Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Г. М. Маленкову и А. С. Щербакову

(Майор В. Коротеев – корреспондент газеты «Красная звезда». Г. М. Маленков – секретарь ЦК ВКП(б), А. С. Щербаков – секретарь ЦК ВКП(б), одновременно начальник Главного политического управления РККА, заместитель наркома обороны СССР. Л. З. Мехлис в 1943 г. – нарком Госконтроля СССР, член Военного совета Брянского фронта, в 1941– 1942 гг. был заместителем наркома обороны.)

15 сентября 1943 г.

Совершенно секретно

Особая папка

Находясь продолжительное время на Брянском фронте, мне не раз приходилось в дивизиях, армиях и в штабе фронта слышать резкие суждения о тов. Мехлисе, говорящие, что многие командиры и политработники с глубокой неприязнью относятся к тов. Мехлису, прибывшему на Брянский фронт в начале июля с. г. в качестве члена Военного Совета. Это неприязненное выражение можно определить более или менее точнее: его боятся, не любят, более того, ненавидят.

Происхождение этой неприязни вызвано, видимо, весьма крутыми расправами т. Мехлиса с командирами на юге, на Воронежском и Волховском фронтах, известия о которых распространились, по-видимому, в Армии и о которых здесь, на Брянском фронте, также знают.

«Конечно, – говорят о нем многие (например, генерал Антропов – нач. оперативного отдела штаба фронта, подполковник Шитов – зам. начальника разведки), – Мехлис человек большой, умный, с широким государственным кругозором. Но и с этими качествами все-таки было бы лучше, если бы он работал не в армии. В армии самые талантливые, большие люди даже тогда, когда Мехлис неправ, не решаются оспаривать его мнение, т. к. находятся под влиянием его бывшего положения и авторитета. Поэтому он подминает всех и вся, считает, что ему все можно».

В подтверждение этого приводят, помимо всего прочего, такой факт: недавно т. Мехлис приказал вызвать к себе на 8 ч. начальников всех управлений и служб тыла, но занялся другими делами и все тыловое начальство – генералы, полковники – ровно сутки лежали в лесу, ожидая начала совещания.

Люди здесь хорошо знают крутой нрав т. Мехлиса, его резкость, безапелляционность в отношении ко всем. Говорят о нем также, что он не пытается искать, завоевывать любовь своих подчиненных. По словам члена Военсовета 66-й арм. т. Кривулина, на Степном фронте люди были настолько запуганы его резкими телеграммами, телефонными звонками, выговорами, что не знали покоя ни днем, ни ночью, а когда он уехал со Степного фронта, все там с облегчением вздохнули.

Каждую смену в командном или политическом составе на Брянском фронте, наверное, не без оснований, приписывают новому члену Военсовета В первые дни приезда т. Мехлиса сюда был заменен зам. начальника штаба фронта полковник Ермаков. Ермаков пользовался большим уважением у людей, как умный и опытный, по-настоящему обаятельный командир, который умел организовывать порядок в штабе – охрану штаба, политработу среды командиров и т. д.

На место Ермакова был поставлен полковник Фисунов – бывш. секретарь т. Мехлиса. По мнению командиров, которое надо разделить, после замены Ермакова порядка в штабе ничуть не прибавилось, т. к. заботы Фисунова главным образом касаются Военторга.

Совершенно неожиданно и, по мнению всех, неосновательно, был также сменен начальник разведки фронта старый полковник Хлебов, один из деятельных участников двух операций фронта – касторнинской и орловской. В первые же дни приезда на Брянский фронт новый член Военсовета заявил ему: «Ваша работа меня не устраивает». Вскоре Хлебов был откомандирован в Москву и заменен полковником Масловым, приехавшим с Волховского фронта.

Ряд командиров и политработников в известной мере напуганы подобными фактами и потому не уверены в том, что они также не будут сменены. Например, редактор фронтовой газеты полковник Воловец, почти каждый день получающий резкие замечания т. Мехлиса по газете, боится ходить к нему и, как он признается, ожидает дня, когда т. Мехлис снимет его. Ошибкой газеты были несколько передовых и аншлагов в июле – «Устроим немцам под Орлом второй Сталинград». Но редакция печатала эти аншлаги и передовые половину месяца, исходя из указания Военсовета фронта.

Не стану перечислять другие известные факты. Вполне понимаю, что разбираться в них – не мое дело. Я написал это письмо после раздумья и колебаний, откровенно и прямо, желая одного: чтобы ЦК нашей партии, тов. Сталин знали бы это настроение командиров и политработников по отношению к генералу Мехлису.

Майор В. Коротеев

член ВКП(б), корреспондент ЦО НКО «Красная звезда».

АП РФ. Ф. 55. Оп. 1. Д. 23. Л. 70–72.


Глава 6

ЗАПИСКА БОЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА

«Завещание» Ленина. – Неприязнь между Сталиным и Крупской. – Ульянова против Крупской. – Крупская впадает в немилость. – Торт от Сталина на 70-летие. – Неожиданная смерть. – Версии.

 

26 февраля 1939 года все центральные газеты на видных местах поместили приветствие Надежде Константиновне Крупской следующего содержания:

«Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР в день Вашего семидесятилетия шлет Вам, старому большевику и другу Ленина, свой горячий привет.

Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР желают Вам здоровья и многих лет дальнейшей плодотворной работы для великого дела коммунизма, на пользу нашей партии и трудящихся Советского Союза».

В Кремль на имя юбиляра шел поток поздравительных телеграмм и писем, а она в это время находилась в Кремлевской больнице. В ночь на 27 февраля положение Надежды Константиновны резко ухудшилось, она почти не приходила в сознание. В 6 часов 15 минут утра 27 февраля Крупская скончалась.

28 февраля газеты вышли в свет в траурных черных рамках. ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров извещали страну о кончине Надежды Константиновны: «Смерть тов. Крупской, отдавшей всю свою жизнь делу коммунизма, является большой потерей для партии и трудящихся Союза ССР».

И хотя был объявлен диагноз болезни – тромб кишечника, в результате которого началось воспаление брюшины, по стране поползли слухи, ставившие под сомнение официальную версию смерти. Говорили, будто в день рождения Крупской принесли торт – от Сталина. Отведав его, она вдруг почувствовала себя очень плохо, временами теряла сознание от страшной боли. Вызвали доктора. Тот распорядился перевезти ее в Кремлевскую больницу, где она и скончалась от отравления.

В «Бюллетене оппозиции» на смерть Крупской откликнулся изгнанный из страны Троцкий: «Мы далеки от мысли винить Надежду Константиновну в том, что она не нашла в себе решимости открыто порвать с бонапартистской бюрократией. Более самостоятельные политические умы колебались, пробовали играть в прятки с историей – и погибли. Крупской было в высшей степени свойственно чувство личной ответственности. Личного мужества у нее было достаточно, но ей не хватало мужества мысли. Мы провожаем ее с глубокой скорбью, как верную подругу Ленина, как безупречную революционерку и как одну из самых трагичных фигур в истории».

Пыталась ли Надежда Константиновна порвать с «бонапартистской бюрократией»? Да, и неоднократно. Свидетельств тому немало. Тот же Троцкий приводит слова Крупской, сказанные ею в 1926 году: «Будь Ильич жив, он, наверное, уже сидел бы в тюрьме». Такова была реакция жены Ленина на узурпацию власти Сталиным. Несогласие со сталинскими методами коллективизации Крупская выразила и в своей речи на Бауманской районной партийной конференции летом 1930 года. Она, в частности, заявила, что коллективизация, проводимая Сталиным, не имеет ничего общего с ленинским кооперативным планом. Руководители ЦК не советовались ни с партией, ни с народом. Однако, как пишет историк Рой Медведев, против Крупской резко и грубо выступили Л. Каганович и А. Бубнов. Последний даже заявил: «Крупская – это не тот маяк, который приведет к добру нашу партию».

Многие исследователи отмечали трагизм личности Крупской в условиях зарождения и укрепления тоталитарного режима Сталина. Ей, жене и другу Ленина, особенно было тяжело – ведь под колеса чудовищной машины репрессий попадали прежде всего старейшие члены партии, долгие годы работавшие рядом с Владимиром Ильичем. Использовала ли Крупская свой авторитет в партии, чтобы уберечь от расправы хотя бы лично известных Ленину людей? Историки знают такие случаи, но положительный исход их крайне редок. Увы, предотвратить гибель многих лучших друзей Ленина и своих товарищей ей было не под силу. На ее протесты органы НКВД попросту не обращали внимания, оставляя их без ответа.

Можно представить себе отчаяние одинокой старой женщины, с мнением которой перестали считаться. Буквально со слезами на глазах умоляла она сохранить жизнь Емельянову, арестованному в 1935 году, тому самому питерскому рабочему, который прятал Владимира Ильича в шалаше у Разлива и которому Ленин в 1921 году просил оказывать полнейшее доверие и всяческое содействие, называя его лично известным еще с дооктябрьского времени, давая лестные характеристики старому партийному работнику и одному из виднейших деятелей питерского рабочего авангарда. Не помогло заступничество Надежды Константиновны. Емельянова подвергли аресту в послепенсионном возрасте. В общей сложности он пробыл в заключении и ссылке около 20 лет. Никого не тронули жалостливые просьбы и слезы убитой горем вдовы Ленина пощадить хотя бы семью Емельянова, его трех сыновей, которые ребятишками помогали прятать Владимира Ильича в Разливе. Всем была уготована одна печальная судьба.

Столь же неудачной оказалась попытка Крупской вступиться за И. Пятницкого, члена ЦК ВКП(б), арестованного НКВД якобы за принадлежность к царской охранке. Не помогло даже ее официальное выступление на июньском (1937 г.) Пленуме ЦК, где она заявила, что Пятницкий проверенный работник большевистского подполья, что по его вине не было ни одного провала, и обвинение в провокаторстве – нелепость, вздор. Протест, как и в большинстве других случаев, остался без последствий. Историкам известно лишь несколько фактов, когда ее вмешательство помогало невинно арестованным выйти на свободу. Наиболее часто упоминаемое происшествие – освобождение И. Д. Чугурина, который 3 апреля 1917 года вручил Ленину партийный билет.

Чем вызвано такое, мягко говоря, невнимательное отношение Сталина и его ближайшего окружения к человеку, многие годы бывшему ближайшим другом и соратником Ленина, вместе с ним создававшему партию, Советское государство? Где истоки грубого пренебрежения к ее мнению, игнорирования ее точки зрения? Исследователи горбачевской эпохи отмечали, что резкое изменение позиции Сталина к Крупской началось вскоре после смерти Ленина. Первое время он еще как-то терпел ее, хотя и критиковал, и одергивал за якобы допущенные ею ошибки в изображении Ленина и ряда вопросов истории партии, заставляя послушную печать и науку «прорабатывать» упрямицу. Впрочем, это не помешало ему распорядиться об организации похорон со всеми почестями. Более того, он сам во главе членов Политбюро нес урну с ее прахом. А уже на другой день после похорон, с самого утра в квартиру на дачу умершей пришли незнакомые люди и произвели тщательнейший обыск. Часть архива была изъята, ее судьба неизвестна до сих пор.

Потом случилось нечто такое, что и послужило питательной средой для разговоров об отравленном торте. Народ чутко реагирует на колебания настроений со стороны власть предержащих к усопшим соратникам. Если начали изымать книги из библиотек под разными предлогами – значит, дело нечисто. Крупскую в народе уважали, образ верной спутницы Ленина, делившей с ним все тяготы и невзгоды его многотрудной жизни, был весьма привлекательным. К тому же ее многие знали, она часто выступала на фабриках и заводах, различных собраниях, занималась культурно-просветительной работой. И вдруг – как ножом отрезали, почти полное забвение. Работ не публикуют, ранее изданные с полок сняты, о ней самой в печати ни слова. Даже в дни революционных праздников. В 1940 году в Москве была организована большая выставка, посвященная 40-летию создания «Искры». Увы, имени Крупской среди создателей и сотрудников этой газеты посетители не увидели.

При жизни уважение к ней внешне соблюдалось. До последних своих дней она жила в той же квартире в Кремле, в которой они жили с Владимиром Ильичем и Марией Ильиничной. Возили ее те же шоферы – Гиль, Горохов, Космачев. На XIII и XIV съездах партии она избиралась в ЦКК, а с ХV съезда была членом ЦК. Избиралась во ВЦИК, ЦИК СССР, была депутатом Верховного Совета первого созыва и членом его Президиума. Занимала пост заместителя наркома просвещения.

Одновременно с этим – отчужденное, пренебрежительно-неприязненное отношение сверху. По словам В. Дридзо, члена партии с двадцатого года, в течение последних двадцати лет бывшей личным секретарем Крупской, Сталин после смерти Ленина только один раз беседовал с Надеждой Константиновной. Это было в 1925 году, когда она разделяла взгляды зиновьевской оппозиции. Сталину очень не хотелось, чтобы вдова Ленина шла с оппозицией, и он долго уговаривал, обещая, что, если она откажется от оппозиции, он сделает ее членом Политбюро. Надежда Константиновна не прельстилась предложением Сталина и сказала, что свои убеждения менять не собирается. И Сталин, считает В.Дридзо, конечно, этого ей не простил. Больше он никогда не принимал ее, не разговаривал с ней.

Позицию «самого» моментально учуяли приближенные. Совсем невыносимо стало, когда ушел в отставку А. В. Луначарский и вместо него пришел А. С. Бубнов. Новый нарком совсем не считался с ней. Притом не просто игнорировал, а нередко грубо оскорблял на заседаниях коллегии Наркомпроса. Крупская молча сносила унижения, но как-то не выдержала, попросилась в отставку. Политбюро отставку не приняло, обязало выполнять прежние обязанности заместителя наркома. В последние годы она редко появлялась в своем кабинете в наркомате. Писала статьи на педагогические темы, куда без нее вставляли абзацы и страницы, восхваляющие Сталина, и она молча соглашалась с этим. Позволяла делать значительные купюры в своих воспоминаниях о Ленине, беспрекословно шла на другие компромиссы. Поняв, что ее заступничество за репрессированных товарищей идет им лишь во вред, не приносит пользы, замолчала. Только один раз, во время процесса над Бухариным, она сказала В. Дридзо: «Как хорошо, что Манечка (М. И. Ульянова умерла в июне 1937 года. – Н. З.) этого не видит».

Некоторые старые большевики считали, что Крупская была сломлена еще в начале тридцатых годов, задолго до репрессий тридцать седьмого года. Официальная историография никаких данных на сей счет не дает – эта тема длительное время была под запретом. Вообще, и историки, и беллетристы обходили стороной все, что не укладывалось в рамки пропагандистских догм. Попыток, хотя бы робких, анализа личных отношений людей из ленинского окружения не найти ни в одном нашем печатном источнике. Если верить многочисленным повестям и рассказам, то личные отношения Ленина с Крупской сводились к тому, что даже в ссылке, где было особенно много времени, они изо дня в день вели политические разговоры и переводили с английского толстенную книжку. К сожалению, этим недостатком грешили и книги из серии «ЖЗЛ». Поступки есть, а их психологическая мотивировка отсутствует. Если верить авторам книги о Крупской из этой серии, Надежду Константиновну в ее последние годы окружала обстановка искренности, прямоты и сердечной доброты. Сразу видно, что изготовлялось это по рецептам доброго застойного времени.

Что ж, для уяснения картины обратимся к зарубежному источнику, хотя с 1990 года он уже стал советским. Речь идет о двухтомной книге Троцкого «Сталин», вышедшей в Москве. Итак, том второй. Речь идет о последних днях Ленина в Горках: «Ленин был день и ночь окружен заботами жены и сестры. Две женщины бодрствовали над больным, как раньше над здоровым: жена Ленина Н. К. Крупская, верная подруга и неутомимая участница всей его работы с молодости до старости, и Мария Ульянова, младшая сестра. Никогда не знавшая собственной семьи, Ульянова все ресурсы своей души перенесла на брата. В ее характере были некоторые черты, общие с братом: верность, настойчивость, непримиримость; однако при умственной ограниченности эти черты получали нередко карикатурный характер. Ульянова ревновала Ленина к Крупской и доставляла последней немало горьких часов. Пока Ленин был жив, он в качестве высшего авторитета для обеих выравнивал, как мог, их отношения. После его смерти положение изменилось. Ни одна из двух женщин не могла быть, разумеется, истолковательницей воли Ленина. Но каждая до известной степени стремилась ею стать. Крупская политически гораздо больше была связана с Лениным, чем его сестра Мария. Все секретные бумаги Ленин доверил жене, с которой политически был связан несравненно более тесно, чем с сестрой. Крупская одна была в курсе планов Ленина относительно Сталина. В ее руках оказалось политическое «завещание» Ленина, которое она передала в Центральный Комитет и требовала затем – разумеется, тщетно – его оглашения на XII съезде (1923). К голосу Крупской прислушивались, ее боялись. Ульянова сразу оказалась отодвинутой на задний план и из-за оппозиции к Крупской оказалась в лагере Сталина. Обе женщины жили вместе на старой квартире, и Ульянова отравляла существование Крупской изо дня в день. В лице Крупской Сталин мстил Ленину за завещание, как и за его превосходство вообще».

Таким образом, по Троцкому, причина неприязненного отношения к Крупской после смерти Ленина – в мести Сталина. Мстительность наряду с честолюбием есть величайшая пружина действий Сталина, пишет Лев Давидович. Он ищет оправдания жестоких поступков диктатора и находит их в его характере. Осетины известны своей мстительностью. Сталин перенес этот обычай в сферы высокой политики. Придя к власти, все свои обиды, огорчения, ненависти и привязанности он перенес с маленького масштаба провинции на грандиозные масштабы страны. Он ничего не забыл. Его память есть прежде всего беспамятство. Он создал свой пятилетний и даже десятилетний план мести (процессы). В заключении советско-германского пакта, в условиях, при которых он был подготовлен, видно желание отомстить. Союз с Гитлером давал Сталину удовлетворение того чувства, которое господствует у него над всеми другими: чувства мести. Вести переговоры с наци во время присутствия в Москве дружественных военных миссий Франции и Англии, обмануть Лондон и Париж, возвестить неожиданно пакт с Гитлером – во всем этом ясно видно желание унизить правительство Англии, отомстить Англии за те унижения, которым оно подвергло Кремль в период, когда Чемберлен развивал свой неудачный роман с Гитлером. Даже тот факт, что советские войска взяли 20 сентября 1939 года Львов, вошел, несомненно, в сознание Сталина вместе с той неудачей, которую Сталин потерпел девятнадцать лет назад.

Можно соглашаться или не соглашаться с примерами, которыми Троцкий подкрепляет свои утверждения, надо, конечно, иметь в виду и то немаловажное обстоятельство, что многие строки Льва Давидовича проникнуты личной недоброжелательностью и злобой по отношению к кремлевскому оппоненту, но не одним Троцким подмечено, что Сталин никогда не забывал тех, кто намеренно или по невниманию наступал ему на ноги. В середине двадцатых годов молодой профессор коммунистического университета в Тифлисе Гегешнидзе имел неосторожность брякнуть однажды: «Сталин не теоретик». После этого ему пришлось много раз брать слова назад и каяться, но это не спасло его. Безобидная реплика, в запальчивости произнесенная за много сот километров от уха Сталина, не осталась без последствий. Что же тогда говорить о вещах куда более серьезных? О ленинском завещании, например? По свидетельству Троцкого, Сталин отзывался об этом документе весьма пренебрежительно, называл его запиской больного человека, находящегося под влиянием «баб», настойчиво распространял слух о том, что Ленин не отвечает за свои действия. Сталин не мог сомневаться в том, что возвращение Ленина к активной деятельности означало бы политическую смерть генерального секретаря.

Так называемое ленинское «завещание» длительное время было окутано плотной завесой тайны. Рой Медведев пишет, что некоторым его собеседникам, помогавшим ему в сборе фактического материала для написания книги «О Сталине и сталинизме», приходилось встречать в тюрьмах и лагерях коммунистов, приговоренных к продолжительным срокам заключения за «хранение контрреволюционного документа, так называемого ленинского завещания». С началом массовых репрессий в середине тридцатых годов этот документ объявили фальшивкой.

Трудным был его путь к народу. Написанное в два приема – 26 декабря 1922 и 4 января 1923 года – ленинское завещание содержало предложение обдумать способ перемещения Сталина с поста генерального секретаря и назначить на это место другого человека. Сталин, по мнению Владимира Ильича, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и не было уверенности, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. Нет смысла пересказывать завещание, оно сегодня широко известно всем.

Менее известна история его написания и обнародования. Здесь еще немало «белых пятен». Бесспорно лишь то, что завещание было адресовано очередному, XII съезду партии, который предполагалось созвать весной 1923 года. Продиктованные Лениным записки были перепечатаны по его желанию в пяти экземплярах: один для него, для Крупской, один в секретариат Ленина. Рой Медведев утверждает, что Ленин просил запечатать конверты сургучной печатью, пометив на них, что вскрыть их может только сам Ленин, а после его смерти – Крупская. Однако дежурный секретарь Ленина М. А. Володичева слова «а после его смерти» на конвертах не написала, но на словах передала об этом Крупской.

Часть ленинских документов была доведена до сведения делегатов XII съезда партии. Но вопрос о перемещении Сталина с поста генсека съезд не обсуждал. Обращенное к съезду ленинское письмо с персональными характеристиками членов ЦК не зачитывалось. Это произошло по причине, не предусмотренной в распоряжениях Ленина. Дело в том, что запечатанные сургучной печатью конверты мог вскрыть только сам Владимир Ильич, а он лежал парализованный и лишенный речи. Надежда Константиновна не могла этого сделать, поскольку, согласно его распоряжению, она приобретала это право лишь после его кончины.

Таким образом, конверты со строго секретными документами пролежали невскрытыми ровно год. Знал ли Сталин о их существовании? На этот счет существуют разные версии. Первая – знал точно якобы со слов Володичевой, которая однажды нечаянно проговорилась о существовании ленинского «завещания». Отсюда, мол, и известный инцидент с Крупской, которая препятствовала его контактам с парализованным Лениным, когда он пытался задать ему вопрос напрямую. Весь год, вплоть до самой кончины Ленина, он вынуждал Крупскую показать секретный конверт с сургучными печатями, но она воли Владимира Ильича не нарушила. Эта легенда имела широкое хождение среди женской части населения, и особенно среди провинциального учительства в середине пятидесятых годов. Вторая версия – точными сведениями не располагал, но в силу своей осторожности и подозрительности, по каким-то едва уловимым, косвенным признакам, догадывался.

Как было на самом деле – сказать трудно. Существует и третья версия – не знал. Ее сторонник Борис Бажанов, сбежавший за границу секретарь Политбюро. В своих воспоминаниях он пишет, что за несколько дней до открытия XIII съезда партии методичная Крупская вскрыла пакет Ленина и прислала ленинскую бомбу («завещание») в ЦК. Когда Мехлис доложил Сталину содержание ленинского письма, в котором Ленин советовал Сталина снять, Сталин обругал Крупскую последними словами и бросился советоваться с Зиновьевым и Каменевым.

Коротко обрисуем тогдашнюю расстановку политических сил. Во время болезни Ленина в борьбе за власть Сталин сблизился с Зиновьевым и Каменевым. Тройка объединилась против Троцкого, наиболее опасного соперника. Есть предположение, что тройку сколотил Ленин, который ревниво относился к возраставшей популярности Троцкого. Имя Льва Давидовича гремело на всю страну. Он без устали мотался по фронтам Гражданской, его бронепоезд был там, где решалась судьба самых крупных сражений. Ленин в отличие от Троцкого никуда не выезжал, на фронтах не был, а после Гражданской войны, когда началось строительство СССР, не побывал ни в одной советской республике.

После кончины Ленина тройка нужна была еще Сталину, чтобы добить Троцкого. Но теперь оказалось, что союз с Зиновьевым и Каменевым спасителен и для самого Сталина. Еще до этого в тройке было соглашение, что на предстоящем XIII съезде с политическим отчетом выступит Зиновьев и таким образом подтвердит свой вес и значение, более того, была договоренность о проведении следующего, XIV съезда, в Ленинграде – вотчине Зиновьева. Правда, потом с разрывом тройки это решение было отменено.

Тогда же между ними существовало соглашение о совместных действиях. В связи с завещанием Ленина на первый план встало согласие Зиновьева и Каменева на то, чтобы Сталин остался генеральным секретарем. С поразительной наивностью полагая, что теперь Сталина опасаться нечего, так как завещание Ленина намного уменьшит его вес в партии, они согласились его спасти. За день до съезда, 21 мая 1924 года, пишет Б. Бажанов, был созван экстренный Пленум ЦК специально для чтения завещания Ленина.

Пленум проходил в зале заседаний Президиума ВЦИК. На небольшой низенькой эстраде за председательским столом сидел Каменев, рядом с ним – Зиновьев. Каменев открыл заседание и прочитал ленинское письмо. Воцарилась тишина. Лицо Сталина, которое хорошо видел Бажанов, стало мрачным и напряженным. Согласно заранее выработанному сценарию, слово взял Зиновьев, который сказал, что посмертная воля Ильича – закон. Не раз мы клялись исполнить то, что завещал Ильич. Но есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения Ильича не оправдались. Речь идет о генеральном секретаре и об опасностях раскола в ЦК.

Конечно, это была неправда. Члены ЦК прекрасно знали, что раскол в ЦК налицо. Все молчали. Зиновьев предложил переизбрать Сталина генеральным секретарем. Сталин по-прежнему смотрел в окно со сжатыми челюстями и напряженным лицом. Решалась его судьба. Так как все молчали, то Каменев предложил решить вопрос голосованием. Голосовали простым поднятием рук. Бажанов утверждает, что он ходил по рядам и считал голоса, сообщая Каменеву только общий результат. Большинство голосовало за оставление Сталина, против – небольшая группа Троцкого, но было несколько воздержавшихся.

Зиновьев и Каменев выиграли. Если бы они знали, что им удалось обеспечить пулю в собственный затылок! Через полтора года, когда Сталин отстранил Зиновьева и Каменева от власти, Зиновьев, напоминая, как ему и Каменеву удалось спасти Сталина от падения в политическое небытие, с горечью сказал: «Знает ли товарищ Сталин, что такое благодарность?» Товарищ Сталин вынул трубку изо рта и ответил: «Ну, как же, знаю, очень хорошо знаю, это такая собачья болезнь».

Вопрос о генсеке был предрешен. Пленум, кроме того, постановил: «Перенести оглашение зачитанных документов, согласно воле Владимира Ильича, на съезд, произведя оглашение по делегациям и установив, что документы эти воспроизведению не подлежат, и оглашение по делегациям производится членами комиссии по приему бумаг Ильича». Это постановление Пленума было средактировано нарочито неясно, так что позволило руководителям делегаций просто рассказать делегатам о сути ленинского письма и решениях Пленума, без того, чтобы они могли как следует ознакомиться с ленинским письмом.

С этими свидетельствами бывшего секретаря Политбюро не согласен историк Рой Медведев. Он считает неверными утверждения Бажанова о том, что завещание Ленина было зачитано на заседании Пленума ЦК, созванного за день до ХIII съезда. По мнению Р. Медведева, о содержании ленинского письма знали только некоторые члены Политбюро, которые прочли сопроводительную записку Крупской, где говорилось, что Владимир Ильич выражал твердое желание, чтобы эта его запись после его смерти была доведена до сведения очередного партийного съезда.

Знала ли Крупская о содержимом пакета? Если да, тогда вполне объяснима народная молва, приписывающая ей твердость и неуступчивость попыткам Сталина завладеть секретным ленинским документом. Если нет, все равно остается восхититься терпением и мужеством этой женщины, которая, выполняя волю Владимира Ильича, после его смерти вскрыла конверт и, обнаружив там письмо, адресованное ХII съезду, который уже прошел, решила подождать несколько месяцев и передать его ХIII съезду. Правда, Р. Медведев не отрицает того факта, что Крупская принесла завещание на Пленум ЦК, который состоялся накануне съезда.

Сейчас, когда открыты архивы партии, опубликованы стенограммы ее съездов и пленумов ЦК, есть надежда в скором времени наконец узнать, зачитывалось ли завещание Ленина на Пленуме или обсуждалось оно в узком кругу членов Политбюро. Хотя, собственно, для раскрытия темы этой главы подобная деталь не имеет существенного значения. Пленумом решено или триумвиратом Сталин, Каменев, Зиновьев – не суть важно. Главное в том, что договорились не зачитывать письмо Ленина на официальных заседаниях съезда. Стратегию выработали такую: сначала ознакомить с документом руководителей республиканских и областных парторганизаций, затем огласить его на закрытых заседаниях отдельных делегаций. При этом никто из присутствующих не должен был делать никаких записей и, что особенно важно, не ссылаться на письмо в выступлениях на заседаниях съезда. В наиболее крупные делегации пошли Зиновьев и Каменев.

Операция прошла блестяще! Как и предусматривалось сценарием, Сталин заявил, что слагает с себя полномочия генсека. Зиновьев и Каменев, а затем и большинство членов ЦК убедили его не покидать своего поста. Они преподнесли ему еще один, уж совсем неожиданный подарок: решили не включать в протоколы съезда письмо Ленина и даже не упоминать о закрытых собраниях по делегациям. От обсуждения важнейшего вопроса не осталось никакого письменного следа! Вот так-то, товарищ Крупская!

Горько, но многие исторические свидетельства и документы становятся известными нам только после того, как их опубликуют за рубежом. Не избежало этой участи и ленинское завещание. В 1926 году оно было напечатано во Франции и в США. Попало в западную печать письмо скорее всего из кругов оппозиции. Как обычно у нас бывает, сначала наша печать объявила эту публикацию апокрифом. Но деваться некуда, и на июльском Пленуме 1926 года по требованию оппозиции были оглашены и занесены в секретную стенограмму завещание Ленина и ряд других документов, характеризовавших отношение Ленина к Сталину в последние месяцы его жизни. Сталин сделал красивый жест со своей стороны: внес предложение обратиться к XV съезду об отмене решения ХIII съезда о непубликовании ленинского письма, а также об опубликовании этого документа в Ленинском сборнике.

Как получилось на деле? На XV съезде при голосовании вопроса об опубликовании ленинского завещания поднялся Рыков и предложил напечатать также и другие ленинские письма по внутрипартийным вопросам, приложив их к стенограмме. Предложение проголосовали. А вот когда на следующий год стенографический отчет съезда появился в продаже, письма там не обнаружили. Не было его и в «Ленинских сборниках». Правда, в бюллетенях, издававшихся для делегатов во время работы съезда, завещание все же появилось, но ведь бюллетени выходили мизерным тиражом и, увезенные делегатами, затерялись в огромной стране. Позднее, с началом репрессий, от этих документов старались поскорее избавиться – за их хранение, как уже говорилось в начале главы, обвиняли в контрреволюционной деятельности.

Существовала ли связь между продиктованным Лениным 24 декабря 1922 года письмом к съезду, где он выражает сомнение, сможет ли Сталин, сосредоточив в своих руках необъятную власть, всегда достаточно осторожно пользоваться ею, и инцидентом между Сталиным и Крупской, который вызвал столь бурную реакцию Ленина? Известно, что гневную записку Сталину с требованием извиниться перед Крупской Владимир Ильич продиктовал 5 марта 1923 года, через два месяца после того, как сделал дополнение от 4 января 1923 года к декабрьским заметкам 1922 года. Записка от 5 марта – последняя, которую Ленин продиктовал в своей жизни. По словам Троцкого, не только хронологически, но и политически, и морально она подвела последнюю черту под отношениями Ленина и Сталина. Изгнанному демону революции записка предстала свидетельством полного разрыва всяких товарищеских отношений Ленина со Сталиным.

Вот эта записка.

 

«Строго секретно. Лично.

Товарищу Сталину.

Копии тт. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин».

 

Вновь обратимся к воспоминаниям В. Дридзо, написанным в 1989 году. «Сейчас, когда в некоторых публикациях все чаще стало упоминаться имя Надежды Константиновны Крупской и отношение к ней Сталина, я хочу рассказать о том, что мне доподлинно известно.

Почему В. И. Ленин только через два месяца после грубого разговора Сталина с Надеждой Константиновной написал ему письмо, в котором потребовал, чтобы Сталин извинился перед ней?

Возможно, только я одна знаю, как это было в действительности, так как Надежда Константиновна часто рассказывала мне об этом. Было это в самом начале марта 1923 года. Надежда Константиновна и Владимир Ильич о чем-то беседовали. Зазвонил телефон, Надежда Константиновна пошла к телефону (телефон в квартире Ленина всегда стоял в коридоре). Когда она вернулась, Владимир Ильич спросил:

– Кто звонил?

– Это Сталин, мы с ним помирились.

– То есть как?

И пришлось Надежде Константиновне рассказать все, что произошло в декабре 1922 года, когда Сталин ей позвонил, очень грубо с ней разговаривал, грозил Контрольной комиссией. Надежда Константиновна просила Владимира Ильича не придавать этому значения, так как все уладилось и она забыла об этом. Но Владимир Ильич был непреклонен, он был глубоко оскорблен неуважительным отношением Сталина к Надежде Константиновне и продиктовал 5 марта 1923 года письмо Сталину с копией Зиновьеву и Каменеву, в котором потребовал, чтобы Сталин извинился.

Сталину пришлось извиниться, но он этого не забыл и не простил Надежде Константиновне, и это повлияло на его отношение к ней».

Кстати, эту записку Ленина нашли у Сталина после его смерти в одном из ящиков письменного стола. Он держал ее там до конца своих дней.

За что Сталин распекал по телефону Крупскую? Вряд ли, конечно, можно согласиться с имевшей хождение в народе молвой, что Сталин, прознав о направленных против него диктовках Ленина, пытался прорваться к нему, а Крупская препятствовала. Звонок Сталина внешне был вызван заботой о Ленине, о его здоровье. Сталин выговаривал Надежде Константиновне за то, что она не бережет покой Ильича, позволяет ему нарушать режим, установленный врачами, которые предписали не заниматься умственным трудом, дать полнейший отдых нервной системе. Нарушение режима состояло в том, что прикованный болезнью к кровати Ленин диктовал, иногда всего по 5–10 минут в день, свои последние статьи и предложения, а также запрашивал некоторые необходимые ему журналы и газеты. Как ответственный персонально от Политбюро «за изоляцию Владимира Ильича», Сталин резко отчитал Крупскую, которая, по его мнению, нарушает режим, играет жизнью Ильича. Рвавшийся к власти генсек расценил поручение Политбюро как подарок судьбы. Ведь он получал возможность контролировать каждый шаг больного Ленина, каждую его встречу, каждую строчку его переписки. И, что немаловажно, оградить больного Ленина от контактов с Троцким, разрушить впечатление об их особой близости в последний период жизни Ильича.

Посоветовавшись с врачами, Сталин, Каменев и Бухарин принимают следующее решение: «1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5–10 минут, но это не должно носить характер переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются. 2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений». Это предписание скорее походило на инструкцию по надзору за задержанным, чем на заботу о больном вожде. Сталин, как видно, решил больше не доверяться случайностям и положить конец всякой переписке и свиданиям Владимира Ильича.

Оскорбленная Крупская обратилась к Каменеву: «Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Владимира Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина... Прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности. Н. Крупская».

Процитирую свидетельство М. И. Ульяновой о том, как восприняла Крупская телефонный звонок Сталина. «Н. К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и пр. Об этом выговоре она рассказала В. И. через несколько дней, прибавив, что они со Сталиным уже помирились. Сталин действительно звонил ей перед этим и, очевидно, старался сгладить неприятное впечатление, произведенное на Н. К. его выговором и угрозой».

Между тем Ленин требовал, чтобы ему разрешили диктовать, как он выразился, «дневник». В противном случае грозил отказом от какого-либо лечения. Ультиматум подействовал, разрешение было получено на условиях, выработанных по согласованию с врачами Сталиным, Каменевым и Бухариным:

«1. Предоставить право диктовать по 5–10 минут, но это не должно носить характер переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.

2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».

За внешним проявлением со стороны Сталина заботы о здоровье Ильича стояло нечто иное. Больной Ленин диктовал свои последние заметки, и они били по Сталину. Даже не завещание, а другие, более ранние статьи. В частности, «Как нам реорганизовать Рабкрин» и «Лучше меньше, да лучше». В них Ленин резко критиковал наркомат РКИ, которым еще недавно руководил Сталин. Ленинские статьи вызвали глухое раздражение Сталина, который усмотрел в них личный выпад против себя. Статьи были предназначены для печати, и Ленин настаивал на быстрейшей их публикации. Переговоры с тогдашним главным редактором «Правды» Бухариным вела Крупская. Сталин тоже не дремал – прилагал все усилия, чтобы не допустить печатания статьи о Рабкрине, в которой о возглавлявшемся им наркомате говорилось, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения Рабкрина, нет. Вопрос рассматривался на Политбюро. Есть сведения, что Куйбышев предложил напечатать статью в «Правде» и выпустить ее в одном экземпляре – специально для Ленина, чтобы не волновать его. Но это предложение не прошло. Статью решили публиковать, и она была помещена в «Правде» 25 января 1923 года.

Бесспорно, к Сталину просачивались слухи о том, что Ленин диктует записи не только для печати. Воспользовавшись своим правом ответственного по линии Политбюро за сохранение здоровья Ильича, Сталин фактически не сводил с него глаз. Сейчас известно, что у него даже среди технического персонала в ленинском окружении были свои люди. Сообщения о том, что Ленин диктует что-то не предназначенное для газет, вызвали взрыв ярости и страха, вылившийся в гневный телефонный звонок Крупской.

Получив письмо от 5 марта 1923 года, в котором Ленин требовал извиниться перед своей женой, Сталин немедленно сел за ответ. Этот документ впервые был обнародован только в декабре 1989 года.

 

«Т. Ленину от Сталина.

Только лично.

Т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с Н. Константиновной, которую считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: «Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем как вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича» и пр.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое «против» Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят. И. Сталин».

 

Смерть Ленина, безусловно, принесла облегчение Сталину. По словам западного исследователя Р. Такера, теперь можно было обожествить покойного. Сталину нужен был Ленин, которого не надо больше бояться и с которым не придется больше бороться.

И вдруг «бомба» – завещание Ленина. «Почему так долго Надежда Константиновна не передавала завещание Ленина?» – задается вопросом ее долголетний секретарь В. Дридзо. И отвечает: «Она настаивала на том, чтобы была выполнена воля Ленина и завещание было зачитано на XIII съезде партии. Однако Сталин и другие члены Политбюро были категорически против. Поэтому так долго шли переговоры между Надеждой Константиновной и членами Политбюро, они тянулись три с половиной месяца, и только перед самим съездом, 18 мая (ХIII съезд открылся 23 мая) Надежда Константиновна передала завещание, согласившись на чтение его по делегациям съезда».

Итак, новое подтверждение того, что судьба завещания была предрешена узкой группой лиц, стоявших у власти, еще до съезда. Сломали Надежду Константиновну, сломали. И она согласилась на вариант, предложенный тройкой.

Трудно дать однозначное объяснение столь быстрому смирению и послушанию Крупской. В книге бывшего генерала НКВД А. Орлова (Фельдбина) «Тайная история сталинских преступлений» приводится такое утверждение. Будто бы Сталин однажды обронил, что если Крупская не перестанет его критиковать, то партия объявит, что не она, а старая большевичка Елена Стасова была женой Ленина. «Да-да, – якобы добавил Сталин, – партия все может». Некоторые исследователи склонны считать это утверждение не более чем политическим анекдотом, ходившим в двадцатых–тридцатых годах в кругах НКВД. Но даже если это так, то сей грустный анекдот отражает общественную атмосферу того времени, беспомощность, бессилие личности перед чудовищным молохом самого изощренного коварства и лицемерия, возведенного в ранг государственной политики.

Некоторые исследователи в последнее время выступали в печати с предположениями, будто Крупская готовилась к отмщению, и для этой цели выбрала трибуну ХVIII съезда, открытие которого намечалось на 10 марта 1939 года. Мол, возмущенная массовыми репрессиями, она собиралась выступить с разоблачительной речью, раскрыть преступления Сталина. Так народная молва пыталась оправдать ее молчание в то трагическое время. Приведем по этому поводу свидетельство В. Дридзо: «Сейчас на основе моих слов, что Надежда Константиновна собиралась на ХVIII съезд, появились домыслы, будто она хотела выступать против репрессий, против Сталина. Я хорошо знаю, что она собиралась выступать на съезде по вопросам политпросветработы, она готовилась, говорила мне об этом». Но есть и другие свидетельства, трактующие версию о намерении Крупской не столь однозначно. Вот мнение известного ученого В. А. Куманева: «По воспоминаниям А. Г. Кравченко (близкая к Крупской сотрудница Наркомпроса, известная ей еще с дореволюционных лет. – Н.З.), Крупская очень хотела пойти на съезд и сказать о губительном воздействии сталинского режима на завоевания революции. Но однажды, когда Кравченко навестила ее, Надежда Константиновна грустно заметила, что даже если она пойдет на съезд, то выступать не будет. «С трибуны снимут, если я даже мельком скажу о безобразиях. Ведь однажды так было». Крупская имела в виду свое выступление на ХVI съезде партии».

Значит, рушится версия о насильственной смерти с помощью отравленного торта? Ведь именно устрашившись возможного разоблачительного выступления Крупской на ХVIII съезде, утверждают некоторые, Сталин отдал негласный приказ о физическом устранении строптивой вдовы Ленина. Туманный намек на эту причину скоропостижной смерти Крупской, последовавшей на другой день после ее семидесятилетия, содержится в публикации Шкерина «Поскребышев» в алма-атинском журнале «Литературный Казахстан». Шкерин вспоминает эпизод, когда он прямо задал по этому поводу вопрос бывшему помощнику Сталина. «Поскребышев... опасливо оглянулся по сторонам и, снизив голос, сказал: «Сколько мне известно, старух не расстреливали. Был слух, пускали в дело яд». Еще оглянулся и добавил: «А касательно Марии Ильиничны, я такому слуху не верю. Она, думаю, скоропостижно, как в газетах написано». Младшая сестра Ленина, как известно, скончалась в 1937 году при невыясненных обстоятельствах.

Троцкий тоже пишет: «Там, где маузер оказывался почему-то неудобен, Сталин прибегал к яду. На знаменитых московских процессах раскрылось с несомненностью, что в распоряжении Сталина имеется богатая лаборатория ядов и штат медиков, которые под видом лечения устраняют неугодных Сталину лиц. Врачи точно называли те лекарства, которыми они пользовались в таких пропорциях, в таких условиях, когда они из целебных средств превращались в средства убийства. Это делалось тем легче, что большевикам, особенно ответственным большевикам, врачи назначаются Центральным Комитетом партии, то есть Сталиным. Таинственно погиб в свое время Фрунзе, ставший после меня во главе Красной Армии, таинственно погибла жена Сталина Аллилуева; об отравлении говорили в связи со смертью Орджоникидзе, затем Максима Горького: оба они выступили в защиту старых большевиков от истребления».

О лаборатории ядов, которой руководил Ягода, и об отравлениях по Москве ходили жуткие слухи. Время было смутное, тревожное. Уничтожение «врагов народа», которых Крупская знала как честных, порядочных людей, малоэффективность ее заступничества, откровенное пренебрежение со стороны руководства НКВД заставили замолчать, уйти в частную жизнь больную, старую, уставшую женщину. В конце девяностых годов ХIХ века Крупская готовила к поступлению в петербургскую гимназию Сонечку – дочь известного писателя В. Г. Короленко. После революции она оказалась на Полтавщине. В 1934 году Софья Владимировна вспомнила свою прежнюю учительницу, написала ей о последствиях голода на Украине, о жестоких бедствиях крестьян, насильно загнанных в колхозы, поведала о своей горькой участи. Крупская не ответила бывшей ученице, милой, обаятельной Сонечке. Что это, черствость? Высокомерие? Чванство? Ни то, ни другое и ни третье. Боязнь за судьбу дочери писателя. Да, Короленко слыл прогрессивным литератором, революционным демократом. Но его отношение к Октябрьской революции, к красному террору и гражданской войне хорошо известно по впервые опубликованным у нас «Новым миром» письмам к Луначарскому. Дай Крупская ход письму Софьи Владимировны, сразу бы вспомнили нелестные высказывания ее отца о перегибах новой власти на местах. С интеллигенцией тогда не церемонились. А так затерялась среди полтавских хуторов – авось и минет горькая чаша, уготованная лицам не рабоче-крестьянского происхождения.

Не чувствовала себя в безопасности и сама Надежда Константиновна. Из Горок ее выселили, правда, из кремлевской квартиры выставить не решились. Но и оставшись в Кремле, она не чувствовала прежней уверенности. Страх пронизывал все поры жизни общества, не был исключением и Кремль. Скоропостижная смерть Марии Ильиничны надолго вывела ее из равновесия, неотступно, как призрак, преследуя Крупскую. После кончины Владимира Ильича обе эти женщины продолжали жить все в той же квартире. И вдруг – трагическая развязка. Спустя некоторое время после смерти Марии Ильиничны, в конце 1937-го или начале 1938 года, как вспоминает В. Дридзо, находившаяся в тот момент в квартире Крупской, звонок из комендатуры Кремля. Просят разрешения пропустить на квартиру к Надежде Константиновне человека, который якобы привез молоко из Горок. Дридзо начинает выяснять, в чем дело, звонит в Горки – никто молока не посылал. Крупская от него отказалась. Однако комендатура настаивает, звонят еще два-три раза. Такой настойчивости бедные женщины никогда не наблюдали. Откуда она?

«Я испугалась, – пишет В. Дридзо. – Испугалась за жизнь Надежды Константиновны. Не говоря ничего ей, я позвонила Власику (начальнику охраны членов правительства), сказала, что необходимо дать Надежде Константиновне охрану. Ей я сказала, что Власик сам звонил по этому поводу. Надежда Константиновна как-то очень спокойно отнеслась к этому, сказав, что, раз полагается, пусть так и будет. На следующий день такой человек появился».

Кандидат экономических наук М. Штейн в статье «Тайна смерти первой леди» приводит такую деталь: Крупской, несмотря на то, что она являлась депутатом Верховного Совета СССР, было запрещено принимать родственников репрессированных и тем более ходатайствовать за них. В этой публикации, которую перепечатали десятки других газет страны, немало неизвестных прежде сведений, характеризующих недоброжелательное отношение Сталина к Крупской. Им санкционирована разгромная рецензия П. Поспелова в «Правде» на вышедшие воспоминания Крупской о Ленине. Надежда Константиновна обвинялась в неправильном освещении работы II съезда РСДРП, участником которого она была, в приписывании Ленину своих мыслей. Особенно негодовал суровый критик по поводу «неправильного освещения выдающейся роли Сталина». По Поспелову получается, что он намного лучше, чем Крупская, знал, о чем думал, что говорил и что делал ее муж. А может, лучше знал Сталин, который, без всякого сомнения, стоял за спиной рецензента? Тогда давайте обратимся к ленинским письмам, адресованным Зиновьеву и Карпинскому в июле и ноябре 1916 года. Письмо Зиновьеву: «Не помните ли фамилии Кобы?»; Карпинскому: «Иосиф Дж...? Мы забыли. Очень важно!!»

Еще один малоизвестный факт. 5 августа 1938 года Политбюро приняло постановление «О романе Мариэтты Шагинян «Билет по истории», часть I. Семья Ульяновых». В нем осуждалось и «поведение Крупской, которая, получив рукопись романа Шагинян, не только не воспрепятствовала появлению книги в свет, но, наоборот, всячески поощряла автора по различным сторонам жизни Ульяновых и тем самым несла полную ответственность за эту книжку. Считать поведение Крупской тем более недопустимым и бестактным, что т. Крупская сделала это без ведома и согласия ЦК ВКП(б), превращая тем самым общепринятое дело составления произведений о Ленине в частное и семейное дело и выступая в роли монополиста и истолкователя общественной и личной жизни и работы Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда прав не давал». И только 11 октября 1956 года ЦК КПСС своим постановлением «О порядке издания произведений о В. И. Ленине» отменил постановление 1938 года как неправильное.

А вот отрывок из воспоминаний Н. С. Хрущева: «Сталин очень не уважал Надежду Константиновну. Не уважал он и Марию Ильиничну. Вообще он очень плохо отзывался о них, считая, что они не представляли какую-то ценность в партии. Мне было очень не по себе, когда я видел, с каким неуважением относился Сталин к Надежде Константиновне еще при жизни».

Может, достаточно подтверждений? Хотя нет, не могу удержаться, чтобы не привести еще один фрагмент, исходящий не из кругов НКВД, иногда питающих слабость к анекдотам, а от одного из руководителей партии и страны, бывшего первым лицом в государстве в течение десяти лет. Так вот, Н. С. Хрущев вспоминает: «Сталин в узком кругу объяснял, говорил, что она и не была женой Ленина. Он другой раз выражался весьма вольно. Уже после смерти Крупской, когда он вспоминал об этом периоде, он говорил, что если бы дальше так продолжалось, то мы могли бы поставить под сомнение, что она являлась женой Ленина. Он говорил, что могли бы объявить, что другая была женой Ленина, и называл довольно солидного и уважаемого человека в партии».

Да, страшные вещи всплывают в страшные времена.

И все же версия об отравленном торте не единственная, с которой связывают кончину Крупской. Кстати, В. Дридзо ее начисто отвергает: «Я уже не могу слышать все эти выдумки об отравленном торте. Никакого торта вообще не было, а если бы он и был, то стоило бы подумать о том, почему же все остальные, в том числе и я, остались живы». Однако бывшая секретарь Крупской нигде не упоминает, что и она тоже лакомилась праздничным тортом. Его ведь не обязательно следовало выставлять для всех – судя по разным источникам, гостей за юбилейным столом собралось немало, так что вряд ли бы хватило каждому хотя бы по кусочку. На торжества в Архангельское приехали из Москвы Кржижановский с женой, Вера Рудольфовна Менжинская, Феликс Кон, Дмитрий Ильич Ульянов. Пришли и те, кто отдыхал в Архангельском – испытанные товарищи по ссылке и эмиграции.

В Архангельском тогда был дом отдыха старых большевиков. На выходные туда приезжали многие видные революционеры. Крупская последние годы часто бывала там, ей хорошо отдыхалось среди старых друзей. В то время была шестидневная рабочая неделя. В субботу, 23 февраля, почти до конца дня она была занята в Совнаркоме РСФСР, где обсуждался вопрос о третьем пятилетнем плане в области народного образования. Вернулась домой только к вечеру. Это был последний рабочий день в ее жизни. В тот же вечер она собралась за город.

В Архангельском переночевала. С утра потянулись гости – юбилейную дату решили отмечать в выходной день. Сели завтракать. Начались поздравления, вспоминали прошлое, шутили, смеялись. Крупская была в хорошем настроении... После завтрака пошли фотографироваться. Ничто не предвещало трагической развязки.

Вскоре гости из Москвы уехали. Под вечер Надежда Константиновна почувствовала себя плохо и ушла в свою комнату. От страшной боли она временами впадала в беспамятство.

Внезапность заболевания и породила слухи о насильственной смерти. Наряду с отравленным тортом имеет хождение и версия о другом сталинском знаке внимания – свежей клубнике, прошедшей специальную обработку в токсикологической лаборатории НКВД. Обе версии, к сожалению, до нынешнего времени не доказаны и не опровергнуты. Отсутствие экспертных материалов, нового, современного прочтения медицинского заключения тридцать девятого года провоцирует возникновение самых фантастических предположений. В 1989 году в одном серьезном педагогическом издании, например, утверждалось, что вдову Ленина поместили в специальный санаторий НКВД и там довели до смерти. Оказывается, автор краем уха слышал, что Крупская потеряла сознание в Архангельском и, ничтоже сумняшеся, подумал, что речь идет об одноименном военном санатории в Подмосковье, в котором в те годы лечились также работники НКВД. Казус, конечно, нелепость, но ведь надо видеть и причину. А она – в крайней скудости достоверных исторических фактов, фигурах умолчания, досадных пробелах в биографических данных. Выше уже говорилось, что даже в наиболее полной биографии Крупской, вышедшей в серии «ЖЗЛ», последние дни ее жизни изобилуют общими местами, которые, кроме досады и недоумения, ничего не вызывают, и, пожалуй, содержат вопросов больше, чем ответов на них. Правы сотрудник ИМЛ при ЦК КПСС И. С. Куликова и член-корреспондент АН СССР В. А. Куманев, писавшие в «Правде» 5 января 1990 года о том, что обстоятельства кончины Крупской требуют дополнительного и обстоятельного изучения.

Публикация М. Штейна в ленинградской «Смене» – одна из первых попыток проследить хронологию событий последнего дня жизни Крупской. Итак, в половине восьмого вечера – сильные боли, потеря сознания. Дридзо вызывает врача. Доктор старается, но боли не проходят. Требуется консультация более опытных коллег. Прибывают профессора Очкин и Кончаловский. Подозревают острый аппендицит, но окончательно в своем диагнозе не уверены. Предлагают немедленно отвезти в Кремлевскую больницу. По дороге из Архангельского в Москву у Крупской начинаются перебои в работе сердца.

В Кремлевской больнице – несколько консилиумов. Наконец приходят к выводу: воспаление брюшины как результат тромба в кишечнике.

Из официального «Сообщения о болезни тов. Н. К. Крупской», опубликованного на первой полосе «Правды» 28 февраля 1939 года: «Болезнь развивалась бурно и с самого начала сопровождалась резким упадком сердечной деятельности и потерей сознания. В связи с этим отпала возможность помочь больной оперативным путем. Болезнь быстро прогрессировала, и 27 февраля в 6 час. 15 мин. утра последовала смерть».

Как видно, расхождений между трактовкой М. Штейна и официальной версией пока нет. Но только до этого места. Далее автор говорит, что веру в правдивость строк о диагнозе болезни Крупской поколебал у него недавно скончавшийся сотрудник Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина И. С. Беленький. Он поведал, что получил от Анны Кравченко, соратницы Крупской с дореволюционных времен, для хранения в рукописном отделе библиотеки ее фонд. В фонде имеется рукопись воспоминаний медсестры Кремлевской больницы Лилии Лысяк (урожденной Закржевской), написанных в 1962 году.

Вот что свидетельствует Л. Лысяк: «В феврале в одно из моих ночных дежурств в отделение поступила Н. К. Крупская. Ей была отведена большая двухместная палата. Я не знаю, когда Н. К. Крупская была доставлена в больницу, что привело ее в больницу. Узнала я о ее пребывании в больнице и увидела ее только тогда, когда мне ее спустили с четвертого этажа (из операционной) уже оперированной. Н. К. Крупская была без сознания.

У меня, как дежурной по отделению, было под наблюдением около десяти палат (точно не помню, сколько). По установившимся правилам Кремлевской больницы особо тяжело больным или прооперированным больным предоставлялась индивидуальная медсестра. На этот раз такой медсестры не было, и мне пришлось наблюдать за Н. К. Крупской среди моей общей работы.

Помню как сейчас, что в палате она лежала справа от окна, на прикроватном столике горела нагнутая книзу электрическая лампочка, которая давала в палате слабый свет.

Надежда Константиновна лежала очень тихо, навзничь, изредка приоткрывала глаза, ничего не говоря.

Операцию Н. К. Крупской делал профессор Очкин, дежурным хирургом был Владимир Николаевич Соколов. Когда я его (Соколова) спросила, какая операция была сделана, он промямлил что-то совершенно неопределенное.

В ту же ночь (между 26 и 27 февраля) Н. К. Крупская, не приходя в сознание, скончалась».

Штейн сравнивает частное свидетельство Л. Лысяк об оперировании Крупской и официальное сообщение о невозможности помочь больной оперативным путем из-за плохого сердца – умрет на операционном столе, и выдвигает такое предположение: когда возник вопрос, делать или не делать операцию, было дано «добро»... Он обращает внимание и на следующий немаловажный факт: в день своего 70-летия Крупская не была награждена орденом, хотя это было принято. Да и Дридзо вспоминает – придя перед кончиной на короткое время в сознание, она сказала: «Врачи как хотят, а на съезд я пойду».

Чтобы выступить по проблемам культпросветработы?

 

 

П р и л о ж е н и е № 9:

ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ

 




Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 23 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

Из специальных политсводок ОГПУ в Кремль | О реагировании населения на смерть В. И. Ленина | Особая папка | Из воспоминаний В. Д. Бонч-Бруевича | От 25 августа 1953 года | Царь канонизирован в атмосфере опасений антисемитизма | Послесловие внука Щорса А. А. Дроздова | Из письма читателя А. Н. Донского автору книги | От 16 сентября 1926 года | Военнопленного старшего лейтенанта Я. И. Джугашвили |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.031 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав