Читайте также:
|
Оказавшись перед этой наводящей страх пустотой, мы судорожно ищем спасения в астрологии, йоге, буддизме, пытаемся приспособить к новым условиям классическую или средневековую философии. Однако, комментирует Хоркхаймер, переход от объективного разума к субъективному неслучаен: объективистские философии рухнули, ибо не выдержало основание. Нельзя спасти не только философию, ставшую сегодня “философией обслуживания”, но и искусство, которое не в состоянии отразить реальность. “Когда-то искусство, литература, философия делали усилия, чтобы выразить смысл вещей и жизни, озвучить их молчание, дать природе орган, благодаря которому стали бы понятны ее страдания; это позволяло назвать реальность ее собственным именем. Сегодня у природы отнята способность говорить. Когда-то люди верили, что каждая фраза, слово, вопль или жест полны внутреннего смысла, сегодня они скорее объясняются стечением обстоятельств”. Наука не просто победно торжествует на руинах философии, храня молчание по поводу жизненно важных проблем. Она изготовилась служить дьявольским силам, и сегодня “сциентизм не обуздывается воинственной религией”. Панацеи остаются панацеями.
Выводы неутешительны: “I. Природа представляется простым инструментом в руках человека, объектом эксплуатации, которая при отсутствии цели не знает ограничений. 2. Мышление, не обслуживающее определенные групповые интересы, считается поверхностно бесполезным. 3. Такая умственная деградация вполне устраивает власти предержащие, с помощью прирученных "мыслителей" удобно контролировать капитал и рынок труда. 4. Массовая культура навязывает образ жизни, принятый теми, кто, ненавидя, на словах тем не менее восхваляет его. 5. Продуктивная способность рабочих подчинена техническим требованиям, а городские власти определяют стандарты по собственному усмотрению. 6. Обожествление промышленной деятельности не знает пределов. Несуетность воспринимается как порок, если время бездеятельности превышает то, которое необходимо на восстановление сил. 7. Значение "продуктивности" соизмеряется термином "пользы", соотносимой с властными структурами, а не со всеобщей необходимостью”.В такой ситуации самая дельная услуга, которую разум мог бы предложить человечеству, – это разоблачение того, что называется разумом. По-настоящему нашу эпоху представляют те, кто прошел круги ада, страданий и деградировал в неравной борьбе с палачами. Такие люди меньше всего похожи на персонажей, раздутых по законам поп-культуры. Безвестные мученики концентрационных лагерей стали символом человечности, рвущейся на Божий свет. “Задача философии – перевести все это на язык слов, чтобы люди смогли услышать голоса, превращенные тиранией в молчание”.
5.4. Ностальгия по “совершенно Иному”
С возрастом Хоркхаймер стал отходить от марксистских и революционных идеалов своей молодости. “Всякое конечное существо и человечество в целом конечны; тот, кто возомнил себя последней, высшей и единственной ценностью,, становится идолом, жаждущим кровавых жертв”, – писал Хоркхаймер в 1961 г. (опубликовано в интервью под названием “Ностальгия по совершенно Иному”).
Опасность национал-социализма, признавался Хоркхаймер, заставляла искать противовес в марксизме. Казалось, только революция способна победить это зло. “Марксизм в мою бытность революционером был ответом на тиранию правого тоталитаризма, хотя уже тогда были сомнения в том, что солидарности пролетариата достаточно для построения справедливого общества... Иллюзии лопнули как мыльные пузыри: социальное положение пролетариата улучшилось и без революции, а общий интерес больше не основание для социальных перемен. Оказалось, что, помимо классовой солидарности, существует солидарность людей вообще, вытекающая из того факта, что все они ограничены, страдают и умирают”. И если все так, то разве не изначально человеческим выглядит “общий интерес создать мир, в котором человеческая жизнь была бы прекраснее, продолжительнее, менее горькой и, хотелось бы добавить, да трудно в это поверить, – мир, способствующий развитию духа”.
Как можно быть безразличным к несправедливости и страданию? Но мы, люди, конечные существа, и если не. можем не смириться, то уж наверняка не имеем права относиться к историческому – политике, теории или государству, – как чему-то абсолютному. Наша конечность не доказывает существования Бога. И все-таки есть нужда в теологии, понятой не как наука о Божественном или о Боге, а как “признание, что мир есть феномен. Нет абсолютной истины, а есть лишь последняя реальность, теология (я хотел бы быть понятым правильно), есть надежда на то, что, несмотря на характерную для мира несправедливость, несправедливость не сможет утвердиться в качестве последнего слова”.Теология, следовательно, по мнению Хоркхаймера, стала выражением ностальгической веры в то, что “убийца не сможет долго торжествовать над невинной жертвой”. “Ностальгию по совершенно истребленной справедливости” нельзя реализовать в истории. Даже лучшее общество, покончившее с социальным хаосом, не в состоянии компенсировать несправедливость прошлого и восстановить природные богатства”. Все же это не значит, что нужно смириться с удушающей атмосферой автоматизированного общества. Даже если изменения вскоре окажутся необратимыми, сегодня еще не поздно многое сделать. Как минимум философу доступна критика существующего порядка, чтобы удержать людей от способа мыслить и действовать на потребу бездушной социальной организации.
6. ГЕРБЕРТ МАРКУЗЕ И “ВЕЛИКИЙ ОТКАЗ”
6.1. Возможна ли “нерепрессивная цивилизация”?
Книга “Эрос и цивилизация” (1955) развивает одну из главных тем фрейдизма – тему подавления цивилизацией человеческих инстинктов. “Счастье, – говорил Фрейд, – не есть культурная ценность”. Маркузе (1898-1979) также полагал, что дисциплина моногамной репродукции, методичное подавление либидо, направление его в русло социально полезной деятельности вместе образуют культуру. История человека есть история его подавления, считал Фрейд. Культура, или цивилизация, налагает на индивида ограничения. Стоит предоставить ему возможность следовать к своим естественным целям, как тут же обнаружится несовместимость с любой устойчивой формой ассоциации. “Цивилизация начинается с отказа от изначальной цели – полного удовлетворения потребностей”. Направление этого поворота Маркузе обозначает так:
– от немедленного удовлетворения к отложенному удовлетворению;
– от удовольствия к подавлению удовольствия;
– от радости (игры) к труду (работе);
– от восприимчивости к продуктивности;
– от отсутствия подавления к гарантированной безопасности.
Фрейд, отмечает Маркузе, описал это изменение как трансформацию принципа удовольствия в принцип реальности, что сделало инстинкты превратностями психического аппарата цивилизации. Так человек стал “организованным Я”. Репрессивная модификация инстинктов привела, по Фрейду, к вечной борьбе за существование, продолжающейся поныне. “Убеждение, что антагонизм между принципом удовольствия и принципом реальности неустраним, что нерепрессивное общество невозможно, – краеугольный камень фрейдизма”.
Против тенденции абсолютизации указанного антагонизма и выступил с критикой Маркузе. Контраст не имеет метафизической природы, он – продукт специфической социально-исторической организации. Фрейд показал, что ограничения свободы неизбежны как цена за построенную цивилизацию. Однако отсюда не следует, что платить надо вечно. Вскрывая всю глубину несвободы, Фрейд защищает подавленные устремления человечества, вводя теорию бессознательного. Бессознательное есть память о порыве к полному удовлетворению, где нет нужды и подавления. В бессознательном продолжает жить желание возрожденного рая вместе с завоеваниями цивилизации.
В психоаналитической теории память занимает, центральное место и терапевтическая функция памяти проистекает из истинностной ее ценности. Поэтому важно суметь погрузиться в память, обнаружить бессознательное в его продуктах, проанализировать сны, посмотрев на них “открытыми глазами”. Открыв, таким образом, “строгие истины”, можно разбить рамки, сковывающие бессознательное.
Дата добавления: 2015-01-05; просмотров: 28 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |