Читайте также:
|
Представители Венского кружка внесли большой вклад в становление и развитие философии науки. По существу основные проблемы философии науки, наиболее актуальные в XX в., были впервые поставлены и обсуждались именно в рамках теоретической деятельности Венского кружка. В частности, его участники поставили две наиболее серьезные проблемы философии науки:
ü о строении научного знания, о структуре науки, об отношении между научными высказываниями на эмпирическом и теоретическом уровнях;
ü о специфике науки, научных высказываниях, о критерии их научности: о путях и возможностях определения действительной научности понятий и суждений языка науки [4. С. 240]. Кроме того, обсуждение проблемы специфики научного знания предполагало определенность в вопросе о специфике философии, ее роли в системе человеческого знания, наконец, о соотношении философии и науки.
Вопрос о строении научного знания, о соотношении его эмпирического и теоретического уровней не был чем-то совершенно новым для философии. Эта проблема обсуждалась еще со времени возникновения науки Нового времени и первоначально принимала форму столкновения эмпиризма и рационализма, которые отдавали предпочтение либо чувственному, либо рациональному познанию. Тем не менее в XX в. наука развивалась настолько интенсивно, что проблемы логического анализа ее структуры были поставлены на повестку дня как самые животрепещущие проблемы науки.
Проблема поиска критериев научности, постановка вопроса об отличии научных предложений от ненаучных, о методе, который бы позволил распознавать псевдонаучные положения и исключать их из научного знания, также была очень актуальна. Это объяснялось тем, что в эпоху огромных успехов науки и роста ее влияния часто любые, самые произвольные взгляды и утверждения выдавались за строго научные.
Стремление представителей Венского кружка «избавить науку от метафизики», очистить язык науки от научно неосмысленных высказываний предполагало необходимость определиться в вопросе о соотношении науки и философии. Все деятели Венского кружка были едины в том, что наука должна избавиться от всех следов традиционной философии, т.е. не допускать больше никакой метафизики. Причем метафизикой они считали не всякую философию: философия становится метафизикой тогда, когда пытается высказывать какие-либо положения об объективности окружающего мира [2. С. 65]. Все доступное человеку знание о внешнем мире, утверждали логические позитивисты Венского кружка, получается только частными, эмпирическими науками. Философия не может сказать о мире ничего помимо того, что о нем говорят эти науки, следовательно, не может сформулировать ни одного положения о мире, которое бы имело научный характер. Философия — не наука и не может быть научной. «Философия, — писал Карнап, — отныне не признается как особенная область познания, стоящая рядом или над эмпирической наукой» [6. Р. 33]. Шлик также говорил, что поскольку философия не есть система утверждений, она не есть наука: «Говорят, что философия — это королева наук... Но нигде не написано, что королева наук сама должна быть наукой» [7. Р. 56].
Тем не менее роль философии в системе человеческого знания достаточно велика, но только в том случае, если философия не претендует на построение системы знаний о мире. Философия имеет дело не с миром, а с его отражением в языке. Человеческое знание выражается в языке, философия же занимается именно языком — словами, предложениями, высказываниями. Ее задача состоит в анализе и прояснении предложений науки, в анализе употребления понятий, в формулировке правил пользования словами и т.д. [3. С. 242]. С тем, что язык есть подлинный предмет философии, были согласны практически все представители Венского кружка. Многие из них при этом полагали, что философия не что иное, как логический анализ языка науки, т.е. по сути логика науки. В работе «Логический синтаксис языка» (1934) Карнап писал: «Метафизика более не может претендовать на научный характер. Та часть деятельности философа, которая может считаться научной, состоит в логическом анализе. Цельлогического синтаксиса состоит в том, чтобы создать систему понятий, язык, с помощью которого могут быть точно сформулированы результаты логического анализа. Философия должна быть заменена логикой науки — иначе говоря, логическим анализом понятий и предложений науки, ибо логика науки есть не что иное, как логический синтаксис языка науки» [6. Р. 12].
Несколько иной точки зрения придерживался Шлик: «Великий поворотный пункт нашего времени характеризуется тем фактом, что мы видим в философии не систему знаний, но систему действий; философия есть та активность, посредством которой раскрывается или определяется значение утверждений. Посредством философии утверждения объясняются, посредством науки они проверяются. Последнее (действие) относится к истине утверждений, первое — к тому, что они в действительности означают. Содержание, душа и дух науки, естественно, заключены в том, что в конечном счете ее утверждения действительно означают: философская деятельность наделения значением есть поэтому альфа и омега всего научного знания» [7. Р. 86].
Таким образом, согласно утверждениям представителей Венского кружка, философ имеет дело с языком, причем Карнап полагал, что под этим понимается работа с формальными правилами пользования словами, по Шлику, философское познание есть процесс установления значений слов. Но свести функцию философии к логическому анализу языка означало упразднить значительную часть того ее реального содержания, которое складывалось на протяжении двух с половиной тысячелетий, это значило запретить ей заниматься содержанием мировоззренческих проблем [3. С. 247]. За подобное понимание философии и ее роли в человеческом знании идеи Венского кружка подвергались критике представителями других философских направлений. Но так или иначе данное видение философии привело к тому, что импульс к своему развитию получила новая философская дисциплина, которой было суждено в дальнейшем выдвинуться на первый план, — логика и методология науки, философия науки.
Итак, для представителей Венского кружка философия имеет право на существование лишь как анализ языка науки. Первый вопрос, который при этом анализе возникает: какие высказывания имеют научный характер, а какие являются научно неосмысленными и должны быть удалены из языка науки? Иными словами, какова специфика научных высказываний? Согласно концепции Венского кружка, действительность является совокупностью состояний вещей в окружающем человека мире. Такие состояния (свойства) могут быть эмпирически обнаружены и выражены в элементарных атомарных (протокольных) предложениях. Совокупность протокольных предложений составляет достоверный базис научного знания. Его можно получить, опираясь на наблюдение и эксперимент. Поскольку органы чувств и приборы, которые являются искусственным «продолжением» органов чувств, устроены для всех людей примерно одинаково, мы не можем им не доверять.
В свою очередь использование логического аппарата предоставляет возможность образования структурно более сложных молекулярных предложений (например, с использованием логических связок конъюнкции, дизъюнкции, импликации или отрицания), с помощью которых можно описывать связи и отношения между состояниями вещей. Поэтому, применяя самый простой язык логики высказываний, можно выразить достаточно простые эмпирические данные. Если использовать более богатые логические средства, например логику предикатов, можно получить высказывания большей степени общности. Именно так создается базисное, т.е. эмпирическое, знание. Иными словами, эмпирические предложения бывают двух типов:
О непосредственные высказывания о фактах — атомарные, элементарные, протокольные предложения;
предложения, являющиеся следствием элементарных, или функции истинности элементарных предложений
Теоретический уровень образуется при помощи индуктивных обобщений и гипотетических приемов введения нового знания. Иного пути построения научной теории не существует. А так как логический вывод, согласно пониманию деятелями Венского кружка сущности логики как науки, не дает нового знания, то содержание предложений теории то же, что и содержание элементарных предложений.
Таким образом, эмпирический и теоретический уровни научного знания являются двумя структурными уровнями теории. На теоретическом уровне впервые появляются такие важнейшие научные понятия, как научная гипотеза и закон науки, а также остро встает проблема обоснования и проверки научных гипотез и законов. Подобная проверка возможна только при условии установления связи между эмпирическим и теоретическим уровнями научного знания. Обоснование теоретических положений осуществляется посредством их проверки эмпирическими фактами. Процедура проверки приняла вид редукции теоретического знания к эмпирическому, проводимой следующим образом. Из общего теоретического положения выводились следствия, которые проверялись при помощи опыта. Если следствия оказывались истинными, то теоретическое высказывание получало опытное подтверждение, и чем больше оно имело эмпирических фактов, его подтверждающих, тем более обоснованным и научным оно считалось. Такой принцип обоснования теоретического знания получил название принципа верификации (от лат. verus — истинный и facio —делаю).
Принцип верификации требует, чтобы предложения всегда сравнивались с фактами. В поисках достоверных фактов представители Венского кружка пришли к выводу, что элементарное предложение должно быть отнесено к такому явлению, которое способно считаться достоверным; таковы, по их мнению, чувственные содержания, или чувственные данные, т.е. полученные человеком при помощи органов чувств. «Говоря, что "это есть стол", я могу ошибаться, ибо то, что я вижу, может быть вовсе не стол, а какой-то другой предмет. Но если я скажу: "Я вижу продолговатую коричневую полосу", то тут уже никакой ошибки быть не может, так как это именно то, что я действительно вижу» [3. С. 253]. Значит, чтобы верифицировать эмпирическое предложение, надо свести его к высказыванию о наиболее элементарном чувственном восприятии. Такие восприятия и будут теми фактами, которые делают предложения истинными. Тогда путь поиска научно неосмысленных высказываний очевиден: если мы можем сравнить предложение с действительностью, т.е. указать метод его проверки, то такое предложение будет осмысленным, если мы не можем этого сделать, то произносим слова, лишенные смысла.
Таким образом, очень легко проверить на истинность высказывание «Этот порошок — соль» — достаточно попробовать его на вкус, или «Под столом сидит кошка» — надо заглянуть под стол и увидеть или не увидеть там кошку. Но предложения метафизики не проверяемы в рамках данного метода. С точки зрения деятелей Венского кружка, предложения «Время нереально», «Субстанцией мира является Абсолют» и т.п. лишены смысла. Это псевдопредложения, псевдопроблемы, поскольку невозможно проверить эти высказывания или указать условия, при которых они будут истинными. Лишение предложений метафизики статуса осмысленности не означало отказ им в праве на существование. Метафизика может существовать в том случае, если она откажется от притязаний на научность и общезначимость.
Казалось, с введением принципа верификации проблема определения научности высказываний стала легко разрешимой, но почти сразу выяснилось, что реальное проведение процедуры верификации чревато непреодолимыми трудностями. Во-пер-в ы х, была не вполне ясна природа самого принципа верификации: он не есть тавтология, но и не является высказыванием о фактах. Во-вторых, оказалось, что если мы примем принцип верификации, то должны, строго говоря, признать бессмысленными не только метафизические предложения, но и многие предложения науки и здравого смысла, например верификации не поддаются утверждения относительно событий прошлого и отдаленного будущего. В-третьих, стало ясно, что ни одно высказывание, имеющее общий характер, в принципе не поддается чувственной церификации, так как никаким конечным числом чувственных сопоставлений мы не можем осуществить их окончательную проверку.
Многочисленные трудности, с которыми столкнулись попытки сделать принцип верификации единственным критерием научности любой теории, привели к его существенному ослаблению. В дальнейшем Айер, который вначале полностью принял процедуру верификации, сам же указывал на ее недостатки. Верифицируемость позже была заменена на подтверждаемость: предложение, чтобы считать его осмысленным, уже не требовало окончательной верификации, достаточно было того, чтобы оно в какой-то степени подтверждалось наблюдениями. Впоследствии Поппер предложил заменить принцип верификации принципом фальсификации, который будет рассмотрен в следующем параграфе.
Итак, представители Венского кружка поставили важные методологические проблемы соотношения философии и науки: структурирования научного знания, специфики науки, критериев научной верификации как принципа обоснования теоретического знания.
12. Логико-методологическая концепция К. Поппера. Творчество Карла Поппера (1902—1994) явилось одним из средоточий развития философии XX в. И в современном мире его имя остается в центре дискуссий по наиболее актуальным проблемам философии. Работы Поппера открыли новый этап в развитии философии науки — этап, пришедший на смену Неопозитивизму и получивший название постпозитивизма.
В первой половине XX в. философия (метафизика) была подвергнута одной из самых серьезных критических атак. Отрицание метафизики как философского учения о внеэмпирических первоосновах и первопричинах было осуществлено неопозитивистами (см. § 1.5). Неопозитивизм обвинил метафизику в неспособностиставить реальные проблемы, а ее принципы и понятия охарактеризовал как бессмысленные.
Поппер выступил по существу с защитой метафизики и философии. Его позицию по этой проблеме можно представить в следующих положениях:
ü метафизика не является наукой, но она не бессмысленна и может играть в науке как позитивную, так и негативную роль. Поппер подчеркивает огромную роль метафизики в развитии научного знания;
ü критерием разграничения науки и метафизики выступает принцип фальсифицируемости;
ü философия и наука находятся в тесном единстве.
Проблема демаркации. Проблему разграничения философии и науки или нахождения критерия, который даст средства для выявления различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой, а также «метафизическими» системами — с другой, Поппер называет проблемой демаркации. Эту проблему наряду с проблемой индукции Поппер считает фундаментальной для теории познания. В ней источник почти всех других проблем теории познания.
Позитивисты, с точки зрения Поппера, признают научными только те понятия (представления или идеи), которые «выводимы из опыта» или логически сводимы к элементам чувственного опыта [2. С. 31].
Современные позитивисты (неопозитивисты) рассматривают науку не как систему понятий, а как систему высказываний и признают научными, осмысленными, имеющими значение высказывания, сводимые к элементарным (или «атомарным») высказываниям об опыте — «суждениям восприятия», «протокольным предложениям». Такой критерий демаркации обозначается неопозитивистами как верификация.
Верификация связана с индукцией, так как предполагает выведение универсальных высказываний (гипотез или теорий) из сингулярных (элементарных, «частных», «единичных») высказываний, являющихся своего рода «отчетами о результатах наблюдений или экспериментов» [2. С. 24]. Критерий демаркации неопозитивистов Поппер характеризует как догму значения. Этот критерий, по его мнению, равносилен требованию, что все высказывания в эмпи рической науке (или все высказывания, «имеющие значение») должны обладать качеством, которое давало бы возможность определить их истинность или ложность. Поппер согласен с выводом неопозитивистов, что метафизические высказывания неве-рифицируемы, так как несводимы к протокольным высказываниям. Однако он утверждает, что научные высказывания и прежде всего научные законы и теоретические построения также невери-фицируемы. «Любой закон выходит за пределы опыта, т.е. неверифицируем». «Общие законы выходят за пределы любого конечного числа случаев своего соблюдения» [2. С. 381—383]. Это утверждение связано с проблемой индукции. Поппер выступает с резкой критикой индуктивного метода и считает, что его в науке не существует.
Как известно, индуктивные выводы проблематичны. Сомнительным считается общий (всеобщий) вывод на основе конечного числа наблюдений. Не является обоснованным и вывод об истинности всеобщих высказываний на основе их эмпирических подтверждений. Эмпирические подтверждения не позволяют определить истинность наших теорий, считает Поппер. Непрерывный поток подтверждений и наблюдений может «верифицировать» ненаучные теории, например астрологию с огромной массой эмпирического материала, опирающегося на наблюдения, гороскопы и биографии [5. С. 64]. Псевдотеории могут быть выражены в научной форме, опираться на опыт (нередко специально подобранный), но иметь больше общего с примитивными мифами, чем с наукой [5. С. 65]. К таким теориям Поппер относит психоанализ 3. Фрейда, индивидуальную психологию А. Адлера, теорию истории К. Маркса.
Принцип верифицируемости не позволяет различать метафизику и науку. Но есть ли от него какая-либо польза?
Цель принципа верификации не только демаркация науки и метафизики, но и борьба с метафизикой, и эта цель в определенной степени была достигнута. Поппер признает, что благодаря усилиямЛ. Витгенштейна, представителей философии языкового анализа, и в особенности благодаря влиянию Б. Рассела, немало философских сочинений, характеризующихся бессмысленным пустословием, было дискредитировано [5. С. 126]. По мнению Поппера, «позитивисты достигли большего успеха в уничтожении метафизики, чем все предшествующие антиметафизики» Современные исследователи отмечают, что за время господства логического позитивизма интерес к философии среди философов науки почти угас.
Если принцип верификации не способен разграничивать метафизику и науку, то что тогда является критерием их демаркации?
Вместо принципа верифицируемости Поппер выдвигает принцип фальсифицируемости. «Не верифицируемость, а фальсифици-руемость системы следует рассматривать в качестве критерия демаркации» [2. С. 38].
Фальсифицируемость системы — это форма не подтверждения или оправдания теоретической системы (или универсального высказывания), а принцип ее опровержения. Опровергать ту или иную систему можно логически, а можно эмпирически, опираясь на опыт. Именно второй вид опровержения Поппер связывает с фальсифицируемостью. «Эмпирическая система должна допускать опровержение опытом». «Я... признаю некоторую систему эмпирической, или научной, только в том случае, если имеется возможность ее опытной проверки» [2. С. 38].
Естественно-научные теории, или законы природы, имеют логическую форму универсальных высказываний. При определенной переформулировке законы природы выступают в форме запретов. Например, закон сохранения энергии можно выразить в форме «Не существует вечного двигателя» (Поппер обозначает такую форму как «высказывания о несуществовании», «неэкзистенциальные высказывания»). В такой формулировке законы природы не утверждают, что нечто существует или происходит, а отрицают существование чего-то. Они настаивают на несуществовании определенных вещей или положений дел, запрещая или устраняя их. Именно в силу этого законы природы фальсифицируемы, т.е. могут прийти в столкновение с опытом. Если мы признаем истинным некоторое сингулярное высказывание, которое нарушает запрещение и говорит о существовании вещи (или события), устраняемой законом, то этот закон опровергнут. (Примером возможного опровержения закона о несуществовании вечного двигателя является высказывание «В таком-то месте существует аппарат, представляющий собой вечный двигатель».)
Метафизические высказывания, экзистенциальные высказывания (строго экзистенциальные) нефальсифицируемы, считает ГГоппер. Они «не имеют пространственных и временных ограничений. Они не относятся к индивидуальной, ограниченной пространственно-временной области». Мы не можем исследовать весь мир для установления того, что нечто не существует, никогда не существовало и никогда не будет существовать [2. С. 64].
Подытоживая рассуждения о фальсифицируемое™, Поппер пишет: «Каждая настоящая проверка теории является попыткой ее фальсифицировать, т.е. опровергнуть. Проверяемость есть фальсифицируемость... Теория, неопровержимая никакими мысленными событиями, является ненаучной. Неопровержимость представляет собой не достоинство теории (как часто думают), а ее порок... Каждая "хорошая" научная теория является некоторым запрещением: она запрещает появление определенных событий. Чем больше теория запрещает, тем она лучше» [5. С. 68—69].
Что касается подтверждений, то «легко получить подтверждения, или верификации, почти для каждой теории, если мы ищем подтверждений». Подтверждения следует принимать во внимание только втом случае, если они являются результатом рискованных предсказаний [5. С. 68—69].
Анализируя принцип фальсифицируемости Поппера, следует заметить, что фальсифицируемость (опровержимость) и верифи-цируемость (подтверждаемость) — это две стороны взаимоотношений теории (знания) с опытом (практикой). Поппер разрывает эти две стороны, отбрасывая одну из них (подтверждаемость), что, на наш взгляд, неверно. Безусловно, подтверждаемость теории не доказывает ее истинности (или может не доказывать). Подтверждающие примеры можно найти для любой теории, если мы хотим их найти, как справедливо отмечает Поппер. Однако подтверждения могут говорить в пользу истинности теории, и об этом свидетельствует практика научного познания. Сам Поппер также признает определенный вид подтверждений — в виде рискованных предсказаний. Следовательно, речь должна идти не об отрицании всех подтверждений, а об анализе специфики подтверждений, выявлении «правильных» и «неправильных» подтверждений.
Отрицая подтверждения и индукцию, на которой основаны подтверждения, Поппер ограничивает роль опыта в познавательном процессе.
Если при создании теории мы исходим не из опыта, не опираемся на чувственные восприятия, образы реальных вещей и они не «наводят нас» на создание «объяснительных теорий», то — в этом аспекте — разрывается связь опыта и теории, опыт недооценивается. (В аспекте проверки теории опытом (фальсификации) их взаимосвязь Поппером признается.) Полное отрицание индукции ведет к самопроизвольному порождению теории познающим субъектом, к априоризму, конвенционализму, к концепции врожденного знания. Да, мы наблюдаем «в свете теории», но это наблюдение может являться и является импульсом к созданию теории. Опыт человеческого познания говорит, что индукция существует. Достаточно напомнить слова И. Ньютона о методе научного исследования: «Вывести два или три общих принципа движения из явлений и после этого изложить, каким образом свойства и действия всех телесных вещей вытекают из этих принципов».
Конечно, концепция индукции после критики Поппера нуждается в коррекции. Действительно, наше знание напоминает «свободное творение человеческого разума». Однако это «свободное творение» имеет некоторые инициации и коррекции опытом. Если теории — это «сети, которые мы забрасываем в мир», то ячейки этих «сетей» строятся в соответствии с миром (в корреляции с ним).
Что касается фальсифицируемое™, то неопровержимость метафизических систем относительна. Если их опытная опровержи-мость невозможна, то теоретическая опровержимость не исключена. Следует иметь в виду и практическую опровержимость. Бесполезные метафизические системы обречены на вымирание.
Важно не упускать из виду, что под наукой Поппер понимает эмпирические, экспериментальные науки. И в этом аспекте его вывод о том, что «критерий фальсифицируемое™ с достаточной точностью отличает теоретические системы эмпирических наук от систем метафизики» [2. С. 286], является вполне убедительным.
Единство философии и науки. Если принцип фальсифицируемо-сти показывает различие между философией и наукой, то что их объединяет?
По Попперу, философия и наука тесно связаны. Их общий исток — «здравый смысл» и стремление познать мир. «Всякая наука и всякая философия есть просвещенный здравый смысл». «Наука философия, рациональное мышление - все они должны начинаться со здравого смысла» [5. С. 41].
«Все люди философы», — утверждает Поппер. Следовательно, и ученые в том числе. Поппер против четкого и однозначного определения философии. Философия конвенциональна. «Нет сущности философии, которую можно было бы выделить и четко выразить в... определении» [2. С. 18]. Для Поппера философия переплетается с познанием вообще. Одна из главных проблем философии — это «проблема, которой интересуется любой мыслящий человек». «Это проблема познания мира, включая нас самих (и наше знание) как часть этого мира» [5. С. 14]. По словам Поппера, его интерес к занятиям философией и наукой связан с тем, что он «хочет нечто узнать о загадке мира, в котором мы живем, и о загадке человеческого знания об этом мире» [5. С. 21].
В выражении «познание мира», которое употребляет Поппер, акцент может быть сделан и на термине «познание», и на термине «мир». Для Поппера, на наш взгляд, важно выделить «познание» мира, что он специально и делает («наше знание», «загадка человеческого познания»). Он пишет: «Феномен человеческого знания, бесспорно, — величайшее чудо нашего мироздания. Он составляет проблему, которая не скоро будет решена» [2. С. 10]. Но познание для Поппера не изолированное, абстрактное познание. Это познание «мира». Именно в процессе познания мира выявляется специфика познавательных процессов. Причем Поппер подчеркивает значение научного познания. Рост научного знания в особенности служит разгадыванию «тайны» человеческого знания о мире. Таким образом, наука выступает важным фактором в философском осмыслении познания. Можно сказать, что само высказывание «познание мира» уже задает тесную связь философии и науки.
Именно научное познание, изучение его роста позволили Попперу переосмыслить философскую традицию и построить свою философскую концепцию, служили творческим основанием как для его эпистемологии, так и для социальной философии. Так, критикуя эссенциалистский метод определений Аристотеля, он опирается на опыт современного естествознания. Эссенциалист-ские воззрения Платона и Аристотеля (стремление определить неизменную сущность (форму, идею) вещей) «находятся в вопиющем противоречии с методами современной науки». «В науке нет "знания" в том смысле, в котором понимают это слово Платон и Аристотель, т.е. в том смысле, в котором оно влечет за собой окончательность». «В науке мы никогда не имеем достаточных оснований для уверенности в том, что мы уже достигли истины» [4. С. 20-21].
Поппер подчеркивает роль науки в развенчании «бессмысленного» философского пустословия. Так, ниспровержение гегельянства, которое он считает ответственным за опасный разрыв между наукой и философией, за «примитивные и глупые фантазии», «было осуществлено философом (Б. Расселом. —Авт.), который — подобно Лейбницу, Беркли и Канту до него — имел здравое представление о науке, в частности о математике» [5. С. 122].
Философия, считает Поппер, способна, так же как и наука, ставить и обсуждать серьезные проблемы и не быть лишь деятельностью по выявлению значения человеческих высказываний о мире, как полагали неопозитивисты. Поппер видит сходство философии и науки в методологическом аспекте. В противоположность неопозитивистам, считавшим, что философии присущ некоторый, только ей свойственный метод — метод «логического и лингвистического анализа», Поппер утверждает, что нет метода, специфичного только для философии.
Вместе с тем, полагает Поппер, существует «некий общий метод». Он характерен не только для одной философии, а «присущ естественным наукам не в меньшей степени, чем философии». Это метод рациональной дискуссии. «Метод, который я имею в виду, заключается в ясной, четкой формулировке обсуждаемой проблемы и в критическом исследовании различных ее решений» [1.С. 15]. Подчеркивая рациональность и критичность как основоположения этого метода, Поппер замечает: «Какое бы решение некоторой проблемы мы ни предлагали, мы сразу же самым серьезным образом должны стараться опровергнуть это решение, а не защищать его» [2. С. 15]. В этой формулировке метода «любой рациональной дискуссии» уже содержатся основы «принципа фаль-сифицируемости» и научной стратегии предположений и опровержений.
Итак, вкладом К. Поппера в философию науки является критика индукции и идея фальсифицируемое™, которые позволили обосновать значимость метафизики для научного познания
В. 13-14. Теория научных революций Т. Куна и Методология научно-исследовательских программ И. Лакатоса. Модель развития науки Т. Куна. Особое место в философии науки XX в. занимает концепция американского философа и историка науки Томаса Сэмюеля Куна (1929-1996). В своей известной книге «Структура научных революций» Кун выразил достаточно оригинальное представление о природе науки, общих закономерностях ее функционирования и прогресса, заметив, что «его цель состоит в том, чтобы обрисовать хотя бы схематично совершенно иную концепцию науки, которая вырисовывается из исторического подхода к исследованию самой научной деятельности» [1. С. 17].
В противоположность позитивистской традиции Кун приходит к убеждению, что путь к созданию подлинной теории науки лежит через изучение истории науки, а само ее развитие идет не путем плавного наращивания новых знаний на старые, а через коренную трансформацию и смену ведущих представлений, т.е. через периодически происходящие научные революции.
Дата добавления: 2015-01-30; просмотров: 116 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |