 1649 года распоз-навало исполнителя преступления и его «товарищей»: при наезде «скопом и заговором» на чей-либо двор лицо, совершившее убийство, каралось смертной казнью, а соучастники приговаривались к наказанию кнутом и ссылке.
Субъективная сторона правонарушения является необходимым признаком любого общественно опасного деяния. Это психическая деятельность, которая сопровождает совершение преступления и тесно связана с личностью винов-ного. Признаки, характеризующие субъективную сторону правонарушения, раз-нообразны, важнейшим из них является вина, то есть психическое отношение лица к содеянному. Кроме того, существуют факультативные признаки - мотив, цель правонарушения, эмоциональное состояние лица в момент совершения правонарушения. По мнению В.И. Сергеевича, лицо будет являться виновным, когда в нем «проявилась злая воля человека, направленная к достижению пре-ступной цели». Для признания вины необходимо элемента:
1) способность человека понимать совершаемое им действие
2) его способность к произвольным действиям1.
Русская Правда различает деяния по форме вины: умышленные, совершен-ные преднамеренно, с определенной целью и неосторожные, в частности убий-ства, в разбое - умышленное, на пиру - неосторожное. Большинство дореволю-ционных ученых, ученых советского и новейшего времени считают, что убий-ство в разбое предполагает умысел на совершение правонарушения, поскольку в разбое человек убивает, грабит, и предусматривало более строгую меру юри-дической ответственности. Убийство на пиру рассматривается как правонару-шение, совершаемое по неосторожности, поскольку оно совершалось под вли-янием алкоголя и заранее человек не имел своей целью лишение жизни другого лица. Состояние опьянения или раздражения смягчало меру наказания. Таким образом, преступления, совершенные в состоянии алкогольного опьянения, относятся к неумышленным (по неосторожности).
Интересным фактом является то, что исследователи относят к обстоятель-ствам, смягчающим наказание, состояние опьянения, различая состояние пол-ного и неполного опьянения. В данный перечень смягчающих обстоятельств можно отнести причины, по которым человек употреблял спиртные напитки: если по незнанию свойств алкоголя он достиг состояния полного опьянения, то преступление не должно влечь за собой наказания, если же он пил для «бодрости», сознавая, что без этого не может совершить преступление, то здесь ученые расходятся во мнении - одни считают, что имеется причинная связь между состоянием опьянения и его преступным действием, соответственно, человек подлежит наказанию; другие считают, что преступление совершено по причине бессознательного состояния, в которое человек пришел из-за опьянения, и с этой точки зрения это является обстоятельством, смягчающим наказание, так как в трезвом виде человек не совершил бы преступление1.
Интересно в данном контексте исследование А.Н. Федоровой, которое посвящено трактованию уголовного права по Русской Правде. «Так в тексте Русской Правды не существует никаких указаний на различие полного и непо-лного опьянения, причин опьянения. Таким образом, есть полное основание предполагать, что такого различия и не было. В памятнике говорится об опьянении, которое не освобождает от вменения, но ведет только к смягчению наказания. По Русской Правде убийство, совершенное «на пиру», рассматри-вается как менее опасное преступление по сравнению с убийством, совершен-ным «в разбое». При этом конечно, принималось во внимание, что убийство было совершено в состоянии опьянения.
Убийство в «сваде» наказывалось легче, чем убийство, совершенное в раз-бое: «Будеть ли стал на разбои без всякоя свады, то за разбойника люди не платять, но выдадять и всего с женою и с детьми на поток и на разграбление». Под убийством в разбое понималось, как правило, такое убийство, которое совершается тайно, без всякой предшествовавшей обиды или ссоры, могущей вызвать обиженного на честный бой, на месть за обиду, где преступник руко-водствуется какими-либо скрытыми, неблагородными, низкими целями, как, например, отнятие и присвоение чужой собственности. Убийство «на пиру» (в состоянии опьянения) приравнивалось к убийству в сваде и служило обсто-ятельством, смягчающим вину, т.е. наказание за него было менее строгим; убийство, вызванное нанесенным личным оскорблением, совершенно освобож-дало от наказания ввиду связанного с оскорблением сильного возбуждения.
Так же различие формы вины в преступлении мы можем видеть в статьях о краже домашних животных: кража из закрытого помещения наказывается стро-же, чем кража домашних животных «в поле», что рассматривается учеными как умысел и неосторожность. Однако, по нашему мнению, в данном случае нельзя говорить об умысле и неосторожности, поскольку неосторожность предпола-гает, что лицо не имело умысла на совершение какого-либо деяния, оно могло произойти в результате легкомыслия, небрежности. Так, кража из хлева, то есть из помещения, предполагает, что правонарушитель заранее решил совершить противоправное деяние, он готовился к его совершению. В данном случае имеет место разрыв во времени между совершенным действием и намерением его совершить. Соответственно, лицо более четко осознает общественную опас-ность действий, его последствия. Кража, совершаемая в поле, произойти по неосторожности не могла, нельзя неосторожно украсть, но мысль о совершении правонарушения могла прийти человеку внезапно.
В данном случае имеет место намерение совершить преступление, воз-никшее под влиянием сложившейся ситуации, которое немедленно приводится в исполнение. В данном случае мы имеем различие формы вины в зависимости от момента возникновения умысла - заранее или внезапно. И. Малиновский считал, что «в древности, когда господствовала месть, самозащита допускалась в широких размерах», то есть границы необходимой обороны были весьма широки и позволяли убить ночного вора».[15]
По мнению В.И. Сергеевича, в некоторых списках Русской Правды, где есть постановления о воре, обратившемся в бегство («оже убиен тать, а поды-мут ноги во двере, ино убить; оли подымут ноги за вороты, то ли платити в нем») и говорится о том, что его нельзя убивать, признаком бегства будет то, где оказались ноги убитого: «за воротами» или «во дворе». Это не месть, не убий-ство, а оборона. На наш взгляд, данная статья дозволяет преследовать и убить вора вне дома, на дороге, в поле, в лесу, если он будет противиться поимке и начнет сопротивляться.
В Судебниках стал полнее учитываться характер умысла. В них говорится о повторности татьбы, о «бесхитростных» деяниях, было установлено и широко применялось объективное вменение, когда человек наказывался без совершения конкретного преступления, без вины (если он признавался «ведомым лихим» человеком). Соборное Уложение 1649 года знало и состояние необходимой обороны, причем не ставило вопроса о соразмерности средств обороны с характером опасности. Так, считалось ненаказуемым убийство соперника в суде, если тот начнет драку, убийство вора при погоне за ним. Известно было также и состояние крайней необходимости: если кто-либо, защищая себя, убьет собаку, то «в вину ему того не ставити».
Таким образом, Русская Правда представляет собой первый в отечествен-ном законодательстве опыт разработки теоретических вопросов субъективной стороны преступления. При этом древнерусское право различает умышленное и неумышленное преступные деяния, выделяет смягчающие и отягчающие обсто-ятельства, вполне вероятно, знало ограничения вменяемости и минимальный возраст для уголовной ответственности. Следовательно, уже в Русской Правде виден относительно высокий уровень теоретического осмысления проблемы субъективной стороны преступления и его законодательной проработки.
«Трудовое начало» распространялось также на уголовно-правовые отно-шения: лес и продукты сельскохозяйственного производства; земля, продукты земли, воды и леса, к которым не был приложен труд человека, крестьянин считал принадлежащим богу и, следовательно, всем. По этой причине, лесные порубки, похищение лесных и полевых плодов, сена, фруктов в небольшом количестве, не считалось преступлением1.
Решения волостных судов и иных «инстанций», применявших обычное право, стереотипны: если указанные предметы похищались для личного употре-бления - виновный возвращал похищенное владельцу, а последний возмещал стоимость затраченного труда. Результатом подобного отношения стали массо-вые хищения леса, сельскохозяйственных продуктов и т.д. По подсчету Лесного департамента за 1894-1900гг. было похищено леса на 1848 рублей, что лишь в ничтожной степени отражало общий ущерб от покушений крестьян на чужую собственность.
В тоже время своеобразным было отношение крестьян к хищениям средств производства, составлявшим основу жизнедеятельности хозяйства (лошадь, предметы сельскохозяйственного производства и т.д.), в этих случаях виновного ожидала куда более суровая санкция (в том числе самосуд).
Под объективной стороной преступления понимают место, время, способ, обстановку, орудия и средства совершения преступления, характеризующие событие преступления.
Основной вопрос при рассмотрении проблемы определения объективной стороны преступления по Русской Правде встает в отношении разделения поку-шения на преступление и оконченного преступления. Достаточно вспомнить статью русско-византийского договора 911 года, где говорится о поимке вора на месте преступления: «Аще украдет Русин что любо у Хрестиана или паки Хрьстиян у русина, и ят будеть в том часе тать, егда татбу сътворить от погубившаго что любо, аще приготовиться тать(бу) творяи, и убъен будеть, да не взищеться смерть его ни от Хрестьан, ни от Руси, но паче убо да возметь свое, иже (будеть) погубил»1.
Статьи о покушении на кражу и об убийстве вора на месте преступления имеются и в Русской Правде. Ст. 21 говорит: «Аже убьют огнищанина у клети, или у коня, или у говяда, или у коровье татьбы, то убити в пса место; а то же покон и тивуницу»2. Данные статьи предполагают, что вора убивают во время кражи, то есть здесь мы отмечаем покушение на преступление, поскольку общественно опасные последствия могли наступить, если бы вор украл иму-щество, но в данном случае преступление не является оконченным, есть только попытка лишения собственности.
Также к покушению на преступление относят ст. 9 Краткой редакции: «Оже ли кто вынезь мечь, а не тнеть, то тъи гривну положить»3. Эта статья предусматривает наказание в случае, если меч будет вынут, но удара не будет, то есть это начатое действие, но не достигшее цели. Если же произошел удар ме-чом, то полагалось 3 гривны. То есть за преступление оконченное - удар мечом - наказание в три раза строже, чем за неоконченное действие. М.Ф. Владимир-ский-Буданов в данном случае различал покушение на преступление от оконченного преступления1.
Говоря об объективной стороне правонарушения, нельзя не упомянуть та-кой элемент, как время совершения правонарушения. В тексте Русской Правды прямо не говорится о времени совершения правонарушения, но содержание ст. 38 «аще ли до света держать, то вести его на княжь двор» подразумевает, что нарушитель был схвачен ночью, а значит, правонарушение было совершено ночью. Следовательно, Русская Правда знала временное различие в совершен-ных правонарушениях. Русская Правда не упоминает краж, совершенных пов-торно2.
Тем не менее М.Ф. Владимирский-Буданов предполагает, что высокая уго-ловная кара за конокрадство, когда виновный выдается на поток и разграбление, и есть рецидив, поскольку клетный тать платит только 3 гривны, а имущество, находящееся в клети, может намного превышать стоимость одной лошади3. Впе-рвые с повторным совершением краж можно встретиться в Двинской Уставной грамоте и Псковской Судной грамоте, где наказание за них, независимо от цены украденого, ведет к смертной казни.
Наконец, Русская Правда не предусматривает преступлений, совершаемых путем бездействия.
Итак, объективная сторона преступления была еще недостаточно выражена в нормативно-правовых документах, однако Русская Правда знала различие м-ежду покушением на преступление и оконченным преступлением, об этом вполне очевидно говорит ст. 9 Краткой редакции («оже ли кто вынезь мечь, а не тнеть, то тъи гривну положить»)4.
В настоящее время под объектом правонарушения понимаются различные общественные отношения, регулируемые и охраняемые законом. Безобъектных правонарушений не существует. Насколько многообразны общественные отно-шения, настолько многообразны и непосредственные объекты правонарушений.
Население Древней Руси представляло собой общество, в котором социа-льные группы отличались правовым статусом. Выделяются люди, поступавшие на службу к князю как главе государства. Соответственно, наивысший штраф устанавливается за их убийство. Так, наивысшая вира в 80 гривен платилась за убийство высокопоставленных княжеских должностных лиц: дворецкого, княжеского подъездного (ст. 19), княжеского тиуна (ст. 22), старшего конюха (ст. 23). Эта вира была в 16 раз больше, чем за смердов и холопов.
В Русской Правде различается убийство «княжаго мужа» и убийство «лю-дина»[16]. Церковные уставы различают оскорбление женщины, принадлежащей к классу больших бояр, меньших бояр, нарочитых людей и простых людей[17]. Памятники московского законодательства тоже различают блага и интересы в зависимости от общественного положения, занимаемого данным лицом. Так, Судебник 1550 года различает оскорбление, нанесенное детям боярским, дьякам, гостям большим, торговым людям, посадским людям, боярским людям[18] и т.д. Уложение 1649 года различает большое количество чинов духовных и светских. Блага и интересы раба не считаются объектом преступления, и посягательства на эти блага и интересы не считаются преступлением. Если будет убит раб, это не будет являться убийством, это будет гражданское правонарушение, истребление чужой вещи, направленное против прав хозяина раба: «А в холопе и в робе виры нетуть; но оже будеть без вины убиен, то за холоп (урок) платити или за робу, а князю 12 гривен продаже»[19]. Данная плата аналогична плате за погубленного коня или скотину. Виновный возмещает вред как, например, за зарезанного коня, но виры за убийство не платит.
Посягательства на жизнь рабов не считались преступлением, поскольку рабы были бесправными существами, т.е. рабы не были объектами пре-ступления - посягательства на жизнь. Однако рабы приравнивались к вещи, со-ответственно, они могли быть объектом посягательства в случаях совершения преступлений против собственности, например кражи. Можно предположить, что убийство раба влекло за собой наказание, если было совершено посторон-ним человеком или господином, но умышленно. Данную статью ученые свя-зывают с начавшимся процессом изменения взглядов по этому вопросу под влиянием христианства. Судебник 1550 года защищает честь рабов (ст. 26), Соборное Уложение 1649 г. - их жизнь и здоровье (XX, 92)
Иностранцы, называемые в Русской Правде «варягами» (западноевропей-цы) и «колбягами» (восточные инородцы), также защищаются законом. В Вар-варских средневековых памятниках посягательство на женщину наказывается то строже, то слабее посягательства на мужчину. По Русской Правде наказание за убийство жены, виновной в прелюбодеянии, уменьшается наполовину, а во-обще за убийство женщины полагается такое же наказание, как и за убийство мужчины[20]. Впоследствии в законодательстве существовало аналогичное правило, поскольку иные ситуации нигде не просматриваются.
Судебник 1550 года в ст. 26 за оскорбление женщины назначает наказание в двойном размере, а Уложение 1649 года - в двойном размере за оскорбление жены и в четверном - за оскорбление дочери[21]. Интересна ситуация - муж за убийство своей жены не наказывался, а если и наказывался, то наказание было достаточно незначительным; убийство же женой мужа подлежало строжайшему наказанию. Это было связано с огромной властью домовладыки, т.е. мужа над своей женой. Эту власть ни церковь, ни законодательство долгое время не могли умалить. Уложение 1649 года достаточно ясно показывает следы этого неравенства.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 25 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |