Читайте также:
|
«На всех путях жизни мужчина и женщина должны идти рука об руку; один без другого лишь половина…»1 - это основа христианского мировоззре-ния на отношения между полами. Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению представленной темы, следует обратиться к первоисточнику, регулирующему брачные отношения, Священному Писанию. Это объясняется тем, что именно Евангелие явилось базисом создания церковного права и предстало катализатором при ассимиляции восточнославянской культуры (язычество) и с византийской (христианство).
Вот, что говорил Иисус о браке: «В начале же создания, Бог мужчину и женщину сотворил их. Посему оставит человек отца своего и мать и приле-пится к жене своей, и будут два одной плотью; так, что они уже не двое, но одна плоть… Что Бог сочетал, того человека да не разлучает…. Кто разведется с женою своею и женится на другой, тот прелюбодействует от нее; и если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует»2. «Нет уз более священных, чем узы брака. Цепь, связующая любовью две души, вы-кована на небесах, и человек никогда не может ее разорвать. Низшие страсти двух половин могут создать ложное единство, подобное соединению масла и воды. И если священник соединяет такую цепь, скрепляет половины, это не есть подлинный брак, это подделка. На ложном единстве лежит вина прелюбодеяния, и священник причастен к преступления»1.
Таким образом, по христианской философии брак – это священный союз между женщиной и мужчиной, суть которого заключается не сколько в форме (соединение брака священником), сколько в его духовно-нравственном содер-жании (платоническая любовь, обремененная физической близостью ради про-должения рода человеческого). В связи с этим в государствах с христианской религией очень затруднен бракоразводный процесс, ибо развод априори грех.
До принятия Русью крещения, весь быт русского народа был основан на язычестве. Следует отметить, что и после принятия крещения язычество еще долгое время жило в сознании народа, вследствие чего оно не исчезло бессле-дно, но ассимилировало с христианством. Вообще на Руси под термином «язы-чество» понимали совокупность явлений духовной жизни традиционного обще-ства, которые отражают соотнесенность культурных процессов и явлений с природными циклами. Так, исследователь А. Е. Мусин акцентировал внимание на том, что уже в проповедях XII века рождается собственный взгляд на язы-чество, где проповедники находят «в язычестве не столько веру в иных богов, сколько поклонение твари вместо творца»2. Под тварью же понималось не тво-рение рук человеческих, но Всевышнего.
Данный тезис аргументируется следующим документом, а именно фрагме-нтом письма новгородского и псковского архиепископа Макария, в будущем — одного из инициаторов Стоглавого собора Ивану Грозному 1534 г. о сохране-нии «прелести кумирской» «в чюди, и в ижере, и в кореле, и во многих русских местех. Суть же скверные мольбища их, лес и камение и реки и блата, источники и горы и холми, солнце и месяц и звезды и езера и проста рещи всей твари поклоняхуся яко богу»1.
Естественно, что факт принятия Русью новой религии не мог искоренить язычество в целом. На первых исторических этапах интеграции христианства, язычество вело ярую борьбу с последним, не желая поступаться с вековыми обычаями, которые носили ярко выраженный сакральный характер. Вследствие этого, отсутствовали достаточно четкие представления о границе между языче-ской и христианской культурами. Нельзя не согласиться с профессором Б. А. Рыбаковым, что «эволюция религиозных представлений происходила не путем полной их смены, а путем наслаивания нового на сохраняющееся старое»2. Постижение нашими предками сути привнесенного христианства, выявление его неадекватности вере предков было длительным процессом, породившим своего рода языческий ренессанс, повсеместно наблюдаемый исследователями в средневековой Европе с XII в.
Таким образом, можно заключить, что, во-первых, на Руси не произошло четкого разрыва с язычеством, христианизация не осознавалась как перерыв традиции, но как ее развитие; а во-вторых, «испытывая воздействие неискоре-нимых "традиционных факторов", русская церковь оказалась подвержена необ-ратимой этноконфессиональной эволюции, а греко-византийская ортодоксия образовала лишь верхний, концептуальный уровень вероисповедания. В глуби-не же массового сознания сложился этнически окрашенный христианско-языче-ский синкретизм»3.
Безапелляционно, что институт брака в язычестве играл немаловажную роль, так как данное действо было направлено на продолжение и сохранение рода. Изучая древние летописи, известный историк С.М.Соловьев4 находит следующее суждение об обычае древних славян: «Древляне жили по-скотски, убивали друг друга, ели все нечистое и брака у них не было, а похищение девиц.? Родимичи, вятичи и северяне имели одинакий обычай: … срамословили перед отцами и перед снохами, браков у них не было, но игрища между селами, где молодые люди, сговорившись с девицами, похищали их; держали по две и по три жены»1.
Данные выписки из летописи ни в коем случае не отрицают наличие брака у русских язычников. Дело в том, что автором данных летописей было лицо христианского вероисповедания, что объясняет отрицание заключения брака по нехристианским канонам. Действительно, в языческой Руси, особенно у приви-легированных классов, была развита полигамия. До брака девушке невоз-бранялось вести свободную половую жизнь, однако, став женой, последнее строго воспрещалось и вменялось как измена.
Нередко девушек похищали из чужих родов, за что платилась «вена», сво-его рода компенсация за потерю члена рода. В семье царил патриархат, так как муж по древним обычаям считался родоначальником. Неоднозначно решался вопрос в языческом обычном праве о повторном браке для вдовца и вдовы. Например, для вдовца брак мог быть повторен неограниченное число раз, для вдовы же в зависимости от обстоятельств. После смерти мужа главная жена2 сжигалась вместе с телом супруга3. Суть данного обычая заключалась в том, что первая жена должна остаться при муже. Иные вдовы могли заключать новые браки.
Языческие брачные обряды исполняли, наряду с христианскими в XIX и XX веках. Так, в Новгородской губернии дружкой метался пояс в воду, после чего девушка, достав его, одаривала родных мужа произведенными ею в девках самоткаными изделиями, обеспечивая себе место в новой семье, к которому ее символически приплетали поясом волны4.
Следующий пример показывает огромное значение продолжение рода в русском язычестве. Так, во время брачной церемонии брачующиеся выпивали чашу с жидкостью. Что за жидкость и в честь кого она конкретно выпивалась, было не известно. Однако можно предположить, что сосуд был наполнен муж-ским семенем и пили ее в честь Рода и рожениц. В подтверждение сказанному процитируем один из списков Слова некоего христолюбца, относящийся к XV в.: «И егда у кого их будет брак... устроивыпе срамоту мужскую и въкладыва-юще в ведра и в чаше и пиють, и вынемыпе осмокывають и облизывают и целують»1. (Комментируя этот фрагмент, Н. Гальковский2 отметил, что и в XIX в. на свадьбах молодым давали выпить стакан с мужским семенем ради пло-дородия, так что свидетельство памятника не выглядит преувеличением хрии-стианского автора).
Сложно утверждать, сочетались ли описанные обычаи с венчанием или существовали бок о бок с христианской традицией, но то, что внецерковные браки как таковые не были редкостью в указанное время, видно из служебных книг XV—XVII вв., с удивительной неизменностью повторявших вопрос о законности брака, в котором живут православные чада: «Венчалася ль еси с мужем своим»3. Вышесказанные факты аргументируются также посланиями высших церковных иерархов против невенчаных браков: Ионы вятичам 1456 г., ростовского архиепископа Феодосия духовенству 1458г., Симона в Пермь 1501 г.,4 новгородского архиепископа Макария 1534 г. в Вотскую землю5.
Следом за крещением Руси в 988 году, а так же после узурпации церковью права утверждения брака стали формироваться нормы брачного права. Рожде-ние брачно-семейного законодательства Руси происходило путем рецепции ви-зантийского (греческого) права, основанного на канонических представлениях о браке. На его основе в государстве получил распространение Номоканон - собрание норм византийского семейного права, состоящего из канонических правил и светских постановлений византийских императоров. Его русский пе-ревод с внесенными дополнениями (постановлениями русских князей) получил название Кормчей книги. Итак, порядок институционализации русского семей-ного права шел, во-первых, через трансформацию древних семейно-брачных обрядов в правовой обычай и, во-вторых, через узаконение решений органов церковной власти, опиравшейся в своих действиях на византийское брачное право1.
Греческие источники неоднозначно определяли брачный возраст: одни из них упоминают возрастной ценз для мужчин - 14 лет, для женщин -12, другие - 15 и 13 лет. Кормчая книга допускала брак для достигших 15 лет мужчин и 12 лет женщин: «...аще возраст подобный имут: юноше убо понеда имать лет пять надесят, девице же два надесят...»2.
Верхний возрастной предел вступающих в брак формально не был преду-смотрен. Священникам давались лишь общие рекомендации - им предписыва-лось отказываться венчать престарелых лиц: 26 декабря 1697 года патриарх Адриан в инструкции поповским старостам предписывал обращать внимание на то, что жених и невеста должны быть «не в престарелых летах»3. Но уточнений, с какого возраста человека следовало считать престарелым, ни в русском законодательстве, ни в поучениях патриарха не было.
Но русский быт зачастую входил в разрез с правилами Номоканона, вслед-ствие чего на Руси не всегда соблюдались установленные возрастные ограниче-ния. Браки совершали в возрасте гораздо раннем: мужчины женились и в 11 лет, а женщины выходили замуж и в 10. Аргументов в доказательство вышеска-занному множество, особенно в княжеских семействах - «это довольно обыкно-венно в Московии»4. Объясняется это, видимо, политическими мотивами: Святослав Игоревич в 1181 году стал мужем в десятилетнем возрасте; княжна Верхуслава, дочь Суздальского Всеволода Юрьевича, когда ее в 1187 году «вы-давали замуж» за четырнадцатилетнего Ростислава Рюриковича, была «млада суще осьми лет»1. Церковное право русского государства утвердило и закрепило сроки вступления в брак: для мужчин - 15, для женщин - 12 лет, а 1551 году Стоглавый собор подтвердил норму о брачном возрасте: «А венчали бы отрока пятина десяти лет, а отроковицу двунадесяти лет по священным правилам»2. Естественно, что данный закон не получил всеобщего признания вплоть до конца XVIII века - венчания происходили при попустительстве приходских священников, которые, как и прихожане, были подвержены языческим традициям.
Русское церковное право, помимо возрастного ценза, устанавливало и иные условия для заключения брака. Данные условия выполняли как морально нрав-ственные (духовные, метафизические) функции, так и вполне рациональные, обусловленные природой задачи.
Например, для продолжения сильного, здорового рода требовалось иск-лючать близкородственные браки. Вследствие этого условием заключения брака являлось отсутствие степени родства или свойства, которые устанавливались по Кормчей книге. В Кормчей книге это условие рассматривалось как одно из обязательных для заключения брака: «... и аще несть между ними препятия кое правильное, сиесть аще себе в сродстве духовном, сиесть в кумовстве, или плотском сродстве не суть приближними»3.
Кровное родство не разрешалось до седьмой степени включительно. Оно устанавливалось священником достаточно просто. Сложнее было определить степень свойства. Свойство возникало посредством брака, в результате кото-рого муж и его родственники считались в свойстве с родственниками жены, и наоборот. Оно запрещалось до шестой степени включительно. Трудность уста-новления степени свойства состояла в том, что многие родственники могли не поддерживать каких-либо контактов между собой и не знать о браках их да-льней родни.
Ко всему прочему препятствием к браку являлось и духовное родство. Ду-ховное родство возникает путем крещения, когда один был крестным отцом или матерью, а другой крестником. Задачей крестного отца было «...к благо-честию наставляти... и больший есть, нежели отец родивый его по плоти...»1. Духовное родство ставилось выше, чем родство через брак. Так же был за-прещен брак между усыновителем и усыновленным. «Усыновление убое... хра-нимо быти глаголем, такоже и от крови сродство... еще к супружеским суть степеней и наследия отец»2. «Чтоб женились ни в роду, ни во племени, ни в кумовстве, ни в сватовстве, и не в крестном братстве...»3, - так звучали грамоты митрополитов и патриархов о необходимости помнить характер родственной или свойственной близости между будущими супругами. В нашем государстве обязанность контролировать соблюдение указанного условия лежала на плечах священников прихода, которые в случае возникавших сомнений могли обратиться за помощью к архиепископу епархии4.
Тенденция развития церковного правотворчества тяготела к ужесточению канонических ограничений, хотя некоторые нюансы в применении Кормчей книги продолжали иметь место в реальной жизни. На появление следующего условия заключения брака повлияло христианство, которое проповедовало моногамию, то есть для вступления в брак требовалось отсутствие другого нерасторгнутого брака. Это правило появилось после принятия христианства. В языческую эпоху господствовало многоженство. У князя Владимира, например, в язычестве было 6 «водимых» законных жен и помимо них, как сообщала летопись, 800 наложниц: 300 - в Вышгороде, 300 - в Белгороде и 200 - в Берестове5.
Факты двоеженства упоминались в церковных уставах и после Ярослава, например, в уставе смоленского князя Ростислава 1150 года. Поэтому, заклюю-чение брака разрешалось между двумя свободными от брачных уз лицами и по-дразумевало, что жених и невеста не связаны иными брачными обязательст-вами. Церковь законодательно закрепила это данное условие: «...а про то сыс-кивати накрепко, чтобы женились... не от живыя жены муж и не от жива мужа жена...»1.
Понятно, что многовековые традиции невозможно было уничтожить од-ним росчерком пера, поэтому, несмотря на стремление церкви искоренить ста-рые языческие привычки, следы многоженства оставались на Руси и в Христи-анскую эпоху. Несомненно, что в данной сфере основной задачей восточной це-ркви было формирование соответствующего мировоззрения2 на семейный быт и вообще на отношение полов: «Аще кому угодится добра жена, то за чужей не ходи»3, «не буди прелюбодеи...»4; «аще которая жена отшеде мужу ея и не ждет его, за иного посягнеть любодеица есть»5. Следует отметить тот факт, что простой народ не знал многоженства.
После прекращения брака лицо могло вновь повторить процедуру вступле-ния в брак. Условием заключения повторного брачного союза являлось вступление в брак не более определенного количества раз. «На тот брак не ходи, иже двоеженец, или триженец», - предписывала церковная власть еще в 1499 году6. Исходя из христианских представлений о нравственности, церковь осуждала второй и третий браки, заключенные даже в случае смерти одного из супругов: «Второй брак начало бывает рати и крамоле. Муж бо за трапезою седя, первую жену вспомянув, прослезится, вторая же взъярится...»1.
Только первый брак по христианскому праву считался высшим таинством, последующие же признавались противными Богу, однако русской церкви при-ходилось их терпеть. Вследствие чего, священники первый брак венчали, а на второй и третий отпускали благословение, признавая за последними гражданс-кие последствия. Так, Григорий Великий говорил: «Первый брак - закон, вто-рой - прощение, третий - законопреступление, четвертый - нечестие: понеже свиньское есть житие...»2.
Несмотря на это священники продолжали нарушать запреты3. Соборным Уложением 1649 года4 и указом «О недействительности четвертого брака» от 27 июня 1651 года5 четвертый брак был лишен юридической силы: вдова после четвертого брака и ее дети не получали наследства после смерти мужа и отца.
Одним из существенных условий по церковному праву Руси было заклюю-чение брака между единоверцами. Правила Номоканона запрещали заключе-ние браков между лицами разных исповеданий. За нарушение церковных уста-новлений наступала ответственность в виде пострижения в монашество6, поз-же санкцию смягчили до внесения штрафа[43]. Церковному праву приходилось счи-таться с политикой государства, поэтому этот запрет не распространялся лишь на великих княжон, многие из которых были выданы замуж за иностранных королей.
Согласие родителей жениха и невесты на брак, было немаловажным усло-вием, которое носило изначально духовный, морально-нравственный налет, по-зже описываемое обстоятельство мотивировалось экономической заинтересо-ванностью сторон. Василий Великий проповедовал почтительность детей к ро-дителям и потому считал: «При жизни отца или господина, совокупляющиеся не суть без вины, доколе имеющие власть над ними не изъявят согласия на их сожитие. Ибо тогда супружество получает твердость»1. Реализация этой установки нашла отражение в жизни уже в первые годы после принятия христианства. Очевидно, что иной раз родители злоупотребляли, данной им Богом, властью, и заключали брачный союз насильственным методом: «...Домовладыка указывал, родственники приговаривали, и дело оканчивалось; о согласии того члена родственного союза, котораго судьба решалась, не было и речи; ему даже не говорили о решении...чтобы не слышать его напрасной мольбы, стонов и упреков»2.
Безусловно, русская церковь не могла равнодушно наблюдать за тем как родители злоупотребляют священным писанием и данной им властью над своими детьми, подминая под свои корыстные интересы Божье словоэ Патриарх Адриан в указе 1693 года записал: «Священницы сопружествующие согласия жениха и невесты не истязают и небрежно о сем имут, множицею и не хотяще едино лицо другому и не любящися между собою сопружествуют и по сицевому началу...житие тех мужа и жены бывает бедно и...детей бесприжитскопу в вине, а истор има платити. Тако же и отрок»3.
Нравственные нормы христианства проповедуют половую чистоту отно-шений, акцентируя внимание на святости девственного состояния. Примером тому служит образ пречистой девы Марии, матери Иисуса. Ведение сексуаль-ной жизни до брака считалось грехом под названием блуд. Однако в связи с тем, что язычество еще текло в крови русских и с трудом отпускало сознание народа, сохранение невинности невесты до брака церковный закон не рассма-тривал как условие для его заключения. Главной целью служителей церкви было венчать, утверждая церковную форму брака вместо умыканий на игри-щах: «Понужайте, убо да веньчаются и живут законно»1.
Помимо вышеперечисленных условий существовали и иные, которые имели второстепенный характер с ценностной точки зрения: наличие двух-трех свидетелей и соблюдение сроков заключения брака (запрещалось венчаться в Рождественский (14 ноября-24 декабря), апостольский (июнь), Успенский (1-15 августа) посты и масляную неделю2).
Опираясь на правила Номоканона, можно отметить, что брак предварялся обручением – договоренностью. Смысл данной сделки заключался в том, что родители невесты и жених условливались о заключении брака: договаривались о приданом и предполагаемом дне свадьбы. «А обручение бы и венчание было по божественному уставу, все сполна, во всем священническом чину... и потом бы новобрачных поучали от божественных писаний, како подобает православным християном жити по закону»3.
Вслед за достижением консенсуса по вопросам свадьбы вставал вопрос о возможности увидеть невесту. В зависимости от мотивов родителей невесты та-кая возможность могла быть исключена: разрешение не давалось «от гордости» или от того, «что невеста была дурна собою». В случае положительного разрешения проблемы в дом невесты ехала смотрительница - мать или родст-венница жениха. Иногда смотрительницу вводили в убранную комнату, где невеста стояла в лучшем своем наряде с лицом, закрытым покрывалом; иногда невеста сидела за занавесом, и занавес отдергивался, когда приближалась смо-трительница. Задачей смотрительницы было выяснение дееспособности и вменяемости будущей родственницы, иногда разрешали осматривать девушку и нагой: для выяснения наличия или отсутствия у нее телесных недостатков или болезни1.
Как мы видим, смотрины не носили духовной нагрузки, в данном акте не прослеживается нравственный, религиозный замысел, но играет физиологиче-ский (природный) фактор – выяснение полноценности будущей родительницы. Древнерусский сборник изречений нравственного и житейского характера «Пчела» тоже косвенно свидетельствует о бытовании традиции неизвестности невесты жениху до свадьбы: «В мутне воде не видети дна, а в невесте не разумети истины»2.
Впрочем, принцип неизвестности существовал, по-видимому, не везде. Именно это дало основание Н. И. Костомарову упомянуть об одной ситуации на новгородской свадьбе XV века, когда перед поездкой к венцу дружка кричал: «Мы не фату приехали смотреть, а невесту!.. И жених видел свою суженую»3.
Помолвка не была заимствованием элемента византийского обряда: известно, что еще в X веке древлянский князь Мал посылал сватов к великой княгине Ольге. По русскому обычаю помолвке сопутствовала трапеза у родителей невесты: ели пирог-каравай, кашу и сыр. Разрезание сыра закрепляло помолвку, а отказ жениха от невесты после этой процедуры уже рассматривался как оскорбление чести женщины4.
Складывающееся христианское воззрение на обручение обязывало жениться на девушке: «...аще кто девицу обручену нужою поиметь, не леть же ему иное пояти, но ту имети жену». Даже в случае, если обрученную «некто прельстит и осквернит», жениться на ней закон повелевал обрученному же-ниху5. Обручение (помолвка) объединяло невесту и жениха почти так же про-чно, как брак, и наделяло теми же обязанностями, например, нарушение верно-сти жениху рассматривалось как прелюбодеяние: «Жену, иному обрученную, берящий в брачное сожитие, при жизни еще обрученника, да подлежит вине прелюбодеяния»1.
Профессор Н.С. Нижник отмечает, что «получив от родителей уведомле-ние о желании их детей вступить в брак, приходский священник должен был произвести обыск, выясняя у родственников жениха и невесты и других лиц, нет ли препятствий к браку. Не позднее, чем за две недели до венчания три раза подряд в воскресенье и в праздничные дни в приходе жениха и в приходе невесты оглашались имена лиц, вступающих в брак. При этом всем, знающим о нарушениях условий вступления в брак, следовало заявить о них. Если обстоятельства, препятствующие браку, выявлены не были и все условия для венчания соблюдены, священник делал запись в «обыскной книге» и назначал венчание.
Для венчания необходима была венечная запись. Это было изобретение русской православной церкви, не имевшее аналогов в греческом законодатель-стве. Венечная память или венечные знамена - это документ, который выдавался священнику на определенное, конкретное, венчание2. Естественно, что венечная память выдавалась только после того, как свадьба была уже намечена. Скорее всего, что время возникновения венечной памяти - начало XVI века»3.
Задачей священников периода средневековой Руси было воспитание своих «сынов» и «дщерей» в религиозном духе и сложить особый, высокоценностный взгляд на заключение брачных уз, но церемония заключения брака, бытовав-шая в рассматриваемое время, подтверждала тщетность этих стремлений. Мир-ское стало превалировать над религиозностью, форма поглотила содержание (брак по способу заключения (брачный сговор, ряд) сразу стал неким особым видом гражданского договора).
В XIV-XV веках существовал антигуманный и несправедливый свадебный обряд, которому дали религиозную окраску, под названием «вскрывание» Неве-сты. Суть его состояла в определении чистоты и непорочности невесты («поче-стиости») — едва ли не единственный в системе свадебных обрядов того време-ни, унижающий женщину. Описываемый акт не был частью русского обычая, а явился детищем церковного венчального брака и связанного с ним требования сохранения невестой целомудренности до него: «... не причащайте, женивши, а девицам потому же, которая замужь пошла нечиста...»1. Надо отметить, что и в Священном Писании ничего не упоминается про «вскрывание».
Основной задачей священника было проведение венчания. Без его присут-ствия венчание было недействительным. Венчать мог любой священнослужи-тель — не монах. К тому же венчаться не в своем приходе запрещалось: «сие кроме укоризны своих пастырей еще являет, что сам жених в подозрении суть неправильного сочетания»2. Венчание проходило только в церкви, прилюдно; тайное венчание было запрещено: «...никто же в тайне да венчается, но при множаиших людех...»3.
В эпоху средневековья развитие семейно-брачных отношений и статус мужчины и женщины в семье регулировались в значительной степени нормами христианской морали, соответственно структура индивидуальной семьи и ее внутренняя организация складывались под воздействием развивающегося христианства, где основным лозунгом было создание освященного церковью пожизненного семейного союза: «...посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть»4.
Христианская церковь рассматривала сам брак как непреодолимое и неизбежное для простого мирянина «зло» («женитва человека обычно зло есть»). «Едино есть бедно избыти в человецех - хотения женьска...»1. Для духовенства рекомендовался целибат или целомудрие. Вследствие чего, интег-рация нравственных принципов в семейную жизнь древнерусского человека, не так давно язычника, исходило из провозглашаемых церковью духовных основ.
В духовной литературе начинается тенденция пропаганды аскезы во всех сферах жизни и особенно идеализируется в семейных отношениях («пречюдна в девах непорочная чистота, ссылаясь на Священное писание утверждалось, что «не токмо не скверно, ино честно ложе»2. Византийская церковь понимала под браком чаще всего союз чисто платонический, почитая отречение от сексуальных отношений в браке «святым делом» (жить «плотногодия не творяху»), русская православная церковь позволяла отступление от этого аскетического принципа, и находила это в порядке вещей: «в своей бо жене нет греха»3. Необходимо обратить внимание на наличие нормы русского брачного права, неизвестной в Византии, по которой безбрачие светской девушки наказывалось штрафом4.
Противоречие в толковании христианских принципов отношений между женщиной и мужчиной от аскетизма до целибата и признанием святости супружеских уз отражало неоднозначность церковной политики эпохи средневековья. Так с одной стороны, утверждалась идея непостоянства, бренности мирского существования («а се грех, еже уповать на ся или иного кого разве бога», «ничтож от человек бысть»)5, а с другой воспевалась важная роль семьи, женщины во имя продолжения рода человеческого, но при подчинении их главным ценностям: любви к Богу, самоотречению во имя него6.
Христианская русская семья средневековой Руси держалась на трех китах: единая фамилия, общие место жительства и социальный статус. Супруги долж-ны были жить вместе, где местожительство супругов зависимого населения определялось по принадлежности крепостного своему владельцу: «А будет доведется отдать кому по крепости жену, а у нея есть муж, отдать за жонкою и мужа...»1. Совместное проживание было распространено и на солдатских жен, которые, живя у помещиков, могли их покинуть и отправиться жить по месту службы мужа.
Социальный статус жены определялся по социальному статусу мужа. Приведем наглядный пример тому, как определялся статус после заключения брака: дочь посадского, выйдя замуж за вольного человека, переставала находиться в черной слободе и муж ее в тягло не записывался2. Но если дочь посадского выходила замуж за старинного холопа или кабального, или бобыля, то она должна была вернуться вместе с мужем к его владельцу3.
Личные отношения между супругами с принятием христианства изменились. Церковь взяла женщину под свое начало и блюла, особенно за ее нравственностью, возвысила ее значение, поднявши мать в уровень с отцом, что ясно видно из отношений женщины по имуществу. Замужняя женщина рассматривалась уже не как имущество мужа, а как относительно самостоятельное лицо. Как было ранее сказано, церковный брак официально признавался таинством, совершаемым на небесах. Суть взаимоотношений мужа и жены сводилось к объединению духовных и физических начал человеческого существа.
При этом церковь отдавала предпочтение более платоническим отноше-ниям, нежели физическим, где назначение последних было в деторождении, а не в плотских утехах. В любовь между супругами церковь стремилась внести рациональный смысл, связывая ее с любовью к Богу. Однако духовная сторона христианского брака не получила существенного развития в Русском государстве данного периода, базис христианской философии был подменен обрядовой (процессуальной) формой. Теологический тезис об отношениях между супругами представлял следующую логическую цепочку: супружеская любовь – любовь к ближнему – любовь к Богу, поскольку сам «Бог любы есть»1.
Христианство устанавливало патриархат в семье, что не было новым и чу-ждым для языческой Руси. Поэтому приоритет власти мужа и отца был краеу-гольным камнем в отношениях между мужем и женой, отцом и детьми в Дре-внерусском и Московском государстве. Семья представляла собой модель госу-дарства, в котором она складывалась, соответственно власть мужа над женой трактовалась церковью как закон, соответствующий иерархичности построения сословного государства: «жене глава муж, мужу - князь, а князю - Бог». Право власти, принадлежавшее главе семьи, осуществлялось с помощью непосредст-венного принуждения без помощи иска или обращения к публичным властям.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 42 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |