Читайте также:
|
1830-е гг.(романтизм) – возникновение философского течения в поэзии Баратынского, поэтов-любомудров, Тютчева, в прозе В.Ф. Одоевского; проникновение романтизма в прозу и широкое его распространение в жанре повести; расцвет романтизма в творчестве Лермонтова и признаки кризиса: засилье эпигонской (подражательной) поэзии, лирика Бенедиктова, «кавказские» («восточные») повести А.А. Бестужева-Марлинского.
Расцвет пушкинского творчества приходится на 1830-е гг.; в начале десятилетия появляются сборники Языкова; в 1842 г. — «Сумерки» Баратынского. По своему абсолютному эстетическому и идейному значению поэтическое наследие пушкинского периода было бесконечно больше того, которое оставило нам следующее литературное поколение, — исключая лишь Лермонтова. В то же время именно творчество Лермонтова, а затем Некрасова являют нам вехи дальнейшего движения поэзии. И то, и другое непосредственно опиралось на поэтическую базу пушкинского периода; однако ни то, ни другое не могло родиться в результате прямой преемственности. Чтобы они появились, нужно было не только усвоить то, что было сделано Пушкиным и его кругом, — необходимо было и преодолеть это — и, преодолевая, сознательно или стихийно отказаться от некоторых весьма существенных завоеваний предшествующего периода. Такого рода утраты — необходимое и неизбежное условие эстетической эволюции, и только учитывая их мы сможем объяснить, почему Лермонтов не «отменяет» для нас Пушкина, а Некрасов — Лермонтова. Заметим при этом, что в индивидуальном творчестве поэта, особенно столь значительного, как Лермонтов или Некрасов, общие черты и тенденции, свойственные всему периоду, не обязательно выступают в подчеркнутой форме; их отношение к поэтическим предшественникам может быть иным, нежели у их современников. Так, значение пушкинской традиции для Лермонтова бесконечно больше, нежели, например, для Полежаева или Бенедиктова; о «борьбе» Лермонтова с Пушкиным, конечно, не приходится говорить. Тем не менее самый характер преемственности в известной мере определялся теми общими тенденциями, которые возникли в поэзии 1830-х гг. и не были свойственны предшествующему периоду.
Именно в 1830-е гг. появляется новый тип психологической и философской лирики, объектом которой становится личность в процессе самопознания.
Эта эволюция поэтического мышления, форм и тем шла постепенно; элементы нового поэтического стиля обозначаются уже в творчестве Пушкина и поэтов его окружения. Творчество Баратынского, Языкова и даже генетически более ранняя поэзия Жуковского оказывались в новую эпоху живыми литературными явлениями; что же касается Пушкина, то, «борясь» с ним, поэты 1830-х гг. нередко незаметно для себя развивали темы и мотивы, уже определившиеся в его творчестве.
48. Проза 1830-х гг. Основные пути развития.
1831 год ознаменован выходом «Повестей Белкина» и первой книжки «Вечеров на хуторе близ Диканьки», заложивших основы новой русской прозы и ставших ее первыми классическими образцами. В 1832 г. изданы вторая книга «Вечеров», восемь частей «Русских повестей и рассказов» вернувшегося в литературу двумя годами ранее А. Бестужева, «Повести М. Погодина» в трех частях и «пяток первый» «Русских сказок» казака Вл. Луганского (В. И. Даля); в 1833 г. — «Пестрые сказки» В. Одоевского; в 1833—1834 гг. — четырехтомное собрание повестей Н. А. Полевого «Мечты и жизнь»; в 1835 г. — «Миргород» и «Арабески» Гоголя и «Три повести» Н. Павлова. Уже самое это перечисление свидетельствует об интенсивном развитии жанра. Характерен не только выход многочисленных сборников повестей, но и их внутреннее разнообразие и осознанное самими участниками литературного процесса отпочкование от повести близких прозаических жанров — рассказа и «сказки». Другое примечательное явление — создание циклов повестей, объединенных общей рамкой и условной фигурой рассказчика или «издателя». «Двойника» Погорельского обрамляют беседы автора с его «двойником»; «Повести Белкина» «пересказаны» и «изданы» «покойным» Иваном Петровичем Белкиным, гоголевские «Вечера» — пасичником Рудым Паньком, «Пестрые сказки» «сочинены или собраны» «магистром философии и членом разных ученых обществ» И. М. Гомозейкою.
В 1827 г. Пушкин в связи с увлечением «Московского вестника» ученой и философской прозой писал М. П. Погодину: «Кстати о повестях: они должны быть непременно существенной частию журнала... У нас не то, что в Европе — повести в диковинку». Насколько изменилось положение к 1831 г., видно из статьи «Телескопа», автор которой констатировал: «...от повестей, как от поэм, нет отбою. Альманахи и журналы кипят ими». Своеобразный взрыв в развитии повести побуждает В. Г. Белинского в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1835) выступить в качестве первого историка этого жанра, очертить «полный круг» его развития, проанализировать причины успеха повести и дать дифференцированную оценку крупнейшим из отечественных повествователей.
1830-е годы, особенно первая их половина, были и периодом бурного расцвета исторического романа. К этому времени относятся лучшие романы М. Загоскина и И. Лажечникова. Историческая тема привлекает внимание Гоголя (неоконченный «Гетьман», «Тарас Бульба»), Пушкина (замысел повести о стрельце и его сыне, «Капитанская дочка»), молодого Лермонтова («Вадим»). Быстрые успехи исторического повествования способствуют своеобразной профессионализации. Достижения В. Скотта и первых русских исторических романистов позволяют ряду второстепенных и третьестепенных писателей сравнительно легко овладеть внешними приметами жанра. Уже к середине 1830-х гг. массовый исторический роман становится эпигонским, обосабливается от развития большой прозы, деидеологизируясь и становясь все более безликим и трафаретным. Лишь творческая ассимилизация достижений повести и романа на современную тему позволила Л. Н. Толстому в 1860-е гг. открыть перед историческим романом новые пути.
Наиболее сложной для изучаемого периода оказалась задача создания прозаического романа о современности. Если в жанре повести он дал ряд выдающихся, классических образцов, если в жанре исторического романа он принес вполне ощутимые, хотя и весьма неравноценные у писателей разных направлений и разной степени одаренности результаты, то для перенесения в прозу завоеваний пушкинского романа в стихах время еще не пришло. Почти все заметные повествователи 1830-х гг. пробуют свои силы в работе над романическими замыслами, и уже самая интенсивность и разнообразие их поисков оказываются весьма продуктивными для будущего. О настойчивом искании прозаиками 1830-х гг. путей к созданию большого прозаического полотна свидетельствуют уже упоминавшиеся опыты циклизации повестей, которые подготовили почву для «Героя нашего времени» (1839—1840). Тем не менее ни один из предшествующих прозаических романов с героем-современником не смог встать в один ряд с лучшими достижениями повести и исторического романа.
49. «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя.
Первая книга «Вечеров на хуторе близ Диканьки» вышла в свет в 1831 г., вторая — в 1832 г. В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Гоголь обратился к Украине. В жизни народа, в его песнях, сказках видел писатель подлинную поэзию и воссоздал ее в своих повестях. Жизнь народа раскрывается здесь в ее различных проявлениях: есть здесь быт и картины современной жизни, и народные предания, и события далекого прошлого. В повестях сочетаются фантастика и реальность, которые тесно переплетаются друг с другом, рождая своеобразный поэтический колорит.
В повести «Ночь перед Рождеством» присутствуют реалистическтое описание козаков и фантастический сюжет, основанный на полете на чёрте верхом кузнеца Вакулы. Сюжет «Заколдованного места» тоже основан на «чертовщине».
Гоголь в “ Вечерах…” нарисовал прекрасную сказку о том, какой должна быть жизнь и какими должны быть люди, он верил в свое высокое предназначение, в свою великую миссию: с помощью своего творчества исправить общество, сделать жизнь лучше, но реальность груба, уродлива. Гоголь понял, что ему не удастся исправить этот мир, он стал замкнутым, изводил себя религиозными постами, впал в уныние и, действительно, превратился в черного меланхолика.
Гоголь основательно готовился к написанию своих мистических повестей. Автор тщательно собирал всю фольклорную информацию, касающуюся нечистой силы. Писатель хотел полного сходства с народными представлениями о нечисти. И для этого он писал матери: «…Ещё несколько слов о колядках, об Иване Купала, о русалках. Если есть, кроме того, какие-нибудь духи или домовые, то и о них поподробнее с их названиями и делами; множество носиться между простым народом поверий, страшных сказаний, преданий, разных анекдотов, и проч. и проч. и проч. Всё это будет для меня чрезвычайно занимательно».
Повести составляют единый цикл: их объединяет единство места действия, придуманный Гоголем издатель Рудый Панько и его рассказчики. «Вечера…» состоят из двух частей. Первая часть вышла раньше, и в нее вошли повести «Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь, или Утопленница», «Пропавшая грамота». Во вторую часть вошли повести «Ночь перед рождеством», «Страшная месть», «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» и «Заколдованное место».
В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» Гоголь нередко прибегает к фантастике, вводит в свои повести чертей, ведьм. Но его фантастика — особого рода: она имеет чаще всего смешной, сатирический характер. Чёрт у него похож на самого обыкновенного провинциального чиновника, способного лишь на мелкие пакости, каким он изображён в «Ночи перед рождеством». Ведьмы и прочие чудища в адском пекле, куда попадает запорожец в «Пропавшей грамоте», играют в карты и при этом ещё плутуют.
Фантастические происшествия в повестях «Вечеров на хуторе близ Диканьки» тесно переплетаются с реальными событиями. В «Пропавшей грамоте» похождения загулявшего казака показаны как пьяное наваждение, сон, рассказанный болтливым, любящим прихвастнуть и приврать стариком рассказчиком.
Даже описание кражи месяца, когда чёрт, схвативший месяц, кривляясь и дуя, перекидывает его из одной руки в другую, «как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки», передано не как
фантастическое событие, а как пьяное наваждение подгулявшего писаря:
«В Диканьке никто не слышал, как чёрт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того танцевал на небе, и уверял с божбою в том всё село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех».
Фантастика у Гоголя способствует изображению человеческой подлости и пошлости, превращается в едкую насмешку над предрассудками. Проделку чёрта, спрятавшего месяц, чтобы богатый казак Чуб не пошёл на кутью к дьяку, Гоголь изображает как самый повседневный случай, лукаво используя это «происшествие» для того, чтобы показать нравы, обычаи и порядки на селе. И рассказ о Солохе, разъезжающей на помеле, даётся иронически, насмешливо, как свидетельство досужих домыслов тех, кто завидует удачливой Солохе.
50. Повесть Н.В. Гоголя «Старосветские помещики».
Цикл произведений Миргород автором, которого является Н.В.Гоголь, состоит из нескольких интереснейших произведений. Во главе цикла стоит творение Старосветские помещики.
Главные герои – старички Товстогубовы – Афанасий Иванович и жена его Пульхерия Ивановна. Автор их характеризует, как нежно любящих и трогательно заботящихся друг о друге. Афанасий Петрович высок и улыбчив, Пульхерея Ивановна, напротив, серьезна, что не мешает ей быть доброй и угодливой для всех. У них нет детей, поэтому они полностью сосредоточены друг на друге. Даме Н.В.Гоголь изображает дом, в котором живут герои, каменная, что дом – это тот же внутренний мир человека. Комната Пульхерии Ивановны вся уставлена ящичками, сундучками. Кругом лежат узелки и мешки с семенами всех видов, лежат клубки с разноцветной шерстью, лоскутки старинных платьев. Хозяйка всего этого богатства собирала все, хотя иногда и сама не знала, зачем. Афанасий Иванович наоборот, хозяйством не занимался, всем управляет жена. При всем этом Товстогубовых наглым образом обкладывает их же приказчик; запасы, которые заготавливаются на зиму, растаскивают дворовые девки.… Но самое страшное, что могут представить себе супруги – пожар в их доме; однако, даже думая об этом, они не слишком унывают – Афанасий Иванович готов жить в комнате прислуги, а его жена – в кладовой. В целом, когда заходит речь по поводу того, ради чего живут супруги. Выясняется, что живут они для гостей. В такие дни все, что есть лучшее, выносится, и в этой их услужливости не было ни капли приторности. Автор называет героев даже добрые бесхитростные души.
Как-то раз случается, что кошечку Пульхерии Ивановны подманивают дикие коты. Хозяйке жаль кошку, но неожиданно кошка возвращается – тощая и одичавшая. Пульхерия Ивановна вкусно кормит кошку, та вновь убегает. В голове главной героини рождается мысль, что это приходила ее смерть за ней. Она говорит об этом мужу, и, ничем не болея, начинает таять, как свечка. Больше всего Пульхерии Ивановне жаль мужа, за которым некому будет присмотреть и он будет совсем один. Вскоре она действительно умирает. На похоронах Афанасий Иванович от большого горя даже плакать не в силах, а, вернувшись, домой, безутешно рыдает.
Проходит пять лет. Афанасий Иванович сильно постарел, сгорбился, стал неряшлив и невнимателен. Однажды на обед ему подают блюдо, которое всегда готовила его жена. Он заливается безудержными слезами.… Здесь автор вопрошает нас: Почему же старика мучает такая сильная, такая долгая печаль? Что сильнее над нами – страсть или привычка?
Изображение старосветских помещиков проникнуто тонким юмором. Герои повести вызывают улыбку потому, что свое бездуховное существование чин принимают за истинную жизнь; комическое впечатлен не производит та почти торжественная серьезность, с какою они совершают свои, более чем немудреные житейские дела, их сосредоточенная погруженность в свой маленький мирок. Контраст между реальным содержанием жизни и тем, как ее воспринимают сами герои, между воображаемым и действительным,- привлекательным и пошлым раскрывает комическую сущность характеров.
Однако в юморе повести явственно ощущаются и глубоко скорбные ноты, вызываемые зрелищем угасания человека. Обладая привлекательными душевными качествами, герои «Старосветских помещиков» находятся во власти мелочных чувств и побуждений. Изолировавшись от жизни, они обрекли себя на тяжелые испытания глубокого одиночества. Трагические начала с особой силой выступают в рассказе о потрясениях, которые переживают герои повести. Потрясения эти вызывают к жизни, пробуждают у них настоящие человеческие чувства. Безутешное горе Афанасия Ивановича, потерявшего единственно близкого ему человека, его одиночество рисуются писателем в истинно трагических тонах.
Отличительную особенность повести составляет обрисовка действующих лиц в тесной связи с социальным бытом. Если в «Шпоньке» Гоголь раскрывал психологический облик героя, показывая ограниченный круг его представлений о жизни, то в «Старосветских помещиках» писатель впервые характеризует действующих лиц, широко изображая то материал, но бытовое «окружение», в котором они постоянно пребывают. С огромным мастерством Гоголь использует детали быта для выявления существенных черт жизни героев, их психологии.
Повествование об Афанасии Ивановиче и Пульхерии Ивановне и начинается, собственно, с изображения бытовой обстановки. «Я отсюда вижу низенький домик с галереек» из маленьких почернелых деревянных столбиков, идущею вокруг всею дома, чтобы можно было во время грома и града затворить станин окоп, не замочись дождем. За ним душистая черемуха, целые ряды низеньких фруктовых дерен, потопленных багрянцем вишен и яхонтовым морем слив, покрытых свинцовым матом; развесистый клеи, в тени которого разостлан для отдыха ковер».
Детали пейзажа, которые даются здесь, сразу же обрастают бытовыми подробностями, открывающими читателю медлительный, ленивый ритм жизни героев. «Перед домом просторный двор с низенькою свежею травкою, с протоптанною дорожкою от амбара до кухни и от кухни до барских покоев; гусь, пьющий воду с молодыми и нежными, как пух, гусятами; частокол, обвешенный связками сушеных груш м яблок и проветривающимися коврами, воз с дынями, стоящий возле амбара, отпряженный вол, лениво лежащий возле него». Господство давних привычек, «традиций», неизменность, своеобразная законсервированность составляют характерную черту бытового уклада старосветских помещиков. Герои повести, по существу, неотделимы от окружающей их обстановки, они стали как бы ее составной частью. «Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сундуками, ящиками, ящичками. Множество узелков и мешков с семенами, цветочными, огородными, арбузными, висели по стенам. Множество клубков с разноцветной шерстью, лоскутков старинных платьев, за полстолетия прежде, были кладены по углам в сундучках и между сундучками».
Вместе с застойностью быта писатель рисует неизменное постоянство жизненного поведения героев повести. «Как только занималась заря (они всегда вставали рано) и двери заводили свой разногласный концерт, они уже сидели за столиком и пили кофий. Напившись кофею, Афанасий Иванович выходил в сени и, стряхнувши платком, говорил: «Киш, киш! пошли, гуси, с крыльца!» На дворе ему обыкновенно попадался приказчик. Он, по обыкновению, вступал с ним в разговор, расспрашивал о работах, с величайшею подробностью». В таком же плане описаны и «занятия» Пульхерии Ивановны. «Хозяйство Пульхерии Ивановны состояло в беспрестанном отпирании и запирании кладовой, в солении, сушенин, варении бесчисленного множества фруктов и растений. Ее дом был совершенно похож на химическую лабораторию. Под другим деревом кучер вечно перегонял в медном лембике водку на персиковые листья, на черемуховый цвет, на золототысячник, на вишневые косточки».
Живую взаимосвязь между социальным бытом и человеком писатель раскрывает и тогда, когда рисует резкие изменения психологического состояния героя. Описывая перемену, происшедшую с Афанасием Ивановичем после смерти его жены, Гоголь по-иному дает и изображение бытовой обстановки. «Когда я подъехал ко двору, дом мне показался вдвое старее, крестьянские избы совсем легли набок, без сомнения, так же, как и владельцы их; частокол и плетень в дворе были совсем разрушены, и я видел сам, как кухарка выдергивала из него палки для затопки печи, тогда как ей нужно было сделать два шага лишних, чтобы достать тут же наваленного хвороста».
В «Старосветских помещиках» Гоголь развивает тему распада «идиллического» мирка. По существу, вся повесть делится на две резко очерченные части: первая «мирное» житье героев и вторая - картины их угасания, гибели патриархального уклада жизни. «Добрые старички! Но повествование мое приближается к весьма печальному событию, изменившему навсегда жизнь этого мирного уголка. Событие это покажется тем более разительным, что произошло от самого маловажного случая».
Водоразделом между двумя частями повести Гоголь очень искусно избрал весьма незначительное происшествие. Собственно ни в каких крупных событиях или потрясениях для показа распада «идиллии» не было необходимости. Незначительность и даже анекдотичность происшествия, потрясшего весь строй жизни старосветских помещиков, как раз и оттеняют призрачность «идиллии». История с серой кошечкой вплетается в историю жизни Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны как воплощение ничтожных причин, разрушивших «мирное» бытие. В замкнутом, микроскопическом мирке старосветских помещиков свои измерения значения событий. Происшествие, послужившее рубежом в их жизни, замечательно гармонирует с этими измерениями.
Рассказ о дальнем родственнике «страшном реформаторе», унаследовавшем имение старосветских помещиков, выразительно завершает тему угасания, распада поместной «патриархальности», Наследник имения «увидел тотчас величайшее расстройство и упущение в хозяйственных делах; все это решился он непременно покорении, исправить и ввести во всем порядок. Накупил шесть прекрасных английских серпов, приколотил к каждой избе особенный номер, и, наконец так хорошо распорядился, что имение через шесть месяцев взято было в опеку». Показывая распад «патриархальности», Гоголь с огромной силой отразил однообразие жизни людей, которые замкнулись в своем обособленном, изолированном существовании.
51. Две редакции повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба».
Работе Гоголя над «Тарасом Бульбой» предшествовало тщательное, глубокое изучение исторических источников. Среди них следует назвать «Описание Украины» Боплана, «Историю о казаках запорожских» Мышецкого, рукописные списки украинских летописей — Самовидца, Величко, Грабянки и т. д.
Но эти источники не удовлетворяли вполне Гоголя. В них многого ему не хватало: прежде всего характерных бытовых деталей, живых примет времени, истинного понимания минувшей эпохи. Специальные исторические исследования и летописи казались писателю слишком сухими, вялыми и в сущности мало помогающими художнику постигнуть дух народной жизни, характеры, психологию людей. В 1834 году в письме к И. Срезневскому он остроумно заметил, что эти летописи, создававшиеся не по горячему следу событий, а «тогда, когда память уступила место забвению», напоминают ему «хозяина, прибившего замок к своей конюшне, когда лошади уже были украдены» (X, 299).
Среди источников, которые помогли Гоголю в работе над «Тарасом Бульбой», был еще один, важнейший: народные украинские песни, особенно исторические песни и думы.
Гоголь считал украинскую народную песню драгоценным кладезем для историка и поэта, желающих «выпытать дух минувшего века» и постигнуть «историю народа». Из летописных и научных источников Гоголь черпал исторические сведения, необходимые ему фактические подробности, касающиеся конкретных событий Думы и песни же давали ему нечто гораздо более существенное. Они помогали писателю понять душу народа, его национальный характер, живые приметы его быта. Он извлекает из фольклорной песни сюжетные мотивы, порой даже целые эпизоды. Например, драматическая повесть о Мосии Шиле, попавшем в плен к туркам и затем обманувшем их и вызволившем из вражеского плена всех своих товарищей, навеяна Гоголю известной украинской думой о Самойле Кишке. Да и образ Андрия создан под несомненным влиянием украинских дум об отступнике Тетеренке и изменнике Савве Чалом.
Гоголь многое берет в народной поэзии, но берет как писатель, чуткий и восприимчивый к ее художественному строю, со своим отношением к действительности, к материалу. Поэтика народной песни оказала огромное влияние на всю художественно-изобразительную систему «Тараса Бульбы», на язык повести.
Яркий живописный эпитет, красочное сравнение, характерный ритмический повтор — все эти приемы усиливали пасенное звучание стиля повести. «Не достойна ли я вечных жалоб? Не несчастна ли мать, родившая меня на свет? Не горькая ли доля пришлась на часть мне? Не лютый ли ты палач мой, моя свирепая судьба?» (II, 105). Или: «Кудри, кудри он видел, длинные, длинные кудри, и подобную речному лебедю грудь, и снежную шею, и плечи, и все, что создано для безумных поцелуев» (II, 143). Необыкновенно эмоциональная, лирическая окраска фразы, равно как и все другие ее художественные приметы, создает ощущение органической близости манеры гоголевского повествования к стилю народной песни.
В повести чувствуется влияние былинно-песенного приема распространенных сравнений: «Оглянулся Андрий: перед ним Тарас! Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен. Так школьник, неосторожно задравши своего товарища и получивши за то от него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный вскакивает из лавки и гонится за испуганным товарищем своим, готовый разорвать его на части, и вдруг наталкивается на входящего в класс учителя: вмиг притихает бешеный порыв и упадает бессильная ярость. Подобно ему в один миг пропал, как бы не бывал вовсе, гнев Андрия. И видел он перед собою одного только страшного отца» (II, 143).
Сравнение становится столь обширным, что вырастает словно в самостоятельную картину, которая на самом деле нисколько не является самодовлеющей, а помогает конкретнее, полнее, глубже раскрыть характер человека или его душевное состояние.
«Тарас Бульба» имеет.большую и сложную творческую историю. Он был впервые напечатан в 1835 году в сборнике «Миргород». В 1842 году во втором томе своих «Сочинений» Гоголь поместил «Тараса Бульбу» в новой, коренным образом переделанной редакции. Работа над этим произведением продолжалась с перерывами девять лет: с 1833 года до 1842-го. Между первой и второй редакциями «Тараса Бульбы» был написан ряд промежуточных редакций некоторых глав.
В писательском облике Гоголя есть одна весьма примечательная черта. Написав и даже напечатав свое произведение, он никогда не считал свою работу над ним законченной, продолжая неутомимо совершенствовать его. Вот почему произведения этого писателя имеют такое множество редакций. Гоголь, по свидетельству Н. В. Берга, рассказывал, что он до восьми раз переписывал свои произведения: «Только после восьмой переписки, непременно собственною рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания».
Интерес Гоголя к украинской истории после 1835 года нисколько не ослабевал, а порой даже приобретал особую остроту, как это было, например, в 1839 году. «Малоросси песни со мною», — сообщает он Погодину в середине августа этого года из Мариенбада. «Запасаюсь и тщусь сколько возможно надышаться стариной» (XI, 240—241). Гоголь в это время размышляет об Украине, ее истории, ее людях, и новые творческие замыслы будоражат его сознание. В конце августа того же года он пишет Шевыреву: «Передо мною выясниваются и проходят поэтическим строем времена казачества, и если я ничего не сделаю из этого, то я буду большой дурак. Малороссийские ли песни, которые теперь у меня под рукою, навеяли их или на душу мою нашло само собою ясновидение прошедшего, только я чую много того, что ныне редко случается. Благослови!» (XI, 241).
Усилившийся осенью 1839 года интерес Гоголя к истории и к фольклору был связан с задуманной им драмой из украинской истории «Выбритый ус», а также с работой над второй редакцией «Тараса Бульбы». Пришлось снова обратиться к написанным в различное время черновым наброскам новой редакции, заново многое переосмысливать, устранять некоторые случайно вкравшиеся противоречия и т. д. Интенсивная работа продолжалась в течение трех лет: с осени 1839 года до лета 1842.
Вторая редакция «Тараса Бульбы» создавалась одновременно с работой Гоголя над первым томом «Мертвых душ», т. е. в период наибольшей идейно-художественной зрелости писателя. Эта редакция стала глубже по своей идее, своему демократическому пафосу, совершеннее в художественном отношении.
Чрезвычайно характерна эволюция, которую претерпела повесть. Во второй редакции она значительно расширилась в своем объеме, став почти в два раза больше. Вместо девяти глав в первой редакции — двенадцать глав во второй. Появились новые персонажи, конфликты, ситуации. Существенно обогатился историко-бытовой фон повести, были введены новые подробности в описании Сечи, сражений, заново написана сцена выборов кошевого, намного расширена картина осады Дубно и т.п.
Самое же главное в другом. В первой, «миргородской», редакции «Тараса Бульбы» движение украинского казачества против польской шляхты еще не было осмыслено в масштабе общенародной освободительной борьбы. Именно это обстоятельство побудило Гоголя к коренной перс-работке всего произведения. В то время как в «миргородской» редакции «многие струны исторической жизни Малороссии» остались, по словам Белинского, «нетронутыми», в новой редакции автор исчерпал «всю жизнь исторической Малороссии» (VI, 661). Ярче и полнее раскрывается здесь тема народно-освободительного движения, и повесть в еще большей мере приобретает характер народно-героической эпопеи.
Подлинно эпический размах приобрели во второй редакции батальные сцены.
Вышколенному, но разобщенному воинству польской шляхты, в котором каждый отвечает только за себя, Гоголь противопоставляет сомкнутый, железный, проникнутый единым порывом строй запорожцев. Внимание писателя почти не фиксируется на том, как сражается тог или иной казак. Гоголь неизменно подчеркивает слитность, общность, мощь всей Запорожской рати: «Без всякого теоретического понятия о регулярности, они шли с изумительною регулярностью, как будто бы происходившею от того, что сердца их и страсти били в один такт единством всеобщей мысли. Ни один не отделялся; нигде не разрывалась эта масса». То было зрелище, продолжает Гоголь, которое могло быть достойно передано лишь кистью живописца. Французский инженер, воевавший на стороне врагов Сечи, «бросил фитиль, которым готовился зажигать пушки, и, позабывшись, бил в ладони, крича громко: «Браво, месье запороги!» (II, 329).
Этот яркий, но несколько театральный эпизод претерпел затем существенную эволюцию. Он развертывается в большую батальную картину, эпическую по своей широте. В первой редакции французский инженер, о котором сказано, что он «был истинный в душе артист», восхищается красотой казацкого строя, который в едином порыве несется на пули врага. Во второй редакции подробно изображается уже самый бой, а иноземный инженер дивится не строю казаков, а их «невиданной тактике» и при этом произносит уже совсем иную фразу: «Вот бравые молодцы-запорожцы! Вот как нужно биться и другим в других землях!» (II, 135).
Подвергается серьезной переработке образ Тараса Бульбы: он становится социально более выразительным и психологически цельным. Если в «миргородской» редакции он перессорился со своими товарищами из-за неравного дележа добычи (II, 284) — деталь, явно противоречившая героическому характеру Тараса Бульбы, — то в окончательном тексте повести он «перессорился с теми из своих товарищей, которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьями польских панов» (II, 48). Подобное усиление идейного акцента мы находим и в ряде других случаев. Например, в «миргородской» редакции: «Вообще он (Тарас. — С. М.) был большой охотник до набегов и бунтов» (II, 284). В окончательной же редакции 1842 года мы читаем: «Неугомонный вечно, он считал себя законным защитником православия. Самоуправно входил в села, где только жаловались на притеснения арендаторов и на прибавку новых пошлин с дыма» (II, 48). Таким образом, из «охотника до набегов и бунтов» Тарас Бульба превращается в «законного» защитника угнетенного народа. Усиливается патриотическое звучание образа. Именно во второй редакции Тарас произносит свою речь о том, «что такое есть наше товарищество».
Некоторые важные изменения претерпевает и образ Андрия. Он приобретает ощутимо большую психологическую определенность. Гоголю удается преодолеть прежде присущую образу Андрия известную схематичность и однолинейность. Внутренний мир его переживаний становится более емким, сложным. Его любовь к полячке теперь не только глубже мотивируется, но и получает более яркую эмоциональную, лирическую окраску.
В работе над окончательным текстом «Тараса Бульбы» Гоголь несомненно учел художественный опыт исторической прозы Пушкина. Именно во второй редакции повесть приобрела ту реалистическую полноту и завершенность поэтической формы, которая отличает это великое произведение русской классической литературы.
52. «Петербургские повести» Н.В. Гоголя.
В 30-е годы XIX века Гоголь пишет ряд повестей из петербургской жизни, которые полностью вошли в сборник под названием «Петербургские повести»: «Невский проспект», «Нос», «Портрет», «Шинель», «Записки сумасшедшего». Основной для них является тема маленького человека, задавленного укладом окружающей действительности.
Повести петербургского цикла продолжают галерею так называемых мертвых душ, которая была начата автором еще в сборнике «Миргород». Петербург здесь предстает своего рода городом мертвых, своеобразной фантасмагорией, в которой не находится места нормальным человеческим чувствам, ведь тут даже влюбленность и различные искренние порывы встречают непонимание, поскольку человеку вполне нравится та жизнь, которой он живет, что видно из повести «Невский проспект». Здесь человеческие качества оказываются совершенно неважными: даже нос, одетый в вицмундир, разъезжает в карете по улицам. Также здесь господствует власть денег, которая губит в человеке все самые лучшие качества (повесть «Портрет»). Ведьмы здесь лишены своей сказочно-мифологической атрибутики — это просто продажные женщины легкого поведения, издевающиеся над настоящим, чистым, искренним чувством («Невский проспект»).
Показательно то, что Гоголь увидел и очень опасные черты в своих героях, причем не только в высокопоставленных чиновниках, взяточниках и казнокрадах, но и в так называемом маленьком человеке. Униженный и забитый, лишенный всякого достоинства и божественной души, герой может превратиться в нечистую силу, например в повести «Шинель», где Башмачкин после смерти в образе привидения пугает прохожих; или уйти в тот мир, где он представляет себя важным и значительным, как в «Записках сумасшедшего».
Главный герой повести «Шинель» Акакий Акакиевич Башмачкин — титулярный советник, переписывающий бумаги в департаменте. Он во всем обижен судьбой, но не ропщет, а наоборот, кроток, смирен и начисто лишен честолюбивых мечтаний. У него нет ни семьи, ни друзей. За человека его никто не считает.
Шитье шинели для него явилось не только спасением тела от холода, но и возвышением души, своеобразным утверждением человеческого достоинства.
«Маленький человек», по мнению Гоголя, страшен именно потому, что он настолько мал, что в него не умещается ни одна божественная искра.
Автор пытался в своих произведениях понять пути России, найти и показать ту дорогу, которая ведет к Богу, поэтому он и изображает «мертвые души», чтобы спасти души живые от погибели.
Таким образом, сатира Гоголя носит философско-эпический характер.
53. Повесть Н.В. Гоголя «Коляска».
К социально-бытовым повестям «Миргорода» но некоторым своим особенностям примыкает появившаяся несколько позже них повесть «Коляска». Написанная в середине 1835 года, она была опубликована в первом номере пушкинского «Современника». С повестями «Миргорода» «Коляску» сближает изображение провинциально-дворянской среды, жизни обитателем мелких городков. Обрисовка тусклого прозябания владетелен усадеб, чиновных особ, развернутая в повести о ссоре и в «Старосветских помещиках», находит в «Коляске» свое непосредственное продолжение. Однако рядом с этим в нем'! выступают и те новые черты, которые выявляют связи «Коляски» с повествовательной манерой «Мертвых душ».
По своей внутренней структуре «Коляска» делится на два звена, на две части. Первая из этих составных частей описание городка Б., вторая - рассказ о помещике Чертокуцком, «истории», приключившейся с ним. Картины, изображающие маленький провинциальный городок, запечатлевают атмосферу, уклад, общий тон жизни героев повести.
Рисуя город Б. до того, как в нем остановился кавалерийский полк, писатель насыщает повествование колоритными бытовыми деталями. «Когда, бывало, проезжаешь его и взглянешь па низенькие мазаные домики, которые смотрят на улицу до невероятности кисло, то... невозможно выразить, что делается тогда на сердце... Глина на них обвалилась от дождя, и стены вместо белых сделались пегими; крыши большею частию крыты тростником, как обыкновенно бывает в южных городах наших; садики для лучшего вида городничий давно приказал вырубить».
Описание «городского» быта в «Коляске» сразу же обрастает социально-типологическими зарисовками. «Низенькие домики часто видели проходящего мимо ловкого, статного офицера с султаном на голове, шедшего к товарищу поговорить о производстве, об отличнейшем табаке, а иногда поставить на карточку дрожки, которые должно было назвать полковыми, потому что они, не выходя из полку, успевали обходить всех: сегодня катался в них майор, завтра они появлялись в поручиковой конюшне, а чрез неделю, смотри, опять майорский денщик подмазывал их салом». Типологические зарисовки составляют органическую часть описания городского «общества». «Окружные помещики, о которых существовании никто бы до того времени не догадался, начали приезжать почаще в уездный городок, чтобы видеться с господами офицерами, а иногда поиграть в банчик, который уже чрезвычайно темно грезился в голове их, захлопотанной посевами, жениными поручениями и зайцами».
Так же как изображение быта переходит в типологические зарисовки, так и описание провинциально-дворянской среды в «Коляске» тесно соединяется с раскрытием образа главного героя, его «приключений». Между первым разделом повести И ее второй частью существует тесная связь; герои предстает здесь как составной элемент определенной сферы жизни.
Подобно Ивану Ивановичу и Ивану Никифоровичу, Чертокуцкий принадлежит к «сливкам» провинциально-дворянской среды. Он - «один из главных аристократов Б... уезда, более всех шумевший на выборах и приезжавший туда В щегольском экипаже». Человек «размашистого» характера, Чертокуцкий ведет «широкий» образ жизни, постоянно находится в поисках новых впечатлений и удовольствий. «Он бывал на всех многолюдных ярмарках, куда внутренность России, состоящая из мамок, детей, дочек и толстых помещиков, наезжала веселиться бричками, таратайками, тарантасами и такими каретами, какие и во сне никому не снились. Он пронюхивал носом, где стоял кавалерийский полк, и всегда приезжал видеться с господами офицерами».
«Аристократ» Чертокуцкий желает предстать перед окружающими во всем блеске своего положения. Но блеск этот показной, фальшивый. «Деятельность» Чертокуцкого носит пустопорожний характер, его огромная чванливость имеет своей изнанкой душевную скудость и трусость. Рассказ о пребывании Чертокуцкого на обеде у генерала и «конфузе», приключившемся затем с ним, построен таким образом, что в нем резко сопоставлены два совершенно разных облика героя - важного, самоуверенного барина и ничтожного хвастунишки, жалкого труса. И если первое - видимость, то второе - подлинное существо героя. Беря в качестве основы сюжетного развития повести один эпизод из жизни действующего лица, писатель рисует характер Чертокуцкого, глубоко раскрывая призрачность его внешней значительности. И так же, как коляска, которую Чертокуцкий расписывал как необыкновенную, оказались на деле самой неказистой, так и «представительным» герой оказался человеком непривлекательного облика, не заключающим в себе «совершенно ничего хорошего».
Изображая героя в единстве со средой, Гоголь создал в «Коляске» значительные художественные обобщения, развенчивавшие знать, тех, кто считал себя солью земли. В этом плане «Коляска» явилась своего рода соединительным звеном между «поместными» повестями и «Мертвыми душами».
Дата добавления: 2015-01-29; просмотров: 41 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |