|
Читайте также: |
В Петербурге, в Москве и в других людных городах и фабричных местностях есть улицы, особенно на окраинах, вблизи фабрик и заводов, где в праздничные и воскресные дни с трудом можно пробираться сквозь густые толпы народа, а вечерами даже и небезопасно ходить за множеством пьяных. Сотни и тысячи мастеровых, фабричных рабочих собираются кучками, переходят из трактира в трактир, бродят бесцельно вдоль улицы.
Стоит заглянуть хотя бы в две — три квартиры, где ютится весь этот трудящийся ремесленный и фабричный люд, чтобы понять, почему они весь день бродят по трактирам, часами просиживают среди кабацкого шума и гама. Помещения тесные, душные, грязные; в маленькой комнате теснятся 5—6 человек, а чуть просторнее и 8—10—12. В будние дни, когда приходится рано вставать на работу, а вечером возвращаться усталым, измученным, теснота помещения как-то не так замечается.
Изнуренному телу нужна только койка, место на нарах для спанья. В праздники иное дело. На работу итти не надо. Весь день свободен. Как быть? В квартире и тесно, и душно, и неприветливо — бедно, неряшливо. Остается одно: получше одеться и итти на улицу. Там хоть просторно; воздух всеже почище, да и народ нарядный, как-то веселее глядеть на все. Встретишь земляков, товарищей, побеседуешь. А весь день ведь на улице не проходишь; захочется в тепло, посидеть в уютном уголке. Тут к услугам трактир с музыкой, с биллиардом.
Для рабочего человека соблазн большой и понятный. Дома, на квартире, все так тесно, грязно и мрачно, а тут, в «ресторации», большие комнаты, яркие обои, столы накрыты белыми скатертями, гремит орган, — светло, весело, нарядно. Главное же, посетитель трактира чувствует себя «господином». Там, на работе в мастерской, в прядильне или в ткацкой им помыкают целую неделю: десятник, подрядчик, мастер — кричат, бранятся, а ты не смеешь слова сказать, прав или неправ. Чуть что, сейчас сгонят с работы, с места долой. Поневоле приходится молчать, затаивать обиду, а на сердце много накопилось незаслуженных обид. Душа просит простора, хоть чем-нибудь отвести, горе, скрасить жизнь, хоть где-нибудь свободно вздохнуть, почувствовать, что ты сам себе господин, что и ты тоже человек. В трактире все это как будто есть. Сидит мастеровой или фабричный в большом зале, стол накрыт по-господски, половые в белых чистых рубахах; что ты прикажешь, бегом исполняют; орган гудит вовсю, кругом смех, веселый говор, довольные лица. Человек — не камень. Зайдет с приятелем; сначала чайку, потом пивка, дальше по рюмочке, по другой, а там ударило в голову, затуманился разум и пошло разливанное море. Глядишь, пропита вся получка, а дома подати не плачены, давно хлеб вышел, покупать надо, жена и дети чуть не нагишом ходят. И выходит, часы трактирного веселья куплены горькими, слезными днями и ночами семьи, за каждый глоток угощенья заплачено трудовым потом, кровью надорванной чрезмерной работой груди. А винить не приходится, несправедливо только камнем бросать. Тут не судить, а помочь надо. Чем тяжелее работа, тем сильнее хочется отдыха; чем беспросветнее трудовая жизнь, тем мучительнее чувствуется нужда хоть в коротких часах радости. Машина — и та требует чистки, ось, если ее не смазывать, начинает скрипеть, а потом и загорается.
В египетской пустыне в первые века христианства была обитель, иноки которой были известны своим благочестием, большим молитвенным усердием. Некий юноша пошел навестить обитель, посмотрел на молитву отшельников.
Пришел на место под вечер. Солнце садилось. Небо было облито багрянцем. Тихий вечер спускался на землю. Иноки сидели за оградой среди цветов и мирно беседовали; вдыхая прохладу после палящего дневного зноя. Пришелец изумился отдыху иноков и с горечью стал им пенять. Настоятель, великий подвижник, выслушал спокойно и потом приветливо сказал:
— Добрый юноша, не суди о нас поспешно по часу отдыха. Поживи у нас, посмотри наши долгие ночные моления, наш тяжелый труд в полдневный жгучий зной и тогда говори. А что ты теперь застал нас за отдыхом среди этой благодати, так знай, что никакой лук ведь не бывает постоянно с натянутой тетивой. Тетиву натягивают, когда пускают с нее стрелу, а потом ее ослабляют, иначе она не выдержит: или лопнет, или растянется и станет негодной. Так и душа человека. Она не может быть в одном постоянном напряжении; ей нужна перемена, необходим отдых.
Необходим отдых и тысячам тружеников на фабриках, заводах, в мастерских. Теперь у них, кроме кабака и трактира, нет развлечений. Они и идут туда толпой. Дайте им что-нибудь другое, более разумное и интересное, и они забудут дорогу в кабак. Когда люди голодают, они едят коренья, древесную кору, солому, мох; случается, разваривают и жуют кожаную обувь. Если дать такому голодному свежую пищу, чистый хлеб, — конечно, его не потянет к кормам, годным лишь для скотины. То же и с праздничным отдыхом простолюдина, мастерового, фабричного рабочего.
Необходимо не только научить народ честно, разумно трудиться, следует подумать и о том, как заполнить его досуг, чтобы он освежился от тяжелых будней, чтобы он, действительно, в праздник увидел праздник. В Германии и Швейцарии мне приходилось видеть каждое воскресенье необычные для нас картины. Утром рано в праздник отправляются за город битком набитые так называемые праздничные поезда. Плата на них уменьшена против обычной вдвое и даже втрое. Где большая река или озеро, там едут на пароходах. Народ едет кучами, кружками, обществами. Участники отличаются значками в петлице или букетиком цветов. Едут мужья, жены и дети-подростки. В дороге устраивается пение, играет музыка: многие участники прогулки едут с музыкальными инструментами. Едут в какой-нибудь громадный парк, на красивую гору или долину, в какую-нибудь близлежащую, тем или другим знаменитую, местность. Там гуляют, поют хором, танцуют под музыку, закусывают привезенной с собой провизией. Вечером часов в 5—6 едут назад. В поезде, на пароходе опять пение и музыка и в 7—8 часов веселые, довольные, бодрые, дома. На утро со свежими силами за работой. Никаких понедельничаний, опохмелки нет и в помине. По улицам города проходят рядами, с музыкой, значками. Приятно со стороны смотреть.
Кой-что в этом роде нарождается понемногу и у нас. По местам, словно звездочки яркие в непроглядной тьме, загораются небольшие костры добра, где трудовой люд может обогреться душой. И нам приятно поделиться с читателем известием об одном из таких прекрасных начинаний. Мы уже писали как-то по весне, что в Петербурге среди фабричного населения Выборгской стороны, благодаря настойчивой и сердечной проповеди, возникло движение в пользу трезвости.
Возникло общество трезвости, число членов которого быстро стало расти. Явилось желание сблизиться; чувствовалась потребность в братском общении. Долгими трудами, жалкими грошами собрали деньжонок, наняли большую квартиру. Половина квартиры назначена для бесед и для собраний, а половина под воскресную школу и для приема приходящих больных. 8 сентября состоялось освещение этого «Божьего улья». В воскресенье, 10 сентября, удалось побывать в гостях у трезвенников.
Большой зал в 5 окон полон народом. Длинные столы тянутся от одной стены к другой. На столах чай, варенье, булки. На переднем месте за столом батюшка и его ближайшие помощники: студент-медик старшего курса и кандидат духовной академии, будущий профессор. Народ собрался с трех часов. Пропели одну, другую, третью молитву. Батюшка прочел дневное Евангелие, разъяснил его, потом сообщил о большом обществе трезвости в селе Куркине под Москвой. Во время перерыва чтения и рассказа обменивались мыслями. Оказались знающие село Куркино. Пили чай. Потом снова пропели ряд молитв. Пели дружно, стройно, воодушевленно. Чувствовалось, что люди поют и едиными устами и единым сердцем. После пения прочли из «Друга Трезвости», «В Нахабине», «Друзьям Трезвости» и «Книжный голод». Зашла речь о необходимости сеять трезвость вокруг, будить деревенскую глушь, призывать к новой жизни близких людей на родине. Обнаружилось, что кое-что уже и делается.
Так, в мирной, задушевной беседе прошел час, другой, третий. Ударили в колокол. Стали собираться в храме, где после службы всегда обязательно бывает проповедь. Глядишь, день и прошел, мирно, радостно и светло. Есть о чем и дорогой, идучи домой, с товарищем побеседовать; есть что и дома доброго порассказать; есть над чем и неделю за работой подумать. С светлыми лицами выходили на улицу трезвенники. Видимо, светло было у всех на душе. Глядя на них, думалось: «Чаще бы такие светлые часы проводить, больше бы таких светлых мест,— светлее бы и жизнь пошла».
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 29 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |