Читайте также:
|
Тогда на Лубянке вместе с Павлом Васильевым сидел писатель, критик, историк литературы Р.В. Иванов-Разумник. Чудом оставшийся в живых, он рассказал о нравах внутренней тюрьмы тех дней.
«…Нам суждено было стать свидетелями, а многим и страдательными участниками ряда ничем не прикрытых пыток: ими, по приказу свыше, ознаменовал себя «ежовский набор» следователей.
Впрочем, должен сразу оговориться: пыток в буквальном смысле — в средневековом смысле — не было. Были главным образом «простые избиения». Где, однако, провести грань между «простым избиением» и пыткой? Если человека бьют в течение ряда часов (с перерывами) резиновыми палками и потом замертво приносят в камеру — пытка это или нет?! Если после этого у него целую неделю вместо мочи идет кровь — подвергался он пытке или нет?! Если человека с переломленными ребрами уносят от следователя прямо в лазарет — был он подвергнут пытке?! Если на таком допросе ему переламывают ноги и он приходит впоследствии из лазарета в камеру на костылях — пытали его или нет?! Если в результате избиения поврежден позвоночник так, что человек не в состоянии больше ходить — можно ли назвать это пыткой?! Ведь все это — результаты только «простых избиений»! А если допрашивают человека «конвейером», не дают ему спать в течение 7 суток подряд (бывало и до 40 суток. — Л. Г.) (отравляют его же собственными токсинами!), — какая же это «пытка», раз его даже и пальцем никто не тронул! Или вот еще более утонченные приемы, своего рода «моральные воздействия»: человека валят на пол и вжимают его голову в захарканную плевательницу — где же здесь пытка? А не то — следователь велит допрашиваемому открыть рот и смачно харкает в него как в плевательницу: здесь нет ни пытки, ни даже простого избиения!.. Я рассказываю здесь о таких только случаях, которые прошли перед моими глазами…» — заканчивает свой рассказ о допросах в Лубянской тюрьме Р.В. Иванов-Разумник.
А ведь в Лефортове, куда перевели Павла Васильева, было еще хуже. Просочились на волю сведения, что 27-летнему поэту выжгли сигаретами его «золотые, распахнутые миру» глаза, повредили позвоночник.
Через несколько дней после расстрела семерых поэтов, 29 июля того же 1937 года, был расстрелян Петр Парфенов, 3 августа — Линард Лайценс и Фатых Сайфи. Поэты Борис Губер, Николай Зарудин и Иван Приблудный расстреляны 13 августа. В тот же день был расстрелян писатель, критик, редактор журнала «Красная новь» Александр Воронский (ему посвящена поэма Есенина «Анна Снегина»).
С ним в один день, 13 августа, был расстрелян сын Есенина — Юрий (по матери — Изряднов), 22-летний техник-конструктор Военно-воздушной академии им. Жуковского.
К счастью, от поэтов остается не только пепел, но и стихи.
Край мой знойный, зеленый, лесной,
Буераки, курганы, откосы,
Вспоминай меня каждую осень,
Ожидай меня с каждой весной…
И когда, выходя на порог,
Ты меня не узнаешь при встрече,
Я отчалю далече, далече,
В вечно розовый сумрак дорог…
А когда в непогоду и дождь
Сизый голубь забьется у крыши,
Обо мне ты уже не услышишь
И могилы моей не найдешь…
Это Иван Приблудный, которого в 1988 году (последние гримасы страны Советов!) посмертно снова приняли в Союз писателей СССР. А тогда — осенью все того же 1937 года — были расстреляны еще два поэта, выходцы из старообрядцев. Это Сергей Клычков, друг Есенина, которого Есенин, скупой на похвалы, назвал «истинно прекрасным народным поэтом». И это Николай Клюев; его, единственного из всех, Есенин считал своим учителем.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 27 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| Большой террор | | | Раскулачивание» литературы |