Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

ЧАСТЬ I 6 страница

Читайте также:
  1. A XVIII 1 страница
  2. A XVIII 2 страница
  3. A XVIII 3 страница
  4. A XVIII 4 страница
  5. Abstract and Keywords 1 страница
  6. Abstract and Keywords 2 страница
  7. Abstract and Keywords 3 страница
  8. Abstract and Keywords 4 страница
  9. BEAL AEROSPACE. MICROCOSM, INC. ROTARY ROCKET COMPANY. KISTLER AEROSPACE. 1 страница
  10. BEAL AEROSPACE. MICROCOSM, INC. ROTARY ROCKET COMPANY. KISTLER AEROSPACE. 2 страница

– Какого хрена?

Хотя Лилла часто бывала резка и груба, она впервые осознанно нанесла мне оскорбление.

И теперь она холодно улыбнулась:

– Вы оба бесполезные, слабые люди. Предпочитаете терпеть, вместо того чтобы пробиваться.

Я встал. От злости у меня тряслись руки.

– Хватит. Я возвращаюсь к себе. Между нами все кончено. Ты просто стерва, Лилла. Высокомерная стерва.

Не глядя на нее, я зашагал к двери.

– Извинись перед мамой от моего имени и скажи, что мне вдруг стало нехорошо.

На следующий же день, пока Лилла была на работе, я забрал из ее квартиры свои вещи и оставил ключ на столе. Я чувствовал себя униженным и желал преподать Лилле урок. Напрасно она считала меня слабым и пассивным. Никто не имел права обращаться со мной как с половой тряпкой.

Но мой гнев долго не продлился, и через пару дней уже с усилием удавалось сдерживаться. Лилла звонила и присылала сообщения, и я с трудом заставлял себя не обращать на них внимания. Я целыми днями катался на доске, чтобы развлечься и не думать о Лилле. Однажды вечером она явилась в ресторан, но я велел одной из официанток передать, что я слишком занят.

Я держался почти три недели, но однажды вечером, на пляже, понял, что веду себя как идиот. Я пытался манипулировать Лиллой, хотя сам ненавидел такие игры. Сказать по правде, я скучал по ней и плевать хотел, даже если рисковал показаться слабаком. Я хотел помириться, поговорить, все уладить. На следующей же волне я вернулся на берег и бежал без остановки до ее дома.

Я постучал в дверь. Тем временем на пол с меня натекла целая лужа.

– О, – сказала Лилла. Она явно удивилась, причем не в хорошем смысле. – В чем дело, Тим?

Она не предложила мне зайти, а вместо этого сама вышла в коридор, прикрыв за собой дверь.

– Я по тебе скучал, – сказал я.

– Значит, ты хорошо притворялся, – ответила она.

– Прости. – Я попытался взять Лиллу за руку, но она отстранилась. Я заговорил быстро, в надежде что‑то исправить, стереть с ее лица отстраненное, безразличное выражение:

– Прости, что не отвечал на звонки. Я вел себя как полный придурок, признаю. Давай начнем сначала. Блин… я не могу так жить, Лилла. Я тебя люблю.

В первый и единственный раз я кому‑то признался в любви. И едва ли не впервые увидел, что Лилла засомневалась. Она моргнула – возможно, я себе льщу, но мне и впрямь показалось, что она сдерживает слезы. Но тут же Лилла отступила еще на шаг и скрестила руки на груди.

– Я встречаюсь с другим.

– Что? – я чуть не рассмеялся.

– В отличие от тебя, Тим, он знает, чего хочет. И меня он вполне устраивает.

Она быстро оглянулась, и тут‑то я догадался, что он, вероятно, в квартире. Через полуоткрытую дверь виднелся столик в коридоре. На нем стоял кожаный портфель, на котором висел полосатый галстук. На портфеле красовалась замысловатая алая монограмма, что‑то вроде герба, и я подумал, что только полный придурок будет расхаживать с такой нелепой блямбой.

Я ушел, прежде чем успел выкинуть какую‑нибудь глупость.

 

 

На пристани Лилла угощает меня кофе. Мы шагаем к Музею современного искусства и садимся на траву в тени дерева. Больше мы не разговариваем ни об Анне, ни о Фэрвью. Лилла рассказывает о каком‑то новом скульпторе, который создает свои композиции при помощи старых плечиков для одежды и эластичных бинтов. Я ложусь и закрываю глаза, намереваясь лишь немного отдохнуть, но тут же задремываю.

– Эй! – Лилла склоняется надо мной. – Ты намекаешь, что тебе со мной скучно?

Я сажусь и провожу руками по волосам.

– Блин, прости. Я не выспался.

– Я серьезно, Тим, – говорит она. – Что ты намерен делать?

– По какому поводу? – уточняю я, готовясь к обороне. Кажется, Лилла снова заводит волынку насчет работы и «нормальной жизни».

– По поводу твоей соседки. Этой ненормальной.

– Не знаю. – Я лениво жму плечами и рассказываю ей про визит Фионы и Маркуса, про нашу переписку.

– Хотя, честно говоря, я чувствую себя немного странно, как будто вторгаюсь в личную жизнь Анны, – заканчиваю я. – Поэтому больше я писать не буду. Нехорошо получилось.

– Перестань, Тим, – возражает Лилла. – Ты поступил правильно. А вдруг что‑нибудь случилось бы? Не можешь же ты отвечать за все на свете. Не глупи. Если Маркус и Фиона такие близкие друзья Анны, то, разумеется, они захотят убедиться, что с ней все в порядке. Как же иначе?

– Да, но я чувствую себя подлецом. Я начал разговор за ее спиной. Это непорядочно. Нужно было просто поговорить, объяснить, что мы хотим как лучше…

Лилла качает головой.

– Тебе не кажется, что не ты, а они должны объясняться с Анной? Если сочтут, что так будет лучше. Если они юристы, значит, не глупы, не правда ли? Вот и пусть сами разбираются. Господи, Тим, будь умнее, отстаивай свои интересы. Поверь, то, что ты сделал, – совершенно нормально. Уж я бы первая сказала, если бы ты поступил непорядочно. Ей‑богу. Ты поступаешь разумно и ответственно.

– Может быть. Не знаю, – говорю я. – Кстати, Лилла, а как ты…

– Блин, – перебивает она, глядя на часы. – Я опаздываю!

Лилла наклоняется и целует меня в щеку.

– Знаешь что, Тим? Я горжусь, что ты такой рассудительный. Держи их и дальше в курсе дела.

Она вскакивает и дерзко улыбается.

– И про нож не забудь. Вдруг пригодится.

Я гляжу ей вслед, чувствую кожей поцелуй и, припоминая прикосновение губ к щеке, забываю главный вопрос, который хотел задать.

 

Я неторопливо возвращаюсь в гавань и жду обратный паром. Вернувшись в Мэнли, я иду на пляж, раздеваюсь до трусов и бегу к воде. Катаюсь на гребнях волн до полного изнеможения, затем выбираюсь на берег и сижу на теплом песке.

Анну я нахожу во дворе. Юбка у нее задрана до бедер, голые бледные ноги подставлены солнцу. Она выпрямляется, завидев меня, и одергивают юбку.

– Хочешь слойку? – спрашиваю я. – Я купил четыре разных, на всякий случай. Малина, заварной крем, клубника и абрикос.

– Я… – начинает она.

– Конечно, хочешь, – с улыбкой перебиваю я. – Как можно не любить слойки?

Девушка пытается слабо улыбнуться, а я иду на кухню и выкладываю слойки на тарелки. Сделав кофе, я все выношу во дворик.

Невзирая на усталость, которая давит как свинец, настроение превосходное. Хотя я твержу себе, что дело лишь в хорошей погоде, в глубине души мне ясно, что улыбка на моем лице связана с Лиллой и Патриком. Дела у них идут не так хорошо. Может быть, мы снова сойдемся. Вот шанс, которого я ждал.

Мы с Анной едим молча. Я не упоминаю про разгром на кухне и про то, кто наблюдал за мной ночью. Даже не хочется думать о чем‑то неприятном, а уж тем более говорить. После того что Лилла сказала о Патрике, мое пребывание в Фэрвью, возможно, сделается временным, и нет нужды чрезмерно втягиваться. И потом, хоть я и гадаю, что происходит с Анной, я понимаю, что, наверное, однозначного ответа нет. Она тоскует. Она несчастна. Нездорова. Плюс что‑нибудь еще. Но волноваться не о чем. Анна безобидна. Ее нужно жалеть, а не бояться.

 

 

Чем ближе она узнавала Маркуса, тем больше восхищалась его успехами. Несмотря на нищее, далеко не идеальное детство, он достиг изрядных высот благодаря собственной решимости, уму и отваге.

Однажды вечером в пятницу, через несколько месяцев после того вечера, когда Фиона сорвалась (с тех пор события уже вошли в нормальную колею), брат и сестра приехали, привезя с собой шампанское и полные корзинки деликатесов – креветки, устрицы, икру, оливки, сыр, хрустящий хлеб. Оба были в особенно хорошем настроении.

– Сегодня мы подписали контракт на новое помещение. «Харроу и Харроу» официально откроются через месяц, – объяснила Фиона, разливая шампанское. Анна никогда не видела подругу такой счастливой. Они вынесли еду во двор, и Маркус и Фиона объяснили, что начинают новое дело – партнерскую компанию. Они не рассказывали Анне о своих планах, потому что хотели сделать сюрприз.

На радостях они быстро прикончили вторую бутылку, принялись за третью и вскоре уже раскраснелись и начали перекрикивать друг друга и смеяться по пустякам. Языки у них заплетались.

Внезапно Маркус выпрямился и постучал ножом по бокалу.

– Я должен кое‑что сказать, – с притворной серьезностью объявил он.

– О Господи. – Фиона засмеялась и радостно взглянула на Анну.

– Вы двое – самые близкие люди в моей жизни, – продолжал Маркус, поднимая бокал. – Я люблю вас обеих.

– И мы тебя любим, – ответила Фиона, так торжественно, что Анна чуть не захихикала. – Мы трое – одна семья. Навсегда.

Когда они допили третью бутылку, Фиона встала:

– Жаль нарушать компанию, но если я выпью еще чуть‑чуть, мне станет плохо.

Анна отвела подругу наверх и уложила. Она расстроилась, что вечер закончился так рано; на радостях ей хотелось попраздновать еще немного. Когда девушка вернулась вниз, то с восторгом убедилась, что Маркус тоже не настроен закругляться. Он поставил на стол виски, два бокала, миску со льдом.

– Давай выпьем, – сказал он, указывая на бутылку, когда Анна вошла в комнату. – Я сейчас слишком счастлив, чтобы идти спать.

Маркус был непривычно оживлен и весел. От спиртного глаза у него заискрились, улыбка расползлась до ушей, разговор тек свободно. Он распустил галстук, расстегнул верхние пуговицы на рубашке, волосы на лбу стояли дыбом, как будто Маркус в рассеянности провел по ним рукой. Они с Анной сидели за столом, пили все больше и больше и болтали о разных пустяках. В какой‑то момент слова утратили смысл, и, вместо того чтобы вникать в сказанное Маркусом, Анна стала рассматривать его. Она впервые заметила мощную линию челюсти, щетину, темно‑карие глаза и задумалась, каково прикоснуться к такому лицу. Не успев даже задуматься, она протянула руку и прижала палец к губам Маркуса.

В следующую минуту они уже стояли обнявшись и целовались. Маркус издал гортанный звук, который подсказал Анне, что он уже давно об этом мечтал. Они пошли в гостиную и, хихикая, неуклюже повалились на кушетку. Маркус оказался на удивление сильным и напористым, а еще – гораздо менее закомплексованным, чем она ожидала. Он прекрасно знал, что делать, где и как прикасаться. Анна улыбнулась, закрыла глаза и обняла его крепче.

 

 

Следующие два дня я работаю в ночную смену, а днем сплю, купаюсь или катаюсь на доске. В доме не происходит ничего необычного, и я почти не вижу Анну. От Лиллы тоже нет вестей – ни звонков, ни сообщений – и я заставляю себя не звонить и не надоедать предложениями съехаться, хотя постоянно об этом думаю. Я прокручиваю в голове разные варианты. Вот мы вдвоем живем в Мэнли, вместе пьем пиво вечерами, когда я возвращаюсь с работы, и становимся ближе друг другу и откровенней, а в конце концов признаем, что вообще не нужно было расставаться. Эти воображаемые сценарии неизбежно заканчиваются постелью. Иногда я сам делаю первый шаг, а Лилла распахивает мне объятия и спрашивает, отчего я так долго медлил. Иногда представляю, как прихожу домой с работы и нахожу Лиллу соблазнительно растянувшейся на кушетке, в каком‑нибудь непомерно сексуальном наряде – исключительно ради того, чтобы меня соблазнить.

Я выпиваю после работы в баре с Блейком и официантками, когда приходит сообщение от Лиллы.

 

«Ты еще на работе?»

 

 

«Только что закончил».

 

 

«Круто».

 

 

«?»

 

Она стучит в дверь, прижавшись лицом к стеклу. Блейк отпирает. Я представляю Лиллу остальным и приношу ей пива. Прочие сидят вокруг столика, на котором стоят пустые бокалы и грудой валяются пакеты с чипсами. Лилла усаживается на высокий табурет, закинув ногу на ногу, чтобы было видно, какие они стройные. Я стою рядом.

– А ты быстро добралась.

– Мы сидим неподалеку, в «Стейне», – объясняет она. – Зашли выпить.

– Мы?

Лилла пропускает вопрос мимо ушей, берет свой бокал и обводит ресторан взглядом.

– А здесь неплохо. Отличные новые лампы.

– Они не новые, – отвечаю я. – Они тут уже несколько лет.

– Правда? – Лилла улыбается. – Значит, давненько я не заходила.

Она отхлебывает пива, ставит бокал на стойку и хлопает себя по коленке.

– И вообще я пришла не для того, чтобы обсуждать твой ресторан. Я хотела поговорить про вечеринку.

– Какую вечеринку? Никто ничего не устраивает.

– Про вечеринку в честь твоего дня рождения, – громко, чтобы все слышали, говорит Лилла. – Ты обязан устроить праздник в Фэрвью.

Я качаю головой:

– Нет.

Отчего она говорит про какую‑то вечеринку? На ее месте я бы задумался, не пора ли собирать вещи.

– Да перестань, – настаивает Лилла. – Ребята! Скажите Тиму, чтобы он устроил вечеринку. Он просто обязан. Обязан как человек, который живет в одном из самых шикарных домов Сиднея! Это его гражданский долг.

И тогда Блейк и остальные подхватывают:

– Тим, а правда?..

– Давай, старик. Потусим. Отличная идея.

– Да!

– Ладно, ладно, – отвечаю я. – Но сначала надо спросить у Анны. Она хозяйка.

Лилла улыбается, весьма довольная собой, соскальзывает с табурета, целует меня в щеку и хлопает по плечу.

– Увидимся, Тимми, – говорит она и идет к двери.

По пути домой я неизбежно прохожу мимо «Стейна». Хотя заходить вовсе не обязательно, я просто не могу удержаться. Останавливаюсь, прижимаюсь носом к стеклу и заглядываю внутрь. Парень, сидящий у окна, хмурится и показывает на меня друзьям. Те смеются и строят рожи. Я не обращаю ни на кого внимания и вглядываюсь в путаницу лиц, столиков, бокалов и мерцающего света.

Уже почти сдавшись, я вдруг замечаю Лиллу. Она стоит в центре толпы и оживленно разговаривает. Вокруг одни девушки, и на мгновение я расслабляюсь, решив, что она здесь с подругами. Но в следующее мгновение рядом появляется мужчина. Патрик. Он обвивает плечи Лиллы рукой, наклоняется к ее уху. Она поворачивается и целует его.

Я слишком поздно понимаю, что стою на свету, а значит, с той стороны меня хорошо видно. У Патрика глаза лезут на лоб, когда наши взгляды встречаются. Когда Лилла наконец отступает, он улыбается самодовольно и высокомерно. Понятно, кому адресована эта улыбка.

Я разворачиваюсь и шагаю домой. Сердце колотится в груди, щеки горят от унижения, пока я быстро иду по Корсо, а затем по Западной эспланаде. Достигнув тропинки, ведущей вдоль гавани, я сбавляю скорость и разжимаю кулаки.

На полпути я слышу за спиной шаги. Не оборачиваюсь, потому что не хочу показаться трусом. Как правило, если люди видят твой страх, начинаются проблемы. Поэтому я просто отступаю в сторону, чтобы тот, кто меня догоняет, мог пройти мимо. Но шаги затихают, и я полагаю, что человек сошел с тропинки, поднялся на шоссе или направился к одному из многочисленных домов.

Внезапно я слышу громкий стук ног – кто‑то бежит следом. Этот звук прерывается так же быстро, как и начинается.

Я оборачиваюсь, но сзади никого нет.

– Эй! – окликаю я, и мой голос отзывается эхом.

Вдоль дорожки стоят фонари, но часть из них не работает, и местами тени достаточно густы для того, чтобы вечером внушать тревогу, если настроение к тому располагает. Обычно мне нравятся тишина и уединение, которые нарушаются лишь далеким шумом машин и тихим плеском воды, но сегодня безмолвие окутывает все вокруг как плотное одеяло. Тишина кажется тяжелой, удушающей, хочется ее стряхнуть, вернуться туда, где шум, свет, транспорт и общество других людей.

Я шагаю быстрее и схожу на траву, чтобы наверняка услышать, если кто‑нибудь за мной пойдет. Но вскоре до меня доходит, что мой преследователь может сделать то же самое, и тогда я ничего не услышу. Сердце колотится, по коже бегут мурашки от страха, так и подмывает обернуться и посмотреть, не подкрадывается ли кто сзади.

Некоторое время я ничего не слышу и начинаю расслабляться, внушать себе, что нельзя быть таким параноиком. Как только я возвращаюсь на бетонную дорожку, звук возобновляется. Шаги за спиной, которые звучат почти в унисон с моими, но слегка не совпадая. Я останавливаюсь – и они замирают. Я иду дальше – и таинственный незнакомец тоже. Не будь я один, не будь вокруг так темно и тихо, я бы посмеялся. Но я один, и вокруг слишком темно и тихо, и от внезапной уверенности, что за мной кто‑то гонится, волосы встают дыбом. От страха я сдавленно вскрикиваю и быстро поворачиваюсь.

– Кто здесь? – кричу я, стараясь не выдавать испуга и говорить таким тоном, как будто я в восторге от остроумной шутки. Но слова звучат робко и визгливо. Они, несомненно, полны страха.

Не дожидаясь ответа – или того, кто может появиться из кустов – я разворачиваюсь и удираю со всех ног.

Добравшись до дома, я даже не удосуживаюсь поздороваться с Анной. Поднимаюсь к себе и пытаюсь успокоиться. Хожу туда‑сюда, глубоко дышу, сжимаю и разжимаю кулаки. Сажусь на пол, опускаю голову ниже коленей и жду, пока сердце не перестанет бешено колотиться, а паника не проходит.

Нечего бояться. Я дома и в безопасности. На тропинке со мной просто сыграли идиотскую шутку. Я устал, взвинчен, не способен рационально мыслить. Я просто преувеличиваю.

Я встаю, включаю лэптоп и захожу на «Фейсбук». Лилла обновила статус, написав «Валяюсь и мечтаю со своим парнем» и разместив кучу фотографий. Я просматриваю их одну за другой. Лилла и Патрик на пляже, Лилла и Патрик пьют пиво в каком‑то пабе, Лилла и Патрик обнимаются на кушетке. Сколько бы она ни рассуждала о переезде, они еще слишком близки, раз Лилла позволяет ему лапать себя. От одной фотографии, в частности, у меня закипает кровь. Лилла смотрит в камеру, открыв рот и полузакрыв глаза, с блаженным видом. На ней то ли верх от бикини, то ли просто лифчик. За спиной стоит Патрик, уткнувшись мордой ей в шею. Он обнимает Лиллу. Хотя в кадр поместилось не все, я уверен, что руку он запустил под лифчик. Очень хочется схватить лэптоп и вышвырнуть в окно.

Я иду в душ, включаю горячую воду, поднимаю голову и тщательно моюсь. Побольше мыла, целая пригоршня шампуня. Оттираюсь, пока окончательно не изгоняю запах ресторана, а в ванной не повисает густой туман. По моим щекам скатывается несколько слезинок, и я чувствую себя слабым и жалким оттого, что расплакался. И глупым – потому что снова позволил себе увлечься Лиллой. Нужно жить дальше, преодолеть любовное помешательство. Когда я стою и наблюдаю, как вода сливается в отверстие, до меня доходит, что вечеринка, на которой настояла Лилла, способна оказать нешуточную помощь. Она может стать новой вехой в моей жизни. Внешне – просто тусовка в честь дня рождения, но по сути – способ начать с чистого листа.

Энергично вытершись и надев чистую одежду, я чувствую себя намного лучше.

Уже за полночь, но я чувствую прилив сил. Я иду вниз и беру из холодильника две бутылки пива. Анна – в гостиной, в пижаме. Она лежит на кушетке, прикрыв глаза, и свет экрана слабо озаряет лицо девушки. Она садится, увидев меня.

Вид у нее настороженный, словно она боится тяжелого разговора. Я улыбаюсь, стараясь придать себе как можно более беззаботный вид, протягиваю пиво, сажусь на кушетку напротив и многозначительно подаюсь вперед.

– Скажи, ты не против устроить вечеринку?

Анна моргает.

– Здесь?

– Ну конечно. Почему бы нет? Отличное место, – говорю я. – Конечно, это может быть слишком сложно или вообще нельзя, потому что у тебя агорафобия и все такое. Просто скажи, хорошо? Я совершенно не хочу тебя расстраивать. Ты, наверное, не горишь желанием видеть толпу народу?

– Нет… – Анна качает головой. – Не в том дело. У меня действительно некоторая социофобия, но беспокоюсь я в основном из‑за… Короче, вечеринку я как‑нибудь переживу.

– Не волнуйся, ничего официального. В выходные у меня день рождения. Я понимаю, что надо было предупредить пораньше, но тебе вообще ничего не придется делать, я все устрою. Ты будешь просто сидеть и наслаждаться.

– Вечеринка… – медленно произносит Анна, словно пробуя слово на вкус.

– Ну да. – Я ухмыляюсь. – Знаешь, как бывает, да? Придут гости, включим музыку, выпьем пива, потанцуем… надеюсь, повеселимся.

Она молчит и рассматривает собственные руки. Наконец Анна поднимает глаза, и ее лицо озаряется улыбкой.

– Да, я смутно припоминаю что‑то такое.

– Ну так что скажешь?

Девушка кивает, отпивает пива и осторожно ставит бутылку на столик.

– Ладно. Почему бы не попробовать?

 

 

Когда Тим предложил устроить вечеринку, сначала она испугалась. Само это слово вызвало массу противоречивых эмоций. Воспоминания о вечеринках в Фэрвью были не из приятных. Долгие истеричные приготовления, раздражительные гости, ужасное чувство одиночества и неотвязные мысли о том, что она родилась не в той семье, не в том мире.

Потом Анна вспоминает вечеринки, где ей было хорошо. Она танцевала с друзьями на Новый год. Ходила на дни рождения. Летом на пляже запускала фейерверки. Все те праздники, на которых она по‑настоящему отрывалась, проходили где‑то в других местах. Не дома. Подальше от матери.

Но ведь теперь Фрэнсис нет и она ничего не испортит, так почему же нельзя устроить вечеринку в Фэрвью?

Как бы Анне того ни хотелось, нельзя прятаться вечно. Нужно напрячь силы и вернуться к нормальному существованию, оправиться наконец. Вечеринка в тихой гавани, на собственной территории – относительно безопасный способ поучаствовать в чем‑то интересном, повидать людей, вспомнить, что такое настоящая жизнь. И потом, официально вечеринку устраивает Тим, а не она, так что никто не обратит внимания, если ей придется удалиться и тихонько лечь спать.

Анна размышляет об этом, когда поднимается к себе, чистит зубы и ложится. К тому моменту, когда она собирается выключить свет, беспокойство отступает. Девушка скорее радуется, чем тревожится. Впервые за долгое время она засыпает, чувствуя, что впереди маячит нечто приятное.

 

 

На следующее утро, когда я захожу на кухню, то вижу Анну, которая сидит за столом с записной книжкой и ручкой.

– Я составляю список, – объясняет она, застенчиво глядя на меня. – Все, что понадобится для твоей вечеринки.

Я наливаю кофе и сажусь рядом. Она придвигает блокнот, и я пробегаю глазами страницу.

– Не надо, Анна. Я вообще думал купить только сосисок и пива, – говорю я. – Необязательно устраивать пышное торжество.

Хотя я просто пытаюсь помочь и избавить девушку от лишних хлопот, она кажется расстроенной.

– Но если ты сама хочешь… – я указываю на список. – Если ты правда хочешь все это, тогда никаких проблем, я не возражаю. Я подумал – зачем взваливать на тебя ненужную работу?..

– А что? – Анна искоса смотрит на меня. – Разве я так уж занята?

Она забирает блокнот и откашливается.

– Можно я кое о чем попрошу, Тим? Об одной услуге.

– Конечно.

– Разреши мне самой организовать вечеринку.

– Ну, если ты так хочешь…

– И за мой счет.

– Ни за что.

– Почему?

Я качаю головой.

– Нет‑нет. Я…

– Перестань, – перебивает Анна, и я вновь замечаю проблеск внутреннего огня, который обычно таится в глубине. – Все нормально. Я так хочу. Я не маленький ребенок, и у меня много денег. Гораздо больше, чем я могу потратить. Куда их девать, если я безвылазно сижу в четырех стенах?

– Но ведь так будет не всегда, – возражаю я. – Ты поправишься. И тогда деньги тебе понадобятся.

– И все‑таки я гораздо богаче, чем нужно для одного человека. Маленькая вечеринка не нанесет никакого ущерба моим финансам. Пожалуйста, Тим. – Девушка взволнованно качает головой. – Пожалуйста, не пытайся меня оберегать, читать мораль и так далее. И не смущайся. Я и сама хочу устроить праздник. Будет весело. Веселее, чем когда‑либо за все это время. Да, я сказала, что ты ничем не можешь мне помочь… но, кажется, я ошиблась. Если ты сейчас разрешишь…

Она запыхалась, щеки разрумянились.

Что тут скажешь? Я не горю желанием устраивать большую вечеринку. На мой взгляд, довольно и дружеского барбекю, которое ничуть не хуже дорогих деликатесов. Но разве я могу отказать? Анна очень решительно, даже отчаянно настроена.

– Ну ладно, – отвечаю я. – Согласен.

– Договорились. Спасибо. Будет очень весело.

Хотя Анна и твердит про веселье, вид у нее беспокойный. Она хмурится и держится напряженно. Лицо у девушки встревоженное и мрачное, словно она организует похороны, а не праздник.

 

 

Она просит Тима составить список гостей. Надо сделать нечто вроде электронной открытки и разослать приглашения друзьям.

Он долго‑долго сидит, просматривая телефонную книгу в мобильнике, размышляет, грызет ручку, выписывает адреса. Качает головой и вычеркивает несколько имен, что‑то бормоча в знак объяснения, прежде чем протянуть ей листок.

– Больше пятидесяти человек, – говорит Анна, посчитав гостей.

– А ты? – спрашивает он. – Кого ты сама хочешь пригласить?

– О, это же твой праздник, а не мой.

– И что? Какая разница? Пригласи и своих друзей. – Тим обводит жестом дом. – Вряд ли здесь будет слишком тесно.

Так легко солгать, привести множество убедительных доводов, забраковать идею на корню, но Анна чувствует, что щеки вспыхивают румянцем, прежде чем она успевает что‑нибудь придумать или собраться с духом.

– Я не… – она осекается. – Я приглашу Маркуса и Фиону.

– И все? Только двоих? – негромко уточняет Тим, и Анна понимает, что он жалеет ее, пытается понять, отчего она такая несчастная и одинокая.

 

Первая паническая атака случилась спустя неделю после смерти Бенджамена. Маркус и Фиона были на работе, Анна сидела дома одна. Она одевалась и раздумывала, чем заняться. Она так скучала по Бенджамену, что ежеминутно боролась со слезами, и вдруг девушку охватило незнакомое ощущение – что‑то сжало грудь, подступил невероятный ужас.

Сначала Анна не поняла, что случилось, почему вдруг она остро ощутила биение собственного сердца, почему перехватило горло, почему в легкие как будто влили цементный раствор. Ей показалось, что она умирает от сердечного приступа.

Она написала Маркусу, прося помощи.

Приехала Фиона, причем раньше, чем Анна рассчитывала, и та чуть не заплакала от радости, увидев подругу. Именно Фиона разговаривала с врачами, когда привезла Анну в больницу. Она объяснила, что случилось, изложила порядок событий. Анна молча слушала, пока Фиона рассказывала про смерть родителей, про Бенджамена.

Приступ паники, заключил врач. Психическое, а не физическое состояние. Он сказал Анне, что это нормальная, почти ожидаемая реакция организма на то, что с ней произошло. От тоски с людьми случаются странные вещи. Она вполне здорова. Проблема в голове.

К сожалению, Анна не успокоилась, узнав про «всего лишь панику». Приступы продолжались регулярно, застигая девушку в самых неожиданных и невероятных местах – когда она ходила за покупками или искала нужные книги в библиотеке. Ее окутывала удушающая пелена страха, заставляя бегом бежать в туалет. Когда удушье проходило, Анна ловила такси и сворачивалась клубочком на заднем сиденье, как больная. Добравшись до дома, она немедленно ложилась в постель, пряталась под одеялом и плакала, пока не засыпала.

Панике сопутствовал стыд. Кем нужно быть, чтобы бояться супермаркета? Кем нужно быть, чтобы избегать разговоров с людьми, избегать даже взглядов из опасения, что окружающие узнают правду? Кем нужно быть, чтобы мчаться домой и прятаться под одеялом, чтобы перевести дух?

Паника и стыд усугубляли друг друга и переплетались. Наконец дошло до того, что Анна спряталась в четырех стенах, совершенно отстранившись от мира.

С тех пор как умерли родители, она под разными предлогами избегала встреч с друзьями, предпочитая проводить время с Маркусом и Фионой. Паника лишь ухудшила положение. Анна так часто лгала, придумывала столько отговорок и отказывалась от стольких приглашений, что друзья даже перестали звонить. Воздерживаться от общения оказалось на удивление легко. Многие для виду пытались не терять связи, но, несомненно, обрадовались тому, что их оттолкнули. Они были просто счастливы, освободившись от обременительной необходимости дружить с Анной – теперь, когда она так изменилась.

 

 

До полудня мы сидим и строим планы касательно вечеринки. Нам легко друг с другом; не считая неловкого момента, когда я спросил, кого она хочет пригласить, мы проводим время самым приятным образом.

Я приношу на кухню лэптоп, и, пока я доедаю завтрак, Анна рассылает приглашения. Закончив, она ищет в Интернете фирмы, занимающиеся поставкой еды, спиртного и прочего, что нужно для вечеринки.

– Какого цвета шарики?

Я жму плечами и улыбаюсь.

– Серебристые, – решает Анна. – Серебристый цвет будет отлично смотреться на фоне белого потолка. – Что предпочитаешь пить? Какое твое любимое пиво?

– Мне все равно, Анна. Честное слово. Какое угодно.

– Надо заказать получше. Немецкое какое‑нибудь. Если не ошибаюсь, немцы варят отличное пиво. А еще будет французское шампанское. И хорошая еда.

Несмотря на первоначальные сомнения, меня увлекает идея затейливой, хорошо организованной вечеринки. Дорогое пиво, вкусная еда. И пусть обо всем позаботится кто‑нибудь другой. Почему бы и нет? Идет время, раз за разом звонит мобильник – друзья отвечают на приглашения. Большинство соглашаются, двое‑трое извиняются и говорят, что не смогут прийти. Получив очередное сообщение, Анна записывает на листочке цифру: 23, 24, 25… 47, 48, 49.




Дата добавления: 2015-09-09; просмотров: 24 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | <== 6 ==> | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.026 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав