|
Читайте также: |
Я люблю Рэя Стрэттона.
Конечно, он не гений и не великий футболист (на поле ему не хватает скорости), но он всегда был хорошим соседом по комнате и надежным другом. А сколько пришлось вынести этому несчастному ублюдку в последнем семестре! Интересно, куда же он шел заниматься, если видел висящий на дверной ручке галстук (традиционный знак, что «внутри заняты делом»)? Честно говоря, он не особенно перетруждал себя учебой, но ведь иногда ему все же приходилось заниматься… Допустим, он шел в библиотеку, или в соседнее общежитие, или, наконец, в студенческий клуб. Но вот где спал он в те субботние ночи, когда Дженни и я пренебрегали внутриуниверситетскими порядками и не расставались даже ночью? И Рэю приходилось скитаться по соседним комнатам и ютиться на диванчиках – разумеется, если соседи не занимались тем же, чем и мы…
Но как я отблагодарил его? Некогда я делился с ним мельчайшими подробностями моих любовных триумфов. Теперь же, попирая его законные соседские права, я ни разу не поговорил с ним откровенно и даже не признавался, что мы с Дженни любовники. Я просто сообщал, когда нам понадобится комната, ну и так далее. И Стрэттон мог думать все что угодно.
– О Господи, Бэрретт, ну между вами есть хоть что‑нибудь? – канючил он постоянно.
– Рэймонд, пожалуйста, будь другом, не спрашивай меня об этом.
– Но, Боже мой, Бэрретт, – все вечера, ночи с пятницы на субботу, ночи с субботы на воскресенье! Господи, чем вы еще можете заниматься?
– Ну и не дергайся, если все знаешь.
– Это ненормально.
– Что именно?
– Да все это, Ол. Такого же никогда не было. То есть я имею в виду вот что: ты молчишь, как воды в рот набрал, и ничего не рассказываешь старине Рэю. Это ненормально. Или она особенная какая, что ли?
– Слушай, Рэй, когда любят по‑настоящему…
– Любят?!
– Только не произноси это слово как ругательство.
– В твои годы? Любовь? Боже, да я просто боюсь за тебя, дружище!
– Боишься? Что я схожу с ума?
– Что ты женишься. Я боюсь за твою свободу. И за твою жизнь!
Бедный Рэй! Он действительно так думал.
– Боишься остаться без соседа, да?
– Черт возьми, в некотором смысле я даже приобрел еще одного соседа – она же отсюда не вылезает!
Я собирался на концерт и поэтому хотел закончить этот разговор как можно скорей.
– Не напрягайся, Рэймонд, мы еще пошумим в той квартирке в Нью‑Йорке. Каждую ночь новые девочки. Все впереди.
– Не надо меня успокаивать. Да, Бэрретт… эта девица здорово тебя зацепила.
– Ситуация под контролем, – ответил я. – Отдыхай.
Поправляя на ходу галстук, я пошел к двери. Но Стрэттон оставался безутешен.
– Эй, Олли…
– Ну что еще?
– Но вы ведь занимаетесь этим, правда?
– Господи ты Боже мой, Стрэттон!
Нет, в тот вечер я не вел Дженни слушать концерт. Я шел слушать Дженни, Общество друзей Иоганна Себастьяна Баха давало концерт в Данстер Хаус, и Дженни исполняла соло на арфе в Пятом Бранденбургском концерте. Конечно, я много раз слышал, как она играет, но еще ни разу не присутствовал на ее публичном выступлении с ансамблем или оркестром. Боже, как я гордился ею! По‑моему, она не сделала ни одной ошибки.
– Даже не верится – ты играла просто потрясающе, – сказал я после концерта.
– Теперь я вижу, как ты разбираешься в музыке, Преппи.
– Нормально разбираюсь.
Мы пересекли Мемориал Драйв, чтобы пройтись вдоль реки.
– Ну когда же ты поумнеешь, Бэрретт? Да, я играю вполне прилично. Но не потрясающе. И даже не занимаю первых мест, как ты со своей хоккейной командой. Просто нормально, понял? О'кэй?
Спорить было бесполезно, потому что Дженни захотелось поскромничать.
– О'кэй. Ты играешь нормально. Вот и держись на этом уровне.
– А кто сказал, что я не собираюсь держаться на этом уровне? Господи Боже мой! Я ведь буду учиться у Нади Буланже.
О чем это она говорит, черт возьми? И по тому, как она неожиданно замолчала, я почувствовал, что есть нечто такое, о чем ей не хочется говорить.
– У кого? – переспросил я.
– У Нади Буланже. Это знаменитая преподавательница музыки. В Париже. – Она проговорила два последних слова как‑то слишком торопливо.
– В Париже? – произнес я не сразу.
– Американцев она берет очень редко. Мне повезло. Я даже стипендию получила.
– Дженнифер, ты собираешься в Париж?
– Я никогда не была в Европе. Мне очень хочется туда поехать.
Я схватил ее за плечи. Может быть, слишком грубо. Я не знаю.
– Эй, и давно ты туда собралась? Впервые в жизни Дженнифер не смотрела мне прямо в глаза.
– Олли, не глупи, – сказала она. – Это неизбежно.
– Что неизбежно?
– Что мы заканчиваем колледж, и каждый идет своей дорогой. Ты поступаешь в Школу Права…
– Минуточку. Это ты о чем?
– Не глупи, Олли, – повторила она. – Гарвард – это как рождественский мешок Санта Клауса. Он набит всякими сумасшедшими игрушками. Но когда праздник заканчивается, тебя вытряхивают… – Она немного помедлила. – …И ты оказываешься там, где тебе и положено быть.
– Ты что, собираешься печь пирожки в Крэнстоне, Род‑Айленд?
Все это я говорил от отчаяния.
– Печенье, – сказала она. – И не смей издеваться над моим отцом.
– А ты не смей бросать меня, Дженни. Пожалуйста!
– А как же моя стипендия? А Париж, который я так ни разу и не видела за всю мою чертову жизнь?
– А как же наша свадьба?
– А разве кто‑нибудь когда‑нибудь говорил о свадьбе?
– Я. Я сейчас об этом говорю.
– Ты хочешь жениться на мне?
– Да.
Она склонила голову набок и серьезно поинтересовалась:
– Почему?
Я посмотрел ей прямо в глаза:
– А потому.
– А‑а, – сказала она. – Это убедительно. Она взяла меня под руку (а не за рукав, как раньше), и мы молча пошли вдоль реки. Все уже было сказано.
Дата добавления: 2014-12-15; просмотров: 33 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |