Мод Педлоу, вздрогнув, проснулась. Страх, что временно спал, ворвался в ее сознание. Она лежала, глядя, как солнечные зайчики прыгали на потолке. Уолтер похрапывал рядом с ней. Она не хотела его будить, не хотела его навязчивого любопытства. Он жаловался уже несколько раз за последние дни, что она стала, как домашний питомец, желчной и капризной. Все это говорилось с симпатией, с приглашением излить душу. Мод осторожно выбралась из кровати, мягкой и несвежей после ночи. Она посмотрела на мужа. Его рот был приоткрыт, руки сложены на груди и казалось, что даже во сне он остерегается окружающего мира. Миссис Педлоу отошла от кровати и потянулась за своим халатом. Прикосновение атласной ткани доставило ей моментальное удовольствие, но отражавшийся в зеркале серебристо-серый, кружевной халат казался серым и призрачным.
Мод уже давно сожалела о своем браке. Ей было тридцать, когда Уолтер сделал ей предложение, и она вполне осознавала свой выбор. У нее не было других женихов, готовых мириться с ее уродством, а отец не был богат, чтобы подсластить приманку. Уолтер был вдовцом, и был на год старше, чем ее собственный отец. Она нашла его невеселым и своенравным, но он имел положение в обществе и деньги. Она приняла его предложение сразу.
В дверях спальни Мод остановилась. Она могла слышать, как внизу прислуга начала заниматься своими повседневными делами. Чашки чая ставились на поднос с завтраком, лопата стучала, выгребая золу из печи. Мужской голос, вероятно Меридит, засмеялся, и к нему присоединилось хихиканье молодой горничной Сьюзен.
- Исполняй свой долг, - робко прошептала ее мать в ночь перед свадьбой. – Ты не можешь позволить себе быть высокомерной.
Это была единственная инструкция для супружеской жизни, которую она получила, но Мод была благодарна Уолтеру и хотела его полюбить. Она была вполне готова быть ласковой и делать то, что должны делать замужние женщины. В их первую совместную ночь он уснул, и она подозревала, что это было связано с ее неопытностью. Во вторую ночь он овладел ею без предисловий, проник болезненно и быстро, но жаловался, как это было трудно. После этого они имели отношение только один раз, да и то безуспешно. Уолтер иногда любил лежать возле нее и получать свое удовольствие, глядя на ее обнаженное тело, но и это было не часто. Мод влилась в общую колею жен с невнимательными мужьями. Она заняла себя организацией пышных раутов и получала чрезмерное удовольствие от дорогой одежды. Миссис Педлоу всегда была в поиске новых медицинских открытий, которые могли бы восстановить ее лицо, но ничего не находила.
Свечи в холле не горели, но утреннего света было достаточно для того, чтобы она могла подняться в детскую на третьем этаже. Надеясь, что служанка Бетси еще не проснулась, Мод поспешила вверх по лестнице и вошла в комнату Сары. Ребенок спал, но как только мать подошла к кроватке, он беспокойно повернулся, скидывая ножками одеяло. В комнате было темно и душно, Мод нахмурилась. Она просила Бетси всегда держать окно открытым, зимой и летом, но девушка настояла на том, что слишком много мух влетает в комнату и ночью окно закрывала. Мод осторожно поправила одеяло и потрогала лоб Сары. Она жаждала погладить нежную кожу ребенка, темные волосы и брови, но боялась, что ее прикосновения будут обжигающими.
Мод была замужем уже девять лет, когда впервые встретилась с Генри Педлоу, племянником Уолтера. Он жил в Ванкувере и приехал в Торонто по пути в Индию, где должен был занять место в фармацевтической фирме. В то время, Уолтер был в отъезде, но она пригласила Генри остаться в гостях. Не прошло и двух дней, как она страстно влюбилась в него. Генри был темноволосым, с мягкими карими глазами, смотрящими на нее с восхищением, не замечая ее родимого пятна и опухших, вывернутых губ. Он заставлял ее смеяться, замечал каждое новое платье и не уставал быть в ее компании в течение всего дня. В ночь перед отъездом она сама практически попросила его стать ее любовником.
- Вы можете остаться, - сказала она, стыдясь за свою неловкость, от сказанных слов, потому что, конечно же, он уже остался в доме, спал в соседней комнате. Но он понял и ответил, целуя ее в деформированный рот так, как никто и никогда в жизни еще не целовал ее.
Когда на следующее утро он покинул ее, она оставалась в своей комнате еще неделю, отказываясь от еды, не желая двигаться, сохраняя память о нем. И только возвращение Уолтера помешало ей предаваться воспоминаниям. Она не желала давать объяснение своего поведения.
Они даже не знали, что Генри вернулся в Торонто. От него не было ни телеграммы, ни письма, просто меньше месяца назад раздался стук в дверь. К счастью Уолтер находился в своем клубе, а Сара делала уроки в детской. Мод была одна, она читала в гостиной, когда Бернс доложил о его визите. Услышав это, она была шокирована и застыла на месте, и только, когда поняла, что дворецкий с любопытством смотрит на нее, восстановив контроль над собой, смогла поприветствовать Генри. Он тоже держался сдержанно, извиняясь, что не дал уведомления. Она едва слышала его оправдания, как будто уши заложило ватой. Он рассказывал о путешествии по Индии, неприятном климате и дикостях туземцев. Мод почти ничего не сказала, глядя на него. Она не могла найти сходства с тем молодым человеком, которого знала прежде. Он, казалось, высох, выглядел слишком старым для своих лет, как если бы его плоть потерпела поражение в битве с господством генов Педлоу. Он отрастил усы и отпустил слишком длинные волосы, тусклые и безжизненные. Но это было только до того момента, как она увидела его тонкие руки, которые были ей так мучительно знакомы. И импульс, чтобы поцеловать снова мягкие, полные губы, был настолько сильным, что она встала и отошла к окну.
Вдруг дверь в детскую открылась, и вошла Бетси.
- О, прошу прощения, мадам, я… все в порядке?
Мод отступила на шаг и сердито прошептала.
- Ребенку слишком жарко, протри ее прохладной губкой, как только она проснется.
Служанка знала, что лучше не перечить.
Уже не первый раз мадам приходила в детскую в самое разное время и Бетси сознавала, что она была одной из длинного ряда слуг, кто, по мнению мадам, были не пригодными для заботы о маленькой девочке. Мод колебалась, не желая будить Сару в этот ранний час, хотела, чтобы она проснулась, жаждая увидеть ее приветливую улыбку. Но служанка наблюдала за ней, и она ушла из детской с тяжелым чувством в груди.
Церковные колокола звонили по городу и только глухой или неисправимо ленивый мог лежать в постели. Епископальные превалировали, тесно соседствуя с курантами методистов и колоколами римско-католических церквей. Грешников всех конфессий созывали на молитву. Уильям Мердок вставал на час раньше для того, чтобы сделать ежедневные физические упражнения. По воскресеньям он не ездил на велосипеде, но перед мессой обязательно делал приседания и отжимания до тех пор, пока мышцы не просили о пощаде. Держа руки за головой, он сделал еще четыре приседания, кряхтя от напряжения.
- Семьдесят семь, семьдесят восемь, семьдесят девять, восемьдесят, - и со вздохом рухнул на пол. - Готово.
Из соседней комнаты доносилось пение миссис Джонс, которая выводила какую-то валлийскую мелодию, энергичную и зажигательную, как гимн Евангелие. На минуту он замер, чтобы послушать ее, но мысль о том, как различны их религиозные убеждения, отрезвила его, и он вскочил. У него было еще десять минут на упражнения, прежде чем умыться и одеться в воскресную одежду. Миссис Джонс пела жалобную песню на английском о том, что все в руках Иисуса. Мердок начал энергично работать, пока шум собственного дыхания не заглушил песню.
Листья ивы танцевали на ветру, и движение света и тени на лице Лили разбудили ее. Она вздрогнула. В пещере на берегу реки, где она спала, было сыро, а ночь была неприятно холодной. У нее не было достаточно места, чтобы выпрямить ноги, и они затекли. Не имея возможности узнать, есть ли рядом люди, она двигалась с осторожностью, пока не выглянула из-за завесы ивовых веток. Солнце скрылось за облаками, но все еще было тепло для того, чтобы согреть холодные лицо и ноги. Никого не было не только рядом, но и на противоположенном берегу. Не боясь, она вышла из укрытия у кромки реки.
Она нашла это укромное местечко прошлым летом, когда, после очередного избиения матерью, сбежала из дома. Старая ива упала в реку, и там, где корни вылезли из земли, образовалась пещерка. Ветви спрятали ее из виду. И когда Лили забралась в прохладный мрак, как лисица, пришедшая домой, почувствовала себя в безопасности.
Она наклонилась, чтобы плеснуть прохладной водой на лицо и шею. Сначала ее мучил голод, но сегодня утром она не чувствовала ничего, кроме жажды. Она сложила руки лодочкой и жадно напилась речной воды. В течение двух дней она сидела настороженно и птицы своим поведением предупреждали ее об опасности. Вчера она почувствовала себя смелее и решилась поискать диких ягод. В эти дни она старалась ни о чем не думать, но вдруг воспоминания вспыхивали в ее сознании: не только большой полицейский в своем шлеме, идущий к дому ее матери, но и другие люди в полицейской форме. Их красные и злые лица. Лили отчаянно пыталась заставить их понять, что она не плохая, не дерзкая, но те звуки, которые она издавала, казалось, только раздражали их еще больше. Ее мать ясно дала ей понять жестами и рисунками, что ее собираются повесить, но прежде чем она умрет, ее будут пытать каленым железом. Долли показала ей рисунок из старой книги.
- Так же, как это, - она постучала пальцем по странице.
Женщины, жестокие и неприступные, в серых платьях и фартуках, пришли, чтобы забрать ее, но она так яростно сопротивлялась, что им пришлось звать мужчин. Два больших охранника скрутили ее. Они не могли знать, почему она так отчаянно сопротивлялась, потому что Долли ничего им не сказала. Наконец, они связали ее и заткнули рот кляпом, чтобы она не кричала. Через некоторое время надзирательница позвала Долли. Мать предупредила Лили, пока надзирательница не видела, что ее не будут пытать и не повесят. Но! Только, если она будет очень, очень хорошей и сделает все, что ей скажут. Тогда ее отпустят, и возможно даже она заберет ее домой. Это были воспоминания, о которых не хотелось думать. Теперь ее мать мертва. Это ее вина, если за ней пришли снова, то она опять окажется в том ужасном месте, и Долли на этот раз уже не сможет ее спасти. Она задрожала и застонала, вытирая глаза мокрыми руками.
Слуга два или три раза постучал в дверь, прежде чем Генри услышал его.
- Ваш завтрак, сэр.
Генри посмотрел на часы, стоящие на прикроватном столике. Уже был полдень. Он спал крепко, наркотическим сном, после которого вставал вялым и уставшим. Слуга еще раз постучал, и Генри заставил себя сесть.
- Оставьте его за дверью, - закричал он в гневе.
Генри не был голоден в эти дни, только постоянно хотел пить, горло горело. Он протянул руку, чтобы зажечь лампу на ночном столике, так как шторы в комнате держал закрытыми, не желая, чтобы солнечный свет, напоминал о жизни, идущей за пределами этой комнаты, где люди ходят по улицам, разговаривают и смеются друг с другом.
Он встал с постели и медленно подошел к умывальнику. Стянув запятнанную кровью ночную рубашку, он наклонил зеркало так, чтобы было лучше видно его голое тело. Это уже стало его утренним ритуалом. Хотя на самом деле, это было глупо и болезненно, потому что он видел неумолимый ход болезни.
Внезапно он упал на колени и сложил руки в молитве, но вера его была поверхностной, и он это знал. Тем не менее, сегодня утром ему хотелось обратиться к Богу.
- Отче наш, сущий на небесах, да простит меня за то, что я сделал. Я грешник. Ты наказал меня, Господи, и я стараюсь принять это наказание. Я раскаиваюсь. Ты видишь мое сердце, прости меня, я прошу, и да будет воля твоя, а не моя. Аминь.
Он повторял молитву снова и снова, пока не заболели колени, и он был вынужден встать на ноги. Он не успокоился. Его молитва была бесполезна.
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 21 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |