Главная страница | Контакты | Случайная страница Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Влияние христианской морали на брачно-семейные обычаи русских 2 страница

Несмотря на проникновение церковной идеологии во взаимоотношения супругов, нередко случалось, что острота семейных конфликтов провоцировала совершение преступлений против жизни и здоровья супруга. За убийство жены муж подвергался наказанию2, при определении которого часто возникали проблемы, так как специального внимания такому виду преступления законодательство, в частности, Соборное Уложение, не уделяло. Согласно ис-следованиям С. Коллинса, еще не существовало «уголовного закона, который бы наказывал за убийство жены... если убийство совершится в наказание за проступок»3.

В связи с этим в 1664 году Иваном Долговым было совершено убийство своей жены «за неверность», вопрос, какому наказанию подвергнуть престу-пника, долго оставался открытым. В конце концов, Долгова наказали кнутом и отпус­тили на поруки. Мягкость наказания оскорбившегося речью супруги была обусловлена тем, что у преступника «была причина гнева».

По морально-нравственным нормам Евангелия убийство человека счита-лось одним из страшных грехов, независимо от статуса и пола убиенного1. Поэтому описываемое равнодушие или, так скажем, снисходительное отно-шение к мужу-убийце можно объяснить языческими пережитками, где женщи-на (жена) являлась собственностью мужа, жизнь которой полностью зависела от воли последнего.

В то же время жена, убившая мужа, строго наказывалась, несмотря на мотивы и способы совершения преступления (она живой закапывалась в зе-млю2). Хроники средневековья описывают бесчеловечный с точки зрения хри-стианской веры способ казни. Да, именно смертную казнь использовали против жен-убийц. «На каком-нибудь публичном месте, например, на торговой пло-щади преступниц закапывали стоя или на коленях таким образом, чтобы над землей находилась одна голова3. К выступающим головам приставляли надсмо-трщика, который наблюдал, чтобы никто не смел подходить к ним и не мог утолить голод женщин. Прохожим разрешалось только жертвовать деньги на покупку гроба и на свечи, «чтобы умилостивить Бога4.

Часто окопанные женщины еще «находили в себе достаточно душевной силы, чтобы благодарить наклонением головы прохожих за брошенные в яму деньги, предназначавшиеся на их погребение»5. Приходил сюда и священник. Он зажигал свечу и читал молитвы»7. Данный пример ярко раскрывает пла-чевный, заниженный социальный статус женщины в древнерусском обществе, несмотря на распространение Святого Писания на территории государства.

Как написано в Евангелии, жена и муж вместе представляют одно целое, как единый организм «и будут два одной плотью; так, что они уже не двое, но одна плоть…». Целостность и полноценность взаимоотношений супругов сос-тояла в гармонии духовного и физического общения, где предпочтение отдает-ся именно душевному сожитию. В связи с подобным взглядом внимание духо-вной литературы было направлено на культуру сексуальной жизни. Половая сфера внутрисемейных отношений, считалась грехом и поэтому отражалась в покаянии («прелюбодей и блудница поведайте всякие грехи мне без срама...») и контролировалась духовенством.

Когда же супруги нарушали морально-нравственные нормы, проповедуе-мые церковью, последней возлагалось наложение ответственности в виде епи-тимьи. В данном случае представлена средневековая универсальная оценка по-ведения человека, позволявшая церкви регламентировать даже физиологиче-скую сторону внутрисемейных отношений путем введения «дней запретов». Безусловно, деятельность церкви по контролю за сексуальной жизнью выпол-няло социально-полезные задачи: во-первых, способствовало развитию культу-ры сексуальной жизни в браке; во-вторых, содействовало охране здоровья жен-щины. Метод «социального контроля в сфере семейных и половых отношений» заключался в философии аскетического идеала, отвергавшего стихию чувственности и нравственную распущенность.

Так как сексуальные отношения, в принципе, считались первородным гре-хом (соблазнение змеем Евы1 - «и открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги»2). Сам Бог говорил, что «умножая, умножу скорбь твою…и к мужу твое влечение твое, и он (муж) будет господствовать над тобою», что отражает отрицательное отношение Божественного сознания к физиологическим потре-бностям земного человека: «грех с женами имети приближенье», ежели «не чадородия ради, но слабости ради и неудержания плотьския похоти»3.

Однако такой оборот дела мог привести к снижению рождаемости, что в средневековую эпоху могло привести к вымиранию нации и как результат исче-зновению государства или как минимум потери суверенитета. Следовательно, согласно православной концепции, величайшим благом для семьи были дети, рождение дочери - будущей матери - считалось честью дому1. Поощряя «много-чадие», православная церковь выполняла важную со­циальную задачу. В учении православных идеологов многодетность выступала как категория «обществен-ной необходимости», присущая семье, а идеалом женщины была многодетная мать.

Блуд (потеря девственности до брака), прелюбодеяние (сексуальные связи вне рамок брака) и половые извращения получали самое жесткое осуждение церкви, где в особенности эти запреты касались женщин, посколь­ку лишение девственности церковь считала самым большим прегрешением.

Жестко пресекались, путем суровых наказаний аборты («при муже детяти погубять», грозя им пострижением в монашество2), и осуждалось применение контрацептивов: многолетний пост назначался тем женщинам, которые «не зачати тыцились», использовали всякие «зелия», наветы и наговоры3. Преждевременные роды, случавшиеся от выполнения непо­сильной работы, епитимьей не карались4.

В Древней Руси после принятия христианства ядром взаимоотношений ро-дителей и детей продолжала оставаться родительская власть, в большей сте-пени - отцовская. Нравственно-религиозная ориентация семьи и в более позд-ние периоды отечественной истории была также направлена на авторитет ее главы, почтение к старшим, уважение мнения родителей, что приводило к полной зависимости детей от родителей. Вышесказанному свидетельствуют древние русские летописи.

Вот, что повествует одна из них. Когда разудалый малый «под влиянием хмеля и досады расходился не на шутку, ворочал со своими друзьями целым Новгородом, бил и увечил мужиков десятками, когда силы религии и крестный отец, почтенный монах, не могли успокоить молодца от буйного задора, тогда мать посылает за ним девушку, и горячий богатырь покоряется ей, безусловно, становится ниже травы, тише воды и безропотно отправляется в материнский дом»1.

Родительская власть на Руси была весьма сильна. Однако убийство детей не рассматривалось в качестве серьезного преступления. По Соборному Уло-жению за убийство ребенка отец приговаривался к году тю­ремного заключения и церковному покаянию, «а смертию отца и матери за сына и за дочь не каз-нити»2. Но за убийство своих родителей детьми, безоговорочно предусматри-валась смертная казнь3. В Евангелии Иисус говорит, что для того чтобы уна-следовать жизнь вечную, следует выполнять заповеди, где одна из немногих звучит следующим образом: «почитай отца твоего и мать»4.

Что касается бракоразводного процесса, то основное отношение церкви к разводу можно понять благодаря следующим выдержкам из Библии: «Подошли фарисеи и спросили, искушая Его: позволительно ли разводиться мужу с же-ною?» Ответ, же отражает суть христианского отношения к разрыву брачных уз: «Итак, что Бог сочетал, того человека да не разлучает». Несмотря на духов-ный запрет на развод древнерусское бракоразводное право возникло вместе с принятием христианства и распространением венчального брака. Христианская этика времени была пронизана идеей о божественности происхождения, а потому нерасторжимости брака («не мозите жен у мужей отимати, яко тем же законом совъкупишася и на том же судищи стати имуть...»)5.

Для прекращения брака могло быть единственное ос­нование - смерть одного из супругов. «Жена связана законом, доколе жив муж ее; если же муж ее умрет, сво­бодна выйти, за кого хочет...»6 - было записано в Библии. Однако, смерть одного из супругов не была причиной развода, а было оправданным условием для заключения повторного брака. Оставшийся супруг приобретал статус вдовца, признававшийся только за законными супругами. Институт вдовства на протяжении веков эволюционировал. Положение вдовы в России, как правило, вызывало уважение и у церкви: «Но она блаженнее, если останет-ся так…»1.

Естественно, что даже служители церкви нарушали Божии заветы и иска-жали существующие фундаментальные принципы христианства, так как они люди и ничто человеческое им не чуждо. Вследствие чего, русская православ-ная церковь установила в соответствии с византийским (греческим) церковным правом целый перечень условий и поводов для разводов и признания браков не-действительными. Разобраться, какие ситуации заставляли признать брак не-действительным, а какие только разрешали развод, в разнообразной юридиче-ской практике X-XVII веков очень непросто. М. К. Цатурова считает, что брак признавался недействительным в случаях:

нарушения брачного возраста;

наличия жены или мужа у лиц, вступающих в брак;

заключения четвертого брака;

заключения брака в запрещенной степени родства или свойства2.

Помимо указанных, существовали и другие причины, которые будут упо-мянуты дальше. Но мы хотим акцентировать внимание на том, что сухая буква церковного установления зачастую была неадекватна жизненным условиям и мировоззрению народа Древней Руси. Действительно, эти обстоятельства приз-навались столь существенными, что оставлять супругов в браке церковь счи-тала недопустимым. Вместе с тем жизненные реалии свидетельствовали, что соблюсти все перечисленные условия при заключении брака было почти Невы-полнимым ни для заинтересованных сторон - жениха и невесты, ни для свя-щенников, венчавших браки.

Например, запрет на заключения брака в запрещенной степени родства или свойства часто не могли соблюдаться из-за пережитков недавнего язычества и, главное, из-за отсутствия специальной информации о квалификации будущего супруга как родственника или свояка. Браки между детьми, когда те нахо-дились в юном возрасте, организовы­вали родители. Они стремились устроить его так, как считали нужным. Чем раньше им удавалось женить детей, тем лег-че было влиять на их выбор. Ранние браки основывались на многовековой тра-диции. Соблюдение разрешенной степени родства и свойства, как необходимое условие для законного брака, часто не выполнялось. Существовавшая система определения, какая из степе­ней родства и свойства является допустимой для брака, а какая - нет, была столь запутанной и противоречивой, что жених, не-веста и их родители, могли и не подозревать о том, что нарушают букву закона.

Так как женщины обычно были материально зависимы от мужчины, они нередко нарушали правило о запрещении четвертого брака. Относительно чет-вертого брака, априори признававшегося незаконным, можно сказать, что под-данные, видимо, сознательно пренебрегали данным по­ложением закона. К тому же не стоит забывать о том, что царила эпоха средневековья, славная своими войнами и многочисленными человеческими жертвами, в основном мужскими, делали женщин вдовами, и не по одному разу, в раннем возрасте.

Нередко, в связи с вышеизложенными причинами, нарушался запрет двое-брачия. Двоебрачие было широко распространено на Руси. Чаще всего данное табу нарушалось ввиду заблуждения, неведения или дезинформации жены о смерти мужа.Жена решалась вступать в новый брак, считая мужа умершим. Как правило, такие браки возникали среди зависимого населения - крепостных, хо-лопов, кабальных. Инициаторами заключения нового брака были, как правило, помещики, которым принадлежали крестьяне. «Оставивши жену, за­конно с ним сочетавшуюся, и взявши другую, по изречению Господню подле­жит вине прелюбодеяния»1. Жены годами жили в разлуке с мужьями. Разность места жительства, в принципе запрещенная законом, приводила к тому, что супруги не имели каких-либо известий о близких.

В духе христианского учения и канонов Кормчей книги рассматривался и вопрос о заключении брака лицами различных вероисповеданий: если венчание состоялось, то брак не аннулировали. Церковь пыталась всевозможными мето-дами чинить препятствия для разрыва брачных уз. Ограниченные поводы к раз-воду, сложная и дорогостоящая процедура разводного процесса не позволяли супругам развестись даже при невозможности совместного проживания.

Церковь всегда отрицательно относилась к расторжению брака и не желала совершенствовать эту область семейного права. Проблема прекращения брака являлась одной из центральных в русском праве. Семейные узы представляли собой вид угнетения. Заключая брак в раннем возрасте, часто по выбору и совету родителей, молодые люди не отдавали себе отчета в том, какие у этого брака могут быть последствия.

Церковь была ярой противницей расторжения брака. Но по­нимая, что реа-льность не соответствовала идеальной форме супружества, и принимая развод как уступку человеческой слабости, православная церковь признавала возмож-ность расторжения брака.

Рецепиировав нормы церковного византийского права, Кормчая книга до-пускала развод по следующим поводам:

если жена или муж знали о готовящемся государственном заговоре и не донесли об этом;

в случае покушения одного супруга на жизнь другого;

при совершении прелюбодеяния;

при посещении женой корчмы, игрищ или домов посторонних людей без разрешения мужа;

в случае необоснованного обвинения жены в прелюбодеянии;

при неспособности супруга к брачному сожитию, длящейся три года;

при условии безвестного отсутствия супруга в течение пяти лет.

Правда, не все из закрепленных в Кормчей поводов имели применение в русской жизни. Одна из десяти заповедей Моисея гласит: «Не прелюбодейст-вуй, ибо это есть страшный грех1. Основным поводом к разводу на Руси с дре-внейших языческих времен считалось прелюбодеяние. Отечественные памят-ники истории и сведения, сообщенные иностран­ными путешественниками по России, свидетельствуют, что прелюбодеяние рассматривалось как обязатель-ный повод к разводу не только с точки зрения рецепиированного Древней Ру-сью церковно-византийского права, но и с точки зрения национального право-сознания.

По русскому христианскому учению факт прелюбодеяния нужно дока-зать, при этом измена в состоянии невменяемости не считалось морально-нрав-ственным преступлением. «Прелюбодеяние могло являться поводом к разводу только при наличии нескольких условий. Во-первых, факт половой связи од-ного из супругов с по­сторонним лицом должен был быть доказан как несомнен-ный. Наличие одного лишь указания на общение обвиняемого супруга с лицом, подозреваемым в прелюбодеянии, или факта покушения на прелюбодеяние признавалось недостаточным, чтобы стать поводом для развода», - пишет профессор Н.С.Нижник2.

Во-вторых, «прелюбодеяние должно было быть совершено сознательно и намеренно. Прелюбодеяние, совершенное сумасшедшим или пьяным, в резуль-тате заблуждения (принимая, например, чужое лицо во сне за супруга), или на-силия3 не могло служить поводом к разводу. В-третьих, для признания в каче-стве повода для развода пре­любодеяние должно было быть совершено в Дей-ствительном или предпола­гаемом таковым браке»4.

В средневековую эпоху по церковному праву Руси муж считался совер-шившим прелюбодеяние, если находился в связи с замужней женщиной. Ответ-ственность мужа перед своей женой не предпола­галась, прелюбодеяние рассма-тривалось как преступление перед другим муж­чиной - мужем любовницы. За-мужняя женщина считалась совершившей прелюбодеяние сразу же, как вступа-ла в связь с посторонним мужчиной.

Строгость наказания за прелюбодеяния для мужчины и женщины была разной, ввиду соединения в русском сознании свирепости язычества и Святого писания, проповедующего господство мужа над женой. Развод изначально без-апелляционно осуществлялся по инициативе мужа, где жена сначала не имела даже право развода по причине неверности мужа: супруг-прелюбодей наказы-вался только годом епитимьи и денежным штрафом. Прелюбодеяние жены все-гда считалось поводом к разводу.

В Библии прописано, что «если обольстит кто девицу необрученную и переспит с нею, пусть даст ей вено и возьмет ее в себе в жены»1. Согласно этому изречению можно сделать вывод о том, что в случае того, если не будет заключен брак, девушка будет обесчещена, а произошедшее трансформируется в грех (блуд). Конечно, здесь важны и внутренние нравственные мотивы мужчины и женщины. Женщина вступающая в интимную связь из похоти, считалась блудницей. В нашем случае следует учитывать национальные и культурные традиции русского народа, которые вполне терпимо относились к половой жизни до брака. Реалии бренной жизни диктовали свои условия, так официальное церковное воззрение на значение девственности при вступлении в брак не совпадало с народными представлениями по этому поводу.

Язычество славян предполагало «не только вольное обращение полов, но священное блудодеяние»2. Даже спустя несколько веков после при­нятия хрии-стианства, славяне оставались верными старому культу, соблюдая празднества в честь бога Ладо-покровителя браков, на которых предавались половому обще-нию3. На таких праздниках «вкупе мужи и жены, яко... кони вискают и ржут, и скверну дают»1, в это время «женам же и девам плескание и плясание и главам их накивание, устам их неприязнен клич и вопль, всесквер-ненныя песни, бесовские угодия свершахуся, и хребтом их вихляние и ногам их скакание и топтание; ту же есть мужем же и отроком великое прелщение и падение; но яко на женское и девичье шатание блудно и взрение, такоже и же­нам мужатым беззаконное осквернение, тоже и девам растление»2.

Однако с течением времени языческие традиции отодвигались на задний план, а соответственно и взгляд на нравственность и культуру добрачной жизни менялся, ужесточаясь в осуждении. Так уже к XVI-XVII векам в условиях укрепления христианской религии был выработан иной взгляд на невинность невесты. Пока сохранялись пережитки язычества, потеря невестой невинности до брака не была для нее пороком. С распространением и укреплением христиан­ства интересы рода стали рассматриваться как приоритетные, и потеря цело­мудрия превратилась в позор не только для самой невесты, но и для ее рода. Однако юридических последствий потеря невинности, видимо, не имела: брак сохранялся.

По свидетельству Г. Котошихина, невеста, не сохранившая девства, Навле-кала позор не только на себя, но и на своих ро­дителей. «Отец мужа подавал им кубок, проверченный снизу, заткнув отверстие пальцем; когда сват брал кубок, отец жениха отнимал палец и вино проливалось на одежду, при всеобщем по­ругании и насмешках, и тогда самая печальная участь ожидала их дочь в чужой семье»3^. В Малороссии, например, зародился обычай наказывать и самих девиц, нарушивших цело­мудрие: их сажали при дверях приходской церкви на желез-ной цепи4. Петре I такие наказания девушек были категорически запрещены.

Одним из условий для развода было покушение на жизнь одного из супругов. Но на Руси чаще это преступление наказывалось не только разводом, но казнью, в частности, для женщин. «Аще коим любо образом, или зелием, или иним чем жена на живот мужа своего соверша­ет, или инех сие творящих сведущи, мужу своему не явит»1. – эта цитата свидетельствует опять же о неравнозначности положения мужчины и женщины в христианском воззрении русского народа.

И, действительно, что касается посягательства со стороны мужа на жизнь жены, то едва ли на Руси жене могло принадлежать право на развод по этой причине. Этот по­вод к разводу не гармонировал с существовавшей абсолютной властью мужа над личностью жены. Там, где было сомнение в наказуемости мужа за лишение жизни жены, там покушение на эту жизнь было фактом, имевшим мало значе­ния. К тому же мужу принадлежало право наказывать жену. А меры наказания мягкостью не отличались.

Как известно, эпоха средневековья не отличалась добрыми нравами, нес-мотря на распространение Евангелия. Зачастую, семейные проблемы решались правом сильного, но сильного не духом и умом, а физическим сложением. Поэтому, русская церковь входила в униженное и тяжелое положение женщины в социуме. В этой связи Г. Котошихин предполагает, что побои и мучения, причиняемые мужем жене, могли быть официальной основой для развода.

«И будет, которая жена бывает противна, побои его и мучения не терпит, жалуетца сродичам своим, что он с нею живет не в совете и бьет и мучит, и те сродичи на того человека бъют челом патриарху, или болшим властем, и по тому челобитью власти ве­лят сыскать дворовыми людми и соседми, по душам их: и будет тому есть правда, и того человека сошлют в смирение, в монастырь, на пол года или на год, а жена его останется в дому; а как урочные месяцы в монастыре отсидит или до того времяни жена об нем учнет бить челом, чтоб был свобожен, и его свободят и велят ему с нею жить по закону; и будет и того не послушает, их розведут, и животы их им розделят по полам»2. К сожалению разводы по этой причине происходили крайне редко.

Как повод к разводу церковь рассматривала различие вероисповеданий су-пругов1, однако это правило почти не использовалось.

Причиной для развода могло стать половое бессилие мужчины. Однако на это условие у православной церкви был свой взгляд, несущий нравственный, духовный смысл. Восточная церковь при применении указанного повода к разводу, руко­водствовалась следующими правилами:

«-неспособность к брачному сожитию должна быть добрачной. Потеря та-ковой в браке не разрушала последнего, ибо он, с точки зрения христиан­ской, вмещал в себе не только элемент физический, но и моральный;

-безразлично, знал ли муж до брака о своей неспособности или нет.
Вслед за римским правом восточная церковь придерживалась того взгляда, что
брак и с неспособным лицом, если, впрочем, оно не было кастратом, должен
быть допущен. Предполагалось, что неспособность к брачному сожитию являя-ется излечимой;

- жена же только при незнании ей до брака о неспособности мужа, могла
хлопотать о разводе. Предполагалось, что в этом случае брак был заключен без
участия надлежащей воли со стороны жены»2.

Новгородский епископ Нифонт, говорил: «если муж не имеет сожитель-ства с женой без уговора с нею (без совета), то жена не виновата, идучи от не-го»3. А какое значение в древнерусском быту придавалось исполнению супружеских обязанностей, видно из следующих слов Поучения духовника ис-поведывающимся - памятника, судя по языку и по содержанию, принадлежа-щего глубокой древности и носящего на себе следы чисто русского происхож-дения: «не лишайся ея [жены]... токмо от с(ъ)вета или в праздьникы Господь-скы, или в пост, но по воли обою»4. Нравственные нормы семейных отноше-ний предполагают взаимопомощь в горести и в болезнях, поэтому импотенция, как приобретенная болезнь не может являться поводом для развода.

По рассказам А. Олеария и С. Коллинса, на Руси бесплодие жены было обычным поводом к разводу1. Историки права рассматривали этот повод анало-гичным закрепленному законами церкви пово­ду о неспособности мужа к брач-ной жизни, и в качестве свидетельства достаточности этой причины для растор-жения брака обычно приводили пример раз­вода князя Василия III со своей суп-ругой Соломонией Сабуровой в 1525 году из-за ее бесплодия2.

Как известно, Василий Иванович обратился к восточному патриарху за разрешением на развод, но не получил его. Тогда развод был одобрен и ут-вержден митрополитом Даниилом. Цатурова считает, что этот исторический факт не должен служить основанием признания бесплодия законной причиной для расторжения брака, и утверждает, что в XVI-XVII веках бесплодие жены не рассматривалось церковными соборами в качестве возмож­ного основания для развода3.

В очень редких случаях поводом для развода служило безвестное отсутст-вие одного из супругов, ибо «жена, муж которой отлучился и пребывает в без-вестности, прежде удостоверения о смерти его, вступившая в сожитие с другим, прелюбодействует»4. «С оставленным на время своею женою сочетавшаяся по неведению, потом по причине возвращения к нему первыя жены отпущенная блудодействовала чрез таковый союз, впрочем, по неве­дению. Посему брак ей не возбраняется: не лучше аще будет тако»5.

Это условие подтверждают так же правила Номоканона: «Если воин или купец, или простой человек, или другой какой либо, служащий при войске, пребывает в воинском стане, то сколько бы времени не прошло со дня его от-лучки, пусть жена ожидает его, если она не получала от него ни писем, ни вестей; если же она услышит, что муж умер, то пусть не прежде вторично выходит замуж, как, узнавши сама или чрез родителей своих, или посредством кого либо другаго достовернаго, у хартулярия или у трибуна, действительно ли умер муж ея, и если они (названные лица) пред св. Евангелием поклянутся в том и запишут в акт, который возьмет жена, то она может вступать в брак, "не боясь беды", но не раньше, как выждавши год.

Если же жена кого нибудь из названных лиц, не выполнивши этих поста-новлений, выйдет замуж, то и она сама, и женившийся на ней подлежат на-казанию, как прелюбодеи. А те, которые показывали под клятвою о смерти ея первого мужа и выдали ей в том удостоверение, если солгали, отставляются от службы и обя­зываются заплатить 10 фунтов золота тому, кого они ложно пока-зали умер­шим. Он же имеет право взять к себе жену, если того пожелает»1.

Поводом к разводу в равной мере для обоих супругов признавалась серьезная неизлечимая болезнь. Как повод для развода восточная церковь рассматривала безумие одного супруга. Но, существовали истинные ревнители Слова Божия и морали его, так великий Митрополит Даниил упрекал своих современников в том, что они считали сумасшествие мужа или жены достаточной причиной для растор­жения брака2. В указе Синода Московской духовной консистории от 1723 года было сказано: «разлучающихся мужа или жену от брачного союза за болезнями отнюдь без синодального рассуждения не разводить и не постригать»3.

Специфичным для рассматриваемого исторического этапа является усло-вие для развода ввиду пострижения одного из супругов в монашество. «Аще же, составльшуся браку, или муж един, или едина жена внидет в монастырь, да разрешится брак, и без распустныя вины, егда убо лице вшедшее в монастырь мнишеский образприимет»4.

Постановления эти показывают, что одного желания того или дру­гого супруга постричься было вполне достаточно для расторжения брака, хотя бы и не было налицо никакой другой законной причины для развода. Не подлежит сомнению, что при расторжении брака вследствие принятия монашества, основным правилом в древне-церковной практике и в самом на­родном правосознании было обоюдное согласие мужа и жены на прекращение брака этим способом. Если пострижение являлось обдуманным и добровольным пос-тупком, то пострижению предшествовала запись, составляемая при родственни-ках и сви­детелях1.

Как ни прискорбно, но наши предки из корыстных или иных низменных, целей постригали своих супружниц в монастырь не по доброй воле последних, ибо данный акт освобождал мужа полностью от каких-либо обязательств. Обрядность, культовость, но не сама христианская, наполненная любовью идеология царствовала в сознании Древнерусского средневекового общества. Насильственное пострижение в монастырь - явление не только нацио­нального, а общекультурного характера. В то время, когда в обществе фор­мальные правила религии заменяют ее внутреннее содержание, ее существо, в то время, когда обряду отдается предпочтение пред религиозной идеей, тогда необыкновенно охотно привлекается божество к участию в решении мирских дел и его авторитетом прикрывается человеческое своеволие. Стоило на из­вестный факт наложить религиозное клеймо, и он становился правомерным.

Разводы «вследствие несогласий между мужем и женой и дурной их жизни», видимо, производились без особых формальностей по разрешению ду­ховного отца»2. «По свидетельству митрополита Иоанна II, - отмечает про-фессор Н. С. Нижник - церковные браки в XI веке заключали лишь бояре да князья, народ обходился без благословения и венчания, устраивал свадьбу с плясаньем, гудением и плесканием1. Возможно, поэтому штраф за расторже-ние невенчанного брака в два раза меньше, чем штраф за своевольное растор-жение церковного брака (правда, в списке Академического извода Устава эта разница в штрафах выглядит не столь очевидной, поскольку в одном случае штраф уплачивается серебром, а в другом случае - золотом).

Но в том, что штраф взимался в пользу епископа и за расторжение языче-ского брака, проявилось стремление церкви в чем-то приравнять языческие бра-ки к церковным. Борьба с невенчанными бра­ками и разводами велась не только с помощью штрафов, но и посредством епитимий, о чем свидетельствуют пра-вила митрополита Иоанна II и некоторые списки Устава князя Ярослава2».

Христианская Церковь определяла брак как таинство и регулировала его церковными правилами и духовным судом3. Кормчая определяла, что «брак есть мужеви и жене сочетание и бытие во всей жизни божественныя же и человеческия правды общение»4.

В начале XVIII века Петр I установил новый брачный возраст: для юноши -20, для девушки - 17 лет5. Устанавливая такую норму, Петр I очевидно хотел, чтобы молодые юноши не обременяли себя семейными узами, а приобретали знания для процветания Родины. Это правило ломало многовековые традиции в брачно-семейных отношениях, строящихся на обычае. Указ Петра вторгался в компетенцию церкви, и, по сути, отменял византийскую норму права. Однако браки с малолетними, по-прежнему, заключались. Церковь не обращала внима-ния на заключение браков малолетними и не расторгала подобные браки. Вме-сте с тем, Церковь своими указами, по-прежнему, называла возраст вступле-ния в брак по Кормчей и Стоглаву. Указом Святейшего Синода (1774 г.) опреде­ле-но венчать браки не ранее 15 лет для мужчин, и не менее 13 лет для женщин.