Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

АРИСТОТЕЛЬ

Антикризисное управление — не печальная необходимость ис­правления накопленных ошибок или горькая расплата за них, это объективная потребность управления, ориентированного на разви­тие, своевременное реформирование экономики, анализ будущего в настоящем, оценка взаимодействия природы и деятельности чело­века.

В условиях кризиса действенным средством решения обострившихся социально-экономических проблем и регулирования противоречий между наемным трудом, работодателем и государством является социальное партнерство. Социальное партнерство, по выражению французских социологов, означает переход от «конфликтного соперничества» к «конфликтному сотрудничеству». При этом жесткое противостояние работников и работодателей остается, но оно исключает разрушительные насильственные действия и ведется в рамках добровольной договорной основы.

Современное антикризисное управление в России помимо всего прочего нуждается в менеджерах, имеющих специальную подготовку и определенный набор личностных качеств. Сегодня такие специа­листы называются арбитражными управляющими. Они готовятся для работы в экстремальных условиях кризиса, банкротства и санации предприятий. Подготовка таких специалистов требует новых подходов в технологии и организации учебного процесса. Необходимы знания в области экономики, права, психологии, естественных наук, а также освоение приемов поведения в экстремальных ситуациях.

Наличие специалистов является важным фактором антикризисного управления. Однако любому менеджеру должны быть присущи качества и приемы управления в критических ситуациях. Чем сложнее управление, тем важнее становится способность менеджера предвидеть и предполагать возможность кризиса, готовность к его преодолению. И эти качества должен воспитывать и развивать в себе каждый менеджер.

Список литературы.

1. Антикризисное управление: Учебник. Под ред. Э.М. Короткова. М.: ИНФРА-М, 2003

2. Чумак В.Г. Менеджмент персонала. Учебное пособие. – Ростов Н/Д: Феникс, 2003

3. Коротков Э.М. Концепция менеджмента: Учебное пособие.- М.: ИНФРА-М, 2001

4. Управление организацией: Учебник. Под ред. А.Г. Поршнева, З.П. Румянцевой, Н.А. Саломатина. - М.: ИНФРА-М,2000.

5. Теория и практика антикризисного управления. Учебник. Под ред. С.Г. Беляева и В.И. Кошкина. М.: ЮНИТИ, 2001

6. Кошкин В.И. Антикризисное управление. Учебник. - М.: ИНФРА-М, 2000

АРИСТОТЕЛЬ

Этика

Книга ii

/Разделение и определение добродетелей/

§ 4. Следует рассмотреть, что такое добродетель. Душевнее движения бывают троякого рода: аффекты, способности и приобретенные свойства. добродетель должна относиться к одной из этих групп. Аффектами я называю страсть, гнев, страх, отвагу, зависть, радость, дружбу, ненависть, желание, ревность, сожаление - одним словом, все то, чему сопуствует удовольствие или страдание. Под способностями я разумею то, что содержит в себе причину, в силу которой мы имеем эти аффекты, например в силу чего ми способны испытывать гнев, или печаль, или сожаление. Приобретенными же двойствами души я называю то, в силу чего мы верно или дурно относимся к аффектам, например к гневу: если мы слишком отдаемся ему или слишком мало отдаемся ему; то мы поступаем дурно; если же придерживаемся средины, то хорошо, и подобным образом относительно других аффектов. Аффекты не суть ни добродетели, ни пороки, ибо ведь мы не в силу наших аффектов называемса хорошими и дурны­ми, а называемся таковыми в силу добродетелей или пороков, и ведь нас не хвалят и не хулят за наши аффекты ведь не хвалят же человека, испытывающего страх, и не безусловно хулят гневающегося, а лишь из­вестным образом гневающегося, а за добродетели и пороки нас хвалят или хулят. Далее, гневаемся мы и страшимся не преднамеренно, доброде­тели же суть известного рода намерения или по крайней мере не без намерения. Сверх всего этого, мы говорим, что аффекты нас побуждают к деятельности, про добродетели же и пороки не говорится, что они побуж­дают Нас к деятельности, а что мы находимся в известном состоянии. В силу того же самого добродетели и не суть способности, ибо нас не на зывают хорошими или дурными единственно в силу того, что мы способны к аффектам, и нас за это не хвалят и не хулят. Далее, способности мы получаем от природы, хорошими же или дурными мы становимся от природы; как мы об этом ранее говорили. Итак если добродетели не суть ни аф­фекты, ни способности, то остается лишь признать их приобретениями качествами души. Этим определено, что такое добродетель по своему ро­довому понятию.

§ 5. Но нельзя удовлетвориться одним указанием, что добродетель -приобретенное качество души; нужно определить, какое именно приобретенное качество душы нужно заметить, что всякая добродетель доводит до. совершенства то, добродетелью чего она является, и деятельность этой душевной способности ведется ею в совершенстве; так, добродетель гла­за делает хорошим глаз и его дело, благодаря добродетели глаза мы хо­рошо видим. Подобным образом добродетель лошади делает лошадь хорошею, и способною бегать, и носить всадника, и противостоять неприятелям..Если это справедливо относительно всех случаев, то и добродетель чело­веческая состоит в приобретенном свойстве души, в силу которого человек становится хорошим и в силу которого он хорошо выполняет

свое назначение, а в чем оно состоит - это мы уже ранеие сказали, и оно станет еще яснее, когда мы рассмотрим, какова природа добродетели. Во всякой сложной и делимой величине можно отличать большее от мень­шего и равного, и притом или по отношению к самому предмету, или по отношению к нам. Равное же состоит в известной середине между излиш­ком и недостатком; под серединой самого предмета я разумею то, что равно отстоит от обоих 'концов, и она всегда одна, и притом одна и та Ее во всех предметах.. Серединою же по отношению к нам я называю то, что не дает ни излишка, ни недостатка, и эта середина не одна и не од­на и та же для всех. Если, например, десять слишком много, а два слиш­ком мало, то шесть мы признаем серединой по отношению самого предмета, ибо шесть на столько же единиц больше двух, на сколько меньше десяти. Это-то и есть середина арифметической прогрессии.

Но среднее по отношению к нам не может быть определено таким же образом. Если для кого-либо десять фунтов пищи слишком много, а два фунта - слишком мало, то учитель гимнастики не прикажет ему есть шесть фунтов, потому что и это количество может оказаться для указанного ли­ца или слишком большим, или слишком малым: Милону-пифагорейцу этого слишком мало, а начинающему заниматься гимнастикой - слишком много. То же самое и относительно бега и состязаний. Каждый знающий человек из­бегает излишества и недостатка и стремится к середине и избирает ее, и притом середину не по отношению к самому предмету, а по отношению к себе. Если всякая наука тем путем достигает хороших результатов, что имеет в виду середину й к этой середине направляет свои действия /по­этому-то обыкновенно и называют те результаты совершенными, от которых нельзя ничего ни отнять, ни прибавить, так как совершенство уничтожает­ся избытком и недостатком, а сохраняется серединой/, и если хорошие техники /артисты/ работают, как мы сказали, имея в виду середину, и если добродетель выше и лучше всякого искусства, то и она точно так же как и природа, должна стремиться к середине. Я здесь говорю об эти­ческой добродетели, ибо она имеет дело с аффектами и с деятельностью, а в них-то и возможен избыток, или недостаток, которые оба нехороши. Если же вышеупомянутые явления существуют вовремя, при надлежащих обстоятельствах, направлены на лиц, их заслуживающих, возникли из причин и проявляются в форме, в которой следует, то они придерживаются сере­дины и в этом случае совершенны, а это-то и производит добродетель.

Точно так же и в действиях есть избыток, недостаток и середина. Добродетель же касается аффектов и действий, в которых излишек - ошиб­ка, недостаток порицается, середина похваляется и достигает цели;

тo и другое суть признаки добродетели. Итак, добродетель есть известного рода середина, поскольку она стремится к среднему. Сверх того, ошибаться можно различно /ибо зло беспредельно, как картинно выражались пифагорейцы, а добро ограниченно/, верно поступать можно лишь одним путем, поэтому-то первое легко, а второе трудно; легко промах­нуться, трудно попасть в цель, поэтому-то избыток и недостаток - при­надлежности порока, середина - принадлежность добродетели.

Совершенные люди однообразны, порочные, разнообразны.

§ 6. Итак, добродетель - преднамеренное /сознательное/ приобре­тенное качество души, состоящее в субъективной середине и определенное разумом, и притом определенное так, как бы ее определил благоразумный человек, середина двух зол - избытка и недостатка. Сверх того, она и потому середина, что порок переступает границу должного в аффектах и действиях - то по отношению к избытку, то по отношению к недостатку; добродетель же находит и избирает середину. Поэтому-то и определяющий добродетель по ее сущности и понятию должен назвать ее серединой, а по ее совершенству и значению должен назвать ее крайностью /высшим/. Однако не всякий аффект и не всякое действие допускает середину; не­которые из них, как видно из обозначения, заключают в себе порочность, например, /из аффектов/ - злорадство, бесстыдство, зависть, а из дей­ствий - прелюбодеяние, воровство, убийство. Все это и тому подобное порицается, так как оно само по себе дурно, а не избыток его или не­достаток; поэтому-то в подобных явлениях нельзя найти истинного пове­дения, а всегда лишь ошибочное; понятия истинного и ложного /хорошего и дурного/ к этим явлениям неприменимы, и нельзя говорить о том, с кем, когда и каким образом следует совершать прелюбодеяние, а самое совер­шение, безусловно, ошибочно /дурно/. Точно так же нельзя полагать, что и в несправедливом образе действий, или в трусости, или в невоздер­жности есть середина, избыток и недостаток:- выходило бы в таком слу­чае, что есть середина в самом избытке или в самом недостатке и что есть избыток избытка и недостаток недостатка. Как не может быть в уме­ренности или мужестве избытка или недостатка, ибо здесь именно середи­на и есть в известном смысле крайнее совершенство, точно так же и в указанных пороках не может быть избытка или недостатка, а всякое по­рочное действие ошибочно /дурно/. Вообще говоря, как нет средины в \ самом избытке и в недостатке, так нет и в средине избытка или недо­статка.

Книга У

/О справедливости/

§ 8. Некоторым кажется, что воздаяние равным безусловно справед­ливо... Однако воздаяние равным нельзя подвести ни под понятие рас­пределяющей справедливости, ни под понятие уравнивающей... /Это поня­тие справедливости/ многому противоречит, например если должностное лицо прибьет кого-либо, то его нельзя также побить, а если кто побил должностное лицо, то такого должно не только побить, но и наказать строго. Притом велика разница произвольного от непроизвольного, хотя, однако, общественные отношения, имеющие дело с обменом, поддерживаются именно этим видом справедливости, воздаянием равным, которая имеет в виду, пропорциональность. но не равенство, ибо общество держится тем, что каждому рожается пропорционально его деятельности; при этом или стараются воздать за зло злом, и если подобное воздаяние невозможно, то такое состояние считается рабством, или же за добро добром, если же нет, то, значит, за услуги не воздается равною услугой, а государство именно и держится подобными взаимными услугами... В том и состоит спе­циальное свойство благодарности, чтобы получивший одолжение не только отвечал услугою, но и сам начал с одолжения... Например... архитектор должен пользоваться работой сапожника, а этому в свою очередь возда­вать собственным трудом. Сказанное возможно, если сперва найдена непро­порциональная мера равенства, и затем уже будет совершено воздаяние равным; если этого нет, то обмен будет неравный и не может состояться, ибо ведь ничто не мешает работе одного быть более ценною, чем работа другого, а их-то и нужно приравнять. То же самое замечается ив других искусствах и /ремеслах/; они взаимно уничтожались бы, если бы работник не производил чего-либо, имеющего количественную и качественную цен-i ность, и если бы принимающий работу не принимал ее как определенную количественную и качественную ценность. Два врача не могут создать обще­ство, а врач и земледелец и, вообще говоря, люди, занимающиеся различ­ным и неравным, могут создать его, но их-то работу и нужно приравнять. Поэтому все подлежащее обмену должно быть известным образом сравнимо; для этого-то и введена монета, ставшая в известном смысле посредником. Ока все измеряет и определяет, насколько один предмет превышает дру­гой ценностью, например сколько пар сапог равны по ценности одному дому или пропитанию /одного человека/, и показывает, в каком отношении ра­бота архитектора находится к работе сапожника и сколько следует дать пар сапог за дом или пропитание. Если же пропорция не соблюдена,то невозможен обмен, невозможны общественные отношения; а возможны | они лишь в том случае, когда в предметах обмена есть известного рода! равенство. Итак, все предметы должны, как сказано ранее, измеряться | чем-либо одним. Этим в действительности нужда, которая все соединяет, ибо если бы люди ни в чем не нуждались или же нуждались не в одном и том же, то не было бы обмена или взаимного обмена; монета же яви­лась как бы представителем нужды по всеобщему соглашению. Отсюда-то и ее название - потіsта, ибо она не по природе таковая, а по че­ловеческому соглашению, и в нашей власти изменить монету и сделать ее неупотребительною.

Итак, воздаяние равным имеет место, когда найдено уравнение, когда, например, земледелец относится к сапожнику так же, как работа сапожника к работе земледельца. До обмена не следует представлять се­бе пропорции; в противном случае оба избытка будут на одной стороне. Только в том случае, когда каждый получил следуемое ему, они становят­ся равными между собою и сообщниками, и именно в силу того, что по­добное равенство может возникнуть в их отношениях. Если земледельца назвать α, пропитание -υ, сапожника - β, то уравнивающая рабо­та его будет δ; если бы не воздаяние, то невозможно было бы и са­мое общество.

Что нужда связывает людей в одно, явствует из того, что если б двое не нуждались друг в друге или один из двух не нуждался бы в дру­гом, то не было б и обмена, который имеет место в том случае, когда кто-либо нуждается в том, что другой имеет, например вино, в замен коего другой дозволяет вывоз хлеба. Итак, в таком случае необходимо уравнение. Что же касается обмена, возможного в будущем, нужды в коем не представляется в настоящее время, то порукой его являются, когда обмен стал необходим, деньги; кто приносит деньги,, тот должен иметь возможность получить то, в чем нуждается; но и деньги подвержены из­менениям, ибо не всегда имеют одинаковую ценность; однако они должны представлять собою более твердое мерило оценки, и ими должно быть все оценяемо; таким-то способом становится возможным обмен, а вместе с ним и общение. Итак, деньги, будучи мерою, делают сравнимыми все ос­тальные предметы, приравнивают их; и, как невозможно общение без об­мена, так невозможен обмен без уравнения ценностей и точно так же невозможно уравнение без сравнимости предметов. Говоря точно, невоз­можно, чтобы столь различные предметы стали сравнимыми, но для удов­летворения нужды человека это в достаточной мере возможно; для этого должна существовать по общему соглашению одна мера оценки; поэтому-то она называется потіsта, ибо деньги делают все сравнимым, благода­ря тому что все измеряется деньгами.

Пусть α будет дом, β - десять мин, υ - ложе; пусть α равняется половине β /если дом стоит 5 мин/ или же всему β; пусть ложе υ равняется 1/10 части β; ясно, что в таком случае ценность нескольких лож равняется ценности одного дома, то есть 5. Ясно также, что именно таким способом происходил обмен ранее изобретения денег: нет разницы - дать ли пять лож в замен дома или ценность пяти лож.

Политика

Общение вполне завершенное, состоящее из нескольких селений, образует государство. Назначение его вполне самодовлеющее: государство возникает ради потребностей жизни, но существует оно ради достижения благой жизни. Отсюда следует, что всякое государство – продукт естественного возникновения и что оно уподобляется в этом отношении первичным общениям – семье и селению; оно является завершением их.

Государство – продукт естественного развития и человек по природе своей – существо политическое (от греч. polis – город-государство с прилегающей к нему территорией); кто живет вне государства, тот или сверхчеловек, или существо, недоразвитое в нравственном отношении… То положение, что человек есть существо, причастное к государственной (здесь может быть употреблен синоним «общественной») жизни в большей степени, нежели всякого рода животные, живущие стадами, ясно из следующего: один только человек из всех живых существ одарен речью, с помощью которой он способен выражать то, что полезно и что вредно, равно как и то, что справедливо и что несправедливо. Это свойство людей, отличающее их от остальных живых существ, ведет к тому, что только человек способен к чувственному восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т.п. А совокупность всего этого и создает основу семьи и государства.

Природа государства стоит впереди природы семьи и индивида: необходимо, чтобы целое предшествовало своей части. Уничтожь живое существо в его целом, и у него не будет ни ног, ни рук, сохранится только наименование их… Если индивид не способен вступить в общение или не чувствует потребности ни в чем, он уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством.

Во всех людей природа вселила стремление к государственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо. Человек, нашедший свое завершение в государстве, - совершеннейшее из творений, и, наоборот, человек, живущий вне закона и права, занимает жалчайшее место в мире. Ибо опирающееся на вооруженную силу бесправие тяжелее всего. Природа дала человеку в руки оружие – интеллектуальную и моральную силу, но он может пользоваться этим оружием и в обратную сторону; поэтому человек без нравственных устоев оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых инстинктах. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее критерием справедливости, является регулирующей нормой политического общения.

Уяснив, из каких элементов состоит государство, надлежит прежде всего поговорить об организации семьи: ведь каждое государство слагается из отдельных семей. Семья, в свою очередь состоит из элементов, совокупность которых и составляет предмет ее организации. Первоначальными и мельчайшими частями семьи являются господин и раб, муж и жена, отец и дети. Отношения между тремя указанными парными элементами можно охарактеризовать так: 1) господское (отношение господина и раба), 2) брачное (отношение мужа и жены; сожительство мужа и жены не имеет особого термина для своего обозначения) и 3) отцовское (отношение отца и детей). По мнению одних, власть господина над рабом есть своего рода наука, однородная с наукой об организации семьи, о государстве и о царской власти. Наоборот, по мнению других, самая идея о власти господина над рабом – идея противоестественная6 лишь законоположениями обусловливается различие между свободным человеком и рабом, по самой же природе никакого такого различия не существует. Поэтому-то и власть господина над рабом, как основанная на насилии, противоречит принципу справедливости.

Властвование и подчинение не только вещи необходимые, но и полезные. Уже непосредственно с момента самого рождения некоторые существа различаются в том отношении, что одни из них как бы предназначены к подчинению, другие к властвованию. Много разновидностей существует в состояниях властвования и подчинения; однако, чем выше стоят подчиненные, тем более совершенна сама власть над ними. Ведь чем выше стоит мастер, тем совершеннее и исполняемая им работа: где одна сторона властвует, а другая подчиняется, там только и может идти речь о какой-либо работе. Элемент властвования и элемент подчинения сказывается во всем, что, будучи составлено из нескольких частей, непрерывно связанных одна с другою, составляет одно целое. Это – общий закон природы, и, как таковому, ему и подчинены существа одушевленные. Всякое одушевленное существо состоит прежде всего из души и тела; душа по своей природе начало властвующее, тело – начало подчиненное…

Во всяком одушевленном существе можно усмотреть власть деспотическую (власть господина над рабом) и политическую (власть государственного мужа над гражданином). Если душа властвует над телом деспотической властью, то разум властвует над всеми нашими стремлениями политической властью. Отсюда ясно следует, сколь естественно и полезно для тела быть в подчинении у души, а для подверженной аффектам части души быть в подчинении у разума и рассудочного элемента души, и, наоборот, какой получается всегда вред при равном или обратном соотношении. Остается в силе то же самое положение и в отношении мужчины к женщине: мужчина по своей природе сильнее, женщина слабее, и вот мужчина властвует, а женщина находится в подчинении. Тот же самый принцип неминуемо должен господствовать и во всем человечестве. Те люди, которые в такой сильной степени отличаются от других людей, в какой душа отличается от тела, а человек от животного (а это бывает со всеми теми, деятельность которых заключается в применении их физических сил, и это – наилучшее, что они могут дать), - те люди по своей природе рабы; для них лучший удел быть в подчинении у деспотической власти. Рабом же по природе бывает тот, кто может принадлежать другому (он потому-то и принадлежит другому, что способен на это) и кто настолько одарен рассудком, что лишь воспринимает указания его, сам же рассудком не обладает.

Природа устроила так, что и физическая организация свободных людей отлична от физической организации рабов: у последних тело мощное, пригодное для выполнения необходимых физических трудов, свободные же люди держатся прямо и не способны для выполнения подобного рода работ; зато они пригодны для политической жизни, а эта последняя в свою очередь распределяется у них на деятельность в военное и мирное время. Случается, впрочем, зачастую и наоборот: одни свободные люди свободны только по своей физической организации, другие – только по психической. Как бы то ни было, очевидно во всяком случае, что одни люди по своей природе свободны, другие – рабы, и этим последним быть рабами и полезно, и справедливо.

Дурное применение власти не приносит пользы ни господину, ни рабу: ведь то, что полезно для части, то полезно и для целого, что полезно для тела, то полезно и для души; а раб является своего рода частью господина, как бы одушевленною и отделенною частью его тела. Поэтому между рабом и господином существует известная общность интересов и взаимное дружелюбие, раз отношения между ними покоятся на естественных началах; в том же случае, когда эти отношения регулируются не указанным образом, но основываются на законе и насилии, происходит явление обратное.

Из предыдущих рассуждений очевидно и то, что власть господина в семье, с одной стороны, и власть политического деятеля в государстве – с другой, равно как и вообще все виды власти, не тождественны: власть политического деятеля – это власть над свободными по природе, власть же господина над рабами в семье – это власть над рабами по природе. Власть господина над рабом в семье – это монархия (ибо всякая семья управляется своим господином монархически), власть же политического деятеля – это власть над людьми свободными и равными. Господином называется не тот, кто властвует на основах какой-либо науки, но тот, кто властвует в силу своих природных свойств, точно также как и раб, и свободный человек считаются таковыми в силу их природных свойств.

Наука о власти господина не заключает в себе ничего ни великого, ни возвышенного; ее задача - показать, что раб должен уметь исполнять, а господин должен уметь приказывать. И те из господ, которым дана возможность избежать этих хлопот, передают свои обязанности по надзору за рабами управляющему, сами же занимаются политикой или философией.

Так как форма государственного устроения то же самое, что и политическая система, последняя же олицетворяется верховной властью в государстве, то отсюда неизбежно следует, что эта верховная власть должна быть в руках или одного, или немногих, или большинства. И когда один ли человек, или немногие, или большинство правят, руководствуясь общественной пользой, естественно, такие формы государственного устроения суть формы правильные, а те формы, при которых имеются в виду личные интересы или одного лица, или немногих, или большинства, суть отклонения от правильных. Ведь нужно же признать одно из двух: либо лица, участвующие в государственном общении, не суть граждане, либо, если они граждане, то должны принимать участие в общей пользе. Монархическое правление, имеющее в виду общую пользу, мы обыкновенно называем царскою властью; власть немногих, но более одного – аристократией (или потому, что в данном случае правят лучшие, или потому, что правительство имеет в виду высшее благо государства и входящих в состав его элементов); а когда в интересах общей пользы правит большинство, тогда мы употребляем обозначение, общее для всех- вообще форм государственного устроения, - полития. И такое разграничение логически правильно: одно лицо или немногие могут выделяться своею добродетелью, но преуспеть во всякой добродетели для большинства – дело уже трудное; легче всего эта высшая степень совершенства может проявляться у большинства в отношении к военной доблести, так как последняя встречается именно в народной массе. Вот почему в политии наивысшая верховная власть сосредоточивается в руках военного сословия, именно пользуются этой властью лица, имеющие право владеть оружием. Отклонения от указанных правильных форм государственного устроения следующие: отклонение от царской власти – тирания, от аристократии – олигархия, от политии – демократия. В сущности тирания – та же монархическая власть, но имеющая в виду интересы одного правителя; олигархия блюдет интересы зажиточных классов; демократия – интересы неимущих классов; общей же пользы ни одна из этих отклоняющихся форм государственного устроения в виду не имеет.

Вообще повсюду причиною возмущений бывает отсутствие равенства, коль скоро это последнее оказывается несоответственным в отношении лиц, находящихся в неравном положении; ведь и пожизненная царская власть есть неравенство, коль скоро она будет проявляться над лицами, стоящими по отношению к царю в равном положении. И вот вообще для достижения равенства и поднимаются возмущения.

Равенство же бывает двоякого рода: равенство (просто) по количеству и равенство по достоинству… Вообще ошибка – стремиться провести повсюду тот и другой вид равенства с его абсолютной точки зрения. И доказательством этого служит результат такого стремления: ни одна из форм государственного устроения, основанная на принципах такого рода абсолютного равенства, не остается устойчивой… Как бы то ни было, демократический строй представляет большую безопасность и реже влечет за собою внутренние возмущения, нежели строй олигархический. В олигархиях таятся зародыши двоякого рода неурядиц: раздоры олигархов друг с другом и, кроме того, нелады их с народом; в демократиях же встречается только один вид возмущений – именно возмущение против олигархии; сам против себя народ – и это следует подчеркнуть –бунтовать не станет. Сверх того, полития, основанная на господстве среднего элемента, стоит ближе к демократии, чем к олигархии, а полития из всех упомянутых нами форм государственного строя пользуется наибольшей безопасностью.

Большинство полагает, что счастливое государство должно быть непременно большим по своим размерам. Но если даже это мнение справедливо, все же является недоумение, какое государство должно считать большим и какое небольшим. Величину государства измеряют количеством его населения; но скорее нужно обращать внимание не на количество, а на качество. Ведь и у государства есть свои задачи, а потому величайшим государством должно признавать такое, которое в состоянии выполнять эти задачи наилучшим образом… Опыт показывает, однако, как трудно, чтобы не сказать невозможно, дать правильно закономерную организацию слишком многонаселенному государству; по крайней мере мы видим, что все те государства, которые славятся прекрасной организацией, не допускают чрезмерного увеличения их народонаселения. Это ясно и на основании логических соображений: закон имеет в виду обеспечить известного рода порядок; хороший закон, очевидно, должен иметь в виду дать хороший порядок; а разве в чрезмерно большое количество может быть введен какой-нибудь порядок? Это было бы делом божественной силы, которая и в этом случае является силой, все объединяющей. Прекрасное обыкновенно находит свое воплощение в количестве и в пространстве; поэтому и то государство, в котором объединяются величина и благопорядок, должно быть считаемо наипрекраснейшим.