Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Субъектная структура лирического произведения

Теплообмен между человеком и окружающей средой осуществляется: конвекцией в результате омывания тела воздухом, теплопроводностью, излучением на окружающие предметы и в процессе тепломассообмена при испарении влаги, выводимой на поверхность кожи потовыми железами и при дыхании.

Количество тепла, отдаваемого организмом каждым из этих путей, зависит от параметров микроклимата на рабочем месте.

Величина и направление конвективного теплообмена человека с окружающей средой определяется в основном температурой окружающей среды, атмосферным давлением, подвижностью и влагосодержанием воздуха. Теплопроводность тканей человека мала, поэтому основную роль в процессе транспортирования теплоты внутри организма играет конвективная передача с потоком крови.

Теплопроводность сухого воздуха мала, поэтому теплоотдача через соприкосновение человека с воздухом также мала. Более интенсивно идет обмен теплом при соприкосновении человека с не нагретыми поверхностями, но, как правило, поверхность соприкосновения в этом случае незначительна.

Лучистый поток при теплообмене излучением тем больше, чем ниже температура окружающих человека поверхностей. Излучение тепла происходит в окружающую среду, если в ней температура ниже температуры поверхности одежды (27-30 ^оС) и открытых частей тела (33,5 ^оС). При высоких температурах (30 - 35 ^оС) окружающей среды теплоотдача излучением полностью прекращается, а при более высоких температурах теплообмен идет в обратном направлении - от окружающей поверхности к человеку.

Количество теплоты, отдаваемой в окружающий воздух с поверхности тела при испарении пота, зависит как от температуры воздуха и интенсивности работы, так и от скорости окружающего воздуха и его относительной влажности.

Количество теплоты, выделяемой человеком с выдыхаемым воздухом, зависит от его физической нагрузки, влажности, и температуры вдыхаемого воздуха.

Комфортные условия для организма человека обеспечиваются при соблюдении теплового баланса.

Уравнение теплового баланса для организма человека за определенный период времени может быть представлено в следующем виде:

M +S ± R ± C ± P - E = 0,

где M - тепло процессов метаболизма, полученное из химических субстратов пищи, подвергшихся расщеплению в клетках; S - накопленное организмом тепло; R, C, P - тепло отданное (со знаком -) или полученное (со знаком +) путем излучения, конвекции, теплопередачи; E - тепло, отданное за счет испарения.

Если тепловой баланс не будет поддерживаться, то дополнительное тепло, полученное различными путями, приведет к повышению температуры тела, а недостаток тепловой энергии - к его охлаждению. В обоих случаях создаются неблагоприятные условия для функционирования клеток организма, которые при превышении определенных температурных границ внутри тела начинают погибать.

Тепловой баланс любого тела определяется соотношением между теплом, которое оно получает, и теплом, которое оно отдает.

Величина тепловыделения организмом человека зависит от степени физического напряжения и составляет от 75 ккал/ч в состоянии покоя до 430 ккал/ч при тяжелой работе. Для комфортных условий работы необходимо, чтобы тепловыделение организма равнялось его теплоотдаче, при этом температура внутренних органов человека остается постоянной (около 36,6 ^оС).

Таким образом, тепловое самочувствие человека, или тепловой баланс в системе человек – среда обитания зависит от температуры среды, подвижности и относительной влажности воздуха, атмосферного давления, температуры окружающих предметов и интенсивности физической нагрузки.

Оптимальные и допустимые нормы
температуры, относительной влажности и скорости движения воздуха в помещениях жилых зданий

Субъектная структура лирического произведения

Как показывают факты, исходной формой отношения субъектов в лирике был субъектный синкретизм, порожденный нечеткой отчлененностью в фольклорно-мифологическом сознании и тексте «я» и «другого», автора и героя, легкостью пересечения субъектных границ, еще не успевших отвердеть.

Этот синкретизм, уходящий корнями в хоровое прошлое лирики, проявляется и в более поздней народной поэзии в особой форме высказывания — в возможности его немотивированного перехода от одного лица к другому:

Шел детинушка дорогою,

Шел дорогою, шел широкою.

Уж я думаю-подумаю,

Припаду к земле, послушаю2.

«Я» здесь, конечно, не «автор», а герой («детинушка»), бывший в начале третьим лицом. Но совершенно очевиден синкретизм этого героя и субъекта речи, выполняющего роль, которая позднее станет чисто авторской.

Пережиточно проявляющийся в подобных формах высказывания субъектный синкретизм, исторически общий для лирики и повествовательного фольклора, в лирике имел особую судьбу. В повествовательном фольклоре со временем автор (субъект) четко отделил себя от героя (объекта). Но именно этого не произошло в лирике: в ней не совершилось такое

1. Бахтин М.М. ЭСТ. — С. 161, 147.

2. Собрание народных песен П.В.Киреевского. Записи Языковых в Симбирской и Оренбургской губерниях: В 3 т. — Т. 1. — Л., 1977. — С. 139.

разделение, а вместо четких субъект-объектных отношений между автором и героем сохранились отношения субъект-субъектные. Платой же за сохранение субъектности оказался надолго сохранившийся в лирике синкретизм автора и героя, во многом определивший внутреннюю меру ее. Он сам изменялся, принимал разные формы, заставляющие нас относительно иных эпох говорить не о собственно синкретизме, а о нераздельности-неслиянности либо дополнительности, но лирика никогда не знала чистой объективации героя.

Во вторую большую эпоху истории поэтики — эпоху эйдетической (риторической) поэтики — синкретизм автора и героя принимает в лирике форму «нераздельности-неслиянности». В отличие от фольклорной поэзии субъекты теперь не только одноприродны («нераздельны»), но и разноприродны («неслиянны»).

Особенно очевидно это в литургической поэзии. В ней автор уже трансцендентен герою, ибо он выражает точку зрения сверхсубъекта (Бога). Но при этом автор не претендует на роль Бога-творца и осознает себя лишь посредником между Богом и «другим» (героем). В светской поэзии автор тоже посредник и носитель авторитетной точки зрения, которая освящена традицией и очень медленно и постепенно интериоризуется. Еще для Данте гарантом «самости» человека был Бог, восхождение к которому невозможно без божественных посредников, и только в эпоху барокко складывается представление, согласно которому божественное начало «непосредственно присутствует в человеке», изнутри него изливается «на все внешнее и возвращается к самому себе»1. Это изменяет характер лирики — она все более обращается на себя, что находит выражение в смене господствующих форм (вытеснении сольной лирики, обращенной к аудитории, лирикой медитативной, углубленной в «я») 2. Тем не менее еще в барокко «я» не осознает своей автономности и не воспринимает себя как «свободную индивидуальность, а свою натуру — как противостоящую традиционным нормам» 3.

Автономный и самоценный субъект рождается в третью эпоху истории поэтики — в поэтике художественной модальности (неканонической поэтике), переход к которой совершается с середины XVIII по начало XIX в. В это время в лирике складывается новая форма отношений между субъектами:

1. Pestalozzi K. Die Entstehung des lyrischen Ich. Studium zum Motiv der Erhebung in der Lyrik. — Berlin, 1970. — S. 348 — 349.

2. См.: Johnson W.R. The Idea of Lyrik. — Berkeley, 1982. — P. 13.

3. Gnьg H. Entstehung und Krise lyrischer Subjektivitдt. Vom klassischen lyrischen Ich zur modernen Erfahrungswirklichkeit. — Stuttgart, 1983. — S. 3.

наряду с синкретизмом и нераздельностью-неслиянностью возникает дополнительность автора и героя.

Наиболее дифференцированно субъектная сфера современной лирики описана Б. О. Корманом, который различает автора-повествователя, собственно автора, лирического героя и героя ролевой лирики 1. Заметим, что термин «собственно автор» представляется неудачным, ибо он подталкивает к отождествлению автора и субъекта речи, поэтому мы им не будем пользоваться, а будем употреблять вместо него термин лирическое «я».

Если представить себе субъектную сферу лирического произведения как некую целостность, двумя пределами которой являются авторский и геройный планы, то ближе к авторскому будет располагаться повествователь, ближе к геройному (почти совпадая с ним) — герой ролевой лирики, промежуточное положение займут лирическое «я» и лирический герой.

Достаточно очевидна природа героя ролевой лирики: тот субъект, которому здесь принадлежит высказывание, открыто выступает в качестве «другого», героя, близкого, как принято считать, к драматическому, хотя и тут могут быть тонкие градации авторского и геройного планов, как в «Зеленом шуме» Н.Некрасова или в «Личинах переживаний» Ф.Сологуба (в его книге «Пламенный круг»).

В стихотворениях с повествователем характерная для лирики ценностная экспрессия выражается через внесубъектные формы авторского сознания: высказывание принадлежит третьему лицу, а субъект речи грамматически не выражен:

Когда пробьет последний час природы,

Состав частей разрушится земных:

Все зримое опять покроют воды,

И Божий лик изобразится в них.

(Ф.Тютчев. «Последний катаклизм»)

Именно при такой форме высказывания создается наиболее полная иллюзия неразделенности говорящего на автора и героя, а сам автор растворяется в своем создании, как Бог в творении.

В отличие от повествователя лирическое «я» имеет грамматически выраженное лицо, но при этом «не является объектом для себя. <...> На первом плане не он сам, а какое-то событие, обстоятельство, ситуация, явление»2:

1. См.: Корман Б.О. Лирика Некрасова. — Ижевск, 1978.

2. Он же. Литературоведческие термины по проблеме автора. — Ижевск, 1982. — С. 13.

Чудная картина,

Как ты мне родна:

Белая равнина,

Полная луна,

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких

Одинокий бег.

(А.Фет)

В подобных случаях лирическая личность «существует как форма авторского сознания, в которой преломляются темы... но не существует в качестве самостоятельной темы»1.

Стихотворения с лирическим «я» в ряде случаев трудно отличимы от стихотворений, в которых появляется другая форма выражения — лирический герой 2. Критерием здесь будет статус субъекта: лирическое «я» — субъект-в-себе, тогда как лирический герой — еще и субъект-для-себя, т. е. он становится собственной темой.

Здесь нужно оговорить, что в существующих определениях лирического героя есть одна неточность, чреватая далеко идущими последствиями. По одному определению, он «является и субъектом, и объектом... Это и носитель сознания, и предмет изображения»3. По другой формулировке, он «не только субъект, но и объект изображения»4. Именно понятия «предмет», «объект» не адекватны природе лирического героя и провоцируют понимание его по аналогии с эпическим, объектным художественным образом, каковым он на самом деле не является. Поэтому мы предпочитаем называть его не субъектом и объектом одновременно, а субъектом-в-себе и субъектом-для-себя. Это позволяет избежать многих неточностей, например, возникающих при сравнении его с образом-характером.

Такое сравнение приводит Л.Я.Гинзбург к выводу, что лирического героя «не следует отождествлять с характером... Лирическая личность, даже самая разработанная, все же суммарна. Лирика вызывает ассоциации, молниеносно доводящие до читателя образ, обычно уже существующий в культурном сознании эпохи. Лирика обогащает и варьирует этот образ, она может совершать психологические открытия, по-новому трактовать переживания человека. Но построение индивидуального характера оставалось обычно за пределами целей, которые" ставила себе лирика, средств, которыми она располагала»5.

1. Гинзбург Л.Я. О лирике. — М.; Л., 1964. — С. 165.

2. См.: Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. — М., 1977. — С. 118.

3. Корман Б. О. Литературоведческие термины по проблеме автора. — С. 9.

4. Гинзбург Л.Я. О лирике. — С. 165.

6. Там же. — С. 163.

При акцентировании необъектной природы лирического героя такое сопоставление стало бы более строгим. Стало бы ясно, что главное различие здесь не в «суммарности», степени «разработанности» и индивидуальности, а в самом подходе к образу человека. Ведь характер — это «объектный образ», увиденный со стороны. Напротив, «образ личности (т.е. не объектный образ, а слово)» — это человек, увиденный изнутри в качестве «я» и не поддающийся «объектному познанию» 1. Лирический герой — не образ-характер, а образ-личность, по терминологии М.М.Бахтина, и это объясняет многие его особенности, непонятные с точки зрения традиционной характерологии.

Сказанное помогает лучше понять парадокс лирического субъекта, совмещающего в себе, казалось бы, несовместимое: он именно герой, изображенный субъект (образ), не совпадающий с автором, но условием его восприятия является «постулирование в жизни его двойника» (Гинзбург), «самого поэта» (Корман), притом речь идет «не о читательском произволе, а о двойном восприятии, заложенном в художественной системе» 2. Для адекватного описания такого рода образа необходим категориальный аппарат, основанный не на формальной логике, ибо закон исключенного третьего тут не действует. В данном случае нельзя поставить вопрос: либо (автор) — либо (герой). Как только мы закрываем глаза на авторскую ипостась лирического субъекта, то оказываемся вынужденными понимать его по аналогии с эпическим или драматическим персонажем, что стирает специфику лирики. Но если мы игнорируем его геройную ипостась, то перестаем видеть отличие образа от его творца, т. е. стираем специфику искусства.

Обе операции чреваты невосполнимыми потерями смысла, и обе они уже были неоднократно испробованы в науке.

Но если здесь не действует формально-логический закон исключенного третьего, то действует другая логика, при помощи которой издавна выражали отношение творца и творения — логика принципа «нераздельность-неслиянность», или же принципа дополнительности. Созданию дополнительности автора и героя в поэтике художественной модальности служат чрезвычайно развитые в ней формы косвенного представления лирического субъекта, при которых он смотрит на себя как на «другого» — как на «ты», «он» — обобщенно-неопределенное лицо, состояние, не совпадающее со своим носителем. Так, в строках «Оправдания» М.Лермонтова:

1. Бахтин М.М. ЭСТ. — С. 324, 326.

2. Гинзбург Л.Я. О лирике. — С. 167; Корман Б.О. Литературоведческие термины по проблеме автора. — С. 9.

Когда одни воспоминанья

О заблуждениях страстей

На место славного названья

Твой друг оставит меж людей —

«твой друг» — это именно лирический герой, видящий и судящий себя как «другого», но именно лирического «другого» — субъекта, а не объект изображения. И при косвенном представлении субъекта он не оказывается увиденным только со стороны, а потому не становится характером, а остается личностью, в том смысле, который вкладывал в эти слова М.М.Бахтин.

Важнейшей особенностью современной лирики и является эта ее направленность на «другого» — сначала на «другого» в самом «я», а потом на реального, но не объектно понятого «другого», благодаря чему между лирическими субъектами могут возникать диалогические отношения. Классический образец этого — стихотворение Пушкина «Что в имени тебе моем?». Ориентация субъекта речи на реального «другого» дорастает здесь до взаимообратимости их ролей, и самая поразительная особенность стихотворения в том, что «другим» (данным в третьем лице) оказывается сам субъект речи, а единственным «я» текста становится его героиня1.

Такое изменение лирического субъекта (ставшее возможным потому, что он по своему происхождению — хоровой и «межличностный) приводит к необходимости пересмотреть понятие субъективности, которую мы привыкли соединять с лирикой: «ее уже нельзя больше определять через понятие "внутреннего (Innerlichkeit)" (Х.Гнюг). В западной поэзии выход лирики за пределы внутреннего мира — в сферу именно межличностных отношений — факт творчества Бодлера, Малларме, Ницше, в России — Фета, Некрасова, Апухтина и Случевского, не говоря уже о более поздних поэтах. Новые формы отношения автора и героя породили «лирику чужогоя» 2, «поэтическое многоголосие» (Корман), субъектный неосинкретизм и лирический диалог (Бройтман).

Завершаются эти процессы в лирике XX в., отмеченной своеобразной революцией в субъектной сфере: наряду с традиционными теперь появляются субъектные структуры, не умещающиеся в рамки классических представлений, — в них исходным началом становится нерасчленимость субъектов.

1. Подробнее об этом см.: Бройтман С.Н. Русская лирика XIX — нач. XX в. в свете исторической поэтики: Субъектно-образная структура. — М.,1997. — С. 123.

2. Берковский Н.Я. Мировое значение русской литературы. — Л., 1975. — С. 172—173.

Так, в циклах А.Блока «На поле Куликовом», «Итальянские стихи», «Кармен» возникает межсубъектная целостность «я» и «другого» (участника Куликовской битвы, «проходящего», героя мифа о Кармен), не обнимаемая понятием «внутренний». Вообще здесь возможны разные варианты вплоть до прямого неосинкретизма:

По улице меня везут без шапки...

И никогда он Рима не любил...

Царевича везут, немеет страшно тело...

(О.Мандельштам. «На розвальнях, уложенных соломой...»)

Подобного рода субъектные метаморфозы (немотивированный переход от первого лица к третьему в изображении одного и того же персонажа) напоминают субъектный синкретизм архаической лирики. И если в фольклоре он был результатом наивной субъектной нерасчлененности, то теперь неосинкретизм художественно сотворяет вновь обретенную дополнительность и единораздельность «я» и «другого». Но и здесь сохраняется внутренняя мера лирики: между автором и героем устанавливаются субъект-субъектные отношения, а герой, даже перестав быть только «внутренним», не становится объектным.