Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Гегель в России» или «русское гегельянство»?

Читайте также:
  1. E) Г.В.Ф. Гегель.
  2. В) приказом МВД России от 5 января 2007 г. № 6 «Об утверждении Наставления по организации правовой работы в системе МВД России».
  3. Всероссийский конкурс «Учитель года России».
  4. Г. ГЕГЕЛЬ
  5. Г.В.Ф.Гегель
  6. Г.Гегельдің қай ұғымы алдымен логикада, одан табиғатта , соңында әлемдік рух деңгейіне көтеріліп дамиды?
  7. Г.Гегельдің қай ұғымы алдымен логикада,одан табиғатта ,соңында әлемдік рух деңгейіне көтеріліп дамиды?
  8. Гегель политическая мысль
  9. Гегель Философия истории

Представим историографическую ситуацию проблемы, имея в виду сначала ее историко-философский аспект. Непрерывное внимание к Гегелю в русской мысли и философии на протяжении более чем столетия – факт несомненный, но первое серьезное и основательное освещение этой темы на монографическом уровне получило место в русской философии лишь перед войной и при этом за рубежом, причем, с предельно высокой оценкой роли и влияния Гегеля на русскую мысль: имеются в виду два капитальных сочинения – Д.И.Чижевского (286) и Б.В.Яковенко (303).

Еще до эмиграции Д.И.Чижевский получает хорошую подготовку и высоко оценивается Н.О.Лосским и В.В.Зеньковским. За границей он учится у выдающихся немецких философов Э.Гуссерля, М.Хайдеггера и Р.Кронера. Под руководством последнего он начинает в 1924 г. работу над диссертацией «Гегель в России». В 1930 г. на Международном гегелевском конгрессе в Гааге он делает доклад «Гегель у славян». В 1933 г. защищает диссертацию, а в 1934 г. на немецком языке под его редакцией выходит сборник «Гегель у славян»[1]. Именно в этом сборнике была помещена его статья-книга о Гегеле в России объемом свыше 240 страниц (316).

В 1939 г. он публикует книгу «Гегель в России»[2]. Книга начинается словами: «Влияние Гегеля можно смело назвать кульминационным пунктом немецкого влияния в России», растянувшегося «без перерыва с начала тридцатых годов Х1Х века вплоть до нашей современности. При этом можно без колебания говорить о постоянном росте и прежде всего об углублении этого влияния» (286, 7).

Б.В.Яковенко еще в 1910 г. опубликовал обширный обзор «О задачах философии в России», а в 1922 г. – книгу на русском языке «Очерки русской философии». В 1938 г. на чешском языке вышла его полная «История русской философии», переведенная в 2003 г. на русский язык. В предисловии к этой книге автор сообщает, что «в 1934-1935 гг. он опубликовал на немецком языке две большие статьи «История гегельянства в России» и, опять-таки на немецком языке, подготовил первый том исследования на эту тему, где рассмотрена история русского гегельянства до 1850 г.» (295, 3). В 1940 г. этот том (303) был опубликован. В нем Б.В.Яковенко утверждал, что «гегелевская система является как по своему принципу, так и по … содержанию самой пластичной, многообразной и плюралистической из всех существующих философских систем»; как единственный в своем роде «монистически-систематический плюрализм», она характеризуется пятью основными чертами (диалектика, развитие, разумность, спекулятивность, конкретность). Он также утверждал, что «гегелевскому мышлению никогда и нигде не удалось достичь такого решающего и определяющего влияния, как в России», так что «историю русской философии в точном смысле слова можно писать как историю отражения гегелевской системы в русском мышлении» (303, XI, XIV).

Особое место в осмыслении вопроса о гегелевском присутствии в русской мысли несомненно принадлежит философскому этюду Г.Г.Шпета «К вопросу о гегельянстве Белинского» (294), созданному в 1923 г. вслед за «Очерком развития русской философии» (293). Этюд большой по объему, хотя, конечно, несопоставим с книгами Чижевского и Яковенко (впрочем, Белинскому у Шпета «повезло» ничуть не меньше, чем у названных авторов; ставлю кавычки потому, что анализ Шпета – в отличие от будущих корифеев рассматриваемой проблемы – гораздо более критический и строгий). Итог этого великолепного исследовательского разбора ни для Белинского, ни для русской философии 30-40-х гг. неутешителен: до Гегеля русская мысль явно не дотягивает [3].

В начале 70-х гг.[4] были опубликованы: монография А.И.Володина (123) и коллективный труд, подготовленный в Институте философии АН СССР под руководством В.Е.Евграфова (127).

Первый утверждал: «Полна драматизма и острой борьбы история распространения гегелевских идей в России… Гегеля восхваляли и бранили, возводили на пьедестал и затапты­вали в грязь, - а между тем читали, изучали, переводили, издавали... Гегель - живое действующее лицо в истории отечественной мысли (выделено мною – А.Е.) XIX в.» (123, 6). В коллективном труде вместе с указанием на момент «материалистической переработки» гегелевских философских идей русскими революционерами-демократами и В.И.Лениным соединялась «мысль о том, что диалектика Гегеля, взятая в ее чистом виде, оказалась бесплодной в качестве метода исследования (выделено мною – А.Е.) конкретных наук» (127,11). Правда, в одной из наиболее значительных статей этого труда – «Из предыстории гегельянства в России» Л.А.Когана – данное направление оценивается как «серьезное направление мысли», как ее «новый золотоносный участок», который «телескоповцами» «был выявлен, застолблен, но еще по настоящему не разрабатывался» (127, 52-68). Статья В.Ф.Асмуса была посвящена характеристике русского консервативного гегельянства в лице Б.Н.Чичерина и Н.Г.Дебольского (127, 176-189). Остальные авторы уделили свое внимание революционному направлению отечественной мысли[5].

В 1975 г. Л.А.Коган опубликовал проблемную статью «О понятии «русское гегельянство». В ней утверждается: «Понятие «гегельянство» (и соответственно «русское гегельянство») давнего происхождения, и его содержание представляется само собою разумеющимся. Но так ли уж оно ясно?». Проведя различие между такими явлениями, как присутствие в обществе «особой духовной атмосферы, характеризующейся усилением интереса к Гегелю» (до «упоения» его философией в 40-е гг.) и наличием в интеллектуально-научной сфере «совокупности различных м н е н и й о Гегеле, далеко не всегда основанных на знании его философии и приверженности к ее основополагающим принципам – с одной стороны, и гегельянством в собственном смысле слова, действительным гегельянством – с другой» (193, 100), – Л.А.Коган дал критическую оценку сочинений о гегельянстве в России, созданных зарубежными авторами.

Вот обширная выписка из его статьи на этот счет: «К сожалению, расплывчато-суммарное толкование русского гегельянства как некоего умонастроения, «всеобщего увлечения», не выходящее, по существу, за рамки чувственно-эмпирических констатаций обыденного сознания, возводится рядом историков философии в своего рода классификационный принцип» (речь идет о монографиях «История гегельянства в России» Б.В.Яковенко и «Гегель в России» Д.И.Чижевского – А.Е.). «Хотя в этих работах использован большой фактический материал, их основная концепция не отвечает научным требованиям. В гегельянцы здесь зачисляется почти всякий, кто так или иначе был знаком с идеями Гегеля, ссылался на него» (193, 100, 101). После этого, говоря о технологии книги Б.В.Яковенко, допускающей совместное рассмотрение и сторонников, и противников Гегеля, Л.А.Коган делает следующий вывод, что это «открывает широкий простор субъективизму, в результате чего понятие гегельянства окончательно теряет сколько-нибудь определенные очертания и конкретно-исторический характер» (193, 101). Затем одним махом практически «уничтожается» и труд его великого современника: «Сходная в методологическом отношении точка отсчета принята Д.Чижевским» (193, 101). Наконец, в связь с этими основными работами по рассматриваемой проблеме ставится раздел, посвященный гегельянству в России, из книги А.Койре «Этюды по истории философской мысли в России»: «История русского гегельянства с о в п а д а е т, по мнению Койре, с историей интеллектуального движения 40-х годов Х1Х века в России» (193, 101).

В 1999 и 2007 г. А.А.Абрамов публикует статью «Гегель в России» (261, 109-110; 262, 118-119), где прямо не говорит о трудах Б.В.Яковенко и Д.И.Чижевского, но фактически солидаризируется с их платформой: «Гегель в России – историко-философская тема, содержащая целый ряд сложных проблем и вопросов: знакомство с философскими идеями и сочинениями немецкого мыслителя, перевод и освоение этих сочинений, возникновение кружков и салонов, изучающих и пропагандирующих гегельянские идеи, формирование и развитие русского гегельянства как широкого умонастроения в русской философской и общественной мысли, с одной стороны, и антигегелевской оппозиции – с другой» (110, 532). Высокую оценку труду Чижевского дает И.Е.Задорожнюк, имея в виду его мысль о близости «немецкой философии и православной духовности, имеющих общий источник – учение Платона и мистику неоплатонизма» (262, 687). Фактически абсолютизирует идеи Д.И.Чижевского О.Ю.Сумин, посвятивший его книге целый параграф (67, 40-48), а отсюда – его радикальный тезис: «История русского – философского, а не религиозного – разума есть именно история русского отношения к Гегелю» (67, 41).

Итак, в изучении историко-философской темы «Гегель в России» четко обозначились два подхода: 1) признание решающего влияния Гегеля на русскую философию (Д.И.Чижевский, Б.В.Яковенко); 2) критическое восприятие тезиса о сложении в отечественной философии «гегельянского направления» (Г.Г.Шпет, Л.А.Коган). Что можно сказать в этой связи?

1. Несомненно, что даже капитальные труды Чижевского требуют дополнения (особенно в отношении анализа русской философии ХХ века). И это касается не только оставшихся за пределами специального изучения на предмет связи с идеями и методологией Гегеля произведений ключевых отечественных мыслителей ХХ века (Н.О.Лосского[6], Н.А.Бердяева[7], С.Н.Булгакова[8], о. Павла Флоренского[9], С.Л.Франка[10], Л.П.Карсавина[11], А.Ф.Лосева[12], И.А.Ильина), но и общего осмысления самой исторической дистанции русской философской мысли, включающей теперь еще одно почти целое столетие[13].

2. В указанном свете – при более полном обзоре всей исторической дистанции – совершенно по-новому могут выступить, как минимум, три рубежные фигуры в составе русской философии, основательно, корневым образом связанные с мыслью и методологией Гегеля. Я имею в виду фигуры Б.Н.Чичерина, В.С.Соловьева и И.А.Ильина.

Что касается Б.Н.Чичерина, то в характеристике Л.А.Когана – при переводе разговора от стадии «становления гегельянства на русской почве» к собственно гегельянству, с другой стороны, ко второй «фазе в истории русского гегельянства») – он представлен как «первый (и единственный в своем роде) законченный русский гегельянец», правда, «консервативного толка» и при этом «государственник-доктринер, упорно проповедовавший свои правогегельянские воззрения на протяжении полустолетия». Причем, факт философского «одиночества» этого русского мыслителя передан и такими емкими словами: «Центральная фигура русского гегельянства, его патриарх, Чичерин знаменует и поворотный пункт в его развитии» (193, 103, 107, 108). Иными словами, вторая фаза русского гегельянства, по Когану, – это один-единственный философ, Б.Н.Чичерин[14].

Вместе с тем приведенная характеристика Л.А.Когана, по существу, в значительной мере базируется на оценке фигуры Б.Н.Чичерина в работе Д.И.Чижевского, согласно которому он, «сам себя гегельянцем ощущавший и признававший», был «самым крупным русским гегельянцем» в России и при этом – одним из немногих русских философов Х1Х в., «вливших свои идеи в форму завершенной системы», а также сумевшим – «для испытания методологических основ своей философии» – уверенно стать «на высоту специального знания» (287, 325). Чижевским подчеркнута также мощная историко-философская основа мысли Б.Н.Чичерина: «Аристотель, докантовская метафизика и Кант соединяются с Гегелем» (287, 330).

В этом свете приоритет в ситуации выбора между Д.И.Чижевским и Л.А.Коганом явно остается за первым. Другое дело, что Б.Н.Чичерин – ключевая фигура и при характеристике «государственной школы» в исторической науке. А этот пункт остался все-таки за пределом внимания Д.И.Чижевского, что, хотя и косвенно, говорит о необходимости «отделения» Б.Н.Чичерина от К.Д.Кавелина и С.М.Соловьева.

В еще большей степени «преимущество» позиции Д.И.Чижевского в сопоставлении с позицией Л.А.Когана обнаруживается по отношению к В.С.Соловьеву. Его фигура в статье Л.А.Когана вообще не представлена. Но, с другой стороны, и анализ Чижевского не безупречен. Отметив, что «метод Гегеля оставил в произведениях Соловьева явственные следы», хотя он от немецкого философа воспринял «главным образом внешнюю схематику», в которую «была втиснута его мысль», «испортившая» этими «трехчленными схемами» его произведения[15], он утверждал: «Замечания в первой книге Соловьева о Гегеле (1874) очень поверхностны[16] и ограничиваются указаниями на рационализм, отвлеченность, пантеизм, панлогизм» (287, 370-371).

Другое дело – «собственный диалектический метод» Соловьева, развитый в 1877 г. и «только отдаленно напоминающий гегелевский»[17], а тем более – «замечательная статья» 1892 г. для Брокгауза и Ефрона, где, согласно оценке Чижевского, «взгляд Соловьева на Гегеля значительно изменился», например, дана предельно высокая оценка «введению Гегелем движения, развития («истории») во все (за исключением абсолютного бытия) сферы бытия» (287, 371). Или, говоря обобщенно, мы получаем, у Чижевского минимум, три различных образа философии Гегеля в ее характеристике В.С.Соловьевым[18].

Наконец, Чижевский в характеристике Соловьева о его отношениях с Гегелем не учитывает (например, в сопоставлении с изображением хода истории русской философии у прот. В.В.Зеньковского и у Н.О.Лосского) факта принципиального, крупного, масштабного изменения в самой русской мысли, произошедшего вместе с приходом в философию В.С.Соловьева(рядом с его системой у обоих поставлена система Б.Н.Чичерина)[19].

Таким образом, если в России самостоятельная философия начинает утверждаться в XVIII в. (и воспроизводит в основном начальный уровень новоевропейской философии)[20], если вместе с «философским спором» о России во второй трети XIX в. (и погружением в дух святоотеческой христианской мысли – у славянофилов) она начинает приобретать национальные, почвенные черты, адекватные духу Православия и отечественной православной культуры, то в последней трети XIX в. этот процесс самоопределения русской классической философии (вместе с начавшимся основательным историко-философским освоением античной и немецкой философской классики) получает свое завершение [21].

И, наконец, несколько слов об И.А.Ильине. Конечно, имеется в виду, в первую очередь, двухтомник И.А.Ильина «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» (182). Предельно высокую оценку этой монографии находим у Б.В.Яковенко и Д.И.Чижевского.

1) Б.В.Яковенко: «Здесь впервые в философской литературе очень четко и обширно – на основе совершенно точного и исчерпывающего изучения и знания гегелевского текста и всех доступных гегелевских источников – прослежен интуитивный, конктеретно-онтологический задний план гегелевского спекулятивного трансцендентализма, и, таким образом, гегелевская философия была наглядно показана с иррациональной стороны, содержащейся в самих ее основах» (295, 400).

2) Д.И.Чижевский: «Уже в 1912 г. И.А.Ильин заговорил о возрождении гегельянства … В 1918 г. в его двухтомнике дано истолкование философии Гегеля «как учения о конкретности бытия», означающее «понимание Гегеля как идеалреалиста и интуитивиста». И еще одно важное высказывание: «даже не следуя за Ильиным в его критике, надо признать, что дальнейшее развитие русского изучения Гегеля должно будет исходить из работы» Ильина (287, 382).

Иную оценку находим у Л.А.Когана. Говоря о «третьем и последнем моменте в истории гегельянства в России» («фаза неогегельянской деформации») и назвав «типичным представителем этой разновидности» И.А.Ильина, он утверждает: «ущербное (при всех своих находках и тонких наблюдениях) неогегельянство Ильина с его иррационалистически-интуитивистской интерпретацией диалектики означало в конечном счете полный разрыв с прогрессивной философской традицией, с историческим Гегелем» (193, 108, 109).

Но и сегодня исследование И.А.Ильина оценивается не менее высоко, чем в названных классических трудах Б.В.Яковенко и Д.И.Чижевского. Так, в характеристике Н.В.Мотрошиловой, специально обратившей (в 1998 г.) внимание на исследовательский гегелеведческий характер этой работы, сказано: «Среди многочисленных трактовок учения Гегеля с позиций религиозной философии интерпретация Ильина, во-первых, выделяется текстологической полнотой: ни одна из сколько-нибудь существенных формулировок Гегеля, где упоминается о Боге, Абсолюте, божественном и т.д., не ускользает от его внимания. С этой точки зрения книгу Ильина можно считать непревзойденным образцом цельной и последовательной религиозно-философской трактовки Гегеля. Во-вторых, попытки Ильина во всех случаях высветить – с опорой на гегелевские тексты – религиозно-философскую подпочву понятий, идей, аргументов Гегеля, не мешает ему дать масштабное, проблемное, содержательное и именно философское истолкование наследия великого мыслителя» (221, 353).

Пожалуй, это самое главное: появление в России работы И.А.Ильинав качестве такой, которая не просто отражает определенное восприятие философии Гегеля или даже дух формирующегося русского гегельянства, но представляет серьезное самостоятельное исследование, посвященное философии Гегеля, после чего само ее восприятие, осмысление, приятие или критическое отношение становится принципиально иным, ставится на существенно иной, знаниевый, а не аксиологический уровень. Хотя важно и то, что такой работы, представляющей не столько русское гегельянство, сколько мировое ученое гегелеведение, могло вообще просто не появиться. Но если это все-таки произошло, то нельзя и не учитывать принципиально новый характер русского отношения к Гегелю в период после И.А.Ильина, в сравнении даже со второй половиной ХIХ – началом ХХ в., не говоря уже о раннем русском гегельянстве 30-40-х гг.


[1] См. подробней во вступительной статье А.А.Ермичева к книге Д.И.Чижевского «Гегель в России» (287, 5-6).

[2] 1 октября 1938 г. Д.И.Чижевский написал в предисловии («От автора»): «Одной чертой эта книга отличается от моей немецкой работы. Сведен до минимума научный аппарат» (287, 19). Кроме того, «статья-книга» состоит из четырех разделов, три первых из которых фактически присутствуют и в монографии, разделов не имеющей, но четвертый раздел («Современность») явно обширней главы «Накануне», которой завершается монография. Однако, ключевые имена (И.В.Киреевский, Н.В.Станкевич, М.А.Бакунин В.Г.Белинский, Т.Н.Грановский, И.С.Тургенев, К.С.Аксаков–Ю.Ф.Самарин–А.С.Хомяков, А.И.Герцен, Б.Н.Чичерин, Н.Н.Страхов, П.А.Бакунин) в «статье» и монографии совпадают. Правда, в последней выведены из тени С.С.Гогоцкий и Н.Г.Дебольский, но зато перешли в тень И.А.Ильин, А.Ф.Лосев. Г.В.Плеханов и В.И.Ленин.

[3] В последнем параграфе последней главы мы на этом специально остановимся.

[4] Защитив в 1973 г. диссертацию «по Гегелю» (146; 141-145; 150; 152; 168; 169; 170), я погрузился в 1974-1975 гг. в сравнительное рассмотрение «Взгляда на юридический быт древней России» К.Д.Кавелина (51) и «Писем об изучении природы» А.И.Герцена (47) (См.: 139, 58-65).

[5] При сопоставлении с книгой Д.И.Чижевского этот коллективный и более поздний по времени труд проигрывает даже на чисто внешним уровне: за бортом внимания остались детально рассмотренные у Чижевского славянофилы и западники, Н.Н.Страхов, С.С.Гогоцкий, П.А.Бакунин, а также раздел о Л.М.Лопатине, А.А.Козлове, В.С.Соловьеве, Н.Ф.Федорове. В.В.Розанове. С.Н.Трубецком, Н.О.Лосском, С.Л.Франке и И.А.Ильине.

 

 

[6] Доведя разработку своей философской системы до метафизического обоснования интуитивистской гносеологии, Н.О.Лосский в 1931 г. (в работе «Типы мировоззрений: Введение в метафизику») посвятил седьмую главу «отвлеченному и конкретному идеал-реализму». Примером последнего у него является система логики Гегеля, в которой «метафизика конкретно-спекулятивного бытия покорила себе логику», а «логика метафизицирована; поэтому философия Гегеля есть подлинный, конкретный идеализм». При этом Лосский считал, что хотя «многие философы приходят к мысли о существовании такого царства бытия, но обстоятельное видение его не в мистической полухудожественной литературе, а в строго философских исследованиях достигнуто лишь немногими умами, особенно Плотином, в чрезвычайно высокой степени Гегелем и у нас Вл..Соловьевым» (204а, 122, 128).

[7] В 1937 г. в статье «Мое философское мировоззрение» Н.А.Бердяев прямо называет «мыслителей прошлого», ему «особенно близких» (Гераклита, Оригена, св. Григория Нисского, Якова Беме, Канта, Макса Шелера, Бергсона, Джентиле, Ясперса, Достоевского, Л.Толстого, Ницше, Маркса, Карлейля, Ибсена и Леона Блуа). В этом списке Гегеля, как видим, нет. Возможно это связано с критическим отношением Бердяева к Гегелю. Еще в 1912 г., в «Философии свободы», Бердяев называет Гегеля «величайшим из философов в собственном смысле слова, но одновременно подчеркивает, что «в гегельянстве философия дошла до самообожествления, гегельянство – невиданная гордыня отвлеченного философствующего разума» (здесь явно чувствуется голос Вл.Соловьева); отметив оторванность личности и сознания от бытия в протестантском мире, он утверждал, что «вся германская философия развилась на этой почве» и «в Гегеле перешла в ложную рационалистическую объективность»; указав на соотношение рационализма и мистицизма (в связке ratio–Logos), он заявляет: «Логоса нет в новой и новейшей философии, нет его даже у Гегеля»; оценивая книгу Н.О.Лосского «Обоснование интуитивизма», Бердяев опять посылает критические стрелы в гегеля: «в мировой жизни Логоса акт познания есть акт самой жизни, знание есть бытие (знание есть непременно бытие, но бытие не есть непременно знание, как думал Гегель)» (113а, 17, 34, 35, 104).

[8] Подобно Бердяеву, С.Н.Булгаков предельно критичен в отношении Гегеля. В «Трагедии философии» он показвает. Что в логике Гегеля «идея и есть Бог, по крайней мере в его логической природе, Логос». И «это единственное в истории мысли притязание есть не что иное, как философская хлыстовщина, в которой ум гегеля непосредственно отождествляется с умом Христовым» (117а, 462, 463).

[9] Отношение к Гегелю и даже к его «Феноменологии духа» у о. Павла Флоренского, как и у Булгакова, предельно критично. Его «Идеализм» из работы «У водоразделов мысли (Черты конкретной метафизики)» предлагает читателю – при показе «принижения мысли» в западной философии («живые процессы подменяются там механическими, материнство – инкубатором, семья – договором, молитва – сделкою, государственность – социализмом») – предельно «выразительный пример этой поверхности западного мышления», имея в виду философию Гегеля. А именно: «п р е д с т а в и т е л ь и д е а л и з м а на Западе – пишет Флоренский – несмущенно заявляет, что слово идея не нужно, ибо может быть заменено с успехом словом «сорт, Art»!» (278, 124).

[10] В докладе «Философия Гегеля (к столетию дня смерти Гегеля)» Франк оценивает ее, прежде всего как платонизм («онтологический идеализм») и ставит в один ряд с философией Парменида и Гераклита, Плотина и Прокла, Николая Кузанского и Мальбранша и богословием Оригена, Дионисия Ареопагита, Иоанна Скота Эриугены, Бонавентуры и Мейстера Эккарта. Высокая оценка этого направления и самого Гегеля соединяется вместе с тем указанием на «роковой предел» его философии: «Гегель в состоянии все понять в мире, кроме одного: царящей в мире глупости, другими словами- его стихийной хаотичности и беспорядочности, которая в конечном счете совпадает с мировым злом» (279, 42, 47).

[11] В «Философии истории» Л.П.Карсавина, опубликованной в 1923 г. в Берлине, сказано, что «общие построения исторического процесса, наиболее ярким и плодотворным из которых является попытка Гегеля, всецело подходят под понятие метафизики истории». При этом за девять лет до Франка в ней, в ее последнем разделе дана очень важная обобщающая историко-философская характеристика «метафизики всеединства» как традиции, начатой Платоном, развитой «новоплатонизмом и отцами Восточной Церкви, Эриугеною, Николаем Кузанским», «с большей или меньшей силой и ясностью» представленной «в системах Лейбница, Шеллинга и Гегеля» и, что весьма немаловажно, являющейся «отличительной чертой национально-русской философской мысли» (имеются в виду труды В.С.Соловьева и в ХХ в. – Н.О.Лосского, С.Л.Франка и Б.П.Вышеславцева) (189, 329).

[12] В воспоминаниях А.Ф.Лосева («В поисках смысла (Из бесед и воспоминаний)») читаем: «Логику Гегеля и его Историю философии я всегда знал, перечитывал и любил, а схемами, взятыми отсюда, часто пользовался»; «Трехтомные гегелевские «Лекции по эстетике» и шеллнговскую «Философию искусства» я впервые тщательно проштудировал не раньше 1924 года»; «Шпенглер совсем презрительно относился к Шеллингу и Гегелю; я же считаю их вершиной всемирно-человеческой философии» (203а, 49).

[13] Хочется отметить, что приведенные выше (в примечаниях к персоналиям русской философии ХХ в.) «гегельянские» сюжеты имеют характер более или менее показательных примеров, что не исключает в будущем специального анализа этой темы.

[14] К сожалению, за исключением главы о Чичерине в книге В.И.Приленского (255), других работ, посвященных его философии и его гегельянству, взятому в общем, метафизическом рассмотрении, не появилось. Справка о нем (С.И.Бажова) в «Новой философской энциклопедии» (112) совсем коротенькая, а в университетском учебнике «История русской философии» под редакцией проф. М.А.Маслина (183), увы, не нашлось автора, готового посвятить ему специальную главу, как самостоятельному философу-метафизику, как создателю одной из первых философских систем, а не просто философу права.

[15] П.П.Гайденко (через полвека) оценивала ситуацию более жестко: «С одной стороны, Соловьев достаточно серьезно отвергал гегелевский панлогизм, но, с другой, находился под влиянием диалектики немецкого философа, которая оказала влияние и на его собственный способ рассуждения и доказательства» (124а, 84).

[16] Из этой оценки может сложиться довольно странное представление о малой значимости фигуры и концепции Гегеля для В.С.Соловьева в его «Кризисе западной философии», тогда как именно к этой фигуре он дважды специально обращается в своем произведении (и при характеристике традиционного пути немецкой классической философии, начиная с Канта, и при рассмотрении движения в сторону Шопенгауэта и Гартмана). Или, как спрашивает-констатирует Н.В.Мотрошилова: почему Соловьев, начав с Канта и «продвигаясь» затем через Фихте и Шеллинга к Гегелю, а от Гегеля к Шопенгауэру (глава первая)», почему, разобрав его учение и позицию Э.фон Гартмана (во второй главе), он «в третьей главе опять возвращается к Канту и Гегелю, а от них опять идет Щопэнгауэру и Гартману?» (222, 66).

[17] Чижевский приводит три основных отличия, взятые из самохарактеристики Соловьева: 1) отказ от диалектики как «абсолютного творческого процесса»; 2) отказ от диалектики бытия в пользу диалектики понятия, изымая тем самым сущее «из сферы диалектического движения»; 3) отказ от «монопольного применения диалектики» в пользу «органической» диалектики (287, 371).

[18] Иначе считает сегодня (в уже приводившейся статье) П.П.Гайденко: «К философии Гегеля Соловьев обращался неоднократно» (далее называются и «Кризис западной философии» 1874 г., и «Философские начала цельного знания» 1877 г., и энциклопедическая статья «Гегель» 1892 г.). Однако «везде русский философ указывает на основной порок гегелевского учения – на гипостазирование понятия, на превращение логических определений мышления в нечто самостоятельное, самосущее, лишенное того субъекта, который мыслит с помощью этих определений» (124а, 84), что, с другой стороны, не отменяет и указанного выше факта глубокого влияния диалектики Гегеля на Соловьева.

[19] См.: 176, 23; 178, 7-71; 204, 25, 175. Особо стоит сказать об историко-философской концепции С.С.Хоружего, выдвинувшего идею (281а) о существовании в рамках западной философской традиции особой русской философской школы (В.С.Соловьева и сторонников «философии всеединства»).

[20] Это не означает отсутствия философии в допетровской России. Вместе с тем, как отмечает В.В.Мильков в своей развернутой статье-рецензии на книгу М.Н.Громова «Образы философов в Древней Руси.» (М.: Ин-т философии РАН, 2010. – 190 с.), «в современной науке по-прежнему сильны установки, унаследованные вместе со стандартами образовательной подготовки и европейским пониманием философии в духе рационализма Нового времени. До сих пор историкам русской средневековой мысли приходится учитывать необходимость подтверждения того, что феномен древнерусской философии имел место» (216а, 95). Другое дело – вопрос о том, как понимать сам феномен древнерусской философии и специфику методологии его изучения. Обосновывая необходимость новой методологии исследования, М.Н.Громов еще в 1995 г. писал: «Когда мы обращаемся к иконописи, храмовому зодчеству, произведениям пластики как философским источникам, это отнюдь не означает смешивания философии с иными видами творчества или растворение ее в нефилософском контексте, но прежде всего учет того, что мыслительные идеальные конструкции воплощаются в разнообразии творений культуры и их объективный всесторонний анализ требует привлечения не только вербальных, но и невербальных памятников, особенно при фрагментарности и тех и других. От традиционной методологии дифференцированного рассмотрения современная наука переходит к интеграции источников и комплексному источниковедению. Именно на этом направлении может быть осуществлен качественный прорыв в историко-философском и культурологическом анализе» (130, 449-450).

[21] Еще в самом начале ХХ в. чуткий ко всяким новациям Н.А.Бердяев, назвав имена И.В.Киреевского, А.С.Хомякова, Б.Н.Чичерина, В.С.Соловьева, А.А.Козлова, Л.М.Лопатина, С.Н.Трубецкого, Н.О. Лосского, заявляет о факте «русской философской школы с оригинальной национальной физиономией», но впитавшей также «в себя лучшие традиции германской и греческой философии» (113а, 97). А через четверть века прот. В.В.Зеньковский называет время В.С.Соловьева (вслед за периодом «самостоятельной философской мысли») временем, когда «русская философия вступает на путь построения систем» (176, 23), а Б.В.Яковенко и того больше – только с этим периодом связывает, наконец, состоявшееся «самоутверждение русской мысли» (295а, 194).




Дата добавления: 2015-05-05; просмотров: 20 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>
Загрязнение окружающей среды и экологические проблемы человечества. Виды загрязнений и их распространение. Пути решения экологических проблем человечества.| Приоритет семейного воспитания детей, забота об их благосостоянии и развитии, обеспечение приоритетной защиты их прав и интересов.

lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.022 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав