|
Читайте также: |
– Ну, Дженни, подумаешь – тоже мне госсекретарь нашелся!
Слава Богу, мы наконец‑то возвращались в Кембридж.
– Все равно, Оливер, ты мог бы проявить побольше энтузиазма.
– Я же сказал: «Поздравляю».
– Ужасно великодушно с твоей стороны.
– А ты‑то чего хотела?
– Боже мой, – ответила она, – да меня просто тошнит от всего этого.
– И меня тоже, – добавил я. Довольно долго мы ехали в полном молчании, но что‑то было не так.
– Отчего тебя тошнит, Джен? – спросил я как бы вдогонку.
– От того, как отвратительно ты ведешь себя со своим отцом.
– Так же отвратительно, как и он со мной. Дженни развернула широкомасштабную кампанию по пропаганде отцовской любви. Ну, в общем, типичный итало‑средиземноморский синдром. И еще она говорила, какой я наглец.
– И ты к нему все цепляешься, и цепляешься, и цепляешься…
– Это взаимно, Джен. Ты могла бы заметить.
– Я думаю, ты ни перед чем не остановишься, лишь бы «достать» своего отца.
– Невозможно «достать» Оливера Бэрретта III. Последовало непродолжительное, но странное молчание, и потом Дженни сказала:
– Невозможно… Разве что жениться на Дженнифер Кавиллери…
У меня хватило хладнокровия, чтобы припарковаться возле рыбного ресторанчика, после чего я повернулся к Дженнифер – злой как черт.
– Ты в самом деле так думаешь?
– Я думаю, что это одна из причин, – произнесла она совершенно спокойно.
– Дженни, значит, ты не веришь, что я люблю тебя?! – закричал я.
– Любишь, – ответила она все так же тихо, – но как‑то странно… Ты ведь любишь еще и мое булочно‑крэнстонское происхождение.
Я не знал, что ответить, и ограничился заурядным «нет», но зато повторил это слово несколько раз и с разной интонацией. Я был настолько расстроен, что мне даже пришла в голову мысль: а вдруг в ее ужасном предположении есть доля правды?
Но Дженни тоже было не по себе.
– Я никого не осуждаю, Олли. Просто мне кажется, что это одна из причин. Ведь и я люблю не только тебя самого. Я люблю твое имя. И даже твой номер. – Она отвернулась, словно собиралась заплакать, но не заплакала. – В конце концов, это тоже часть тебя, – закончила она свою мысль.
Некоторое время я сидел, разглядывая мигающую надпись «Лангусты и устрицы». Как я любил в Дженни эту ее способность заглянуть в меня и понять даже то, чему я сам не находил названия. Именно это она сейчас и сделала. И пока я не желал признать свое несовершенство, она уже примирилась и с моим несовершенством, и со своим собственным. Боже, как скверно на душе!
Я не знал, что ответить.
– Хочешь лангуста или устриц?
– А в зубы хочешь, Преппи?
– Да, – сказал я.
Она сжала руку в кулак и нежно примерила его к моей щеке. Я поцеловал ее кулачок, но, когда попытался обнять ее, она оттолкнула меня и рявкнула, как настоящая бандитка:
– А ну заводи! Хватай руль – и поехали!! И я поехал. Я поехал.
Комментарии моего отца сводились в основном к тому, что я чересчур стремителен и опрометчив. Не помню дословно, но главным образом его проповедь во время нашего официального ленча в Гарвард Клубе касалась моей излишней торопливости. Для начала он порекомендовал мне не спешить и тщательно прожевывать пищу. Я вежливо заметил, что, будучи достаточно взрослым человеком, больше не нуждаюсь не только в корректировании, но даже в комментировании моего поведения. Он высказал мнение, что даже лидеры мирового масштаба порой нуждаются в конструктивной критике. Я воспринял это как не слишком тонкий намек на его недолгое пребывание в Вашингтоне в период первой администрации Рузвельта…
Впрочем, наш очередной «недоразговор» пока не был закончен: предстоял еще один раунд. Было совершенно очевидно, что главной темы мы упорно избегаем.
– Отец, ты ничего не сказал о Дженнифер.
– А что тут говорить? Ты поставил нас перед свершившимся фактом, разве не так?
– И что ты думаешь, отец?
– Я думаю, что Дженнифер достойна восхищения. Для девушки ее происхождения пробиться в Рэдклифф – это…
Охмуряя меня этой псевдоумиротворяющей бодягой, он явно уклонялся от прямого ответа.
– Говори по делу, отец.
– Дело совсем не в молодой леди. Дело в тебе, сын.
– Да? – удивился я.
– Это бунт. Ты бунтуешь, сын.
– Отец, я не понимаю. Женитьба на красивой, умной девушке из Рэдклиффа – это бунт? Ведь она не какая‑нибудь чокнутая хипповка!
– Да, она не хиппи, но она и не… Ага, начинается. Цирлих‑манирлих.
– Да, она не протестантка, и она не богата. Так что же тебя отталкивает больше, отец?
Он ответил шепотом, слегка подавшись ко мне:
– А что больше привлекает тебя? Мне захотелось встать и уйти. И я сказал ему об этом.
– Ты останешься и будешь вести себя, как мужчина.
А как веду себя я? Как мальчик? Как девочка? Как мышь? И я не ушел. Наверное, Сукин Сын получил от этого огромное удовлетворение. Еще бы, он опять – в который раз! – побеждал меня.
– Я только прошу тебя немного подождать, – сказал Оливер Бэрретт III.
– Что значит «немного»?
– Окончи школу Права. Истинное чувство выдержит испытание временем.
– Конечно, выдержит, но какого черта я должен его испытывать?
Думаю, он понял меня. Да, я сопротивлялся. Сопротивлялся этой пытке: его праву судить, его манере владеть и распоряжаться моей жизнью.
– Оливер… – Он начал новый раунд. – Ты еще несовершеннолетний.
– Что значит «несовершеннолетний»? – Я уже терял терпение. – В каком смысле?
– Тебе нет двадцати одного года, и с точки зрения закона ты еще не стал взрослым.
– Да я в гробу видал твои вшивые законы! Возможно, сидевшие за соседними столиками услышали это мое высказывание. И, словно в противовес моему крику, Оливер III произнес язвящим шепотом:
– Повторяю – жениться тебе не время. Если ты это сделаешь, можешь ко мне не обращаться. Я даже не отвечу тебе, который час.
Ну и плевать, если кто‑нибудь нас услышит.
– Да что ты можешь знать о времени, отец?! Так я ушел из его жизни и начал свою.
Дата добавления: 2014-12-15; просмотров: 28 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |