Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

В плену у фашистов

Читайте также:
  1. Второй период правления фашистов
  2. ГЛАВА 20 В плену
  3. Новые возможности в аренде недвижимости. Какие проблемы устранил Пленум ВАС РФ
  4. О внесении изменений в некоторые постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации
  5. О ВЫПОЛНЕНИИ СУДАМИ РУКОВОДЯЩИХ РАЗЪЯСНЕНИЙ ПЛЕНУМА ВЕРХОВНОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПО ПРИМЕНЕНИЮ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ВЫМОГАТЕЛЬСТВО
  6. Пленумы ВС СССР и РФ на 13.10.13г.
  7. Постановление Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 20 декабря 2007 г. № 18
  8. Постановление Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 21 декабря 2001 г. №17
  9. Постановление Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 26 марта 2002 г. № 1

Моим боевым товарищам-партизанам, сражавшимся в тылу врага за честь и независимость нашей Родины, посвящаю свои воспоминания.

Бывший комиссар партизанского отряда 4-го полка

5-й Ленинградской партизанской бригады

Анатолий Александрович МИХЕЕВ

Записки партизана

Предисловие

Первые две главы «Записок» посвящены описанию жизни в лагере военнопленных. Попытки партизан перейти линию фронта терпели неудачи. Ранней весной 1942 года одна из таких оказалась трагической для меня. В лагере, куда я попал, сошёлся с верными друзьями. Возглавив эту группу и подобрав удобный момент, мы совершили побег из плена. Одиннадцать месяцев пребывания в лагере запомнились мне как тяжкие испытания в условиях зверского обращения с пленными со стороны гитлеровских головорезов. Пережитое там настолько глубоко врезалось в сознание, что я эту часть записок восстановил по памяти.

В основу последующих моих воспоминаний легли записи из дневника, который я вел в период моей дальнейшей службы в партизанском отряде. В него я заносил отдельные события из жизни и боевой деятельности отряда: зарождение отряда, первые шаги его, бои, рост, отдельные боевые эпизоды, гибель некоторых партизан. Всё это я записывал кратко, с обязательным указанием дат до того момента, когда уже наш отряд, влившись в состав пятой партизанской бригады, соединился с регулярными частями Советской Армии.

В Ленинграде, в начале марта 1944 года, куда бригада пришла для расформирования, командованием полка мне было поручено провести расформирование нашего отряда. Проводя эту работу, у меня явилась мысль записать «на всякий случай» домашние адреса некоторых, особенно близких мне моих боевых друзей.

И «случай» этот подошёл. Многие из них уже в частях наступающей Советской Армии сложили свои головы за светлое будущее нашей Родины. С теми же, кого мне посчастливилось разыскать, до сих пор веду товарищескую переписку. Иногда бывают и радостные дружеские встречи. Восстанавливать отдельные события мне помогали товарищи, участники дополняли их, уточняли, а иногда напоминали мне о тех моментах, которые почти выветрились из памяти.

В «Записках» нет ни одной вымышленной фамилии. Все населённые пункты, где мы проходили, описаны по личным наблюдениям и записям в дневнике.

В конце моих воспоминаний приложены на трёх листах схемы местности, где отряду приходилось проводить диверсионные и боевые операции против гитлеровских оккупантов.

 

 

В плену у фашистов

Май 1943 года

 

Проснулись. Да, пожалуй, и не спали, а только забылись после пережитого вчера.

Свежее весеннее утро. Молодая травка обильно покрыта росой. На небе ни облачка. Скоро солнце появится над горизонтом.

Встали, вышли из кустов. Осмотрелись. Радостно на душе. Ведь мы сегодня встречаем первое утро на воле, в нашем родном русском лесу.

Позади позорный унизительный плен. Разве можно было спокойно заснуть после того, что мы вчера пережили.

Нас было трое – три друга, твёрдо поставившие перед собой цель:

любой ценой, если даже придётся и погибнуть, но вырваться из фашистского застенка. Алексей КОЧКИН, коренной москвич, кузнец по профессии, коренастый плечистый крепыш, несмотря на невыносимые условия плена сохранивший ещё изрядную силёнку, здравую рассудительность и силу воли. С ним я сошёлся с первых дней моего пленения. С ним я переживал в течение нескольких месяцев все ужасы гитлеровского плена. Гриша МУРЗИН, родом из Каргополя Архангельской области. Будучи студентом второго курса Ленинградского технологического института, он с первых дней войны ушёл добровольцем на фронт. К нам в лагерь в село Медведь Новгородской области он попал из-под Новгорода. Молодой, горячий по натуре он, казалось, и во сне думал только о том, как бы бежать из ненавистного, опостылевшего нам лагеря. Третьим был я, коренной ленинградец. Рабочий- литейщик.

Долго и серьёзно готовились мы к этому шагу, ведь мы хорошо знали, что неудача при попытке к побегу неизменно ведёт за собой расстрел.

Свежи в памяти воспоминания о том, как на наших глазах производились истязания пойманных, затем следовал расстрел непокорных перед фронтом построенных военнопленных. Так погибли наши товарищи: КОШКИН родом из Красных Струг, ленинградец АЛЕКСЕЕВ, сибиряк ИВАНОВ и многие другие, решившиеся на побег.

Некоторые гибли от пуль конвоя, иные, пробыв на воле 2-3 дня и пойманные высылаемой в таких случаях жандармерией и водворённые в лагерь, находили здесь свой конец. Все эти жестокие акты расправы над непокорёнными советскими воинами проводились на глазах военнопленных. Надо было, по мнению гитлеровского командования, вселить страх в сознание нас, пленных.

«Русские военнопленные – люди вне закона», - так часто говорил нам обер-лейтенант гестаповец КРИГЕР, посещая лагерь и наводя плёткой свой порядок. Рослый, плечистый, лет сорока детина с налитыми звериной злобой глазами своим появлением в лагере наводил ужас на пленных. Гроза пленных он не раз избивал даже так, беспричинно. Каждое его посещение сопровождалось истязаниями. Пленного КОГТЕВА однажды избил до потери сознания. Так и зачах наш товарищ от перенесённых побоев. «Гуманный человек с гуммой (резиновой плёткой) неразлучен», - так говаривал с иронией про него мой друг Гриша МУРЗИН.

Как сигнал к началу весенних побегов было исчезновение из лагеря военнопленного Андрея ГЕРАСЕНКО. Пять пальцев на обеих ногах, потерянные им в результате обморожения, сделали из молодого парня инвалида. Когда он в одиночку совершил побег и бесследно, несмотря на упорные розыски его по дорогам и деревням, исчез. Мы, радуясь за него, чувствовали себя неловко перед ним.

Бежал на костылях, которые он, очевидно, не бросал для того, чтобы, создав о себе такое мнение, обеспечить удачу при побеге. Даже суточный голод, которым нас за побег товарища наградило лагерное начальство, мы приняли как должное. «Поделом нам, двуногим, здоровым», - думали мы в тот день.

А через некоторое время судьба нас столкнула, но уже совершенно в другой обстановке.

За несколько дней до нашего побега из фашистского плена из нашего же лагеря был совершён дерзкий по своей смелости побег группы наших товарищей.

Долго мы готовились к этому побегу. Подпольная группа, в состав которой входил и я, состояла из семи человек. Два ленинградца: старшина лагеря Николай МОРОЗОВ и шофёр Николай ВАСИЛЬЕВ, москвич, тоже шофёр Петя МАЙОРОВ, бывший художественный руководитель Дома культуры одного из районных городов Смоленской области Володя БЛАК, латыш по национальности, тракторист из Курской области Иван КУРСКИЙ – так мы его звали, таким он остался у меня в памяти, не помню даже его фамилии, Лёша КОЧКИН и я.

ВАСИЛЬЕВ и МАЙОРОВ по заданию группы должны были войти в доверие коменданта лагеря, поляку из Восточной Пруссии, как он сам себя называл. Трудно им доставалось это дело. Но всё же комендант увидел в них «порядочных» пленных и стал им доверять поездки без сопровождения машин конвоирами. Ребята, скрепя сердце, старались «добросовестно» работать на линии, примерно ухаживая за порученными им машинами. Основная их обязанность была в доставке на дорожные работы местного гражданского населения с окрестных деревень и отвоз их с работ домой.

Молодёжь деревень, особенно ребята из деревни Старый Медведь, сблизились с нами. Каждый день они на работах делились с нами кое-какими продуктами из своих и без того скудных запасов. Стали нам говорить о хранящимся у них в тайниках оружии. Во избежание провала пришлось их предупредить о том, что ждёт их, не говоря уже о нас, в случае, если даже только разговоры дойдут до слуха гестаповцев.

Как раз в этот период с конвоя была снята рота чехословаков за либеральное к нам отношение. Заменившие их краснорукавники, так называли мы гитлеровцев, носивших на рукаве красную повязку с чёрной эмблемой фашистской свастики, навели свой «порядок» на работе. Редкие дни проходили без избиений. Расстрел на работах пленных, доведённых до полного истощения, производился здесь же на месте самим конвоем. Для нас было ясно, что эта варварская расправа с безоружными не только не возбранялась, но и всячески поощрялась начальством свыше.

Вспомнили мы тогда слова одного пожилого конвоира-чеха, который сказал нам однажды, что есть секретный приказ Гитлера систематически уничтожать русских военнопленных.

Чехи даже сами поощряли нас в том, что мы, выйдя на работы, старались ничего полезного не сделать. Помню случай, когда на работу по вывозу дров нас конвоировали чехи. Они завели нас за штабель, велели сесть, а сами собрались в кучку и без лишних слов стали выкладывать из своих сумок на разостланную на земле палатку куски хлеба, сигареты, табак. Потом внимательно осмотрели нашу группу и подозвали меня.

- Раздели на всех своих товарищей поровну, - сказал мне по-русски старший конвоя.

Каждый пленный, получая свою порцию, душевно благодарил чехов. Там мы и отсидели в тот день за штабелем дров, проведя время в беседах с нашими друзьями.

«Берегите силёнку, пригодится ещё…», - как-то однажды, проходя мимо меня, как бы случайно обронил конвойный чех. Кто он был? Не знаю. Но я почувствовал в нём что-то близкое, родное… Вот за такое отношение к нам, русским, и сняли их с конвоя.

Нашим шофёрам приходилось работать, как однажды метко выразился Петя МАЙОРОВ, с петлёй на шее.

Ребята из деревни Старый Медведь обещают дать оружие. Как быть? Ведь не будешь хранить его под сиденьем в кабине автомашины.

Старшина МОРОЗОВ тем временем в общей камере, где размещены пленные, с разрешения коменданта отгораживает комнату для шофёров. Каморка с большим трудом вмещала пятерых. Нары для отдыха имели двойной настил. Доска пола поднималась, и «подпол» представлял из себя тайничок. Всё это было сделано руками МОРОЗОВА, оказавшегося искусным плотником.

Для якобы удобства шофёров по уходу за машинами добились разрешения коменданта ставить их на территории лагеря, за проволокой. До этого машины помещались в гараже, расположенном в 300-х метрах от лагеря, и находились под охраной гитлеровцев.

У старомедведских ребят слово не расходилось с делом. Шофёры ВАСИЛЬЕВ И МАЙОРОВ по вечерам, когда жизнь в лагере замирала, повозившись с машинами, начали постепенно переносить в тайники своей комнаты боеприпасы. Через некоторое время у нас в «каптерке» было припрятано два вполне исправных автомата ППШ с шестью дисками и большим количеством патронов. Кроме того, по учёту МОРОЗОВА было принято 23 гранаты РГД с излишним даже количеством запалов к ним.

Медлить с побегом опасно. Наметили день, когда по заявке старшины МОРОЗОВА комендант даст машину за дровами. Но обстоятельства сложились не так, как мы предполагали.

Однажды меня с группой пленных направили на работы в гараж, расположенный рядом с лагерем. Работая на виду у лагеря, мы невольно обратили внимание на то, что в лагерные ворота под начальством офицеров вошло человек двадцать краснорукавников. «Очередной обыск! Найдут оружие – неизбежен массовый расстрел», - мелькнуло в сознании. С тревогой наблюдаю, что творится за лагерной проволокой.

Через несколько минут конвоиры грубыми окриками собирают нас и, как всегда в таких случаях, предварительно проверив по количеству, ведут в лагерь. Время было около 18 часов.

У ворот лагеря даём дорогу выходящей оттуда машине. За рулём – ВАСИЛЬЕВ, рядом сидит Володя БЛАК. В кузове, сгрудившись у кабины, стоят МОРОЗОВ, КУРСКИЙ и Петя МАЙОРОВ. Володя как-то непонятно взмахнул рукой.

«Что это – прощание? Побег? А я, КОЧКИН?» Не помню, как переступил порог ненавистного лагеря. Там уже всё перевёрнуто вверх дном. Отобрав самодельные ножи, пилки, подпильники, при помощи которых пленные делали гребёнки, кольца, отдавая их за кусок хлеба, избив с десяток пленных, гестаповцы покинули лагерь. Пустых уже тайников так и не обнаружили.

До самого вечера не находил себе места. Поговорить не с кем. А ведь это – побег, что ж могло быть иначе?!

Пришла партия пленных. В ней – КОЧКИН. Рассказал ему всё, что видел, и высказал свои предположения. Решили ждать вечера. Если не вернётся машина, то останется им пожелать счастливого пути. Всё оружие захвачено с собой. Решили, что ребята шли напролом. Грузили оружие, видимо, в тот момент, когда гестаповцы вели обыск в общем помещении лагеря, не касаясь каморки для «привилегированных» шофёров. А право на вывод машины из лагеря старшина МОРОЗОВ имел уже давно с разрешения коменданта. Поэтому так легко часовые и пропустили машину.

К вечеру началось. По лагерю прошёл слух, что совершён побег на машине. Надо сказать, что, кроме меня и КОЧКИНА, никто не знал о наличии оружия в лагере. Поиски старшины МОРОЗОВА по лагерю были безуспешны. Комендант бегал, как сумасшедший. С большими бляхами на груди, подвешенными на широких цепочках, появилось несколько жандармов. Пленные, ожидая очередной расправы, притихли, насторожились.

Жандармерия и гестаповцы-конвоиры озверели. Прикладами автоматов и резиновыми плётками стали выгонять из помещения на двор всех без исключения пленных. Кто-то дал команду на построение.

Строясь, каждый старался втиснуть себя во вторую шеренгу, зная по опыту, что первой всегда достаётся больше ударов плетьми. Строй окружили автоматчики. Посредине перед строем – комендант и кучка офицеров.

Через переводчика задан вопрос: «Кто знал о подготовке побега?» В ответ – гробовое молчание.

КОЧКИНА рядом нет – при построении оттеснили. Группа офицеров и жандармов при жуткой тишине медленно обходят строй, пристально всматриваясь каждому из нас в лицо. Подходят. Взял себя в руки. Гляжу прямо в глаза. «Только бы не сробеть перед этим иродом!» - думаю про себя и, не сводя глаз, провожаю взглядом лагерного палача гестаповца КРИГЕРА. Пронесло. Что будет дальше?

Отойдя к проволоке, «свита» коменданта лагеря объявила через переводчика, что лагерь за побег пяти военнопленных лишен пищи на двое суток. «Легко отделались», - подумали многие из нас.

Не успел переводчик крикнуть «разойдись!», как началась свистопляска. Автоматчики, окружившие строй, набросились на нас с резиновыми плётками, с гуммами, как они называли свой инквизиторский инструмент, при помощи которого наводили «новый порядок». Как пуганый табун, бросились все в помещение, давя друг друга в узком проходе. «Счастливо на этот раз отделались» - потирая вспухшие от полученных ударов спины и плечи, угрюмо ворчали пленные.

Если бы знали палачи, что так смело совершившие побег наши товарищи вооружены, разве бы так расправились они с нами?! По меньшей мере с десяток-то человек расстреляли наверняка…

И за проволоку какими-то неведомыми путями доходят до нас слухи с воли. Утром узнали, что наши товарищи, взяв направление из села Медведь на посёлок Шимск, недалеко от деревни Кукшино свернули в лес, бросили в кустах машину. Оттуда взяли направление на запад, к Порхову.

Как мы радовались за них, когда узнали через гражданских, что розыски их ни к чему не привели. За 5-6 дней, петляя по лесам, они могли дойти до Порхова, а там – партизанские районы, об этом мы знали от местной молодёжи.

На другой день немцы пригнали машину из леса и поставили её уже в надёжно охраняемый гараж. Усилили конвой при работах за проволокой лагеря.

Прошло несколько дней. Всё, казалось нам, постепенно начало входить в свою колею. Только по ночам по прежнему лагерь был окружён усиленной охраной с пулемётами.

Решили при первом выводе на дорожные работы бежать. Лёжа ночью на нарах, мы часто шёпотом вели разговоры. Я уже давно носил под гимнастёркой два куска клеенки с ободранного нами нового капота немецкой автомашины. В лесу будут нужны. В первый же момент побега, где бы он не произошёл, возможно, придётся бросить шинели. Они могут быть обузой при побеге. Лёша КОЧКИН аккуратно хранил зажигалку и бутылочку с бензином, удачно вытащенную им из сумки зазевавшегося конвоира. В лесу она также будет нам необходима. Гриша МУРЗИН взял на себя обязанность хранить пачку табака-самосада, полученного нами от нашей советской женщины. Это было всё, чем мы могли располагать при условии удачного побега.

 

Побег

 

И вот в один из весенних дней 1943 года, использовав самый удобный момент, когда конвойный думал больше о приближении часа обеда, чем о нас, подопечных, мы, удачно оторвавшись от конвоя и вдоль кустов миновав деревню Щелино с её большим гарнизоном, приблизились уже к лесу. Справа, в полукилометре от нас, за небольшими кустами ольхи находился немецкий аэродром.

Поднятая тревога, сопровождаемая винтовочным огнём, придала нам силы. Достигнув опушки, мы бегом ринулись вглубь леса. Слева послышались крики, стрельба и лай собак. Для нас было ясно, что поднятая в деревне Щелино тревога направляет на преследование нас погоню с собаками.

Повизгивание собак угрожающе приближается. Шинели давно брошены. Прошлогодний покров осенней листвы и сырая почва тормозят наш бег. Ноги стало трудно вытаскивать из влажной почвы.

Вдруг в чаще леса наш путь неожиданно преградило широкое плесо воды. Не раздумывая, с крутого берега схода опускаемся в воду. Дно, к нашему счастью, удивительно твёрдое. Кое-где в старой лесной выгари под ноги попадают затонувшие колодины. Воды по колено. Местами в ямах вода доходит до пояса. Трудно идти.

МУРЗИН Гриша, как более слабый из нас, начинает отставать. Обождали. Тяжело дышит. Идти, видимо, дальше не может. «Садись мне на крякуши, только горло руками не дави, держись за плечи», - прерывающимся от волнения голосом говорит КОЧКИН. Я поддерживаю МУРЗИНА, идя рядом.

Приближается берег, такой же крутой. Лёша, развернувшись боком, даёт возможность сойти МУРЗИНУ на твёрдый берег. Вылезаем из воды. Под ногами твёрдая земля. Сзади, где-то не бровке оставленного нами берега слышим повизгивание потерявших наш след спущенных собак.

По выглянувшему из-за облаков солнцу ориентируюсь. Опасаясь выйти на шоссе, находящееся слева от нас, берём резко вправо. Там леса, мхи, болота, там наше спасение. Там – жизнь!

Быстрый шаг сменяем на бег. Лес редкий. На пути попадаются раскидистые кусты ивы, изредка белеют берёзы, осинки. Бежим легко, благо под ногами твёрдая почва, покрытая молодой зелёной травкой. Лай собак, отдаляясь, постепенно затих. Не меняя направления, миновали высокую сплошную осиновую рощу.

Пробираясь всё дальше, всё глубже в лес, мы перед вечером оказались на краю небольшого болота, вправо от которого лежал мох, поросший молодым сосняком. И вот только теперь, здесь, в болоте, почувствовав себя в относительной безопасности, мы заговорили. Заговорили не шёпотом, не с оглядкой по сторонам, а полным голосом.

Я смотрел на своих товарищей и не узнавал их. Истерзанные каторжной лагерной жизнью военнопленных, не раз с болью в сердце переносившие на себе удары прикладов и плёток конвоиров и лагерных полицаев, они, как дети, радовались с таким риском добытой нами свободе. Глаза лихорадочно блестели. Они смотрели кругом и с трудом верили в то, что только что совершили. Гриша МУРЗИН даже пытался что-то продекламировать, но, не поддержанный нами, затих, вернувшись к суровой действительности.

Осмотрелись. Легли на траву и закурили. Сняли и бросили в кусты нагрудные фанерные бирки, на которых двумя начальными буквами было обозначено, что ты – «кригс-гефангенен». Бирка представляла собой квадратный кусок фанеры величиной несколько большей поверхности спичечной коробки, имела отверстие, через которое её крепили проволокой к одежде. На лицевой стороне был написан номер военнопленного и две буквы.

Войдя в мох, мы обнаружили там большое количество подснежной клюквы. Какая это была для нас приятная находка! Ведь с самого утра мы ничего не ели. Да и есть-то ведь у нас было нечего. Полкотелка жидкой баланды с кислой горьковонючей капустой (где только брали они для нас, пленных, такую гниль?) и кусочек древесного хлеба – это был наш дневной паёк. Вечером выдавали мятный напиток, носивший громкое название – чай.

Обменялись мнением относительно поведения преследователей. Решили, что гитлеровцы не любят по ночам ходить по лесу, уйдут обратно в Щелино. И тут же приступили к сбору ягод. Перенёсшая зимние морозы клюква приобретает хороший вкус, но мы не замечали этой особенности ягод. Молча ели, пока солнце не спустилось за горизонт.

Надо было за короткую ночь хоть немного отдохнуть, а рано утром идти как можно дальше от села Медведь и деревень, расположенных в его окрестности, имевших в то время большие гарнизоны немецких войск. Чтобы не навлечь на себя внимание часто пролетающих над лесом немецких самолётов, решили огня не разводить.

Утром закурили по одной самокрутке. Дальше табак, единственный из имеющихся в нашем распоряжении продуктов, надо экономить. Не теряя времени, покидаем место первого ночлега. Решили идти на север.

Клеёнка, так предусмотрительно приобретённая нами, служила нам постелью на сырой от росы траве. Два ветхих, до неузнаваемости излатанных ватника, укрывали нас, тесно прижавшихся друг к другу. Клеёнка нам ещё послужит. Где-то мы будем ночевать следующую ночь?

Неожиданно для себя мы оказались на опушке леса. Донёсшееся оттуда пение петуха восприняли как сигнал. Приземлились. Начали присматриваться. Чуткий на обоняние Леша КОЧКИН по им одним уловимому запаху дыма определил направление деревни.

Продвигаемся по довольно густым кустам ольхи и ивы в намеченном направлении. Не успели выйти на край кустов, как справа от нас раздалось несколько винтовочных выстрелов. Залегли и медленно, стараясь не

создавать шума, стали отползать вглубь леса.

Стрельба начала повторяться через некоторые интервалы. Отползли до больших кустов. Прислушались. Решили, что в деревне, видимо, стоит военная часть и проводит учебные стрельбы. Надо уходить ещё дальше на север, в направлении реки Луга. Там много деревень и там мы попытаемся выйти из леса, встретиться с местными жителями. Надо действовать, пока есть ещё силы, и голод не даёт себя так остро чувствовать.

Побродив до вечера по незнакомым лесам, решили заночевать, подобрав для этого подходящую густую рощу. В течение дня всю нашу пищу составляли щавель и внутренняя мякоть толстой трубки высокой травы, которую мы почему-то называли стволами. Мучавший нас голод мы старались забить курением. Да и самосада у нас оставалось на несколько самокруток. Решили курить одну на троих.

Так же, как вчера, расстелив клеёнку на траву и укрывшись двумя ватниками, мы легли, чтобы скоротать время. Спать не хотелось. Куда идти? Леса здесь большие. Мы об этом знали из расспросов у местных жителей, с которыми нам приходилось встречаться на дорожных работах под Медведем. Среди «цивильных», как их называли немцы в отличие от военнопленных, было много молодых ребят 14-16-летнего возраста. Они-то нас, в основном, и поддерживали питанием, делясь последним своим куском.

Особенно подружились с нами ребята из деревни Старый Медведь. Они нам открыто говорили о своей ненависти к гитлеровцам. Некоторые из них под строгим секретом заявляли, что ими спрятано много оружия, подобранного на полях боёв в августе 1941 года. Хотя никто из них и не бывал в тех лесах, в которых мы оказались, но много из них знали со слов старших, о чем и рассказывали нам.

Однажды из лагеря в лес направили партию пленных на заготовку дров. В эту партию попал и я. Здесь работали несколько человек «цивильных» из деревни Щелино. Я, якобы из простой любознательности, стал расспрашивать их о местных лесах: далеко ли тянутся, есть ли деревни? И узнал, что леса эти тянутся в одном направлении почти до берегов реки Луга. А на восток они простираются почти под самый Новгород.

Сделав такую разведку, я сообщил в лагере моим товарищам по подготавливаемому побегу – ВАСИЛЬЕВУ, МАЙОРОВУ, Володе БЛАК и другим. Решено было при побеге ориентироваться именно на эти леса. Но обстоятельства сложились так, что только нам с КОЧКИНЫМ из этой группы суждено было осуществить свой побег именно в эти, как их называли Бедринские леса по имени затерявшейся в обширных лесных просторах небольшой деревеньки Бедрино. Эта маленькая деревушка впоследствии нам крепко засела в память, запомнилась на всю жизнь!

В обширных просторах этого лесного края мы уже успели убедиться. Лесные сенокосные угодья чередовались рощами, мхами, болотами. Встретили даже два небольших озёрка. И нигде признака близости населённого пункта. Вот уже трое суток ходим по лесам, пересекая мхи и болота, и нигде не видим даже намёка на присутствие человека. Нам давно известно, что населению под страхом смерти запрещено ходить в леса.

Только в одной густой заросли мы обнаружили свежее лежбище диких лосей. Да перед остановкой на ночлег на опушке леса долго любовались на пощипывающую молодые листики куста красивую козочку. К этим мирным лесным обитателям, питающимся подножным кормом, присоединились и мы!

Голод даёт о себе знать всё сильнее. Лёша КОЧКИН, вооружившись ножом, делает из бересты какие-то замысловатые колпачки. «Сейчас будем пить берёзовый сок!» - уверенно заявляет он нам. Пользуясь тем, что берёза ещё даёт сок, в чём мы в тот день уже убедились, КОЧКИН делает ножом на её стволе надрез, вставляет туда травинку, и в поставленный берестовый колпачок довольно быстро стал поступать берёзовый сок. Так, благодаря инициативе и находчивости моего друга Лёши, мы заимели ещё один продукт питания.

За ночь небо заволокло тучами. Начал моросить мелкий, как пыль, дождик, совсем не похожий на весенний. Сделали из веток небольшой шалаш и укрылись в нём. Решили обождать более благоприятной погоды.

При выходе из леса мы вовсе не собирались идти в деревни. Нам надо было встретить местных жителей в поле на работах, вдали от самой деревни. Ведь нас, безоружных, легко мог задержать любой вооружённый полицай, если он будет в деревне.

Через некоторое время, когда показавшееся из-за рваных облаков солнце стояло уже довольно высоко в небе, мы покинули наше убежище. На пути протекал ручей. Решили идти вдоль его русла в надежде, что выйдем к реке. Дойдя до брода, продолжали идти дорогой, но в том же направлении.

Встретили изгородь – это был первый признак, что где-то поблизости деревня. И действительно очень скоро сквозь ольховые кусты мы увидели деревню. Присмотрелись. Впереди поле. Примерно в километре от опушки раскинулись постройки. Влево от деревни за рекой – дорога. Движения нет.

 

 




Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 35 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

Первое вооружение | Первая диверсия. Рост группы. | Объединение с десантниками лейтенанта Орлова | Уничтожение мостов на шоссейных дорогах | Решение вопроса питания | Каратели в д. Большие Угороды | Первый бой с карателями | Встреча с десантной группой Бориса ЧЕБОТАРЕВА | Удачная засада | С партизанским отрядом Семенова |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.014 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав