Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Маяки-6. Из дневника смотрителя

Читайте также:
  1. IV. Рекомендации по заполнению дневника по практике
  2. Дуня в жизни станционного смотрителя
  3. Маяки-1. Из дневника смотрителя
  4. Маяки-2. Из дневника смотрителя
  5. Маяки-3. Из дневника смотрителя
  6. Маяки-4. Из дневника смотрителя
  7. Маяки-5. Из дневника смотрителя
  8. Правильное ведение дневника
  9. Чувства и ведение дневника (упражнение)

12.06. Ветер южный, температура градусов двадцать-двадцать два. Море примерно +12, купаться холодно, да и не хочется.

Лиза кормит бурундуков. Сидит на поляне чуть ниже по склону и протягивает им крошки. Хлеб мы печем сами, хотя «мы» тут неуместно, это ее обязанность — Лизы. Муку привозят раз в месяц, на том самом катере, на котором она и добралась до острова. До сих пор не могу понять, как ей это удалось, разве что на самом деле небеса сотворили чудо, хотя вся моя жизнь говорит о том, что верить в них не следует.

До сегодняшнего дня я не хотел ничего записывать. Да и времени не было. Но вот наткнулся с утра на тетради Вырина и обнаружил, что после его записей еще много пустых страниц. Не знаю, буду ли я и в дальнейшем описывать день за днем, порою мне кажется, что жизнь не требует фиксации в словах, и потом, ведь дни наши мало отличаются один от другого. С Выриным все ясно: основная часть его записей сделана в тот период, когда он остался на острове один и ему надо было выговориться, тем более что с ним происходило что-то такое, чему до сих пор нельзя подобрать определения. Мы с Лизой неоднократно пытались найти его следы, да и само существование таинственной морской девы не давало почему-то ей покоя. У меня ощущение, что еще там, на материке, в городе, в котором мы оба жили под одной крышей, с ней что-то произошло. Нельзя назвать это знаком, хотя они ведь рассыпаны везде, надо лишь уметь находить их и читать, но сейчас это всего лишь мои досужие домыслы, намного важнее — любоваться тем, как счастливая Лиза кормит с руки бурундуков.

Смешные зверьки с полосатыми спинками, влажными бусинками глаз и длинными пушистыми серо-черными хвостиками. Для каждого из них у нее есть имя, иногда мне кажется, что она уже овладела их языком, и они переговариваются, обмениваются не только отдельными репликами, но и целыми предложениями. Началось это зимой, когда ударили вдруг сильные морозы, парни с катера сказали, что таких здесь не было лет двадцать. Обычно зимы мягкие, теплые, да и снега не много, а тут за пару дней намело так, что мне приходилось каждое утро расчищать дорожку от маяка до родника, который тоже замерз, и надо было сбивать лед, чтобы набрать воды.

Наверное, бурундукам не хватало еды, вот они и вышли к маяку. Помню, как я спустился из башни и увидел Лизу, сидящую на корточках, а вокруг нее полукругом расположились пять или шесть зверьков. Если не пастораль и не идиллия, то все равно непривычная глазу картинка, хотя так же непривычно до сих пор мне видеть Лизу здесь, на острове.

В тот момент, когда я уже чуть было не бросился со скалы и вдруг увидел, что со стороны горизонта к острову, переваливаясь с волны на волну, уверенно направляется маленькая черная точка, постепенно вселяющая в меня уверенность, что все-таки мне суждено спастись и опять увидеть людей, я еще не подозревал, что на борту находится Лиза. Мной опять овладел страх: вдруг да суденышко пройдет стороной, обойдет остров и отправится дальше, и вот эта чудесная возможность избавления от одиночества и отчаяния навсегда исчезнет, и останется лишь продолжить задуманное.

Я понесся к берегу, спотыкаясь, падая, обдирая в кровь руки и ноги, пытаясь удержаться на крутом склоне. И все время кричал, что? Уже не помню, а Лиза не слышала, ветер относил мои слова в сторону моря, накрывал их волнами, и они опускались на дно — в темное мрачное царство, в котором, если продолжать верить в то, чему я сам был свидетелем, обитали странные существа с женской грудью и рыбьим хвостом.

Они не могли меня слышать, но не сомневаюсь, что были способны на то, чтобы превратить эти несвязные звуки, которыми я оглашал остров, в удивительные подводные игрушки типа маленьких кругленьких мячиков, которыми они бы перебрасывались, прячась среди гротов и водорослей.

В последний раз я упал у самого берега, уже сбежав со склона, плюхнулся на гальку, больно ударившись о круглые катыши лицом, да так, что прикусил губы, и из них потекла кровь. Встал, качаясь поплелся к набегающей на берег волне. Катер был уже совсем близко, он не стремился пройти мимо, он шел курсом прямо на меня, то зарываясь носом в воду, то вновь оказываясь на гребне.

Но я все еще не подозревал, что там находится Лиза. Лишь тогда, когда стук двигателя смолк и раздался скрежет якорной цепи, я вдруг увидел ее, стоящую на самом носу, хотя узнать ее в этой фигуре, закутанной от ветра в куртку да еще с натянутым на голову капюшоном, было невозможно, но почему-то мне сразу показалось, что это моя жена.

Вначале не было сомнений, что вот сейчас меня переправят на катер, и мы пойдем обратно, в сторону материка, к Большой земле, к людям. Но потом что-то произошло, может, остров просто дал свой знак, который мы с Лизой смогли прочитать?

Если есть маяк, то он должен светить, каждый день, в любую погоду, даже днем, если на море опускается туман. А свет кто-то должен зажигать, подниматься в башню и включать дизель-генератор. Начинает гореть лампа, вращаются линзы, их еще называют линзами Френкеля, они сделаны по специальной технологии, свет фокусируется и узким пучком уходит в сторону горизонта. Теперь-то я знаю все это, как и то, что огни должны быть разного цвета. Есть белый, это означает безопасный для прохода судов сектор, есть красный, указывающий, что безопасный сектор находится слева от приближающегося судна, ну и, наконец, зеленый, это когда судно подходит к нему справа.

Смотритель маяка должен знать все это, иначе море опять поглотит чьи-то тела и души, а допустить этого нельзя, для того мы и остались с Лизой здесь, ведь маяк этот необходим. Только переделывать его в автоматический режим было бы слишком дорого, а после исчезновения Вырина не нашлось никого, кто согласился бы на добровольное заточение на острове, кроме нас.

Но в тот день даже мысль об этом не приходила еще ни ей, ни мне в голову. Просто что-то случилось с двигателем, и механику надо было несколько часов для устранения неполадок. Вся остальная команда, три человека, включая капитана, забрав припасы съестного, поднялась вместе с нами к маяку. Капитан был тот самый, что отвозил выринскую Татьяну на берег, от него мы и узнали, что сам Вырин действительно пропал, после чего место это стали считать гиблым. Его пытались найти, дважды катер вновь приставал к берегу, один раз с ними была та самая Татьяна, о которой Вырин так много писал в своем дневнике, но никаких результатов эти скоротечные экспедиции не дали, и остров с маяком был забыт.

Пока Лиза не оказалась в том самом Приморске, откуда чуть больше года назад я отправился на теплоходе «Гаврила Державин» и был смыт волной, которая аккуратно, будто так и было кем-то заказано, доставила меня к берегу.

Сколько я ни спрашивал, она так и не смогла внятно объяснить, почему, уболтав охранников и проникнув в порт, прямиком отправилась к этому катерку, будто рядами у пирсов не стояли более серьезные и внушающие доверие теплоходы, сейнера и яхты. Наверное, что-то вело ее, как вело до этого через всю страну, по наитию. Может, она чувствовала мой запах, может, это было просто озарение, за которое я должен сказать спасибо, и ей, и тому, кто его послал.

Капитана на катере не было, вахтенный матрос, чистящий картошку, посмотрел на нее и щербато, плотоядно улыбнулся. Но когда Лиза рассказала в чем дело, тот перестал непристойно скалиться. Моряки — люди суеверные, если море кого-то забирает, то на это всегда есть свои причины, вот только надо понимать одно: оно бывает великодушным, а значит, человек еще может быть живым.

Вахтенному сразу пришло в голову, что единственное место, где я могу быть, это тот самый остров с заброшенным маяком: после того как исчез смотритель, кораблям пришлось изменить свои маршруты, но это не значит, что их могло изменить море. Они дождались капитана, и тот согласился зайти на остров — ведь им все равно надо в рейс. Нет, сказал он, денег я с вас не возьму, это не очень большой крюк, миль двадцать южнее, морских миль, уточнил он, глядя на недоумевающее Лизино лицо.

— А сколько это по времени? — поинтересовалась она.

Капитан пожал плечами.

— Море, — сказал он, — кто знает, может, часа полтора или два, а может, вообще не дойдем…

Они дошли. Лиза не помнит, как она перенесла качку, она вообще ничего не помнит, лишь только меня на берегу, ползущего по гальке к воде.

Ночью, когда все уже спали, она гладила меня по голове и говорила, что вот придет утро и все это закончится, мы вместе спустимся на берег, сядем на катер и пойдем к Приморску. Оттуда дадим телеграмму или позвоним, нам вышлют денег, купим билеты на самолет и скоро будем дома, ты хочешь домой?

За стенами маяка опять надрывался ветер, чайки спали, их было не слышно, как и бакланов, и редких здесь, но иногда все равно пролетающих над островом альбатросов. А к ветру примешивался шум моря, он вплетался в него, и казалось, что вот-вот да начнется та самая странная и таинственная песня, которая свела с ума Вырина и чуть было не доконала меня.

Скоро ничего этого не будет, разве что шум машин за окном да голоса из телевизора. И я вдруг понял, что не хочу обратно, что этот остров — то самое место, где я знаю, чего хочу.

Я сказал об этом Лизе, и она заплакала. Это было естественно, но я ведь не настаивал, я просто поделился с ней тем, что пережил за это время, пусть и сказал лишь три слова: хочу остаться здесь.

Наутро катер ушел. Капитан оставил нам немного припасов, пообещав, что вернется через неделю, а за это время я должен разобраться с устройством маяка, и что он привезет топливо для дизеля. Главное, чтобы ночами опять был свет и чтобы корабли не шли, забирая севернее и делая морем крюк, который отнимал у них время, а срезали расстояние, будучи уверенными, что их будет охранять свет маяка.

Я нашел среди книжек, оставшихся от Вырина, толстое руководство для маяков этого типа и читал его в любую свободную минуту. Лиза же читала «Повести Белкина», хотя особого времени на это у нее не было — надо обживаться, наводить уют, по крайней мере, насколько это возможно.

А потом мне пришлось самому сесть на катер и отправиться на материк: надо было сдать экзамен и официально устроиться на работу. Лиза отправилась со мной, она боялась оставаться на острове одна, наслушавшись моих рассказов о том, что мне довелось пережить за прошедшие месяцы.

Уже была поздняя осень, когда я поднялся в башню и зажег свет. С тех пор я делаю это каждый день и чувствую то же волнение, что и в первый раз.

Наступил ноябрь, остров начал впадать в спячку. Мы с Лизой тогда даже не подозревали, что зимовать вот так, пусть и не посредине океана, но все равно далеко от берега, совсем не просто, и что нас ждут впереди минуты отчаяния, желания все бросить и оказаться там, где тепло и комфортно. За стенами городской квартиры, в привычной для нас прежних обстановке, лишенной этой суровости и постоянной необходимости выживать, хотя катер и зимой добирался до нас, привозя топливо для двигателя, муку, консервы, чай, кофе, соль, сахар и перец.

А в феврале, когда небо вдруг одним теплым днем обдало нас с Лизой уже непристойно весенней голубизной, она вдруг сказал мне, что ни о чем не жалеет, хотя все это время скрывала от меня свое самое большое желание: как можно быстрее вернуться на материк. Но вот сейчас она может признаться, что полюбила этот остров или, по крайней мере, поняла его.

— Что в нем такого? — спросил я.

Мы были в бухте, снег на склонах стаял, да и лед, еще недавно сковывавший гальку, исчез, будто его никогда и не было.

Лиза остановилась, подняла увесистый и хорошо отшлифованный волнами катышек серо-черного цвета и бросила его в неподвижную гладь моря. Он, булькнув, сразу ушел на дно, лишь круги пошли по воде, да и те быстро исчезли.

— Не надо, — сказал я, — разбудишь!

Она поняла, о ком это, и спросила:

— Ты ее боишься?

— Ты не ответила про остров…

— Знаешь, — сказала она, — он ведь сам выбрал нас, тебе не кажется? До этого он выбрал Вырина с Татьяной, но те не смогли остаться самими собой, точнее, стать самими собой, поэтому Татьяна уехала, а Вырин пропал. Этот остров — как перевалочная база: когда кому-то очень плохо и он понимает, что запутался в жизни, то происходит так, что он оказывается здесь. Это не испытание, скорее уж последняя возможность.

— А потом?

— Мне кажется, что потом он отпускает тебя, может, и нас отпустит, когда убедится, что мы в порядке, а пока ты должен быть смотрителем маяка, а я твоей женой.

— Нам надо расписаться, — сказал я, — ближе к лету, когда будет нормальная навигация…

— Мне и так хорошо, — засмеялась Лиза, — но если ты хочешь…

Я знал, что она чего-то не договаривает мне про ту часть своей жизни, что осталась на материке. Нет, про Ольгу она рассказала, но это меня не смутило, вот только было что-то еще, не дававшее ей покоя. Может, поэтому она и спросила, боюсь ли я той, кто подстерегает в одной из бухт да еще поет сладкие песни, что туманят, кружат голову и сводят с ума.

Не могу же я признаться, что боюсь, как не могу рассказать ей всей правды о том, как в поисках Вырина меня занесло глубоко под землю, и стоял я на берегу темной реки, с противоположного берега которой доносились бестелесные, отчаянные голоса.

Ей не надо об этом знать, пусть лучше кормит бурундуков и говорит с ними о чем-то своем. Может, рассказывает, как трудно ей печь хлеб, или о том, что когда мы уедем отсюда, она забеременеет и родит, хотя забеременеть можно и здесь, но рожать все равно придется на материке. Вот только она не представляет, как растить ребенка в такой глуши посреди океана, где ни детского питания, ни памперсов, ни врачей, да и воду для купания надо греть. Хотя я и так каждый день наливаю полный титан и грею воду, чтобы мы могли принять душ перед сном.

Между прочим, недавно она опять стала краситься, хотя до этого несколько месяцев не прикасалась к косметике, привезенной с собой. Вот и сегодня у нее слегка подведены глаза, на лицо наложен тон, да и губы накрашены, видимо, чтобы бурундукам было приятнее на нее смотреть, ну и мне тоже.

Воздух вдруг становится неподвижным, все замирает. Даже чайка, случайно оказавшаяся в небе в этот неурочный час, висит, как пришпиленная, где-то прямо под солнцем. Надо что-то сделать, чтобы все опять стало живым и мы могли спуститься на берег, проверить ловушки, еще вчера поставленные мною на крабов.

— Лиза, — трясу ее за плечо, — уже время, нам с тобой пора просыпаться!

Странно, но чайка не исчезает, а вот бурундуки врассыпную бросаются прочь с поляны.

 


[1] Из «Тавромахии для начинающих» А. Гениса.

[2] Из того же эссе А. Гениса.

[3] В переводе С. Маршака.




Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 24 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

Купе забытого поезда | Чудовище | Маяки-4. Из дневника смотрителя | Сухие листья | Сломанная флейта | Непрожитая жизнь | Тень морской девы | Маяки-5. Из дневника смотрителя | Маскарад | Голоса непотребной эпохи |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.009 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав