Как-то Жора поймал меня за рукав:
— Слушай, пробил час! Мне кажется, я нашел ту точку опоры, которую так тщетно искал Архимед.
Он просто ошарашил меня своим «пробил час!». Что он имел в виду? Я не знал, чего еще ждать от него, поэтому стоял перед ним молча, ошарашенный.
— Испугался? — он дружелюбно улыбнулся, — держись, сейчас ты испугаешься еще раз.
Я завертел головой по сторонам: от него всего можно ожидать. Что теперь он надумал?
— Нам позарез нужен клон Христа!
Мы все всеми своими руками и ногами упирались: не троньте Христа! Только оставьте Его в покое! Жора решился! Я видел это по блеску его глаз. Он не остановится! Он не только еще раз напугал меня, он выбил из-под моих ног скамейку.
— Но это же… Ты понимаешь?..
Он один не поддался панике.
— Более изощренного святотатства и богохульства мир не видел!
Жора полез в свой портфель за трубкой.
— Ты думаешь?
Я не буду рассказывать, как меня вдруг всего затрясло: я не разделял его взглядов.
— Тут и думать нечего, — сказал я, — только безумец может решиться на этот беспрецедентный и смертоносный шаг.
— Вот именно! Верно! Вернее и быть не может! Без Него наша Пирамида рассыплется как карточный домик.
— Нет-нет, что ты, нет… Это же невиданное святотатство!
Я давно это знал: когда Жора охвачен страстью, его невозможно остановить.
— Конечно! Это — определенно!..
Он стал шарить в карманах рукой в поисках зажигалки.
— Что «конечно», что «определенно»?! Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что пришел Тот час, Та минута… Другого не дано.
У него был просто нюх на своевременность:
— Какой еще час, какая минута?..
— Слушай!.. Если мы не возьмем на себя этот труд…
Он взял трубку обеими руками, словно желая разломить ее пополам, и она так и осталась нераскуренной.
— Более двух тысячелетий идея Преображения мира, которую подарил нам Иисус, была не востребована. Церковь без стыда и совести цинично эксплуатировала этот дар для укрепления собственной власти, и это продолжается по сей день.
Я попытался было остановить его.
— Ты раскрой, — не унимался Жора, — пораскрой свои глазоньки: маммона придавила к земле людей своим непомерно тяжелым мешком. Золото, золото, золото… Потоки золота, жадность, чревоугодие… Нищета паствы и изощренная роскошь попов. Не только церковь — весь мир твой погряз в дерьме. Какой черный кавардачище в мире! Мерой жизни стал рубль. «Дай», а не «На» — формула отношений. И все это длится тысячи лет. Весь мир стал Содомом и Гоморрой. Эти эпикурейцы с сибаритами снова насилуют мир своими сладострастными страстями. Они не слышат и слышать не хотят Христа. Его притчи и проповеди для них — вода. Они не замечают Его в упор. Они строят свое здание жизни, свой карточный домик из рублей, фунтов, долларов… На песке! Это чисто человеческая конструкция мира. Спички у тебя есть?
— Держи.
Жора чиркнул спичкой о коробок и поднес огонек к трубке.
— Да, — сказал он, наконец, прикурив, — карточный домик. Это чисто человеческая конструкция мира, — повторил он, — в ней нет ни одного гвоздя или винтика, ни одной божественной заклепки, все бумажное, склеенное соплями.
Жора даже поморщился, чтобы выразить свое презрение к тому, как строят жизнь его соплеменники.
— И как говорит твой великочтимый Фукидид…
— Фукуяма, — поправляю я.
— Фукуяма? — удивляется Жора.
Я киваю.
— Не все ли равно, кто говорит — Фукидид, Фуко, Фуке или твой непререкаемый Фукуяма. Важно ведь то, что говорит он совершенно определенно: без Иисуса мы — что дым без огня.
— Я не помню, чтобы Фукуяма или Фукидид, — произношу я, — хотя бы один раз в своих работах упоминали имя Иисуса.
Жора не слушает:
— Только беспощадным огнем Иисусовых мук можно выжечь дотла эту животную нечисть. А лозунги и уговоры — это лишь сладкий дымок, пена, пыль в глаза… Верно?
Я пожал плечами, но у меня закралась едкая мысль: не собирается ли и он отомстить кому-либо каким-то особенным способом. Он уже не раз клеймил этот мир самыми жесткими словами, и всякий раз едва сдерживал себя, чтобы не броситься на меня с кулаками. Будто бы я был главной причиной всех бед человечества.
Его нельзя обвинять в чрезмерном усердии, у него просто не было выбора: без Христа мир не выживет! И каковы бы ни были причины, побудившие его сделать этот шаг, он искренне надеялся на благополучный исход. Что это значит, он так и не объяснил.
— Современный мир… В нем же нет ничего человеческого. Скотный двор и желания скотские. Ni foi, ni loi! (Ни чести, ни совести! — Фр.). Его пещерное сознание не способно… И вот еще одна жуткая правда…
Жора посмотрел на меня, словно примеряя свое откровение к моему настроению. Затем:
— Я убью каждого, кто встанет на моем пути.
Он вперил в меня всю синеву своего ледяного взгляда в ожидании моего ответа. Я лишь согласно кивнул. Зачем тратить слова? Я ведь знал это всегда: Жора — враг этого человечества. Он давно уже был заточен на зачистку этого мира. Мне казалось, что его захватило чувство мести. Этого было достаточно, чтобы впасть в такую глубокую мрачность. Он просто потерял веру в человечество и был уверен в том, что близится конец этому племени. Он ждал и жаждал Нового мира! И всячески споспешествовал его рождению. Но он и предположить не мог, что на его пути к обновлению встанет весь мир.
Возникла пауза тишины. И словно разгадав мои мысли, Жора вдруг произнес:
— И пойми, это не месть, это… как бы тебе это поточнее сказать?
— Злость, — сказал я.
— Нет-нет, зла я тоже ни к кому не питаю. Ведь я понимаю устройство этого мира. Это, знаешь ли, пожалуй, рецепт. Диагноз ясен, нужно прописывать пилюли для выздоровления и излечения. Вот!
На самом же деле я понимал: это был манифест ненависти, что называется, Жорин sacra ira (святой гнев, лат.). Как бы там он не нарек свои действия.
Жора прищурил глаза, словно что-то вспоминая.
— Они живут так, — продолжал он, — словно никогда не слышали о Божьем суде, будто этот Божий Страшный суд — это иллюзия, миф, выдумка слабого ума, будто Его никогда не существовало, будто, если Он, этот Страшный суд, где-то и существует, то обойдет их стороной. А ведь Он придет. И в первую голову придет к этим хапугам и скупердяям, ухватит их за жирненькие пузца и войдет в их жалкие души, а рыхлые холеные тельца превратит в тлен. В пух и прах, в чердачную пыль… И Его не надо ждать-выжидать, Он уже на пороге, и уже слышен Его стук в наши двери, прислушайся… Вся эта пена схлынет как… И если мы не хотим…
Он захлопал ладонью по карманам.
— Спички дай...
Возможно, он и раскаивался в том, что совершил, но у него, я уверен, и мысли не мелькнуло что-либо изменить.
— Они в твоей левой руке.
Он снова раскурил потухшую трубку.
— …а главное — технология достижения совершенной жизни, — продолжал он, — она такова, что позволяет в корне, да-да, в самом корне менять человека, вырезать из его сути животное и заменить звериное человеческим. Ген — это тот божественный болт, тот сцеп, та скрепа, которая теперь не даст рухнуть твоей Пирамиде. Мы сотворили то, что человечество не смогло сделать за миллионолетия своего существования. Миллионолетия! Перед нами — край, последний рубеж, крах всего нечеловеческого. Перед нами новая эпоха, новая эра — Че-ло-ве-чес-ка-я! Это значит, что вместе с преображением человека преобразится и сама жизнь. Одухотворение генофонда жизни воплотит многовековую мечту человечества — Небо наконец упадет на Землю. Но, чтобы все это состоялось, нам нужны Его гены. Здесь нерв жизни земной и nervus rerum — нерв вещей! Мы завязли в трясине нерешительности и, пожалуй, уже старческой инфантильности.
Я понимал это как никто другой. Жора затянулся, помолчал, выпустил, наконец, дым и тихо сказал:
— Сейчас или никогда! Пирамида без Христа просто сдохнет. И здесь, повторяю, нужны гены Бога! Порода этих людей уже требует этого. И мы проторили ему, этому жалкому выкидышу эволюции, проторили ему новый путь. Мы же лезли из кожи вон, разбивали себе руки в кровь, валились с ног… Мы же ором орали… Отдали ему свое сердце… И что же?! Он был и остается глух… Глух, слеп, нем, туп, просто туп!.. Для них наши призывы — вода, понимаешь?.. Я дивлюсь совершенству их тупости!.. Ведь это они омерзили жизнь, сделали ее…
— Что сделали?
— Омерзили! Испакостили!.. Понимаешь, ну просто…
Видно было, как тщательно Жора подбирал слова для характеристики своих соплеменников.
— …испохабили, приплюснули, если хочешь, просто пришибли, и теперь все мы, пришибленные, живем как стадо баранов, слепых, как кроты…
От такого отчаяния Жора даже поморщился.
— Все эти моллюски и членистоногие, гады и гадики, мокрицы и планарии… Мы живем в чреве греха… Провонялись… Это — чума… Для них люди — планктон, понимаешь меня?
— Да-да, ты говорил. Я понимаю.
— …все эти шариковы и швондеры, штепы и шапари, шпуи и швецы, все эти скрепки, булавки, кнопки… Засилие переметчиков и чергинцов!.. Ну и перематывали бы себе свои сопли, ну и шили бы себе свои гульфики и наволочки… Нет же — им подавай право править — власть! Но вы же — заики, вы же… О, ужье племя, жабьё!.. Эти пустоголовые ублюдки… Всевселенская вонь... Да, чума… Этот засаленный и задрипанный мир ваш должен быть разрушен, как тот Карфаген!
— Ты так часто это повторяешь.
— Не перестану! Это — молитва! Невыносимо видеть, — продолжал он, — как мельчает наш род. Кто-то должен остановить это гниение! Животное в человеке уже дышит на ладан. Еще одно, от силы два поколения и оно сыграет в ящик. Пришло время заглянуть в корень жизни!
Секунду длилось молчание, затем:
— Или — или, — едва слышно, но и решительно, и мне показалось даже зло, произнес Жора, — или они нас, или…
Его вид был красноречивее всех его слов.
— И вот еще что, — Жора поднял вверх указательный палец правой руки, — у нас нет права на ошибку. Каждая ошибка сегодня — это пуля, летящая в наше завтра. Мы не должны превратить наше будущее в решето или в какой-то измочаленный нашими ошибками дуршлаг. Так что извини…
Я не помню, чтобы Жора когда-либо извинялся.
— И давай уже свою Тину, — мельком бросил он, — видишь: жизнь припёрла…
Я видел…
Дата добавления: 2015-01-30; просмотров: 17 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |