Читайте также:
|
В настоящей лекции я рассмотрю некоторые реакции науки на движение философской мысли на протяжении тех столетий, о которых мы с вами вели речь. Я не собираюсь в рамках одной лекции давать краткое изложение истории современной философии. Мы рассмотрим только точки соприкосновения науки и философии, и то лишь постольку, поскольку они имеют отношение к схеме мышления, разработке которой посвящены данные лекции. В силу этого все великое немецкое идеалистическое движение остается в стороне как не имеющее эффективного соприкосновения с современной ему наукой. Поскольку же нас интересуют взаимные модификации концепций, то Кант, который стоял у истоков немецкого идеализма, был пропитан ньютонианской физикой и идеями выдающихся французских физиков — таких, например, как Клеро,— развивавших учение Ньютона. Философы, продолжавшие разрабатывать кантовский способ мышления или трансформировавшие его в гегельянство, не обладали ни естественнонаучной подготовкой Канта, ни его потенциальной способностью стать великим физиком, если бы философия не поглотила всю его энергию.
Возникновение современной философии имеет много общего с возникновением современной науки и совпадает с ним по времени. Главное направление ее развития было определено в XVII столетии отчасти теми же людьми, которые занимались разработкой научных принципов. Определение цели последовало за переходным периодом, начало которого можно датировать XV в. В это время в европейском сознании возникло общее движение, которое затронуло религию, науку и философию. Оно может
быть кратко охарактеризовано как прямой возврат к подлинным истокам греческого духа со стороны людей, чей духовный мир был сформирован наследием средних веков. Но это не было простым повторением греческого образа мышления. Эпохи не оживают после смерти. Эстетические принципы и принципы рациональности, которые олицетворяли греческую цивилизацию, были наряжены в одежды современного сознания. Между ними находились другие религии, другие системы права, другие политические затруднения, другое национальное наследие, и все это отделяло живое от мертвого.
Философия особенно чувствительна к таким различиям. Вы можете сделать копию античной статуи, но не копию античного способа мышления. В данном случае сходства будет не больше, чем у маскарада с реальной жизнью. Возможно понимание прошлого, и все же существует разница между современными и античными реакциями на одни и те же стимулы.
В области философии различие в оттенках лежит на поверхности. Современная философия окрашена субъективизмом в противовес объективистской точке зрения античности. Аналогичное изменение наблюдается в религии. В ранней истории христианской церкви теологические интересы концентрировались вокруг вопросов о природе Бога, о смысле Воплощения, апокалипсических пророчествах о конечной судьбе мира. В период Реформации церковь раскололась в результате разногласий по вопросу об индивидуальном опыте верующих в связи с идеей об оправдании верой. Индивидуальный опыт субъекта оттеснил на задний план тотальную драму всей реальности. Лютер задавался вопросом: «Как я могу оправдаться?»; современные философы спрашивают: «Как я получаю знание?» Акцент перенесен на субъект опыта. Это изменение точки зрения явилось результатом работы христианства в практическом аспекте воспитания паствы. Столетие за столетием христианство настаивало на бесконечной ценности индивидуальной человеческой души. Соответственно, к инстинктивному эготизму телесных желаний оно присоединило инстинктивное чувство оправдания я в сфере интеллекта. Каждое человеческое бытие является естественным хранителем своей собственной значимости. Эта современная направленность внимания, без сомнения, подчеркивает истины высочайшей ценности.
Например, благодаря ей в сфере практической жизни было отменено рабство и обоснованы неотъемлемые права человека.
Декарт в своем «Рассуждении о методе» и в своих «Метафизических размышлениях» раскрыл с большой ясностью идеи, которые с тех пор оказывали сильное влияние на развитие философии. Существует субъект опыта. В «Рассуждении» субъект всегда упоминается в первом лице, как будто бы им является сам Декарт. Декарт начинает с самого себя как с некой духовности, которая посредством осознания своих собственных чувств и мыслей постигает свое существование как единую сущность. Последующая история философии вращалась вокруг картезианской формулировки этого первичного факта. Античный мир занимался драмой универсума, современный мир повернулся к внутренней драме человеческой души. Декарт в «Размышлениях» основал существование этой внутренней драмы на возможности заблуждения. Наши представления могут не соответствовать объективным фактам, но должна существовать активная душа, деятельность которой полностью проистекает из нее самой. Вот, например, цитата из его «Размышления второго»:
«Но мне скажут, что это ложные призраки и что я сплю. Пусть будет так. Во всяком случае, достоверно, по крайней мере, то, что мне кажется, будто бы я вижу свет, слышу шум, ощущаю тепло. Это уже не может быть ложным; именно это я и называю в себе чувством, и взятое в этом Точном смысле оно не что иное, как мышление. Отсюда я начинаю узнавать, каков я, уже с несколько большей ясностью и отчетливостью, чем прежде».
Теперь отрывок из его «Размышления третьего»: «... как я заметил выше, хотя вещи, которые я ощущаю или представляю, может быть, не существуют сами по себе и вне меня, я тем не менее уверен, что виды мышления, называемые мною чувствами и представлениями, поскольку они виды мышления, несомненно встречаются и пребывают во мне».
Объективизм Средних веков и античного мира перешел в науку. Природа познавалась как существующая сама по себе, в своих собственных взаимодействиях. Под влиянием современной теории относительности наметилась тенденция к субъективистским формулировкам. Однако до этого периода формулировки законов природы в науке делались без ссылок на их зависимость от индивидуального наблюдателя. Но существуют различия между старым
и новым воззрением на науку. Антирационализм людей Нового времени сдерживает любую попытку гармонизации предельных научных концепций с идеями, полученными путем наиболее конкретного рассмотрения всей реальности. Материальность, пространство, время, различные законы перехода одних видов материи в другие понимаются как окончательно установленные факты, не подлежащие пересмотру.
Последствия этой неприязни к философскому рационализму были одинаково губительны для философии и для науки. В настоящей лекции мы обратимся к философии. Философы являются рационалистами. Они стремятся выйти за рамки окончательно установленных фактов; они желают объяснить в свете универсальных принципов общие связи между различными деталями общего потока вещей. Они ищут такие принципы, которые могли бы устранить случайность; таким образом, какая бы часть факта ни принималась или ни была дана, существование всех остальных вещей должно удовлетворять требованию рациональности. Они должны иметь смысл. Говоря словами Генри Сиджуика, «главная цель философии заключается в полном объединении, выявлении четких связей между всеми разделами рационального мышления, и эта цель не может быть достигнута философией, если она игнорирует важность суждений и размышлений, которые составляют предмет этики».
Соответственно, пристрастие к истории со стороны физических и социальных наук наряду с их отказом рационально объяснить некоторый конечный механизм вытеснило философию из круга наиболее влиятельных явлений современной жизни. Она утратила присущую ей роль перманентной критики частных формулировок. Она ушла в сферу субъективного, так как была вытеснена наукой из сферы объективного. Так эволюция мысли в XVII столетии совпала с усилением интереса к индивидуальной личности, который зародился в Средние века. Мы видели, что Декарт принял за отправную точку свое конечное сознание, в существовании которого его уверяла собственная философия; решая же вопрос об отношении сознания к конечной материи, он трактовал человеческое тело как кусок воска, и это соответствовало научным представлениям того времени. Существует жезл Аарона, а также магическая змея; главный вопрос философии заключается в том, кто кого проглотит. Декарт полагал, что они смогут счастливо
жить вместе. К данному направлению мысли мы относим Локка, Беркли, Юма, Канта. Два великих имени стоят вне этого списка—Спиноза и Лейбниц. Но они отличаются друг от друга в плане их философского влияния на науку, так как они придерживались двух крайностей, выходящих за пределы благоразумной философии; Спиноза придерживался более старого способа мышления, Лейбниц выделялся новизной своего учения о монадах.
В истории философии и в истории науки прослеживаются интересные параллели. И в той и в другой областях XVII в. подготовил сцену для двух последующих веков. Но новый акт пьесы начался лишь в XX в. Было бы преувеличением приписывать заслугу общего изменения в духовном климате какому-либо одному произведению или какому-либо одному автору. Без сомнения, Декарт сумел выразить в прозрачной и четкой форме идеи, которые уже витали в головах людей того времени. Подобно этому, приписывая Уильяму Джемсу торжественное открытие новой фазы в философии, мы оставляем в стороне интеллектуальные влияния рассматриваемого периода. Но даже с учетом этого будет вполне уместным противопоставление его очерка «Существует ли сознание?», опубликованного в 1904 г., «Рассуждению о методе» Декарта, вышедшему в свет в 1637 г. Джемс очистил сцену от старого реквизита, а может быть, он просто изменил ее освещение. Обратите внимание на следующие два предложения из его очерка:
«Решительное отрицание существования «сознания» выглядит таким абсурдным перед лицом сознания, ибо существование «мыслей» является несомненным,—что я боюсь, как бы некоторые читатели не отложили в сторону данную работу. Позвольте мне сразу же объяснить, что я выступаю против того, чтобы этим словом обозначалась некая сущность, и настаиваю на том, чтобы употреблять его для обозначения функции».
Научному материализму и картезианскому «эго» в одно и то же время был брошен вызов со стороны науки и со стороны философии, которую представлял Уильям Джемс и его предшественники в области психологии; этот двойной вызов знаменовал собой конец периода, который продолжался около 250 лет. Конечно, понятия «материя» и «сознание» выражали что-то настолько очевидное для обыденного опыта, что любая философия должна была
обозначать этими понятиями некоторые явления. Суть дела сводилась к тому, что начиная с XVII в. они использовались, таким образом, который сейчас был поставлен под сомнение. Джемс отрицал, что сознание является сущностью, и утверждал, что оно является функцией. Различие между сущностью и функцией является очень важным для понимания того вызова, который был брошен Джемсом старому способу мышления. В трактате Джемса вопрос о характере сознания обсуждается достаточно подробно. Но Джемс не сумел дать однозначной трактовки понятия «сущность», которое он отказался применять в отношении сознания. В отрывке, непосредственно следующем за тем, который я уже цитировал, он заявляет:
«Я имею в виду, что нет особого вещества или качества бытия, противоположного тому веществу, из которого сделаны материальные объекты; но существует функция опыта, которая проявляется в мыслях и для обозначения которой было использовано это качество бытия. Эта функция есть познавание. «Сознание» было необходимо для того, чтобы объяснить факт, почему вещи не только существуют, но и являются нам, познаются нами».
Таким образом, Джемс отрицает, что сознание является «веществом».
Термин «сущность» и далее термин «вещество» мало, что говорят о себе. Понятие «сущность» является таким общим, что под него можно подвести все, о чем мы думаем. Нельзя думать ни о чем, и все, что является объектом мысли, может быть вызвано сущностью. В этом смысле функция тоже является сущностью. Очевидно, не это имел в виду Джемс.
В соответствии с органической теорией природы, которую я выдвигаю в качестве рабочей гипотезы в этих лекциях, я пытаюсь интерпретировать Джемса в духе отрицания тех положений, которые сформулировал Декарт в своих «Размышлениях». Декарт выделял два вида сущностей: материю и душу. Сущностью материи, согласно Декарту, является пространственная протяженность, сущность души заключается в мышлении в том смысле, который приписывался Декартом слову «cogitare», например, в его «Первоначалах философии» (1, 53). Там он писал, что каждая субстанция имеет один принципиальный атрибут, каковым является мышление для сознания, протяженность для тела. Еще раньше в этом сочинении (1, 51) Декарт утверждает:
«Под субстанцией мы можем разуметь лишь ту вещь, коя существует, совершенно не нуждаясь для своего бытия в другой вещи».
А далее Декарт добавляет: например, в силу того, что субстанция прекращает длиться, она прекращает и свое существование, длительность может быть отделена от субстанции только в мысли.
Итак, мы заключаем, что, согласно Декарту, души и тела существуют таким образом, что не нуждаются ни в чем за пределами своей собственной индивидуальности (за исключением Бога, который является основой всех вещей); что души и тела обладают длительностью, так как без длительности они прекращают свое существование; что пространственная протяженность является существенным атрибутом тел, а мышление—существенным атрибутом сознания.
Трудно переоценить гениальность Декарта, предложившего такую трактовку сложнейших философских вопросов. Это достойно того времени, когда он писал, и свидетельствует о ясности, присущей французскому интеллекту. Декарт в своем различении времени и длительности, в своей попытке объяснить время на основе движения, а также в сознании тесной связи между материей и протяженностью предвосхитил, насколько это было возможно в XVII в„ некоторые идеи современной теории относительности и даже некоторые аспекты учения Бергсона о порождении вещей. Но эти фундаментальные принципы предполагали независимое существование субстанций с простым местоположением в сообществе временных длительностей, а в случае с простым местоположением—среди других пространственных протяженностей. Данные принципы прямо вели к материалистической теории, согласно которой механическая природа описывается познающим умом. После XVII столетия наука взяла на себя заботу о мыслящем сознании. Некоторые философские школы придерживались строгого дуализма, а различные идеалистические школы провозглашали, что природа является лишь главным примером познавательной деятельности сознания. Но все школы соглашались с картезианским анализом конечных элементов природы. Я исключаю Спинозу и Лейбница из общего потока философии, у истока которого стоял Декарт, хотя, несомненно, он оказывал влияние и на них, а они в свою очередь влияли на других философов. Я же размышляю главным образом о реальных контактах между наукой и философией.
Разделение области знания между наукой и философией было непростой задачей; фактически это иллюстрируется полной неразберихой в предпосылках, на которых это разделение основывалось. Мы осознаем природу как взаимодействие тел, цветов, звуков, запахов, вкусовых качеств, прикосновений и других телесных чувств, которые размещены в пространстве либо как структуры взаимного разделения соседних объемов, либо как индивидуальные формы. А целое—это поток, изменяющийся во времени. Эта систематическая тотальность открывается для нас в виде единого комплекса вещей. Но дуализм XVII в. разрубил этот комплекс пополам. Объективный мир науки был ограничен материальными вещами с простым местоположением в пространстве и времени, подчиняющимися определенным правилам движения. Субъективный мир философии включал в себя цвета, звуки, запахи, вкусовые и осязательные ощущения, телесные чувства как нечто формирующее субъективное содержание индивидуального сознания. Оба мира участвовали в общем, потоке, но время как мера длительности было отнесено Декартом к элементам сознания наблюдателя. Ясно, что данная схема страдает роковой слабостью. Мышление проявляет себя в том, что оно делает предметом созерцания такие сущности, как, например, цвета. Но в рамках рассматриваемой теории цвета в конечном счете являются лишь содержанием сознания.
Следовательно, сознание оказывается ограниченным своим частным миром размышлений. Субъект объектная структура опыта, согласно этой теории, полностью включена в сознание как одна из его частных характеристик. Этот вывод из картезианских воззрений явился отправной точкой для Беркли, Юма и Канта. А еще раньше он стал тем жизненно важным вопросом, на котором сосредоточил свое внимание Локк. Таким образом, вопрос о том, как можно в познании достигнуть объективного подлинного мира науки, стал проблемой первой величины. Декарт утверждал, что объективное тело постигается интеллектом. По поводу этого он писал в «Размышлении втором»: «Следовательно, нужно согласиться, что я не могу постичь представлением, что такое этот кусок воска, и что только мой разум постигает это. Я говорю только об этом единичном куске; ибо все сказанное еще очевиднее относительно воска вообще. Но каков же этот кусок воска который может быть понят только разумом или духом... мое понимание отнюдь не составляет ни зрения, ни осязания, ни представления и никогда не составляло их, хотя это и казалось прежде; но оно составляет только усмотрение умом, которое может быть несовершенным и смутным... или же ясным и отчетливым».
Необходимо отметить, что латинское слово «inspectio» в его классическом употреблении ассоциировалось с понятием «теория», которое противопоставлялось понятию «практика».
Для нас теперь очевидны два великих предмета современной философии. Изучение сознания разделилось на психологию, или изучение ментальных функций самих по себе и их взаимоотношений, и на эпистемологию, или теорию познания объективного мира. Другими словами, существует изучение мышления как элемента сознания и его изучение в плане постижения (интуиции) объективного мира. Это очень непростое разделение, породившее массу трудностей, разрешение которых растянулось на несколько столетий.
До тех пор пока объективный мир постигался в терминах физики, а субъективный—в терминах ментальности, декартовское решение проблем представлялось вполне удовлетворительным. Но данное равновесие нарушилось с возникновением психологии. В XVII в. обычно переходили от изучения физики к изучению философии. В конце XIX столетия, особенно в Германии, стали переходить от изучения физиологии к изучению психологии. Такое изменение акцентов говорило о многом. Конечно, в ранний период человеческое тело также подлежало тщательному изучению. Например, Декарт посвятил этому пятую главу «Рассуждения о методе». Но физиологический инстинкт тогда еще не был развит. При рассмотрении человеческого тела Декарт пользовался принципами физики, тогда как современные психологи используют способы мышления медицинской физиологии. Творческий путь Уильяма Джемса может служить иллюстрацией изменения позиций. Он также обладал ясным и острым умом, способным вспышкой интеллекта сразу осветить суть дела.
Причина, по которой я предпринял сопоставление взглядов Декарта и Джемса, теперь очевидна. Ни один из них не завершил свою эпоху окончательным решением проблемы. Их огромная заслуга состояла в другом. Каждый из них открыл эпоху четкой формулировкой терминов, в которых мысль могла эффективно выражать себя на определенной ступени познания; один сделал это для XVII столетия, другой—для XX. В этом плане они оба могут быть противопоставлены Фоме Аквинскому, учение которого представляет собой вершину аристотелевской схоластики.
По многим причинам ни Декарт, ни Джемс не смогли стать наиболее характерными философами для своих эпох. Я склоняюсь к тому, чтобы отдать эти позиции соответственно Локку и Бергсону, поскольку они имели непосредственное отношение к науке своего времени. Локк разрабатывал направления мысли, которые привели в движение философию; например, он подчеркивал необходимость психологии. Он открыл время эпохальных исследований насущных проблем ограниченного характера. Поступая так, он, несомненно, привнес в философию элементы научного антирационализма. Но сама основа плодотворной методологии заключается в том, чтобы начинать с постулатов, которых можно было бы придерживаться при рассмотрении любого вопроса. Критика таких методологических постулатов остается для другого раза. Локк открыл, что философская ситуации, завещанная Декартом, включает в себя проблемы эпистемологии и психологии.
Бергсон ввел в философию органические концепции физиологии. Он наиболее решительно отошел от статического материализма XVII в. Его протест против опространствливания характеристик является протестом против понимания ньютонианской концепции природы в каком-либо другом смысле, кроме того, что она представляет собой высокую степень абстракции. Его так называемый антиинтеллектуализм может быть истолкован только таким образом. В некотором смысле он возвращается к Декарту, но этот возврат дополняется инстинктивным усвоением положений современной биологии.
Существует и другая причина, по которой можно говорить о близости Локка и Бергсона. Зародыш органической теории природы может быть найден в учении Локка. Известный современный исследователь его творчества, проф. Гибсон, утверждает, что локковский способ представления тождественности самосознания «уподобляет самосознание живому организму и выходит за пределы механического воззрения на природу и сознание, содержащегося в дуалистической теории». Правда, следует отметить, что поначалу Локк проявлял нерешительность в этом моменте, а затем, что еще более важно, он применил свою идею только к самосознанию. Физиологическая точка зрения еще не утвердила себя. Физиология стремилась вернуть сознание в природу. Неврологи прослеживали в первую очередь воздействие стимулов на нервную систему, затем интеграционные процессы в нервных центрах и наконец, возникновение проективной отнесенности за пределы тела и двигательной реализации нового нервного возбуждения. В биохимии исследовалось тонкое приспособление химической совокупности частей к сохраняющемуся в целостности организму. Таким образом, духовное постижение рассматривается как рефлективный опыт целостности, отдающей себе отчет в том, что она собой представляет как единичное событие. Эта единичность возникает в ходе интеграции суммы частичных событий, но это не есть их числовой агрегат. Он обладает собственным единством как событие. Это тотальное единство, рассмотренное как самодостаточная сущность, представляет собой стягивание в единство структурированных аспектов вселенной событий. Его познание самого себя возникает из его соответствия тем вещам, у которых оно заимствует их аспекты. Оно знает мир как систему взаимного соответствия, а потому видит себя отраженным в других вещах. Эти другие вещи включают главным образом различные части своего собственного тела.
Очень важно отличать телесную структуру, которая пребывает, от телесного события, в которое входит сохраняющаяся структура, а также от частей телесного события. В -части телесного события входят их собственные устойчивые структуры, которые формируют элементы телесной структуры. Части тела являются действительными частями окружающей среды целостного телесного события, но они связаны таким образом, что их взаимные аспекты совместно воздействуют на изменение каждой структуры. Это происходит в результате неразрывного характера отношений целого к частям. Таким образом, тело является частью окружающей среды для части, а часть является частью окружающей среды для тела; они обладают специфической чувствительностью к изменению друг друга. Эта чувствительность упорядочена так, что части приспосабливают себя для того, чтобы сохранить стабильность телесной структуры. Это частный случай благоприятной окружающей среды, защищающей организм. Отношения части к целому имеют специфическое взаимодействие, ассоциирующееся с понятием организма, в котором части служат целому. Это отношение господствует повсюду в природе и не является особенностью только высших организмов.
Далее, рассматривая этот вопрос с позиций химии, нет нужды объяснять действия каждой молекулы живого тела посредством ее исключительного, особенного отношения к структуре целостного живого организма. Каждая молекула в действительности испытывает воздействие со стороны определенного аспекта этой структуры, который отражается в ней и отличается от того, каким бы он мог быть в каком-либо другом месте. Подобным образом электрон под влиянием определенных условий может принимать форму сферы, а в других условиях—яйцевидную форму. Научный подход к данной проблеме состоит в том, проявляют ли молекулы в живых телах те свойства, которые не наблюдаются в неорганической природе. Эта проблема похожа на проблему, почему мягкое железо в магнитном поле проявляет магнитные свойства и не проявляет их в другой среде. Мгновенные реакции самосохранения живых тел и наш опыт физических действий тел, обусловленных нашей волей, вызывают изменение молекул в теле как следствие целостной структуры. Вполне вероятно, что существуют физические законы, выражающие изменения конечных базовых организмов, когда они формируют часть высших организмов с соответствующей сложной структурой. Это, однако, полностью совпадает с эмпирически наблюдаемым воздействием окружающей среды, если взаимодействие аспектов всего тела и его частей является незначительным. Мы должны ожидать передачи. Таким образом, модификация целостной структуры осуществляется посредством модификаций нисходящих серий частей, так что наконец модификация клетки изменяет ее аспекты в молекуле, воздействуя этим на саму молекулу или на другую, еще меньшую сущность. Поэтому вопрос физиологии является вопросом физики молекул в клетках различного характера.
Теперь мы можем рассмотреть отношения психологии к физиологии и к физике. Специфическим полем психологии является событие, рассмотренное со своей собственной точки зрения. Единство этого поля является единством события. Но это событие как одна сущность, а не как сумма частей. Отношения частей друг к другу и к целому являются их аспектами, находящимися один в другом. для стороннего наблюдателя тело является совокупностью аспектов тела как целого, а также как суммы его частей. Для стороннего наблюдателя аспекты формы и чувственных объектов доминируют, по крайней мере, в познании. Но мы должны также допустить возможность того, что можем обнаружить в себе аспекты ментальности высших организмов. Требование того, что познание чужих ментальностей должно с необходимостью осуществляться посредством выведения из аспектов формы или чувственных объектов, совершенно лишено оснований для философии организма. Фундаментальный принцип состоит в том, что любой переход в действительность запечатлевает свои аспекты в каждом индивидуальном событии.
Далее, даже для самопознания аспекты частей наших собственных тел принимают вид аспектов формы и чувственных объектов. Но эта часть телесного события в том отношении, с которым ассоциируется познавательная деятельность, несет в себе единство психологического поля. Его составные части не относятся к самому событию; они являются аспектами того, что находится за пределами события. Так, самопознание, присущее телесному событию, является познанием себя как сложного единства, составные части которого включают всю реальность, находящуюся вне его, но ограниченную пределами его структуры. Таким образом, мы познаем себя как функцию объединения множества вещей, иных, чем мы. Познание раскрывает событие как деятельность, организующую реальную совместность чуждых вещей. Но это психологическое поле не зависит от его познания, так что это поле является все еще единым событием, абстрагированным от самопознания.
Соответственно, сознание будет функцией познания. Но то, что познано, представляет собой схватывание аспектов единой реальной вселенной. Эти аспекты являются аспектами других событий, которые взаимно изменяют друг друга. В структуре аспектов они находят свою модель взаимной отнесенности.
Исходными элементами структуры являются аспекты форм, чувственных объектов и других вечных объектов, само тождественность которых не зависит от потока вещей. В каком бы месте такие объекты ни входили в общий поток, они интерпретируют события одно через другое. Они находятся здесь, в воспринимающем, но как воспринимаемые им, они сообщают ему нечто об общем потоке, который находится вне него. Субъект объектное отношение коренится в двойной роли этих вечных объектов. Они являются модификациями субъекта, но только благодаря своему свойству передачи аспектов другим субъектам в сообществе вселенной. Таким образом, ни один индивидуальный субъект не может иметь независимой реальности, так как он схватывает ограниченные аспекты других субъектов.
Техническое словосочетание «субъект-объект» является плохим обозначением фундаментальной ситуации, которая раскрывается в опыте. В действительности это напоминает аристотелевский термин «субъект-предикат». Он уже предполагает метафизическую доктрину разных субъектов, определяемых посредством частных предикатов. Это есть доктрина субъектов, каждый из которых имеет особый мир опыта. Если принять данное положение, то невозможно избежать солипсизма. Суть дела состоит в том, что термин «субъект-объект» указывает на фундаментальную сущность, лежащую в основе объектов. «Объекты», понятые таким образом, являются лишь аналогиями аристотелевских предикатов. Первоначальная ситуация, открывающаяся в познавательном опыте,—«я—объект среди других объектов». Под этим я подразумеваю, что первичным фактом является безличный мир, трансцендирующий «здесь и теперь» я объекта, а также трансцендирующий «сейчас» пространственного мира одновременной реализации. Этот мир включает в себя актуальность прошлого и ограниченную потенциальность будущего, взятую вместе со всем миром абстрактной потенциальности, областью вечных объектов, которые трансцендируют реальный процесс реализации, находят аналоги с ним, сравнивают себя с ним. Я объект как осознание «здесь и теперь» сознает свою принадлежность к опыту, который конструируется внутренней отнесенностью к миру реальности и к миру идей. Но я объект, конституированный таким образом, находится в мире реальностей и проявляет себя как организм, требующий внедрения идей, чтобы закрепить свой статус в мире реальностей. Этот вопрос о сознании должен быть оставлен для рассмотрения в другом месте.
Выдвинутое в ходе настоящей дискуссии положение
указывает, что философия органической природы должна начинаться с позиций, которые противоположны материализму. Материализм начинается с признания независимого существования субстанций, материи и сознания. Материя подвержена изменениям внешних отношений передвижения, а сознание подвержено изменениям созерцаемых им объектов. В материалистической теории существует два вида независимых субстанций, каждый из которых определяется присущими ему свойствами. Органическая философия принимает за отправную точку анализ процесса реализации событий, расположенных во взаимосвязанном сообществе. Событие является единством реальных вещей. Возникающая устойчивая структура представляет собой стабилизацию возникшего достижения, благодаря чему она сохраняет свою идентичность в ходе всего процесса. Следует отметить, что устойчивость не есть первичное свойство за пределами себя, это устойчивость внутри себя. Я имею в виду, что устойчивость является свойством, находящим свою структуру воспроизводимой во временных отрезках целого события. Именно в этом смысле тотальное событие несет в себе устойчивую структуру. Существует внутренняя ценность, тождественная для целого и его последовательных частей. Познание представляет собой возникновение в определенной индивидуализированной реальности общего субстрата деятельности, содержащего в себе возможность, действительность и цель.
К органической концепции мира можно прийти и в том случае, если мы начнем с фундаментальных понятий современной физики, а не психологии и физиологии, как это было сделано выше. В силу того, что я занимался математикой и математической физикой, я пришел к своим убеждениям именно этим путем. Математическая физика предполагает в первую очередь существование электромагнитного поля, которое заполняет пространство и время. Законы, которые описывают это поле, являются не чем иным, как условиями, наблюдаемыми в общей активности мирового потока, так как он индивидуализирует себя в событиях. Физике присуща абстракция. Эта наука игнорирует то, чем являются вещи сами по себе. Их сущности рассматриваются лишь в отношении к внешней реальности, точнее говоря, в отношении их аспектов в других вещах. Но абстракция не
останавливается на этом; она рассматривает аспекты других вещей как изменяющиеся пространственно-временные параметры в жизненной истории этих других вещей. И здесь входит в науку внутренняя реальность наблюдателя; я имею в виду то, что интересует наблюдателя. Например, тот факт, что он видит красное или голубое, входит в научные положения. Но само красное, которое видит наблюдатель, в действительности не входит в науку. То, о чем идет речь, представляет собой лишь различие опыта, благодаря которому наблюдатель видит красное, и всеми другими видами опыта. Соответственно, внутренний мир наблюдателя служит лишь тому, чтобы фиксировать само тождественные индивидуальности физических сущностей. Эти сущности рассматриваются только как факторы определенного этапа развития в пространстве и времени жизненной истории устойчивых сущностей.
Фразеология физики тесно связана с материалистическими идеями XVII столетия. Но, даже, несмотря на предельную абстрактность физики, мы можем обнаружить, что в основе ее лежит органическая теория аспектов, которая была изложена выше. Прежде всего, рассмотрим любое событие в пустом пространстве, имея в виду, что термин «пустое» означает отсутствие электронов или какой-нибудь другой формы электрического заряда. Такое событие играет в физике три роли. Во-первых, оно служит местом для приключений энергии либо выступает как ее носитель либо как местоположение определенного потока энергии, но в любом случае энергия находится здесь либо как расположенная в пространстве и прослеживающаяся во времени, либо как поток, пронизывающий пространство.
В своей второй роли это событие есть необходимая связь в структуре передачи, благодаря которой характер каждого события изменяется в зависимости от характера других событий.
В своей третьей роли событие представляет собой возможность того, что произойдет с электрическим зарядом либо в результате деформации, либо в результате перемещения, если это, конечно, произойдет.
Если мы изменим нашу предпосылку, взяв событие, которое включает в себя часть жизненной истории электрического заряда, то анализ его трех ролей останется в силе, за исключением того, что возможность, воплощенная в третьей роли, теперь превратится в действительность.
В этом превращении возможности в действительность мы обнаруживаем различие между пустыми и заполненными событиями.
Возвращаясь к пустым событиям, мы обнаруживаем отсутствие в них индивидуальности внутреннего содержания. Рассматривая первую роль пустых событий, являющихся носителем энергии, мы видим, что не существует индивидуального различия между индивидуальной частицей энергии, находящейся в состоянии покоя, и индивидуальной частицей энергии, являющейся элементом потока. Здесь мы имеем просто количественное определение энергии без индивидуализации в ней активности. Это отсутствие индивидуализации в еще большей степени заметно во второй и третьей ролях. Пустое событие является чем-то в себе, но оно не может реализовать стабильную индивидуальность содержания. Что касается его содержания, то пустое событие является одним реализованным элементом в общей схеме организованной активности.
Требуются некоторые уточнения, когда пустое событие служит сценой для передачи повторяющейся последовательности волновых форм. Здесь существует определенный образец, который остается постоянным в событии. Мы обнаруживаем здесь слабый след устойчивой индивидуальности. Но это является индивидуальностью без малейшего намека на оригинальность, так как это постоянство возникает только во включении события в более широкую схему структурирования.
Обращаясь теперь к изучению заполненного события, укажем, что электрон имеет определенную индивидуальность. Она прослеживается на протяжении всей его жизненной истории в различных событиях. Совокупность электронов, вместе с соответствующими атомными зарядами положительного электричества, образует тело, которое мы обычно воспринимаем. Простейшим телом такого рода является молекула, а совокупность молекул формирует такие материальные образования, как стул или камень. Таким образом, электрический заряд несет в себе признаки индивидуальности содержания, которая добавляется к индивидуальности события самого по себе. Эта индивидуальность содержания является сильной стороной материалистического учения.
Однако это заявление может быть так же хорошо объяснено в рамках теории организма. Когда мы смотрим на функцию электрического заряда, мы замечаем, что его роль состоит в том, чтобы отметить порождение структуры, передающейся в пространстве и времени.
Это ключ к любой особенной структуре. Например, силовое поле любого события может быть сконструировано путем изучения приключений электронов и протонов или потоков энергии и ее распределения. Далее, электрические волны возникают в процессе колебательных движений этих зарядов. Таким образом, переданная структура может быть понята как поток аспектов в пространстве и времени, имеющий своим источником жизненную историю атомного заряда. Индивидуализация заряда происходит путем объединения двух характеристик: во-первых, продолжающейся идентичности его способа функционирования как основы для определения распространения образца; во- вторых, единства и непрерывности его жизненной истории.
Мы можем заключить, что органическая теория представляет собой именно то, о чем реально говорит физика, обращаясь к своим предельным сущностям. Мы также обратили внимание на полную бесполезность этих сущностей для физики, если они понимаются как всецело конкретные индивидуальности. Поскольку они рассматриваются физикой, постольку они являются движущимися относительно друг друга, но они не имеют реальности вне этой функции. Для физики не существует внутренней реальности.
Очевидно, что философия, имеющая в своей основе понятие организма, может быть выведена из учения Лейбница. Его монады являются для него предельными реальными сущностями. Но он сохранил картезианские субстанции с определяющими их признаками, что, по его мнению, выражало предельные характеристики реальных вещей. В соответствии с этим для него не существовало конкретной реальности внутренних отношений. Он вынужден был придерживаться двух противоположных точек зрения. Одна из них предполагала, что реальная первичная сущность есть организующая деятельность, сводящая воедино составные части, так что это единство представляет собой реальность. Другая точка зрения сводилась к тому, что реальные первичные сущности являются субстанциями, которые несут в себе качественные признаки. Первая точка зрения основывалась на признании внутренних отношений, связывающих всю реальность. Вторая точка зрения несовместима с признанием реальности таких отношений.
Для того чтобы примирить эти две точки зрения, Лейбниц трактовал монады как сущности, не имеющие окон, а их свойства—как отражение универсума, упорядоченного божественной предустановленной гармонией. Эта концепция предполагала агрегат независимых сущностей. Он не отличал событие как единство опыта от устойчивого организма, важной чертой которого является стабильность, и от познавательного организма, выражающего возрастающую сложность индивидуализации. Он также не признавал многочисленных отношений, связывающих чувственные данные с разными событиями различными способами. Эти многочисленные отношения фигурировали у Лейбница как факты перспективы, но только при условии, что они являются чистыми качествами организующих монад. Трудности возникали из безоговорочного принятия идеи простого местонахождения как фундаментального для пространства и времени, а также из принятия идеи независимой индивидуальной субстанции как фундаментальной для реальной сущности. Единственная дорога, которая открывалась перед Лейбницем, напоминала тот путь, который до конца прошел Беркли (в превалирующей интерпретации его взглядов), а именно путь апелляции к Deus ex machina, при помощи которого можно было разрешить метафизические трудности. Подобно тому, как Декарт основал мыслительную традицию, которая в определенной степени обеспечила последующий контакт философии с наукой, Лейбниц основал альтернативную традицию, согласно которой предельные сущности являются способами организации. Эта традиция явилась фундаментом великих достижений немецкой философии. Кант размышлял по поводу этих двух традиций. Он был ученым, но школы, положившие в свою основу учение Канта, практически не оказали влияния на образ мышления ученых. Задачей философских школ современности должно быть объединение двух течений для выражения научной картины мира и преодоление посредством этого разрыва науки с утверждением нашего эстетического и этического опыта.
Примечания
^ Ср. любопытные отрывки в «Критике чистого разума» Канта (в «Трансцендентальной аналитике» и во «Второй аналогии опыта»), где он использует рассуждения о явлении капиллярности. Это неоправданно
сложные рассуждения; для разъяснения своей мысли Канту достаточно было привести пример книги, лежащей на столе. Но явление капиллярности было впервые адекватно объяснено Клеро в приложении к его работе «Форма Земли». Кант, несомненно, читал это приложение, и оно оказало большое влияние на немецкого мыслителя. ^ Ср.: Sidgwick Н. A Memoir, Appendix 1. ^ Ср. его кн.: Locke's Theory of Knowledge and its Historical Relations. Camb. Univ. Press, 1917. * Ср.: Russell В. The Philosophy of Leibniz, for the Suggestion of this Line of Thought.
Дата добавления: 2015-02-16; просмотров: 21 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |