Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Интеллигенция и сектантство

Читайте также:
  1. Интеллигенция Кабардино – Балкарии и ее роль в обществе.
  2. Польская интеллигенция в городах Тамбовской губернии

Большинство характерных для народного сектантства идейных положений присущи и интеллигентскому богоискательству. Близость внутреннего состояния интеллигенции и народа на протяжении всей истории постоянно подчеркивает Флоровский, это и мечтательно-мистический подъем в Александровскую эпоху [488, с.121] и нравственная чувствительность и повышенная впечатлительность во второй половине ХIХ века [488, с.402]. Но тесную связь еретических и сектантских учений с интеллигентским “мудрствованием” можно проследить с самого зарождения интеллигенции. Петровское западничество, продолжая дело московских просветителей Сильвестра Медведева и Кариона Истомина, развивалось в рамках протестантизма, то есть в русле отрицания внешней обрядности и рационализации веры, утверждения гуманистического, личностного начала. Видный реформатор, получивший католическое образование, Феофан Прокопович, как пишет Флоровский “был действительно протестантом” [488, с.94]. Отсюда и характер религиозной реформы Петра I. Фактически, по свидетельству Флоровского, “до самого воцарения Елизаветы Петровны протестантизм в России был как бы под неким особым и преимущественным покровительством государственной власти и даже государственных законов”[488, с.95]. Одновременно, предпринятая реформа духовной школы означала “украинизацию”, то есть смещение в сторону “латинских учений” [488, с.98]. Такое смешение вероучений приводит к тому, что “впоследствии Екатерина II утверждала, что нет “почти никакого различия” между православием и лютеранством”[488, с.95]. Ее воззрения, несомненно, сказались на издание манифеста 1762 г о переселенцах, который дал толчок к быстрому росту раскола в разных местах государства [490, с.625] и привел к улучшению положения раскольников. Таким образом, на характер общей религиозной ситуации в стране определенное влияние оказывала позиция светской власти и высших культурных слоев.

Распространение еретического мышления среди культурного слоя ХVIII века связано с эпохой романтизма и усилением масонства. По мнению Флоровского “у романтизма вообще были “оккультные истоки” [488, с.116]. Мистические настроения через распространение мистических книг Беме, Сен-Мартена и других авторов захватывали интеллигенцию, усиливали “рефлексию”. С этого момента можно выделить несколько ведущих мотивов в интеллигентской религиозности, сближающих ее с народным сектантством. Это “во-первых, живое чувство мировой гармонии или все-единства, мудрость земли, мистическое восприятие природы”, что было “пробуждением религиозно-космического чувства” [488, с.119], проявившегося в дальнейшем в софиологии и всеединстве, русском космизме. “Во-вторых, острое антропоцентрическое самочувствие, - человек есть “экстракт из всех существ” [488, с.119]. Эта проповедь преображенного гуманизма - “Будь человеком, ты будешь богом, и притом на половину создавшим самого себя”[488, с.118] шла в русле нарождающегося буржуазного индивидуализма и религиозного сектантства. Дух аскетизма и стремление к нравственному совершенству “посреди сего мира, не прикасаясь сердцем к суетам его” [488, с.116], или [см. 232, с.6], позволяют Флоровскому утверждать, что “эти два потока, верхний и низовой, многообразно скрещиваются”, обнажая их внутренне родство [488, с.121].

Восприятие масонами православия, как традицию символов приводит, как отмечает Флоровский, от “исторического” христианства к духовному или “истинному” [488, с.122]. Активными пропагандистами идей истинного христианства в ХVIII веке были Н.И. Новиков и И.Г. Шварц [232, с.6]. Это было зарождение интеллигентского движения церковного обновления продолженного славянофилами, поскольку “психологически славянофильство вырастает именно из Екатерининского масонства...”[488, с.116]. Иносказание или “духовное толкование” символов и догм у сектантов и масонов продолжается дальше у М.М. Сперанского, Лабзина, Г.С. Сковороды.

Вслед за петровской эпохой религиозного реформаторства, при Александре I, как пишет Флоровкий, государство вновь претендует “на религиозное главенство, навязывает собственную религиозную идею” [488, с.133-134]. Идея эта проявляется и в виде хилиастический настроений, когда все ожидали или Века Разума или Царствия Божия. И в виде смешанного христианства, когда “министерство духовных дел и народного образования” под руководством А.Н. Голицына, должно было “если и не со-единить, то об-единить все исповедания или “церкви” не только за общим делом, но и в каком то едином вдохновении...”[488, с.134]. Такое уравнение христианских вероисповеданий фактически утверждается законам: “Всякое творение, в котором, под предлогом защиты или оправдания одной из церквей христианских, порицается другая, яко нарушающее союз любви, всех христиан единым духом во Христе связующей, подвергается запрещению” [488, с.134] - гласила статья цензурного устава.

Мистический синкретизм, поддерживаемый Голицыным становится предвестником современных экуменических настроений. А проповедь “внутреннего христианства”, как “призыв к самодеятельности, религиозной и нравственной” [488, с.135], способствует сектантским исканиям. Эта критика “исторического христианства” в среде интеллигенции отмечается у Лабзина и Сперанского, в начале ХХ века приведет к появлению “нового религиозного сознания”, предвосхитившего, по мнению православных авторов, идейные настроения современных религиозных движений [337], [384].

К этому можно добавить, что деятельность Российское Библейское общество, поддерживаемое государством, в начале ХIХ века, как отмечает Флоровский, “обертывалась покровительством сектантам” [488, с.150]: и английским миссионерам, и “духовному союзу” Татариновой, и масонам. Многим уже в то время Библейское Общество казалось прообразом всеобщей новой религии антихриста, против которой так активно выступают апологеты православия в конце ХХ века.

Просектантские настроения были характерны для представителей высших эшелонов власти А.Н. Галицина, министра просвещения К.К. Ливена, обер-прокурора С.Д. Нечаева. Вдохновенными выразителями и проповедниками новых настроений вслед за Лабзиным был Макарий Глухарев и Павский Герасим. Таким образом, если сторонниками новых веяний были высокообразованные представители интеллигенции, то основными противниками ученых мужей был “самозваный харизматик” Фотий, как пишет Флоровский, и престарелый адмирал Шишков. Их борьба за чистоту и неизменность православия привела к сожжению переведенного на русский язык Пятикнижие Моисея, запрету катехизиса Филарета московского. Борьба с ересью и интеллигентской мистикой дошла до запрета чтения Библии и трудов святых отцов [488, с.171].

Но реакционная политика властей не в состоянии была удержать тот всплеск религиозной активности как народных масс, так и интеллигенции, которым характеризуется ХIХ век. Рост неудовлетворенности народа социальным мироустройством, усиление противоречия между господствующими феодальными отношениями и растущими буржуазным сознанием в России обусловил существование религиозного разномыслия как характерного факта русской культуры. К середине XIX века в России уже можно было четко выделить два уровня богоисканий - народное сектантство и интеллигентское богоискательство, как это и представлено в диссертации Т.И. Лузиной [492]. Оба эти явления были вызваны к жизни, кризисной ситуацией общественно-исторического развития российского государства. Каждый по-своему “отразили потребность общества в новой личности: самоценной, сознающей себя и свою ответственность перед богом”[492, с.16].

Если “простонародное богоискание не имело разработанного вероучения и было явлением социально-психологическим: его поиск личного бога воплощался в чувстве, образе жизни”, - как определяет его Лузина, то богоискания интеллигенции происходят в сфере религиозго-филосовких идей. Религиозное творчество интеллигенции доходят до выработки “нового религиозного сознания”, что отразило “духовно-религиозную неудовлетворенность интеллигенции, стремящейся найти адекватные пути выхода из кризиса российской действительности рубежа XIX-XX вв” [492, с.14] Духовный поиск интеллигенции был связан как с выработкой новаторских религиозно-филосовских идей, так и с желанием реорганизации “господствующей церкви на основе “философского переосмысления” православия и приспособления христианской религии к изменившимся историческим условиям”. [492, с.14]

В этот период сама философия для интеллигенции становится религией [488, с.244]. Поляризация русской культуры на западников и славянофилов происходит, по мнению Флоровского именно на религиозном уровне. Это продолжившийся процесс поиска “чисто духовного” и социального христианства в замен политическому.

Характерной чертой религиозного искательства было “равнодушие к культуре и действительности” и чрезмерное вхождение внутрь себя, как проявление психологизма [488, с.291]. “Русский интеллигент, - как отмечал С.Л. Франк, - не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев...кроме морального разграничения людей, поступков...”[488, с.291]. Отсюда русский максимализм и “морализм”, стремившийся переложить “догматы” с “греческого “метафизического” языка на русский этический” [488, с.292]. Та же “нравственная чувствительность, повышенная впечатлительность совести” была характерна и для всех сект того времени. Жажда какого-то “обращения”, или “пробуждения” в народе совпадает с проповедью “обращения” или “возрождения” в интеллигентских движениях “пашковцев” и “толстовства” [488, с.402]. Как можно заметить, интеллигентская рефлексия, приводящая к преобладанию нравственно этического подхода к религии, переплетается с народно еретическими идеями о добродетели как основе “правой веры”. При чем, такой подход характерен не только для светской интеллигенции и народа, но лежит в русле богословско-мистического учения исихастов нестяжателей о внутреннем совершенстование через аскетизм и “умное делание”. Как отмечает Замалеев Нил Сорский вдохновлял всех русских мистиков от Паисия Величковского до Соловьева и Бердяева [133, с.48].

Тем не менее, проблема “новой личности” по-разному решалась в сектантстве и среди богоискателей интеллигентов. Как считает Лузина: “Реально-мистическое” ощущение личности богоискателей из среды интеллигенции не соотносилось с сектантскими взглядами обоготворения личности и ее “безграничного” самоутверждения...”[492, с.16]. Для сектантов было характерно стремление к преобразованию собственной натуры, забота о собственном спасении, в то время “ как богоискатели-интеллигенты заявляли о вселенской полноте бытия личности” [492, с.16]. Их устремления были направлены от конфессиональной замкнутости к “религиозному универсализму”, через “обновленную” церковь. Как отмечает А.А. Ермичев, “концепция “нового религиозного сознания” - это поиск универсального идеала для всего человечества: единого, общего и вечного” [234, с.66]. Согласно Е.С. Элбакян религиозный ренесанс делает выбор “в пользу общечеловеческого опыта и поиска универсальных духовных первооснов бытия человека” [471, с.337]. Но и интеллигенцию и сектантство сближало именно обращенность к внутреннему миру человека, как сущностному, свободному раскрытию религиозности.

Таким образом развиваясь из мистической традиции доминирующими в богоискательстве становится идея аскетизма, как внутреннего духовного совершенствования, которая в интеллигентском среде приводит, по словам Н.С. Семенкина “от личного религиозно-нравственного подвига, через национально-мессианское призвание, - к спасению всех” [413, с.41].

Осознанный к ХIХ веку кризис синодальной Церкви ставит вопрос о церковных преобразованиях. Было много противоречивых программ. “Но существовавшего порядка никто уже не защищал и не оправдывал.... Общим было сознание “лжи церковной” и требование свободы и гласности” [488, с.332]. Тема свободы поднятая еще в сектантстве, начиная со славянофилов выходит на первый план [488, с.195] в интеллигентских кругах. Отсюда Аввакум признавался славянофилами “истинным представителем религиозной свободы русского народа” [133, с.87].

Поэтому либеральная интеллигенция в своей массе поддержала орловского дворянина М.А. Стаховича, выступившего против преследования за религиозные убеждения и насильственное воцерковлевание [471, с.296]. Они видели религиозное возрождение России “через призму свободы вероисповедания, отделения церкви от государства, религиозной от национальной принадлежности” [471, с.380]. Таким образом, религиозная ментальность российской интеллигенции неразрывно связана с принципами свободы совести и вероисповедания. В противовес этому Архимандрит Антоний, выражая позицию Православной Церкви, просто исключает понятие свободы совести, “полагая, что в лоне православной Церкви есть только одна религиозная истина и нет необходимости выбора, а следовательно нет и свободы” [471, с.308].

Если неприязнь официальной церковности в народе выразилась в какой-то мере стихийно в следовании старым обрядам (у раскольников), в полном отрицании церковных обрядов и таинств (от богомилов до духоборов, молокан, трезвенников), то интеллигентское богоискательство было тесно связано с критикой исторической церкви. Но в тоже время духовное возрождение России они видели в “обновлении” православия, а не создания новой религии. “Суждения богоискателей-интеллигентов были созвучны народному богоисканию, полагающему, что “церковь не в бревнах, а в ребрах” [492, с.16]. Поэтому церковь должна начинаться там, где человек соприкасается с богом. Продолжение искания внутреннего или духовного христианства доходит до Толстовства и Пашковщины и “нового религиозного сознания”, ожидавшего новой эры Святого Духа и “харизматического христианства” [337, с.74].

Несмотря на серьезные разногласия в самой интеллигентской среде, между ее либеральным крылом и социал-демократическими направлениями, в целом, по мнению Элбакян, ментальность интеллигенции оставалась религиозной [471, с.193]. За атеистическим идеологическим уровнем сознания встает религиозная ментальность. Отсюда, как отмечает Лузина, и либеральные народники и социал-демократы “испытывали практический интерес к народному богоисканию, пытались понять и оправдать сектантство, отыскивая в нем здоровые начала народной жизни, которые могли бы стать основой для лучшего будущего” [492, с.20]. Поэтому и считает Флоровский, что движение “хождения в народ” было вызвано именно поиском религии, странной религии “религиозного братства” [488, с.294]. Если одни исследователи искали в религиозных движениях социальную основу, то Флоровский предложил увидеть в социалистичеких движениях слепой религиозный инстинкт, а в увлечениях коммуной “подсознательную и заблудившуюся жажду соборности” [488, с.295]. Феномен отрицания религиозности на идеологическом уровне объясняется Элбакян тем, что критика существовавшего режима, переносилась на религию и церковь, освещавшую данное общественное устройство [471, с.339]. Таким образом, можно считать, что религиозные хилиастические настроения нашли свое выражение и в революционном социалистичеком движении.

Вполне возможно, что нереализованный в церкви дух соборности, проявившийся в сектантстве, привел к логической цепочке отмеченной современными православными авторами: секты ведут к вольнодумству, вольнодумство к нигилизму, атеизму и революционному духу [337, с.64].

Кроме близости христианства и социал-демократии в ее подсознательном стремлении к соборности, роднит их, по мнению Бердяева, и аскетизм. “Бессознательная метафизика русской интеллигенции” - чисто аскетическая, говорит мыслитель, в которой живет “ощущение греховности утверждения полноты бытия” [471, с.202], хотя современный исследователь Е.С. Элбакян не склонна с ним согласится.

Критика исторического христианства в славянофильстве породила религиозное реформаторство. В русле почвенничества идут воззрения Ф.С. Достоевского, выступавшего за сознательное самосовершенствование. Особое место в религиозном творчестве занимает толстовство. Как и Ф.С. Достоевский, Л.Н.Толстой исповедывал принципы этического индивидуализма, который, по мнению Замалеева, “стал знамением всего “русского духовного ренесанса” конца ХIХ - начала ХХ вв.” [133, с.210]. Учение Толстого в русле арианства, как продолжение учение Феодосия Косого и Д. Тверитинова, получило широкую поддержку среди интеллигенции и народных масс. Это была безграничная вера в разум и в возможность Царства Божия на земле. Вызвав бурную полемику, оно переросло в секту. Именно в “толстовстве, как духе и секте” Архиепископ Амвросий видел корень всей интелегентской злобы против церкви [45, с.143]. Заметное влияние толстовства было не только на интеллигенцию, но и на народное сектантство: скопцов, хлыстов, шалопутов, сютаевцев [38], а по данным миссионеров начала века и штундисты доходят до соединения с толстовцами [27, с.1043].

Религиозное реформаторство породило богоискательство и духовный ренессанс ХIХ-ХХ вв. Но религиозное возрождение, как замечает Флоровский, не всегда было “к истинной вере, не всегда в Церковь, даже не всегда в христианство”[488, с.330]. Критики исторического христианства было уже не достаточно и “необходимо было новое откровение о человеке, новое религиозное сознание” [488, с.238].

С проповедью новой философии, обращенной к жизни, переходящей в действие выступил В. Соловьев. Его устремление к осуществлению “универсального синтеза науки, философии и религии” шло в русле учения теософии, разработанного в это время Е.П. Блаватской, которая признается современными православными сектоведами основой современного религиозного движения “Нью Эйдж” [82, с.409]. Несмотря на критику В. Соловьева учения Блаватской, идеи универсального синтеза к концу ХХ века захватывают все большее умов и становится доминирующей в учениях новых религиозных движений.

Другие идеи философа практически получили новое дыхание в учении современных религий. Рассуждения в духе всеединства логически приводят Соловьева и его последователей к пантеизму, к объединению Бога и мира, добра и зла, темного и светлого [413, с.73], к идее вечного круговращения [413, с.119]. Но именно расширение влияние пантеистического востока на религиозное сознание запада, наблюдаемое сейчас, видимо, соответствует надеждам Соловьева. Еще в “философии бессознательного” Э.Гартмана он видел прообраз будущей философии, “в которой сольется воедино логическое совершенство западной мысли и полнота духовных созерцаний Востока” [91, с.213]. Тем не менее самим сторонникам всеединства не удалось логически обосновать эту идея в рамках православной догматики [413, с.87].

Таким образом официальной церкви противостояли не только секты, но и основатели неохристианства или модернизма, последователи В. Соловьева писатели и известные религиозные публицисты и философы, т.н. “серебряного века” Мережковский, Бердяев, Розанов, Минский. Их критика исторического христианства и “старого религиозного сознания”, как отмечает Элбакян, велась практически по всем пунктам [471, с.381]. Концепция нового религиозного сознания в начале ХХ века получила широкий резонанс. Ее положения не устраивали ни церковных деятелей, ни социал-демократов. Сами основоположники критиковали друг друга. Но несмотря на то, что интеллигентское богоискательство противоречиво, и каждый мыслитель настаивал на правоте своих собственных взглядов, то общее, что объединяло их хорошо проявилось на петербургских религиозно-философских собраниях.

К этому периоду российскую интеллигенцию обычно разделяют на социал-демократическую, либеральную и церковную. Церковная интеллигенция по подходам к тем или иным вопросам получила градацию на ортодоксов, умеренных либералов и радикалов [466, с.12]. Идейное расхождение наметилось сразу между либеральной интеллигенцией и православными ортодоксами, и между последними и религиозными радикалами. Воззрения неортодоксального духовенства и либералов во многом совпадали. При чем, как считает Элбакян, “нападки интеллигенции не только социал-демократической, но и либеральной, и религиозной на православную церковь в основном имели обоснованный характер” [471, с.6].

Основные разногласия между либеральной и церковной интеллигенцией проявились “при рассмотрении возможности догматического развития христианского вероучения и при спорах вокруг проблем свободы совести, государственно-церковных, национально-конфессиональных отношений и при характеристики нового религиозного сознания” [471, с.380].

Главное противоречие между церковью и интеллигенцией, как отмечают современные исследователи, было стремление интеллигенции к общественному “служению” [471, с.218]. Основной недостаток “исторического христианства” интеллигенция видела в противопоставлении церковью “неба и земли”, в игнорировании проблем “здешнего”, земного бытия, волнующего людей. В этом вопросе позицию интеллигенции понимали и поддерживали и церковные деятели [466, с.8], выступавшие за необходимость оживления христианства [471, с.225].

Таким образом хилиастические устремления либеральной интеллигенции находят свое выражение через обращение внимания церкви на земной мир, тогда как социал-демократическая, видимо осознавая бессмысленность подобных ожиданий, устремляется к революционному преобразованию мира. Ожидание, мечта о Царствии Божием характерная для сектантства и интеллигенции становится наиболее заметной в новых религиозных движениях, свидетельствуя о переориентации сознания верующих от потустороннего мира к этому, как логическое развитие хилиастических ожиданий.

Существенной стороной концепции нового религиозного сознания является критика аскетизма исторического христианства, “в которой несмотря на их различие сходятся практически все идеологи нового религиозного сознания” и, в противовес этому, акцентируется внимания на религии плоти, что роднит Т.С. Мережковского с В.В. Розановым [471, с.243-244]. И в этом “желании соединить высокую духовность традиционной аскетики с практической жизнедеятельностью людей”, по мнению О.М. Шиманской [466, с.9], большой позитивный заряд их критики православия. Отражение их идей можно увидеть в учениях новых религиозных движений восточной ориентации.

Если христианство, согласно Мережковскому, не преодолевает дуализма души и тела, утверждая одно за счет другого, то Розанов в своей реабилитации плоти фактически доходит до пантеизма, утверждая, что мир как и Иисус тоже божественное создание: “Мир - святой во плоти, но святой не во плоти Сына, но по исхождению из плоти Бога“ [471, с.245], что напоминает учение об эманации. Это “освящение плоти” находит свое полное выражение в современных учениях возрожденного язычества славян или восточного тантризма. Но законченное учение о единстве духовной святости и мирской плоти представлено в воззрениях современного мистика Раджниша о “Зобре Будде”.

Противоречивость критики церкви и за аскетизм, и за то, что в церкви было “слишком много “плоти” и мало “духа” (Бердяев) [413, с.27], объясняется Элбакян тем, что “провозглашенный принцип и следование ему самих провозглашающих часто находится далеко друг от друга” [471, с.245]. Но именно самозабвенное следование принципу аскетизма, провозглашенного христианством, по мнению Розанова, приводит сектантов к самоистреблению: “сектанты”, изуверы и “сумасшедшие” суть просто люди монастыря и монашеского духа, но огненно увлеченные, в противоположность тепло-хладным “православным”(официальная церковь) [493, с.462]. Кто начал безбрачием, говорит Розанов, “и не остановится и будет последователен, уже непременно дойдет или до “самозакапываний” или до “самосожжения”, поскольку безбрачие - сердце христиантсва [493, с.462]. Этот тезис “о монашеском безбрачии как наиболее идеальной форме жизни христианина” [466, с.8] становится наиболее критикуемым со стороны представителей нового религиозного сознания и радикального духовенства.

При обсуждении проблем догматического развития выявились две непримиримые позиции. Большинство участников религиозно философских собраний были убеждены в том, что “догматическое учение Церкви не является законченным, его необходимо развивать, а следовательно, религиозное творчество не только возможно, но и необходимо” [471, с.227]. Эту точку зрения отстаивали представители интеллигенции, которых поддерживала часть духовенства Т.С.Мережковский, В.В. Розанов, В.А. Тернавцев, Н.М. Минский, В.В. Успенский, А.И. Бриллиантов, А.И. Толео-Добровольский, прот. С..А. Солертинский, Л.Л. И. Слободский [471, с.227]. С другой стороны раздавались голоса в пользу неизменности догматов (проф. П.И. Липорский, епис. Сергий, архм. Антоний и др.).

Мысль “об адогматизме христианства” была, по мнению иеромонаха Михаила очень модной в то время (см. 3 с 546), причем не только серди интеллигенции, но и среди священнослужителей, например И. Альбов, считал, что: “Мысль о развитии Церкви и ее догматов представляется не противной разуму христианства”(2 541). Наиболее радикальные мыслители считали, что “Церковное христианство убило Евангелие своим догматизированием”(15 546), ибо “Истинное христианство, в противоположность догматической направленности адогматично, - т.е. отрицает мертвую догму и игру в вероисповедные формулы”(15 546).

Не готовность духовенства пойти на преобразования церковной жизни подтолкнули светскую и религиозную интеллигенцию к собственному религиозному творчеству, что вылилось в движение “нового религиозного сознания” и “новоправославия”[413, с.17] или “богословского модернизма” [337, с.76].

У истоков нового религиозного сознания стояли Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, Д.С. Мережковский, Н.М. Минский. Прежде всего критики исторического христианства пытались преодолеть его догматизм [471, с.232]. В центре их внимания находится человеческая личность. Основу психической жизни которой, в духе мистической традиции, составляет “осознание ощущения близости к Богу, его благодати” [471, с.233].

Идея становления универсального христианства “четвертого измерения”, включающего все три исторические конфессии становится доминирующей. При чем, Бердяев ждал пришествия “экуменической веры”, которая объединит не только все христианские течения, но и “частные истины всех ересей”. И не только религиозные воззрения, но и “всю гуманистическую творческую деятельность современного человека”, представленную как “религиозный опыт, освященный в Духе” [384, с.13]. По признанию современного апологета православия иеромонаха С. Роуза: “всякий, кто чувствует религиозный климат нашего времени, увидит, что эти фантазии на самом деле совпадают с одним из основных течений современной религиозной мысли” [384, с.13].

Такой универсализм и даже “экуменизм” религиозного сознания интеллигенции представляется возможным объяснить выделенным Элбакян феноменом, названным “многослойностью” сознания [471, с.382]. “Наложенность” в сознании элементов различным мировоззрений приводит не только к гибкости сознания, но, несомненно, способствует и синтезу самих элементов.

Историческое обоснование Мережковским третьего завета приводит его к синтезу христианства с язычеством [471, с.235]. Реализации его идеи синтеза тезиса - языческой религии плоти и антитезиса - теистической религии духа, разделившей субъект и объект, на новой качественной ступени можно уловить в современном возрождении язычества в виде обращения к религиям востока.

Возвещение Бердяевым о “новом веке Святого Духа”, основанное на учение Мережковского о необходимости третьего завета Святого Духа является пророческим. Философ почувствовал растущее “течение религиозной мысли и эмоций”, которое к конце ХХ века столь мощным, что, по словам С. Роуза, даже некоторые представители православного духовенства призывают примкнуть к этому “движению Духа”. [384, с.13-14]. При чем учение о третьем завете Святого духа, теоретически обоснованное интеллигенцией, было свойственно и народному сознанию в начале века. Святодуховцы, например, считали, что их учение и есть “дар третьего лица Святой Троицы” [38].

Таким образом, можно отметить, что основные мотивы религиозного искания интеллигенции совпадают с внутренней природой народного сектантства, но отличаются лишь более теоретической разработанностью. Отсюда, несмотря на весь разрыв между интеллигенцией и народом, о котором говорит как С. Четвериков [471, с.206], так и Н.А. Бердяев, можно отметить внутреннюю близость воззрений интеллигенции и сектантства. Это не удивительно, поскольку согласно выводам отца А, Смирягина представленном в его книге “Интеллигенция и народ”: “Теперь почти все убедились, что корень сектантских и вообще противо-церковных движений, охвативших наш простой народ, следует искать в настроении и жизни высших слоев общества, которые влияют на народ через школу, чрез книгу, чрез народные чтения, народные чайные, народные театры и т.д.”(52 538).

Настроение этих высших слоев в конце ХIХ в. определяется, по выражению Флоровского, тем, что они “очень рано заразились и отравились неверием и вольнодумством” [471, с.503]. По свидетельству современников “анти-церковные, анти-христианские воззрения” захватывали умы, а “безбожие пустило глубокие корни” [52, с.536-537]. А те, кто формально принадлежали к Церкви и официально исповедовали церковные догматы, по свидетельству Аксакова “так мало знают смысл этих догматов” [47, с.203-204]. Такие воспитатели народа, по мнению Пругавина, могли лишь привести к тому, что “старые устои деревенской жизни, старые верования, взгляды и обычаи народа рушатся, патриархальная чистота нравов исчезает”(52 540). Вследствие этого “православие в народе если численно не уменьшается, то зато качественно слабеет, будучи подрываемо индифферентизмом, проникшим сюда из интеллигентных слоев, различными тлетворными социально-политическими доктринами и сектантскими лжеучениями” (52 543).

Активный интерес интеллигенции к народному богоискательству отмечается в исследовании Лузиной. Большинство исследователей народнического направления “видели в данном феномене проявление “реальной органической потребности”, коренящейся в народном сознании” [492, с.19]. Пристальное внимание к проблеме сектантства проявили представители русской религиозной философии конца XIX - начала XX веков. Так, по мнению В.С. Соловьева существование сектантства способствует уяснению и раскрытию вселенского характера церкви. Н.А. Бердяев “видел в сектантстве уход из “омертвелости” официальной церковности”. Но не только подобное отношение к официальной церкви роднит сектантов и интеллигенцию. По мнению Д.С. Мережковского, чрезмерная духовность, рационализм, доходящий до предела, все, что свойственно духоборчеству, сказывается и в русской интеллигенции [492, с.21]. Философов интересовали прежде всего сектанты - свободные индивидуумы, искатели божьей правды и живущие “творческой” религиозной жизнью. В.В. Розанов, например, называл раскольников искателями “новой святости”. Поэтому, подходить к сектантству, по мнению В.В. Розанова, нужно так, чтобы принять и понять его не как внешний факт, а как “внутреннее состояние” развития российского государства [492, с.21].

Как уже отмечалось, В.В. Розанов видел в изуверствах русского сектантство доведение до логического конца христианского учения. Самоубийство сектантов есть “истинно христианское отречение” [493, с.467]. Мрачный характер это вовсе не проявление сектантства, “это прямой путь Православия, на который зовут - но не грубо и прямо, а поэтически и иносказательно - все молитвы, напевы, посты, постничество, образа, все!” [493, с.464]. Или ожидания антихриста - это “общие христианские ожидания”, которые есть у всех серьезных христиан. [493, с.472]. Поскольку “тоска ожидания часто непереносимее физической муки”, то “бедные наши “сектанты”, а в сущности пламенно верующие - они эту непереносимую муку ожидания носят годы: и дивно ли, что многие-многие уже прижизненно мешаются, сходят с ума, оставаясь наружно здоровым...”[493, с.472]. Или отвержение пола в церкви идет как раз в духе скопчества [493, с.466]. Сектантство, следовательно, как пишет Розанова, “это - всероссийское явление” [493, с.465]. Противопоставляет философ христианскому учению языческую натуру сектантов: “Натура” у этих людей языческая... и она - святая; заражен только ум...”[493, с.466]. Именно мягкая и добрая душа и есть “золото русской натуры”. “Таково и было спокойное язычество, таков был спокойный рай” [493, с.466].

Подытожив выше сказанное, еще раз выделим основные идеи интеллигентского богоискательства, сближающие его с народными ересями и новыми религиозными движениями ХХ века.

Мировая гармония и всеединство, мудрость земли в масонских учениях совпадает с языческими воззрениями и славянским архетипом. Развиваясь в идеи космизма и всеединства софиологов они находят свое выражение в современных пантеистических и неоязыческих учениях новых религий о планетарном сознании или космическом сознании.

Универсализм, как ощущение мессианского призвания, стремление к синтезу, как проявление “многослойности“ сознания интеллигенции приводит к появлению именно в России теософии, которая стала основой нового религиозного сознания движения “Нью Эйдж”.

Интерес к старчеству и святости в конце ХIХ века во всех слоях общества уже в то время приводит к восприятию святости как общемирового феномена характерного для всех человеческих цивилизаций. Как пишет Г. Меньшиков: “Святость - одна из форм духа, известная с глубоких времен. Всюду (имея ввиду Египет, Индию - В.В,) употреблялись почти одни и те же способы для достижения святости”(18 558, 562). Мариетта Шагинян считает, что именно “с Востока пришло к нам, в наши христианские разновидности религий, понятие старчества как синонима мудрости” [413, с.40]. Видимо та же тяга людей к живому примеру и образцу, что способствовала появлению всевозможных “пророков”, “простецов”, “прозорливцев” в прошлом, приводит их к новым “мессиям” и “контактерам”, мистикам и “гуру”.

Традиция аллегорического толкования писаний и следование как западным мистическим традициям (Беме, Сен-Мартена), так и восточным - возрождение и интерес к старчеству и святым, объединяет народные и интеллигентские ереси. Все это способствует проповеди духовного или истинного христианства, в русле народного духовного общения с Богом.

Сползание к пантеизму в софиологии и всеединстве, в третьем завете Мережковского и в освящении плоти у Розанова приводит теоретическую мысль к более легкому принятию пантеистического учения современной восточной мистики.

Ничего удивительного, что сегодняшние интеллектуалы ищут истину в новых нетрадиционных религиозных теориях, часто восточного происхождения (людей с высшим образованием и учеными степенями в таких движениях насчитывается от 30% до 80%), если уже в то время православные авторы А.Соколов и П.Козицкий констатировали, что богословы-философы представляли религию будущего следующим образом: “...религия, по их мнению, отделится от представления о Боге, как личном и совершеннейшем существе, и будет по мнению одних пантеизмом; по мнению других чем-то материализмом, по мнению третьих - абстрактным, без всякого представления о живом и личном Боге”(51 923).

Увлечение мистикой приводит к такому распространению оккультизма, спиритизма в среде интеллигенции начала ХХ века, что проф. Шилтов предлагает воспользоваться “медиумизмом, спиритизмом, сомнамбулизмом и телепатией, которые он объединяет названием “экспериментальной сверхчувственной психологией”, как средством религиозного воспитания молодежи” [48, с.239]. Такое же повальное увлечение парапсихологией наблюдается в конце столетия. Оккультные практики, магия и шаманизм, биоэнергетика и экстрасенсорика становится уже обычным и повсеместным явлением и даже объектом научного изучения.

Обожествление человека яркое выраженное в сектантстве и масонстве приводит к идее богочеловечества и дальше к религии “человекобожия” сливаясь с современными пантеистическими представлениями движения “Нью Эйдж”.

Нравственное совершенство, рефлексия и морализм, от масонства до Толстого сливается с исканием правды в народе и является отличительной чертой всего религиозного искания вне официальной церкви, что приводит к отделению этики и духовности от конкретного религиозного содержания.

Хилиастические настроения от эпохи возрождения до социалистов-революционеров и обсуждения социальной доктрины церкви на религиозно-философских собраниях, выступают как отражение глубинного архетипа, зовущего строить жизнь по правде и совести уже на этой земле, здесь и сейчас.

Внеконфессиональность и экуменические настроения от Российское Библейское общества до Соловьевского синтеза и Бердяевской “экуменической веры” развиваются до современного экуменизма и плюрализма.

Надличностность и религиозный универсализм, соборность в социальном утопизме и вселенском мессианстве отличительная черта интеллигентского религиозного сознания.

Необходимость реформирования церкви и отделения религиозной от национальной принадлежности хорошо понимала либеральная интеллигенция начала века, но навязываемое сейчас [413, с.11] это единство становится опасным. Поскольку создает иллюзию преобладания в обществе православных людей, относящих себя к этой религии только как продолжение национальной идентификации. Такое положение вещей размывает саму православную веру, когда чтобы быть православным достаточно быть русским или россиянином.

Стремление к преодоление дуализма тела и духа в освящение плоти и критике аскетизма находит реализацию в распространении йоги, тантризма, даосизма и язычества в современной интерпретации.

Мысль об адогматизации религиозного учения распространившись в конце ХIХ века доходит в конце ХХ до отбрасывания всех догматов и установления приоритета опыта над верой, что приводит к появлению симбиозов христианства и йоги, христианства и дзен-буддизма.

Естественное продолжение религиозного искания интеллигенции и народа в конце ХХ века можно увидеть в увлечении идеями новых религиозных движений. Очевидно, что основные идеи распространяемые новыми религиозными движения характерны для еретических богоискательских течений в истории России. Хотя они, как отмечают православные авторы: “старые и изъеденные молью”[82], но тем не менее удивительно живучие. Критика этих идей продолжалась на протяжение всего развития еретического вольномыслия сторонниками православия, но заметно усиливается в настоящее время.

Среди наиболее критикуемых современными православными авторами идей можно выделить следующие (в основном это симбиоз пантеистических и еретических идей предшествующего исторического периода):

- божественность человека

- спасение собственными силами через духовное самосовершенствование

- спасение “здесь и сейчас” и стремление к преобразованию общества, как отражение хилиастических настроений

- утверждение мистического, духовного богопознания через изменение сознания

- выход за пределы национального самосознания к планетарному

- большое внимание к телу

- приоритет опыта над верой

- синкретизм и равенство религий

-...

 




Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 22 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>
Представительство в Свердловской области| в) Богословские расхождения

lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.021 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав