Как уже неоднократно утверждалось, оккультная философия, пройдя через различные страны и исторические периоды, сохранилась до наших дней по существу неизменной. В разные эпохи и в разных местах расцветали, постепенно вытесняя друг друга, весьма несхожие мифологические системы, которыми пользовалась большая часть народа; однако религиозные знания, лежащие в основе каждой общенародной религии и доступные лишь посвященному в них меньшинству, оставались практически идентичными. Конечно, с точки зрения современных западных представлений о том, что верно, а что неверно в этом отношении, представляется оскорбительной сама мысль о религии, которая является достоянием узкого круга людей, в то время как для нужд простого народа создается "псевдорелигия", как окрестили бы ее сейчас.
Однако прежде чем, поддавшись этому чувству, позволить себе слишком категорично осуждать древних укрывателей истины, было бы неплохо решить, в какой степени это чувство определяется некоей разумной уверенностью в том, что обычной пастве пойдет на пользу учение, которое по природе своей должно быть слишком изысканным и утонченным для восприятия основной массы народа, и насколько упомянутое чувство вызвано приобретенной привычкой рассматривать религию как нечто такое, что важно просто исповедовать, независимо от понимания.
Несомненно, если допустить, будто вечное блаженство человека зависит от сделанного им заявления, что он исповедует единственно правильную веру (причем неважно, понимает он ее или нет), которую он удачливо вытащил из колоды судьбы, тогда высшим долгом людей, сознающих, что они обладают такою верою, было бы провозглашать это "на кровлях", во всеуслышание. Однако другая гипотеза гласит, что ни одному человеку нет пользы от того, что он бормочет ту или иную словесную формулу, не вкладывая в нее никакого смысла, и что грубым умам подходит лишь грубое, краткое изложение религиозных идей. Согласно этой гипотезе, политика скрытности, культивировавшаяся в древности, была более передовой, нежели кажется на первый взгляд. Разумеется, в современном европейском обществе взаимоотношения между простым народом и посвященными поддаются изменению. Простой народ — если иметь в виду публику в целом, включая самые утонченные умы нашего века, — в состоянии воспринимать метафизические идеи, по крайней мере, не хуже, нежели те, кто принадлежит к любому особому классу. Эти утонченные умы определяют общественное сознание, так что без их помощи среди европейских народов не могут восторжествовать никакие великие идеи, а эту помощь можно гарантированно обеспечить лишь в условиях свободного рынка интеллектуальной конкуренции. Отсюда следует, что малейшее упоминание о некоей эзотерической науке, более возвышенной, нежели те, что открыто предлагаются вниманию ученой общественности, производит на современное западное сознание впечатление нелепости. С этим вполне естественным чувством сейчас просто необходимо бороться — постольку, поскольку вообще можно просить людей следить за тем, чтобы оно не мешало им мыслить логически, то есть не считать, что коль скоро современному европейцу, овладевающему новой истиной, никогда не пришло бы в голову делать из нее секрет и раскрывать ее только какому-либо Братству, взяв с этих людей обязательство хранить ее в тайне, то, следовательно, подобная идея ни за что и никогда не могла бы посетить какого-нибудь древнеегипетского священнослужителя или интеллектуального титана, воспитанного цивилизацией, которая, согласно одной, не лишенной оснований, гипотезе, распространилась по всей Индии еще до расцвета наук и искусств в Древнем Египте. На самом деле, система тайных обществ была так же естественна для древнего ученого, как и общедоступная система науки — для ученых нашей страны и нашего времени. Разница здесь не только в эпохе или в моде. Необходимо сущностно различать те занятия, которым посвящают себя образованные люди в наши дни, и те, которым предавалось культурное общество в прошедшие эпохи. Мы принадлежим к эпохе материального прогресса, а лозунгом материального прогресса всегда была гласность. Посвященные древнего знания принадлежали к эпохе духовности, а лозунгом субъективного совершенствования всегда была секретность. Можно спорить о том, были ли эти лозунги в обоих случаях обусловлены ситуацией, но подобные размышления, во всяком случае, демонстрируют, что было бы неразумно делать слишком уверенные заявления о характере той философии и о философах, которые могли довольствоваться тем, что хранили в тайне свою мудрость, преподнося толпе религию, приспособленную скорее к уровню понимания тех, кому она была адресована, нежели к вечным истинам.
Сейчас невозможно строить догадки о том, когда же оккультная философия начала принимать ту форму, в которой мы знакомимся с нею в наши дни. Разумно предположить, что последние две-три тысячи лет не прошли даром для преданных этой философии посвященных, которые все это время хранили и передавали ее, и что за данный период времени они внесли какой-то свой вклад в ее совершенствование. И все же опыт и умения посвященных, принадлежавших к самым ранним периодам, которые изучает история, представляются почти такими же внушительными и удивительными, как опыт и умения посвященных нашего времени; поэтому мы должны отнести самые первые истоки оккультных знаний на этой земле к глубочайшей древности. Конечно, подобный вопрос нельзя поднимать до тех пор, пока мы не познакомимся поближе с соображениями, которые подталкивают к совершенно потрясающим выводам в этом отношении.
Однако, если даже абстрагироваться от специфических археологических теорий, уже отмечалось, что "столь глубокая философия, столь облагороженные нравственные нормы и столь убедительные, постоянно доказуемые практические результаты не являются продуктом одного поколения или даже одной отдельно взятой эпохи. Приходилось нанизывать факты на факты, выводы на выводы, из одной науки должна была развиваться другая, бесчисленному множеству ярчайших умов человечества приходилось размышлять о законах Природы, прежде чем это древнее учение обрело конкретную форму. Доказательства того, что основополагающее учение идентично во всех религиях, находят в повсеместном распространении системы посвящений, в тайных жреческих кастах, ведавших мистическими словами силы, и в публичных демонстрациях необыкновенной власти над силами Природы, что указывало на связь со сверхъестественными сущностями. Среди всех этих народов одинаково ревностно охранялись все подступы к их таинствам, а посвященные любых степеней, разглашавшие доверенные им секреты, карались смертью". Только что приведенная цитата из книги показывает, что так обстояло дело с элевсинскими и дионисийскими мистериями, с таинствами халдейских магов и египетских иерофантов. В "Агрушада Парикшай" — индусской книге брахманических церемоний — содержится тот же закон, который, по-видимому, переняли и ессеи, и гностики, и теурги-неоплатоники.
Масонство воспроизвело эту старую формулировку, хотя ее raison d'etre в данном случае был утрачен одновременно с угасанием в среде масонов оккультной философии, на которой их обряды и церемонии построены в большей степени, нежели обычно представляют себе сами масоны. Доказательства тождественности, о которой идет речь, можно обнаружить в обетах, формулах, ритуалах и учениях различных древних религий, и это подтверждают те люди, которые, я уверен, имеют полное право заявить по поводу данного факта, что "в Индии не только все еще сохранились воспоминания обо всем этом, но и по-прежнему живо Тайное Общество, и оно действует так же активно, как действовало всегда".
Коль скоро я должен подкрепить только что высказанные взгляды несколькими цитатами из "Разоблаченной Изиды" — великой книги мадам Блаватской, — то необходимо привести определенные пояснения относительно происхождения этого труда. Читатель, следивший по предыдущим страницам за моим повествованием об оккультных опытах, теперь уже лучше подготовлен к этим пояснениям. На самых обычных примерах из повседневной жизни я показал, как мадам Блаватская посредством системы психической телеграфии, используемой посвященными, поддерживает регулярные контакты со своими старшими "Братьями" по оккультизму. Стоит лишь осознать подобное положение дел — и станет легче понять, что при сборе материалов для такого труда, как "Изида", который включает в себя исчерпывающие объяснения всего, что только можно поведать об оккультизме внешнему миру, мадам Блаватской отнюдь не приходилось рассчитывать исключительно на собственные силы.
Истина, которую мадам Блаватская стремится скрыть меньше всех на свете, состоит в том, что помощь, которую она оккультными способами получала от Братьев на протяжении всего периода работы над книгой, была такой обильной и длительной, что мадам не столько является автором "Разоблаченной Изиды", сколько входит в группу collaborateurs*, фактически создавшую этот труд. Мне дали понять, что, приступая к работе над "Изидой", мадам Блаватская еще ничего не знала о масштабах той задачи, которую она на себя взяла.
В соответствии с пожеланиями ее тайных друзей, мадам стала писать под диктовку, однако сейчас, когда вышли в свет все тома этой книги, она начинается не с пассажей, написанных таким способом. Мадам Блаватская еще не представляла себе, во что выльется эта работа — в газетную статью, в эссе для журнала или в более крупное сочинение. Но объем произведения непрерывно возрастал. Конечно, еще не успев зайти слишком далеко, мадам стала понимать, что она собирается написать. Мадам Блаватскую явно подталкивали к выполнению этой задачи, и она, в свою очередь, внесла большой вклад в работу благодаря собственному природному уму. Однако Братья, по-видимому, всегда поддерживали ее в этой работе не только телепатически диктуя ей текст, как в самом начале, но и прибегая порою к методу "осаждения" текста на бумагу (несколько образцов текста, созданного подобным методом, довелось получить и мне).
Благодаря этому методу нередко, пока мадам спала, изрядное количество подлинных страниц ее рукописи оказывалось написанным чужим почерком. Иногда, просыпаясь по утрам, мадам обнаруживала, что к рукописи, которую она оставила ночью на своем письменном столе, прибавилось до тридцати таких страниц. Книга "Разоблаченная Изида", не говоря уже об ее удивительном содержании, сама по себе является столь же значительным феноменом, как и те невероятные явления, что я описал.
Этим объясняется не только необыкновенная ценность книги для тех, кто, возможно, стремится как можно глубже исследовать тайны оккультизма, но и недостатки данного произведения, очевидные для простого читателя. Божественные способности, которыми обладают Братья, не могут предохранить литературное произведение, являющееся плодом совместного труда нескольких умов, пусть даже из числа Братьев, от композиционной неорганизованности, которая возникает, если создавать книгу подобным способом. Помимо композиционных недостатков, книга отличается чрезвычайной пестротою стиля, что снижает ее литературные достоинства, наверняка раздражая и приводя в замешательство обычного читателя. Но для тех, кто понимает, чем вызвано несовершенство формы данной книги, это несовершенство оборачивается скорее преимуществом, нежели недостатком. Оно может объяснить проницательному читателю некоторые мелкие несоответствия в изложении, встречающиеся в разных частях книги, и к тому же позволит ему как бы по голосу различать отдельных авторов, когда они поочередно пускаются в рассуждения.
Книга была написана (имеется в виду физический процесс написания и составления рукописи) в Нью-Йорке, где мадам Блаватской явно недоставало справочной литературы. Однако произведение изобилует ссылками на всевозможные книги, включая и весьма необычные по характеру, а также цитатами, точность которых легко проверить в крупных европейских библиотеках, так как в сносках указаны номера страниц тех произведений, откуда взяты цитируемые отрывки.
Теперь я могу продолжить подбор фрагментов из "Изиды", дабы продемонстрировать единство эзотерической философии, лежащей в основе различных древних религий, и ту особую ценность, которую для изучающих оккультную философию представляет чистый буддизм. Из всех существующих в мире философских систем именно он преподносит нам оккультную философию в ее наименее искаженной форме. Конечно, читателю не стоит увлекаться ошибочным представлением, будто буддизм в том виде, как его истолковывают авторы, не являющиеся оккультистами, можно воспринимать как воплощение их собственных взглядов. Например, в интерпретации западных ученых одна из главных идей буддизма состоит в том, что "нирвана" равносильна уничтожению. Возможно, западные ученые правы, утверждая, что именно к такому заключению приводит объяснение нирваны, которое дает экзотерический буддизм, однако он, во всяком случае, не является оккультным учением.
"Нирвана, — утверждается в "Изиде", — означает несомненность личного бессмертия в духе, но не бессмертия души, которая, будучи конечной эманацией, должна распасться на составляющие ее частицы. Представляя собою соединение человеческих чувств, страстей и сильнейшего стремления к некоей объективной форме существования, душа должна разрушиться, прежде чем бессмертный дух Эго освободится и будет застрахован от перевоплощений в какой бы то ни было форме. А как может человек достичь такого состояния, пока упадана, это состояние жажды жизни больше жизни, не исчезнет у чувствующего существа — ахамкары, в какое бы возвышенное тело оно ни было облачено?
Именно упадана, или сильное желание, создает волю, и именно воля развивает силу, а последняя порождает материю, или объект, имеющий форму. Таким образом, развоплощенное Эго, только одним лишь неумирающим в нем желанием, бессознательно создает условия своего последовательного воспроизведения в различных формах, которые зависят от его ментального состояния и кармы — благих или дурных поступков, совершенных им в предшествующем существовании, обычно называемых "заслугами" и "прегрешениями"."
В этом пассаже содержится просто бездна метафизической информации для размышлений, которая, вместе с тем, послужит подтверждением мнения, только что предложенного читателю, — мнения о том, как понимать буддийскую философию с оккультной точки зрения.
Неправильное понимание смысла нирваны настолько распространено на Западе, что прежде чем продолжить толкование философии, которую эти ошибочные представления так неприлично извратили, уместно будет рассмотреть также следующее разъяснение.
"Под уничтожением в буддийской философии подразумевается только разрушение, рассеивание материи, в какой бы форме или видимости формы оно ни происходило; ведь все, что имеет форму, было некогда создано и, значит, должно рано или поздно погибнуть, т. е. изменить форму. Следовательно, форма, как нечто временное, хотя и кажущееся постоянным, есть не более чем иллюзия, "майя", потому что вечность не имеет ни начала, ни конца. Для вечности любое более или менее продолжительное существование какой-либо конкретной формы проносится, так сказать, подобно мгновенной вспышке молнии. Мы еще не успели осознать, что же, собственно, мы увидели, а оно уже ушло, исчезло навсегда. Поэтому даже наши астральные тела — создания чистого эфира — всего лишь иллюзии материи, постольку, поскольку они сохраняют свой земной облик. Последний изменяется, как утверждают буддисты, согласно заслугам и прегрешениям человека в период его земного воплощения: это и есть метемпсихоз.
Духовная сущность должна вырваться на свободу, расставшись с каждой частицей материи; только тогда эта сущность переходит в вечную и неизменную нирвану. Эта сущность живет теперь в духе, в ничто: как форма, как образ, как видимость она полностью уничтожается и, следовательно, больше никогда не умрет, ибо только дух является не "майей", а единственною реальностью в этом иллюзорном мире преходящих форм... Абсурдно обвинять буддийскую философию в том, что она отвергает Высшую Сущность — Бога и бессмертие души, то есть в атеизме, на том лишь основании, что "нирвана" означает "уничтожение", а "Свабхават" — это не личность, а просто ничто. "Эйн" (или "Айн") в древнееврейском термине "Эйн-Соф" тоже означает nihil, или "ничто", то есть нечто такое, что можно определить лишь через отрицание (quo ad nos), но никто еще не осмеливался упрекать евреев в атеизме. В обоих случаях реальное значение термина "ничто" заключает в себе идею того, что Бог — это не что-то, не какая-либо конкретная или видимая сущность, к которой вообще можно правильно приложить название любого из известных нам объектов".
Опять же: "Нирвана — это мир причин, в котором исчезают все обманчивые следствия, или иллюзии наших ощущений. Нирвана — это высшая из достижимых сфер".
Тайные учения магов, до-ведических буддистов, иерофантов египетского бога Тота, или Гермеса, были, как утверждается в "Изиде", изначально идентичными. Эту идентичность в равной мере можно отнести к доктринам какой угодно эпохи, какого угодно народа, включая халдейских каббалистов и древнееврейских назаров. "Употребляя термин "буддисты", мы имеем в виду вовсе не экзотерический буддизм, учрежденный последователями Гаутамы Будды, или современную буддийскую религию, а тайную философию Шакьямуни, которая по своей сути идентична древней религии-мудрости, религии избранных — религии до-ведического брахманизма. Так называемая ересь Зороастра, или Заратустры, служит этому прямым подтверждением, так как она, строго говоря, является не ересью, но всего лишь частично открытым изложением строго монотеистических религиозных истин, которые до тех пор преподавались только в святилищах и которым Заратустра научился у брахманов. Зороастра, древнего учредителя культа поклонения Солнцу, нельзя назвать основателем дуалистической системы, равно как и первым, кто стал проповедовать идею единобожия.
Макс Мюллер доказал, что Заратустра и его последователи, зороастрийцы, обосновались в Индии, прежде чем иммигрировать в Персию. "То, что зороастрийцы и их предки переселились из Индии еще в ведический период, — говорит он, — можно доказать так же определенно, как и то, что обитатели Массилии были выходцами из Греции... Многие из зороастрийских богов возникают как отражения или искажения образов богов ведических".
Если сейчас мы можем доказать — а мы можем сделать это на основании свидетельств каббалы и древнейших традиций религии-мудрости, философии древних святилищ, — что все эти боги, зороастрийские или ведические, представляют собою лишь великое множество персонифицированных сил Природы, являющихся верными слугами адептов тайной мудрости — магии, то, значит, мы твердо стоим на ногах.
Таким образом, когда мы говорим, что каббалистика и гностицизм произошли от маздеизма или зороастризма, — это практически одно и то же, если только не иметь в виду экзотерический культ, чего мы и не делаем. Более того, в этом смысле мы можем повторить вслед за Кингом, автором "Гностиков", и некоторыми археологами: и каббалистика, и гностицизм произошли от буддизма, который является самой простой и убедительной философией и который вместе с тем оказался одною из самых чистых религий во всем мире... Но те же доктрины, идентичные по сути и по духу, хотя и не всегда по форме, встречаются, с одной стороны, среди ессеев и неоплатоников, а с другой — среди бесчисленных конфликтующих сект, рождающихся лишь для того, чтобы тут же погибнуть. Под буддизмом мы, следовательно, понимаем ту религию, которая буквально означает "учение мудрости" и которая на много веков предвосхитила метафизическую философию Сиддхартхи Шакьямуни".
Современное христианство, конечно же, в значительной степени отошло от своей изначальной философии, но в "Разоблаченной Изиде", в ходе одной весьма интересной дискуссии, утверждается, что его философская основа идентична исходной философии всех религий.
"Лука, который был лекарем, в сирийских текстах именуется асайя, то есть ессаин, или ессей. Иосиф Флавий и Филон Иудейский в достаточной мере описали эту секту, чтобы не оставить в наших умах никаких сомнений в том, что назорейский Реформатор, получив образование в ессейских обителях в пустыне и будучи должным образом посвящен в таинства, предпочел свободную и независимую жизнь странствующего назария, и таким образом отделился или отназарился от них, став странствующим терапевтом, или назариа, целителем...
В своих беседах и проповедях Иисус всегда изъяснялся притчами, пользуясь метафорами при общении со своими слушателями. Этот обычай опять-таки был характерен для ессеев и назореев, но никто никогда не слышал, чтобы подобной иносказательной речью пользовались галилеяне, жившие в городах и деревнях. Разумеется, некоторые ученики Иисуса, которые, как и он сам, были галилеянами, даже удивлялись, когда им впервые приходилось слышать, как он в такой аллегорической форме общается с людьми. — "Для чего притчами говоришь им?" — часто спрашивали Иисуса ученики. "Для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано", — следовал ответ, и это был ответ посвященного. — "Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют". Более того, мы считаем, что Иисус выражает свои мысли... в изречениях, которые являются чисто пифагорейскими, когда в Нагорной Проповеди он заявляет: "Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас".
Профессор А.Уайлдер, редактор "Элевсинских мистерий" Тэйлора, подмечает "сходную склонность Иисуса и апостола Павла подразделять свои учения на эзотерические и экзотерические — на тайны Царствия Небесного — для апостолов и на притчи — для толпы". "Мудрость же мы проповедуем, — говорит Павел, — между совершенными ", то есть "посвященными". Участники элевсинских и прочих таинств всегда подразделялись на два класса: на неофитов и на совершенных... Повествование апостола Павла в его "Втором послании к коринфянам" поразило некоторых ученых, хорошо знакомых с описаниями мистических обрядов посвящения, данными несколькими классиками, как самым недвусмысленным образом указывающее на финальную эпоптейю*: "Знаю человека во Христе... И знаю о таком человеке (только не знаю — в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать". Эти слова, насколько нам известно, комментаторы до сих пор редко рассматривали как намек на блаженные видения посвященного провидца.
Однако лексика этого рассказа совершенно недвусмысленна. Намеки на то, что закон не позволяет повторять, выражены здесь теми же словами, а слова употреблены в тех же значениях, что и в соответствующих высказываниях, которые мы регулярно встречаем у Платона, Прокла, Ямвлиха, Геродота и других классиков. "Мудрость же мы проповедуем между совершенными", — говорит Павел, и ясный и неоспоримый перевод этих слов будет: "Мы проповедуем более глубокие, или конечные, эзотерические доктрины мистерий (которые здесь обозначены словом "мудрость"), лишь среди посвященных".
Так же и в отношении человека, который был взят в рай (и которым, очевидно, был сам Павел), христианское слово "рай" следует заменить словом "элизиум"."
Конечная цель оккультной философии состоит в том, чтобы показать, чем был, есть и будет человек. "То, что после смерти тела остается жить в качестве индивидуальности, — говорится в "Изиде", — это подлинная душа, которую Платон в диалогах "Тимей" и "Горгий" называет смертною душою, так как, согласно герметическому учению, она поэтапно отбрасывает более материальные частицы с каждым перемещением в более высокую сферу... Астральный дух — это точная копия тела в физическом и духовном смысле. Божественный, высший бессмертный дух не может быть ни наказан, ни вознагражден. Отстаивать подобную доктрину было бы одновременно и абсурдно, и богохульно: ведь дух — это не просто пламя, зажженное от главного, неиссякаемого источника света, он в действительности идентичен этому свету, являясь, по сути, его частицей. Дух обеспечивает бессмертие индивидуальной астральной сущности в соответствии с готовностью последней это бессмертие принять.
Пока двуединый человек, то есть человек из плоти и духа, остается в пределах закона непрерывности духовного существования, пока в человеке горит, пусть даже очень слабо, эта божественная искра, он находится на пути к обретению бессмертия.
Но те, кто подчиняются материалистическому существованию, не впуская в себя божественное сияние, излучаемое духом каждого человека, начинающего свою земную жизнь, и заглушая предостерегающий голос надежного часового — совести, которая фокусирует в душе этот божественный свет, — эти люди, забыв о духе, с переходом границы материального мира будут вынуждены по необходимости следовать его законам".
И далее: "Тайная доктрина учит, что если человек завоюет бессмертие, то он навсегда останется той триединой сущностью, которою является в жизни, и в таком виде продолжит свое существование в той же форме на всех планах бытия. Астральное тело, которое в этой жизни покрыто грубой физической оболочкой, освободившись от нее, само, в свою очередь, становится оболочкой для другого, еще более легкого тела. Этот процесс начинает развиваться с момента смерти и завершается, когда астральное тело, принадлежащее данной земной форме, окончательно отделяется от нее".
Процитированные отрывки, если прочитать их в свете приведенных мною объяснений, позволят благосклонному читателю с пониманием отнестись к "Изиде" и найти свой путь к скрытым в этой книге "золотоносным жилам". Однако никому не следует надеяться, что в "Изиде" или в каких-либо других книгах по оккультной философии, которые уже вышли в свет или в скором времени будут написаны, можно найти в законченным виде простое и совершенно ясное изложение тайн рождения, смерти и грядущей жизни.
Человека, начавшего заниматься подобного рода исследованиями, раздражает трудность понимания истинных представлений оккультистов относительно характера загробной жизни и ее общей mise en scene*.
Общеизвестные религии имеют на этот счет весьма определенные взгляды; некоторые из подобных религий к тому же переводят эти взгляды в практическое русло, уверяя, будто отдельные компетентные люди, уполномоченные церковными организациями выполнять свои обязанности, способны, в соответствии со своими соображениями, подобно железнодорожным стрелочникам, направлять души умирающих по правильному или же по пагубному пути.
Такого рода теории обладают, во всяком случае, одним достоинством: они просты и понятны. Однако эти теории не могут удовлетворить наш разум в том, что касается деталей. Изучающему же оккультную философию достаточно весьма недолго позаниматься исследованием данного вопроса, чтобы понять: на этом пути познания он не столкнется ни с какими концепциями, которые могли бы оскорбить его самые возвышенные представления о Боге и жизни иной. Он вскоре почувствует, что изучаемая им система идей благородна и величественна и что она простирается до самых дальних пределов, которых только способно достичь человеческое понимание. Но эта система останется для него смутной, туманной, и он будет искать четкие формулировки по тому или иному вопросу, пока постепенно не осознает, что абсолютная истина о происхождении и предназначении человеческой души, вероятно, слишком сложна и утонченна, чтобы ее можно было бы передать простым языком. Совершенная ясность идей достижима лишь для очищенных умов продвинутых исследователей оккультизма — людей, которые, целиком посвятив все свои дарования поискам и длительному усвоению таких идей, приходят, наконец, к их пониманию при помощи особых интеллектуальных способностей, специально развиваемых для подобной цели. Однако из этого совершенно не следует, что, даже руководствуясь самыми благими намерениями, такие люди непременно сумеют создать некое оккультное вероучение, в котором вся теория мироздания уложилась бы в какую-нибудь дюжину строк. Даже у мирян, поглощенных к тому же своими повседневными занятиями, изучение оккультизма может без труда расширить и очистить восприятие до такой степени, чтобы вооружить сознание, так сказать, критериями, которые позволят выявлять нелепости в любой ошибочной религиозной теории.
Однако всеобъемлющая структура оккультного верования — это нечто такое, что по природе своей может медленно, постепенно возводиться лишь в сознании каждого отдельно взятого архитектора духовных теорий. И я полагаю, что оккультисты представляют себе все это очень живо, чем и объясняется их отвращение к попыткам сглаженного, прямолинейного объяснения их доктрин.
Оккультисты знают, что по-настоящему жизнеспособные ростки знания должны, так сказать, вырасти из завязи в сознании каждого человека: в состоянии полной зрелости их уже нельзя пересадить на незнакомую почву неподготовленного понимания. Они готовы к тому, чтобы давать семена, но каждый человек должен сам для себя вырастить собственное древо познания. Так же, как из человека нельзя сделать адепта — ибо этим адептом он должен сделаться сам, — так и обычный человек, который просто стремится понять адепта и его видение мира, должен, хотя и в меньшей степени, развивать в себе такое понимание, продумывая элементарные идеи до конца, до их превращения в правильные умозаключения.
Эти соображения согласуются со скрытностью оккультизма и частично проясняют ее. Более того, они помогают понять один момент, который, если воспринимать его в свете данного изложения, может обескуражить вероятных читателей "Изиды".
Если значительная часть этого произведения, как я уже заявлял, действительно представляет собою плод труда подлинных адептов, знающих, благодаря собственному опыту, истину относительно множества обсуждаемых в этой книге мистерий, то почему адепты так и не сказали прямо, что же они имели в виду, вместо того, чтобы ходить вокруг да около и предлагать аргументы, полученные из того или иного обычного источника, из литературных или исторических свидетельств, из абстрактных теорий, касающихся проявлений гармонии Природы? Во-первых, аргументировать это можно тем, что авторы не могли просто взять и написать: "Мы знаем, что в действительности дела обстоят так-то и так-то", — и чтобы при этом их не спросили: "А откуда вы это знаете?". И адепты явно не сумели бы ответить на заданный вопрос, не вдаваясь в подробности, "которых человеку нельзя пересказать", как выразился бы один из авторов Библии, или не предлагая подкрепить свои свидетельства демонстрациями определенных способностей, что практически невозможно постоянно обеспечивать для поочередного удовлетворения любопытства каждого читателя этой книги. Во-вторых, я полагаю, что в "Изиде", в соответствии с принципом, требующим поменьше обучать, но побольше вдохновлять на спонтанное самосовершенствование, авторы стремились скорее оказывать воздействие на сознание читателей, нежели просто обрушивать на них весь запас заранее накопленных фактов. Эти люди продемонстрировали, что теософия, или оккультная философия, не является очередным кандидатом на внимание всего мира; она просто призвана вновь возвестить те принципы, которые получили признание еще на заре человечества. Последовательность исторических событий, которая сформировала эту точку зрения, отчетливо различима в эволюции философских школ, однако у меня нет возможности проследить детали этого процесса в работе такого объема. Изложенная теория в изобилии проиллюстрирована рассказами об экспериментальных демонстрациях оккультной силы, приписываемой различным чудотворцам. Авторы "Изиды" специально воздерживались от того, чтобы сказать больше, нежели мог бы предположительно сказать тот или иной писатель, если допустить, что он имел доступ ко всей литературе по этой теме и находился на особом, просвещенном уровне понимания ее смысла.
Однако стоит лишь осознать подлинную позицию авторов или вдохновителей "Изиды", и ценность любой дискуссии, в которую, как вы обнаружите, они вступают, неизмеримо возвысится над уровнем сравнительно банальных соображений, выдвигаемых в ее интересах. Адепты, возможно, не захотят приводить никаких иных свидетельств, кроме экзотерических, в пользу какого-либо конкретного тезиса, который они пожелают поддержать, но если уж они пожелают его поддержать, то сам по себе этот факт будет иметь огромное значение для любого читателя, который косвенными путями постиг всю степень авторитетности этих людей.
Дата добавления: 2015-09-12; просмотров: 15 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |