Читайте также:
|
|
Савва невольно сжал кулаки. Глаза защипало от стоящей в зале тишины. Было слышно, как кто-то всхлипнул. И, через мгновение, взрыв апплодисментов: «Браво, Андреева! Браво!» - на сцену полетели цветы...
Савва вышел в фойе.
«Она - богиня! Бесспорно - богиня», - думал он, в волнении направляясь к гримерным, куда пока еще не пропускали рядовых поклонников, но перед дверью Марии Федоровны в нерешительности остановился, пытаясь взять себя в руки.
«Богиня! Несомненно – богиня!» - билась в голове пьянящая, восторженная мысль.
- Са-авва Тимофеевич! - послышался из гримерной голос актрисы. - Не стойте в коридоре, входите. Я же знаю, что вы здесь! Я уже переоделась!
Морозов толкнул дверь и увидел улыбающуюся Андрееву, которая радостно протягивала ему руки.
- Спасибо за цветы. Прелесть какая! Таку-у-ю корзину роз в первый раз видела. Спасибо, милый, милый Са-авва Тимофеевич! - напевно поблагодарила она, глядя увлажнившимися темными глазами.
Савва смущенно заулыбался, удерживая ее руки. Чуть дольше, чем позволяли приличия. И вдруг заметил на столике у зеркала записку.
- Это вам? Кто написал? – строго поинтересовался он, отпуская руки Марии Федоровны.
- Любопытство, знаете ли, признак дурного тона, - кокетливо рассмеялась та, – но от вас, друг мой, у меня секретов нет.
Взяв листок в руки, Андреева с видимым удовольствием прочитала вслух:
«Когда кругом пестрят безвкусные наряды,
Твоя одежда нежной белизны.
Когда глаза других горят греховным блеском,
В твоих - лазурь морской волны».
- Как вам? – живо поинтересовалась она, прикусив нижнюю губку, чтобы спрятать улыбку.
- Что за пиит? – хмуро уставился на нее Савва.
- А-а, ревнуете? – рассмеялась Андреева. – Вижу, вижу, ревнуете! Ах, вы ревнивец этакий! Это Мейерхольд. Сева, - небрежно сообщила она и отвернулась к зеркалу, чтобы припудрить скулы.
«Значит, его зовут Сева. Имя, пожалуй, не лучше фамилии», - раздраженно подумал Савва.
Андреева, заметив в зеркальном отражении хмурое лицо поклонника, снова рассмеялась.
- Савва Тимофеич! Полно вам! – повернулась она к Морозову. - Мне нет до Мейерхольда никакого дела. Ну, посудите сами. У Севы лицо топором, голос скрипучий. Да и ему, говоря честно, до меня тоже дела никакого. (7) А записка со стишком - для него просто, как сорванный цветок для проходившей мимо женщины. Не более. Ну же, Савва Тимофеевич! Хватит дуться! - провела она пальцами по лацкану его пиджака. - Кстати, - услышала возбужденные голоса поклонников за дверью гримерной, - завтра у меня нет спектакля. Приходите вечером, как обычно. Непременно приходите!
Савва благодарно поцеловал ей руку, и Андреева с царственным видом опустилась в кресло лицом к двери.
В гримерную постучали и через мгновение комната заполнилась гурьбой восторженных почитателей. Морозов отошел к стене.
Мария Федоровна вскинула руку в знак прощания и растворилась среди цветов и восторгов.
Домой Савва пошел пешком. Чувствовал себя счастливым. «Богиня! Просто богиня!» - повторял он мысленно вновь и вновь, все еще не веря, что такая женщина – красивая, утонченная, талантливая, окруженная толпой восторженных поклонников, любого из которых могла поманить одним движением изящного пальчика, выбрала именно его. Понимал, что с каждым днем, с каждой новой встречей все более попадает под ее колдовское, манящее обаяние, растворяется в темных глазах, сходит с ума от случайного легкого соприкосновения, но ничего с собой поделать не мог, да и не хотел. Рядом с Марией Федоровной он вновь открыл в себе способность любить.
«Коготок увяз – всей птичке пропасть!» - выскочила из подсознания несвоевременная мыслишка.
«Ради такой женщины и птички не жаль! - отмахнулся Савва. - А истинная любовь - всегда жертва».
- Савва Тимофеевич! Приветствую вас! - из поравнявшегося с ним экипажа выглянула развеселая кудрявая голова.
«Федька Данилин, - узнал Савва. - С большим азартом проматывает свалившееся на него наследство».
– Чегой-то вы пешком разгуливаете, Савва Тимофеевич? – Гуляка вылез на подножку экипажа. – А где же ваш знаменитый автомобиль? Неужто сломался? – заливисто расхохотался он. - И то – лучше лошадок ничего нет! Может подвезти? Еду, гляжу, бредете, голову повесили, будто потеряли чего…
- Езжай, езжай! – отмахнулся Савва.
«Нет. Не потерял. Скорее – нашел. Конечно - нашел!» - улыбнулся он собственным мыслям.
* * *
Зима на переломе веков выдалась снежная, вьюжная. Сугробы, обрамлявшие московские тротуары, с каждым днем поднимались все выше. Дворники до изнеможения расчищали дороги, будто соревнуясь с ней - кто кого. Вскоре на помощь дворникам пришло весеннее солнышко, прогревшее промерзшую Москву и оживившее веселые ручьи, которые наперегонки побежали вдоль домов и улиц, вызывая бурный восторг детворы.
Зимы в этом году Савва почти не заметил…
* * *
Вернувшийся из Берлина Морозов сидел в кресле в уютном кабинете Марии Федоровны и с удовольствием слушал рассказ о поездке театра в Ялту, чтобы показать Чехову «Чайку» и «Дядю Ваню». Радостно-возбужденная Мария Федоровна расхаживала из угла в угол, и оттого Савве то и дело приходилось поворачивать голову вслед. Делал он это с удовольствием. Андреева была хороша - в светло-бежевом, домашнем платье из мягкой шерсти, со слегка растрепавшимися волосами и румянцем на лице, выглядела как молоденькая девушка.
-Вышло так, что в Ялте сейчас Бунин, Куприн, Скиталец, Мамин-Сибиряк, - старательно перечислила она известные Савве имена. - Мы все собирались вечерами у Антона Павловича, который оказывал нам самый радушный прием и, кажется, был очень доволен. А уж эти писатели, Савва, такой необычный народ! Каждый из них считает, что именно он велик, а остальные – так … - небрежно махнула она рукой. - Кстати, познакомились с Максимом Горьким, - Мария Федоровна загадочно улыбнулась. - Знаешь, Савва, так интересно, когда вначале знакомишься с произведениями, а потом с их автором. – Она снова улыбнулась своим мыслям. - Право же, очень интересно! Ведь страшно разочароваться, каждый из нас рисует свой образ писателя. Но здесь - никакого разочарования! Горький сразу приковал к себе всеобщее внимание. Представь, Савва, - высокие сапоги, разлетайка, длинные прямые волосы, грубые черты лица, рыжие усы. И, ужас-то какой! - все время чертыхается. Но все это так мило! Нет, Савва, ты только представь!
Морозов слушал с полуулыбкой, не перебивая. Давно ее не слышал…
- Двигается он легко и плавно, - продолжила Андреева, - несмотря на рост, но все время руками размахивает, - перейдя на широкий шаг, забавно изобразила, как размахивает руками Горький.
Савва одобрительно рассмеялся и полез в карман за портсигаром.
- И вот об одном вечере хочу тебе сказать, когда все писатели у Антона Павловича собрались, - Мария Федоровна приостановилась. - Да интересно ли тебе?
-И то, разве не заметно? Продолжай, продолжай, Маша, - улыбнулся Морозов, любуясь хозяйкой.
- Чехов на диване сидел, поджав ноги, и с улыбкой внимательно слушал. - Она протянула Савве пепельницу. - Прямо как ты сейчас. Горький всех убеждал, что, нет, ты только послушай! – потребовала она, заметив, что Савва опустил глаза, прикуривая. - Что «Толстой и Достоевский принесли великий вред русскому народу, стараясь пресечь, остановить и удержать историю его развития». Каково? Все его, конечно, слушали и молчали, а когда он ушел, стали возмущаться и кричать: «Какое нахальство! Как он смеет! Самоучка!» Но, это, Савва, только, когда он ушел. Даже Чехов нахмурился: «Что же вы это все ему самому не сказали?» Вот такой народ писатели!
Андреева накрутила на палец локон, мимоходом скользнула взглядом по своему отражению в зеркале, и вдруг весело спросила:
-А не хотите ли, Савва Тимофеевич, пельменей отведать?
-Не откажусь. При условии, что вы, Мария Федоровна, мне компанию составите.
- Составлю, Савва Тимофеевич, составлю! Пойдемте же! – Андреева распахнула дверь в столовую и направилась туда легкой, пружинистой походкой.
«Разве что не подпрыгивает Маша, как девчонка!» - отметил про себя Морозов.
Устроились за круглым столом, уже накрытым к обеду, на котором стараниями прислуги появилось глубокое блюдо с дымящимися пельменями, посыпанными мелко нарубленной зеленью и чесноком.
Андреева наклонилась к блюду и, прикрыв глаза от удовольствия, втянула аромат.
- Голодная, похоже? – Савва застелил колени салфеткой.
- Страсть как голодна! - весело кивнула Мария Федоровна, подставляя тарелку прислуге.
-То-то я гляжу, как про пельмени заговорила, так глаза заблестели ярче, чем когда про Горького рассказывала, - с усмешкой заметил он и проткнул вилкой пельмень. Тонкое тесто растаяло во рту, уступив место сочному комочку мяса.
-Отменно! - похвалил Савва и принялся неспешно опустошать тарелку. - Очень у вас, Мария Федоровна, повар хорош. Мясо какое сочное! Телятинка?
- Телятинка. А к ней вдобавок - свинина, курятина, да булка елисеевская, - пояснила Андреева, демонстрируя неожиданную осведомленность в делах повара. - А повар действительно отменный! Умный, красивый, талантливый, - задумалась, какие бы еще достоинства назвать, но решила подвести итог. - Страсть как мне нравится! – хитро взглянула на Савву, который недоуменно поднял брови и замер с вилкой в руке. - Марией Федоровной зовут! - небрежно сказала она и звонко рассмеялась.
- Неужто сама делала? - изумился Морозов. - Ну, мастерица! Вот уж удивила!
- Да я-то что, - промокнула она губы салфеткой, бросила на стол и перешла на диван, указав Савве рукой на зеленое бархатное кресло напротив. Это ты, Савва, мастер на всяческие неожиданности.
Савва благодарно улыбнулся и бросил взгляд на каминные часы.
- Торопишься куда? – перехватила Мария Федоровна его взгляд.
- Маша, голубушка, как ни прискорбно, но мне идти пора. Встреча важная с князем Голицыным. Необычный, кстати, он человек. Пятнадцать лет изо дня в день запирается вечерами в кабинете и ведет дневник, пишет о делах общественных и семейных. Для потомков, коим наше беспокойное время может показаться интересным. И жена у него - чудесной души женщина. - Морозов снова покосился на часы. - Ну, все, не обессудь, идти мне надобно!
- Иди, иди, Савва, не переживай. У меня тоже кое-какие дела имеются.
Морозов, поцеловал Марии Федоровне руку, но, пройдя через комнату, остановился в дверях.
-Хотя, знаешь, уходить мне прямо скажем, не хочется. Уж больно повар у тебя хорош!
- А плохого повара какой резон держать! – рассмеялась Андреева
Как только за гостем закрылась дверь, Мария Федоровна, мгновенно став серьезной, поднялась с дивана, подошла к телефону и назвала телефонистке номер.
- Дядя Миша? Я через час буду. Задержалась немного. Сами знаете – дела…
* * *
Солнечные лучи заливали столовую мягким золотистым светом. Савва, сидя напротив Зинаиды за столом, отрешенно размешивал ложкой сахар в тонкой фарфоровой чашечке, не замечая озабоченного взгляда жены.
- Отдохнуть тебе, Саввушка, надо! Посмотри, на кого похож стал. Почернел весь, глаза покраснели. Подумать только, фабрика столько сил отнимает, а ты еще химическое акционерное общество основал зачем-то. И к чему только ты его в Германии зарегистрировал? Теперь еще и туда ездить придется.
- Это не должно тебя заботить, Зина, – нахмурился Савва. Не любил говорить с женой на такие темы. Не женского ума это дело.
- У меня ж за тебя сердце болит, неужели не понятно?! - Зинаида обиженно надула губки, отчего стала похожа на свою любимую фарфоровую куклу. Савва с трудом сдержал улыбку, которая была бы сейчас не к месту.
- Ты, Зинаида, забыла еще сказать, что я, кроме того, являюсь директором Трехгорного пивоваренного товарищества, управляю своей городской недвижимостью и земельными владениями вне черты города, а еще¼(8).
- Хватит, ты нарочно что ли? - рассердилась она и в сердцах бросила нож на стол. – Себя не бережешь, обо мне с детьми не думаешь…
Савва не любил такие разговоры - бесконечные и бессмысленные. Начиная раздражаться, даже стукнул ложечкой по краю блюдца, отчего оно подскочило и опрокинуло чашку.
- … и поведение у тебя дурацкое! – закончила Зинаида гневную тираду и подала знак прислуге, чтобы поменяла приборы.
День, едва начавшись, грозил закончиться ссорой, а Савве этого вовсе не хотелось. Он сделал глоток чая и откинулся на спинку стула.
- Дело, Зина, сама понимаешь, как езда на велосипеде: коли остановишься, так сразу и упадешь. А деньги, которые имеются, надобно в дело пускать. Около дела народ кормится, а ты надо всем тем народом хозяин. А раз хозяин, то и заботу проявляй. У кого еще кроме меня при фабрике школы, ясли, больница, училище, библиотеки, столовые, лавки, аптеки, жилые дома и общежития, а? Вскорости и специальный фонд учредим для ежемесячной выдачи денежных пособий семьям умерших рабочих и служащих. Люди это ценят.
Зинаида скептически усмехнулась.
- Потому и дела у меня на фабрике славно идут. Наши, морозовские изделия, вытеснили английские ткани даже в Персии и Китае! А вспомни, как отец противился, когда я первым делом выписал из Англии новейшее оборудование, отменил штрафы, изменил расценки, построил новые бараки?
Зинаида молча надкусила конфету. Воспоминание было не из приятных: тогда поссорился Савва с отцом влютую, насмерть, и ей, беременной, пришлось на коленях умолять мужа поехать к отцу мириться. Слезами заливалась, да так все скверно кончилось, начались схватки, первого ребенка на два месяца раньше положенного срока родила.
- Ну, ладно, - примирительно сказала она. - Хватит об этом. - Но ответь, при всех твоих делах да заботах – к чему тебе еще этот театр? – пристально взглянула на мужа.
- А что театр? - напрягся Савва.
– Как что? – Зинаида отодвинула чашечку с недопитым чаем. - Ты же там теперь днюешь и ночуешь! Сколько денег на него тратишь! То одно, то другое… - Она запнулась. Видно было, что еще что-то хотела сказать, но сдержалась.
Савва поднялся из-за стола и махнул рукой прислуге, чтобы оставила их одних. Совсем уж не в свое дело полезла Зинаида.
- Я гляжу, ты деньги считать научилась? - губы его подрагивали, глаза сузились от злости. - Может это я трачу тысячи на приемы для родовой знати, светской молодежи, офицеров всяких? А наряды твои бесконечные? То для благотворительного базара, то на вернисаж, то¼ Театром меня попрекать вздумала!(9).
- Савва! – Зинаида тоже встала. - Я завтра с детьми в Покровское уезжаю. А ты поживи здесь, подумай.
Натолкнувшись на тяжелый взгляд мужа, попыталась улыбнуться.
- Это я давно решила, просто сказать тебе все забывала. А сейчас вспомнила. Тебя к ужину ждать?
- Там видно будет! – Савва вышел из комнаты.
Зинаида, проводив мужа взглядом, вдруг со всей силы ударила по столу ладошкой.
- Вот так! - вскинула она голову. Никто не смеет повышать на нее голос. Никто! И потом, что она такого сказала-то? Да она еще ничего и не сказала…
* * *
Выйдя из дома на Спиридоновке, Савва молча кивнул шоферу, молодому зеленоглазому Гавриилу, которого все в семье за улыбчивость и добрый нрав ласково называли Ганечкой, сел в автомобиль, поджидавший у входа, и откинулся на спинку сиденья. Разговор с женой отвлек от мыслей о деле, которому он собирался посвятить сегодняшнее утро. Когда год назад Станиславский и Немирович-Данченко решили учредить общедоступный театр, они, походив по известным московским благотворителям и не получив поддержки, обратились к нему за помощью. Хотя в тот момент мало кто верил в возможность создания такого театра, Морозов сам не поскупился, да и других в товарищество привлек. И поначалу дела пошли хорошо. Однако не все в жизни складывается так, как хочется - много препятствий у хорошего дела в России. К сегодняшнему дню финансовое положение Московского Художественного Театра стало совсем плачевным - весь капитал истрачен. Решено было созвать сосьетеров - участников товарищества театра, чтобы найти выход из создавшегося положения.
- Савва Тимофеевич, ехать-то куда прикажете?
Голос Ганечки, которому не терпелось поскорее поехать хоть куда-нибудь на новом, являвшемся предметом его гордости автомобиле, вернул Савву к действительности. Он снова взглянул на часы. Собрание уже началось, а он не любил опаздывать, считая, что этим отнимает чужое время.
- Давай, Ганя, в театр, к Станиславскому! И поторапливайся, голубчик, опаздываем.
Гавриил радостно кивнул головой и нажал педаль газа…
- Савва Тимофеевич, не извольте гневаться, я чуть подальше от входа встану, гляньте, там лужа-то какая! – извиняющимся тоном пояснил Ганечка, спиной почувствовав недоуменный взгляд хозяина.
Савва глянул из автомобиля на грязную брусчатую мостовую, залитую огромной лужей. В мутной воде плавали обрывки бумаг, старый башмак без шнурков, а ближе к краю валялась большущая кость, непонятно почему оставленная без внимания здешними бродячими собаками.
- Э-э, да тут, похоже, съели кого-то, - пробормотал он и аккуратно ступил на мостовую, стараясь не запачкать до блеска начищенных черных английских ботинок.
Поднялся по ступенькам серого двухэтажного дома и стремительно вошел в комнату, где уже шло собрание пайщиков. При виде Морозова все сидящие за столом замолкли, хотя по разгоряченным лицам было видно, что обсуждение идет тяжело.
- А-аа, Савва Тимофеевич, рад вас приветствовать, мы уж и не ждали, – быстрым движением отбросив назад прядь волос, упавших на лоб, поднялся ему навстречу Станиславский.
- Прошу прощения, Константин Сергеевич, задержался! – Савва энергично пожал ему руку и сел на стул рядом с насупившимся Немировичем, лишь слегка кивнувшим в знак приветствия.
Савва Немировича не понимал. Чувствовал, что тот относится к нему настороженно, словно ожидая подвоха. А какой подвох может быть в совместном деле, когда и прибыли- то нет, а большую часть расходов Савва сам покрывает? Ну, да Бог ему судья!
- Что тут? Коротко! – наклонился он к сидящему с другой стороны стола младшему брату Сергею.
- Понимаешь, Савва, Константин Сергеевич считает, что убытки… - начал тот.
- Коротко! – жестко повторил Савва, пробарабанив по столу веснушчатыми пальцами.
- Сам знаешь - капитал истрачен. Станиславский предложил повторить взносы, – шепотом резюмировал Сергей.
- Твоя позиция?.
- Воздержался.
- Остальные?
- Отказываются.
- Понятно, - нахмурился Савва и, резко отодвинув стул, поднялся. Присутствующие, замолкнув, повернули головы в его сторону. Немирович поморщился и потер виски.
- Господа! – голос Морозова был сух. - Буду краток. Предлагаю погасить долг и дублировать паевой взнос.
Откинувшись на спинку стула, Станиславский с облегчением и любовью взглянул на Савву.
- Но! - сделав внушительную паузу и обведя всех участников собрания твердым взглядом, продолжил Морозов. - Хоть мой пай и самый крупный, я считаю делом чести всех вас внести и свои деньги, - выделил он слово «свои», - пусть хоть и по тысяче, но мы все должны знать, что это – дело компанейское. Что скажете?
Все присутствующие оживленно загомонили.
- Типичная купеческая черта! Что ему десять-пятнадцать тысяч всех остальных пайщиков? - услышал он голос Немировича, наклонившегося к Станиславскому.
- Все верно он сказал. Молодец. Должно быть единодушие! – поддержал Савву Станиславский, поднялся и, подойдя к окну, распахнул, впустив в комнату вместе с прохладным воздухом шум улицы.
- Так что? Да? Нет? - спросил Морозов.
- «Да-а…» – нехотя и вразнобой прокатилось над столом.
- Вот и славно! Вот и решили! – Савва окинул всех потеплевшим взглядом. - А сейчас, господа, предлагаю закрепить все на бумаге.
Повернулся к стоящему у окна Станиславскому.
- Идите к нам, Константин Сергеевич, а то продует, не ровен час, а вам себя поберечь надобно.
Станиславский благодарно улыбнулся и, подойдя к Морозову, оперся на спинку его стула.
- Завтра будете на репетиции? - поинтересовался он. - Обещали.
- Буду, раз обещал, - кивнул Морозов. - Я своему слову хозяин.
* * *
-Поймите, я начинал с вами наше дело не для того, чтобы потом пришел капиталист, который вздумает из меня сделать… как бы сказать? – секретаря, что ли? Или официанта - «Чего изволите-с?» - раздраженно говорил Немирович, отрезая кусочек за кусочком от нежной телятины в сухарях и, время от времени, поглядывая в сторону входа в зал ресторана.(10).
Станиславский, сидевший напротив, слушал молча, видимо, давая партнеру выговориться. Стол был накрыт на троих, однако третий стул пустовал.
-Я все время должен вступать с ним в «особые соглашения». Он настолько богат, что постоянно хочет на все влиять! - Немирович, наконец, положил в рот один из отрезанных кусочков мяса и замолчал, пережевывая. - С ним согласовываются все вопросы, связанные с пополнением труппы, репертуарные проблемы, распределение ролей. А это обсуждение достоинств и недостатков спектаклей?! Черт знает что! - раздраженно бросил он нож с вилкой на стол.
Стоящий поодаль официант услужливо подскочил и заискивающе склонился:
-Поменять прикажете?
Немирович отмахнулся от него как от назойливой мухи.
Станиславский аккуратно промокнул губы салфеткой:
-А помните, мой дорогой, Владимир Иванович, как у нас не ладились декорации к вашей пьесе? И он, солидный человек, вместе со всеми лазил по лестнице, вешал драпировки, картины, носил мебель, вещи, расстилал ковры? Он наше дело в сердце впустил, вы же видите. Дело даже не в том, что без него и театра бы не было. Директор Никольской Мануфактуры и - ни на день не забывает о Художественном театре, хоть ненадолго, приезжает на каждый спектакль, а когда не может, звонит по телефону, выспрашивает, как идет представление, все ли в порядке по постановочной части. Вы только вдумайтесь!
Немирович снова взял в руки приборы и, насупившись, принялся гонять по тарелке блестящую маслину.
-Он же энергичный человек, - продолжил Станиславский, - потому не может просто дать деньги и остаться пассивным наблюдателем живого творческого процесса. Вдумайтесь только - мануфактур-советник, один из крупнейших капиталистов страны, просит доверить ему заведование электрическим освещением сцены! И, вот вам, пожалуйста, какие чудеса наворотил! - в голосе прозвучал искренний восторг.
Маслина, соскользнув с тарелки, упала на белую скатерть и покатилась, оставляя желтый след. Немирович раздраженно бросил ее обратно.
-Вон, актеры говорят, - продолжил Станиславский, - расходятся после спектакля и сталкиваются с ним у входа в «Эрмитаж»; он, видите ли, торопится на спешные ночные монтировки декораций и освещения! Я вам, Владимир Иванович, прямо скажу, Савва Тимофеевич в театр наш принес не только деньги, но и труд, бодрость и доверие! Давайте же не… - заметив появившегося в зале ресторана Морозова, Станиславский прервался и с улыбкой поднялся навстречу. Немирович неохотно последовал его примеру.
-Прошу прощения, господа! - Савва уселся за стол. - Я прямо с поезда. В Питере был. Заседал. Ох, я вам доложу, и забавный народишко наши чиновники! Так, кажется, и дал бы иногда по голове чем-нибудь тяжелым. Для оживления черт лица.
-Савва Тимофеевич, какая честь! - к столику подбежал хозяин ресторана, невысокий толстяк с вытаращенными от желания угодить глазами, в сопровождении двух официантов. - Какая честь! Что подать прикажете?
Немирович поморщился и, взяв маслину пальцами, демонстративно бросил в рот.
-Голубчик, - Морозов откинулся на спинку кресла, - голоден я, как волк! Кажется, ел в прошлом веке!
-Что прикажете? Икорка, грибочки. Перепелки с брусничкой¼ - услужливо согнулся стоящий рядом официант с напомаженными волосами.
-Да ладно уж с ними, перепелками, - усмехнулся Савва, – их еще ловить надо…
Хозяин ресторана снова округлил глаза, выказывая преданность и готовность немедленно лично заняться отловом деликатесных птиц.
- … а я - жуть, как голоден! – продолжил Морозов. - Вот что…
Официанты встали в стойку, показывая высочайшую степень готовности к исполнению любых прихотей столь уважаемого гостя.
- …несите макароны с икоркой. И соуса, соуса не забудьте! - Савва положил салфетку на колени, сложив треугольником. - А гастрономический разврат в другой раз организуем! – громко сказал вслед уже удаляющимся официантам и, бросив веселый взгляд на хмурого Немировича, понимающе улыбнулся Станиславскому.
-Значит так, господа хорошие, пока суть да дело, - Савва провел рукой по уже начинающей седеть голове, - давайте о нашей «Снегурочке». Репетиции идут?
Станиславский кивнул.
-Отлично. Фонари и стекла для изображения облаков и восходящей луны я выписал из-за границы. Обувь для действующих лиц вначале хотел привезти из Пермской губернии, где мое имение, но теперь поручил купить ее в Архангельске. Я еще раз перечитал пьесу и кажется мне, что стиль русского севера более подходит для задуманного вами сказочного действия.
Немирович вздохнул и красноречиво посмотрел на Станиславского.
- Что еще? – Морозов будто и не заметил взгляда. - Перед отъездом в Санкт-Петербург я осмотрел состояние помещения «Эрмитажа». Что я вам могу сказать, Владимир Иванович? – обратился он к Немировичу, сидевшему как нахохлившаяся птица.
- Надо перед премьерой обновить покраску стен, опустить пол сцены, переделать рампы, изменить размещение стульев, - Морозов отпил глоток воды из бокала, - ну, кажется мне, это основное.
Немирович закашлялся, торопливо прикрыв рот салфеткой. В глазах Станиславского промелькнула усмешка.
Перед Саввой поставили тарелку дымящихся макарон с горкой черной икры в середине. Он с наслаждением принюхался, перемешал макароны с икрой, полил сверху розовым соусом и бросил веселый взгляд на Станиславского.
- Да вы не беспокойтесь, Константин Сергеевич. Успеем. Всех на ноги поставим, ночами работать станем, а к премьере все будет, лучше быть не может! - С удовольствием принялся за еду.
-Ну и аппети-иты у вас, Савва Тимофеевич! Пугающие, прямо скажем… Во всем! – покачивая головой, нараспев сказал Немирович.
-А вы не пугайтесь, любезный Владимир Иванович! - Савва оторвался от еды. - Когда одно общее блюдо готовится, без аппетита никак нельзя, иначе все пресным получится да невкусным. Чувство голода, оно ведь у каждого свое, - подлил в блюдо еще соуса, - у кого до куска хлеба, у кого до перепелочки, а у кого - до дела, до творческой его сердцевинки!
-Не зна-а-ю… - протянул Немирович, откинувшись на спинку кресла. - Мне одно известно: сытый никогда голодного не уразумеет!
-Верно. А голодный - сытого! – весело парировал Морозов. - А посему, позвольте, Владимир Иванович, еще маслинок вам заказать? Вы ведь большой их любитель, как я успел заметить…
Станиславский опустил глаза. Уголки его рта подрагивали от едва сдерживаемого смеха.
- А-а! - махнул рукой Немирович.- Заказывайте. Заказывайте, что хотите! Что с вами сделаешь? С вами, не захочешь, а съешь.
-Ну, вот и пришли, наконец, к согласию! - обезоруживающе улыбнулся Станиславский и, наклонившись к Морозову, шепнул:
- Жизнь-то как хороша, Савва!
- Хороша, Костя! Немыслимо хороша! - ответил тот, глядя на Станиславского счастливыми глазами…
* * *
- Ехать тебе, Зина, надобно, он совсем голову потерял!
Зинаида, занятая вязанием ажурного полотна, казалось, и не слушала вовсе сидящего напротив нее на веранде в плетеном кресле-качалке Сергея. Только после последних слов крючок в руках замелькал быстрее.
- Он, представь, превратил сад и весь дом в мастерскую для экспериментов. В зале не пройти – кругом одни приборы. У него, видите ли, световые пробы.
Крючок в руках Зинаиды вновь начал двигаться неторопливо.
- Зинаида Григорьевна! - к ней мелкими шажками подошла невысокая женщина с фруктовой вазой в руках.
Крючок в руках Зинаиды замер. Она подняла голову, вопросительно глядя на Варвару Михайловну - всеобщую любимицу, главную над всевозможными гувернерами, нянями и боннами, которым было доверено растить младших Морозовых.
- Прощения прошу. Вы желали с Тимошей поговорить перед тем, как он заниматься начнет.(11).
- Позже, Варвара Михайловна. Я помню. Сейчас, видите, гость у меня.
- Как скажете. - Женщина поставила на столик вазу с фруктами и вышла с террасы.
Из открытых окон особняка доносилась музыка. Тимоша старательно разучивал утомительные гаммы.
- Продолжай, Сергей, я слушаю, – Зинаида снова принялась за вязание.
- Я в сад вышел, чуть не упал, потому как споткнулся о толстенный кабель, который Савва протянул от будки электрической. Представь, Зина, кругом софиты, прожектора. Люди какие-то копошатся. А в ванную вообще не войти – вонь страшная! – наморщил он нос. - У него там химическая лаборатория. Говорит, вспомнил свои патенты, теперь лаки разных цветов делаю, покроем ими лампы и стекла, такое освещение на сцене будет, нигде такого нет! – И это – наш- то Савва! Мануфактур-советник! А вся труппа тем делом в отпуске пребывает! Отдыхать изволят! – возмущенно добавил он.
Зинаида аккуратно разгладила на коленях полотно, внимательно разбирая рисунок.
- И людей там превеликое множество, рабочие всякие... Жужжат, как комары, - никак не мог успокоиться Сергей.
Зинаида, оторвавшись от рукоделия, хлопнула себя по руке. «Прав Пушкин, прав! Воистину прекрасно лето, когда б не зной, не комары, да мошки. Впрочем, он - всегда прав», - нахмурилась она.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 12 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |