Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Наталия Вико 8 страница

Читайте также:
  1. A XVIII 1 страница
  2. A XVIII 2 страница
  3. A XVIII 3 страница
  4. A XVIII 4 страница
  5. Abstract and Keywords 1 страница
  6. Abstract and Keywords 2 страница
  7. Abstract and Keywords 3 страница
  8. Abstract and Keywords 4 страница
  9. BEAL AEROSPACE. MICROCOSM, INC. ROTARY ROCKET COMPANY. KISTLER AEROSPACE. 1 страница
  10. BEAL AEROSPACE. MICROCOSM, INC. ROTARY ROCKET COMPANY. KISTLER AEROSPACE. 2 страница

-Да это ж не я, Мария Федоровна! Это ж Горький… Ваш… Его слова… – Он снова слегка поклонился и быстро вышел за дверь.

«Мой… - пожав плечами, подумала Андреева. - Что это вдруг – мой?»

По ее лицу пробежала улыбка. Подошла к зеркалу в прихожей. Просто для того, чтобы поправить волосы. Из зеркала глянуло спокойное лицо красивой женщины с выразительными темными глазами.

«И вовсе он не мой…» - подумала она, проводя рукой по волосам.

Отражение обнадеживающе улыбнулось…

***

Зинаида подошла к окну спальни.

«Опять осень. Грустно. Годы облетают, как листья. Уже тридцать пять. Впрочем, грех жаловаться. Жизнь наполнена событиями. Вернисажи, благотворительные вечера, балы, катания на лошадях. За ней ухаживают. Да и дети любят. А троих растить - не шутка».

Она опустилась на стул у трюмо и придирчиво осмотрела себя в зеркале. Провела расческой по вьющимся темным волосам.

-Зинаида Григорьевна, нужна я вам еще? - в дверь заглянула русоволосая женщина в белом фартуке, отороченном кружевом.

-Ступай к себе. Я спать буду.

Встала. Подошла к кровати и, вдруг раскинув руки, упала навзничь.

«О, Господи! Как унизительно, стыдно и больно! Может валерьяновых капель выпить?»

Прикрыла глаза, вспоминая сегодняшний вечер…

Поначалу на балу, устроенном великим князем Сергеем Александровичем и его супругой, Елизаветой Федоровной - сестрой царицы, ничто не предвещало неприятностей. Все были, как обычно, веселы, красивы и любезны.

«Как же все произошло? - Зинаида болезненно поморщилась, восстанавливая в памяти цепочку событий. - Танцевала с бароном Корном, затем направилась в его сопровождении к столику с шампанским и икрой. По дороге ее окликнула давняя знакомая, рядом с которой… - Зинаида невольно сжала ладони в кулачки, - …рядом с которой в белом платье и тонкой ниткой жемчуга на шее стояла…»

«Позвольте представить вам, Зинаида Григорьевна, нашу приму - Марию Федоровну Андрееву. Очень ей хотелось с вами лично познакомиться! - многозначительно произнесла дама.

Увидела улыбающееся лицо Андреевой, сказала «Очень приятно», надменно глядя в спокойное, красивое лицо, в которое так хотелось вцепиться и расцарапать в кровь!

«Как вам вечер, Зинаида Григорьевна?»

«Как всегда у Великой Княгини - прелестный…»

«Совершенно с вами согласна. Прекрасно выглядит сегодня хозяйка бала, не правда ли? Надо же, сестра царицы, а настолько мягче и приятнее в общении, чем даже сама Государыня...»

«А вы, дорогая, столь часто общаетесь с княгиней, что имели возможность ее так хорошо узнать?»

«О, да... Конечно. Великая княгиня пишет мой портрет…»

«Ваш портрет?!… С супругом, конечно?»

«Ну, зачем же? Без супруга… Меня одну…»

«А я, вчера так занята была! Получила из Парижа брошь редкой работы. Изумруды, рубины, жемчуг. Так весь день любовалась. Такая красота! Хоть и стоит денег немереных. Вы, я смотрю, жемчуг любите?»

«Люблю. Здесь у нас с вами вкусы совпадают…»

«Да-да… пожалуй, здесь только и совпадают…»

«Думается мне, не только здесь...»

- Актриска! Мерзость! - Зинаида ударила кулаком по подушке.

«Что же было потом? Я сказала, что Савва Тимофеевич в Берлин уехал, а она: «Он же вернулся, дорогая моя! Еще днем. Сейчас ужинать отправился с Горьким. Вы разве не знали?» А я посетовала, что она у нас в гостях не бывает, а потом сказала… как же я сказала?» - задумалась Зинаида, вспоминая::

«А приходите-ка вы к нам, милочка! Что это вас у нас в гостях не видно? Вот Горький – тот просто днюет и ночует… А я спрашиваю всякий раз: «Что ж это наша дражайшая Мария Федоровна глаз сюда не кажет? Или – боится чего? Может, меня?» И то, зашли бы, поделились, рассказали, каково это… когда муж-то бросает? Вы ведь в этом деле женщина с опытом?»

«А вы, Зинаида Григорьевна, перенять желаете...?»

- О, Господи! – застонала Зинаида. «Да… Вот так все и было. Ну, зачем, зачем себя не сдержала? Как, право, стыдно, как стыдно! А Савва–то хорош! Не сказал, что вернулся…»

* * *

Сводчатый потолок трактира, расписанный крупным цветным узором, дарил ощущение разудалого народного гулянья, когда уже все равно, сколько выпито и съедено, когда от слезной любви до мордобоя – один шаг. Свободных мест не было. В воздухе стоял тяжелый дух разгоряченных тел и глухой гул застольных разговоров, перекрываемый возгласами подвыпивших гостей, требующих от шустрых официантов еще еды и питья.

-Ну, Савва Тимофеевич, накормили меня так, что теперь впору неделю поститься! - Горький, откинулся на спинку тяжелого дубового стула, промокнул тыльной стороной ладони рыжие усы и расстегнул ворот рубахи. - Черт знает, как вкусно, ей-Богу!

- А вы передохните, Алексей Максимович, - хитро улыбнулся Савва. - Заметить не успеете, как рука-то к грибочкам солененьким сама снова потянется.

- Не думал я, Савва Тимофеевич, что вы в такие места кушать ходите.

- Место, конечно, шумное, но люблю здешнюю кухню. Уха отменная, да расстегаи. Да и к народу поближе надобно быть, что б понимать. – Сказав это, Савва с удовольствием закурил. - Да мне ли вам говорить? Вы же сами в наш театр дух народный и боль людскую принесли.

Горький налил водки из запотевшего графинчика, чокнулся с Морозовым, одним глотком опустошил стопку, поморщился и закусил соленым грибом.

- Черт знает, как вкусно, ей-богу!

-Выражаетесь вы, Алексей Максимович, очень колоритно! - Савва залился смехом. – Матушка моя не слышит! Она бы вас клюкой, клюкой!

-Строгая мамаша-то?

-Строгая. В детские годы меня за любую мою проказу лестовкою били. Да-а… Так- то вот...

-Лестовка? Что за зверь такой?

-А вы не знаете? - удивился Савва. – Четки такие у старообрядцев, еще с древней Руси распространенные. Этакая плетеная кожаная лента, сшитая в виде петли. Знаменует одновременно и лестницу духовного восхождения с земли на небо, и замкнутый круг, образ вечной, непрестанной молитвы. – Он помолчал, затянувшись папиросой. - Вот в ту пору охоту к непрестанной молитве мне и отбили, хотя принципы старообрядческие в голове крепко сидят.

-Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием, как у нас, на Руси, – Горький снова подцепил коричневую шляпку соленого гриба из тарелки.

-Иной раз по-другому и нельзя, ежели человек не понимает, – усмехнулся Савва. – А то от свободы одного – другим житья не будет. Волнуетесь, Алексей Максимович? - неожиданно сменил он тему. - Как-никак, несколько дней до премьеры осталось.

-Черт знает, как волнуюсь! – Горький откинул волосы со лба. - Места не нахожу. На репетициях - то кажется, все идет, как надо, а то – руки опускаются, все не так. Одно дело написать пьесу… здесь ты один на один с героями: куда хочешь, туда и поведешь, а другое - в театр отдать. Будто ребенка в люди пустить.

-Ничего, Алексей Максимович, все склеится. Вы же видите – все мы сейчас болеем вашей пьесой. И лечение от болезни только одно – премьера и суд зрительский.

- Не засудили бы…

- Не переживайте, у вас в адвокатах вся труппа, - рассмеялся Морозов. – Ну, что домой собираться будем или грибочки доедите?

Горький помотал головой.

Савва отсчитал деньги, положил на стол, поставил сверху графин с недопитой водкой и поднялся

- Я, Савва Тимофеевич, поговорить с вами об одном деле важном хотел! – смущенно сказал Горький, поднимаясь следом. – Только, – огляделся он, – народу здесь многовато. Давайте завтра встретимся в тихом местечке, и побеседуем. Как?

- Завтра, так завтра, - Савва потушил папиросу. - А сейчас – домой. Что-то я устал сегодня. А, может, – кивнул на стол, - водка сморила.

Вышли из трактира. Пронизывающий ветер гнал листву по мостовой. Полумертвые листья не сопротивлялись, только недовольно шуршали, будто жалуясь на быстротечную жизнь. Мимо прокатилась шляпа, сорванная порывом ветра с чьей-то головы. За ней, неуклюже нагибаясь в тщетных попытках поймать беглянку, семенил тучный человек в застегнутом наглухо пальто. Ветер не отдавал отнятую игрушку, подгоняя все быстрее и быстрее.

- Да-а, - протянул Морозов, поднимая меховой воротник. – Вот-вот декабрь, а снега нет. Что-то в природном механизме сломалось. Придерживайте шляпу, Алексей Максимович! А то после еды бегом заниматься – совсем несподручно. Не пришлось бы в трактир возвращаться силы восстанавливать, - засмеялся он, усаживаясь в подъехавшую пролетку. – А хотите – подвезу, хотя знаю, гостиница ваша - за углом.

- Благодарствую, Савва Тимофеевич, - приложил руку Горький к груди, – мне, и вправду, до места рукой подать. Что ж завтра увидимся?

- Так договорились уже, Алексей Максимович! Мне по два раза повторять не надо.

* * *

-Так что, Максимы Горькие к вам! - поглаживая седые бакенбарды, громко известил лакей, подойдя к двери кабинета Андреевой.

- В гостиную его проводи, Захар, - распорядилась та, отодвинула исписанные листки бумаги с переводом, отложила перо, прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла, чтобы унять волнение.

Лакей впустил гостя в переднюю, принял пальто и встал в ожидании, пока тот старательно вытирал при входе сапоги о коврик и поправлял перед зеркалом ворот черной суконной рубахи, облегавшей худую, немного сутулую фигуру.

- Алексей Максимович! Как я рада! - Андреева почти вбежала в гостиную, протягивая гостю обе руки.

- Добрый вечер, Мария Федоровна! - Горький крепко сжал ее пальцы холодными ладонями и, не выпуская, молча глядел пронзительно-голубыми глазами.

-Садитесь, – наконец, сказала она, высвободив руки.

Горький опустился на диван, показавшийся слишком маленьким для его высокой и нескладной фигуры.

-С Морозовым переговорили? – сразу спросила Андреева, усаживаясь рядом.

-Не вышло, - огорченно ответил он. - Не к месту разговор был бы. Завтра поговорю.

Они взглянули друг на друга и, почему-то смутившись, замолчали, будто решая, о чем говорить дальше.

Внезапный порыв ветра распахнул окно и рванул легкую занавеску, которая взметнулась и затрепыхалась в воздухе. Они разом вскочили с места и, столкнувшись плечами, рассмеялись собственной неловкости. Мария Федоровна, усадив гостя обратно, направилась к окну:

-Что у вас нового? Подпольную библиотеку для сормовских рабочих устроили? – закрывая створки, спросила она. - Ветер какой сегодня…

-Да, все сладилось, - оживившись, ответил Горький, радуясь найденной теме для разговора. - На днях встречался с представителями «Искры». – Он покашлял в кулак. - Подтвердил, что поддержу газету. Обещал от себя ежегодный бессрочный взнос в сумме пяти тысяч рублей. Хотя… - на его лице отразилось сомнение.

-Что такое, Алексей Максимович? – озабоченно спросила Андреева, продолжая стоять у окна, боком привалившись к подоконнику.

-Для «Искры», оказалось, нужно только в месяц три тысячи. Черт знает что! Как я достану тридцать шесть тысяч в год? – Он потер шею. - Что делать, ума не приложу. Но раз уж обещал помочь - теперь это дело чести, вы ж понимаете.

Андреева задумчиво посмотрела в окно. По небу медленно проплывали грузные серые облака, похожие на невиданных животных. Одно из них, растянувшееся вдоль неба и подсвеченное розовым светом закатного солнца, напоминало крокодила с раскрытой пастью.

-Алексей Максимович, подите-ка сюда! – поманила она рукой гостя. - Гляньте, кого вам напоминает вот это облако. Ну же? – весело глянула на немного растерянное лицо подошедшего Горького.

- Спящего кузнечика, - не задумываясь, ответил тот.

- Откуда же вы знаете, что он спит? - спросила она, развеселившись.

- Так ведь не стрекочет же, - хмыкнув, пояснил Горький.

- Так и не лето уже, чтобы стрекотать, – рассмеялась Мария Федоровна.

Горький тоже заулыбался и согласно кивнул.

– Вот что я думаю, - вмиг посерьезнев, вернулась она к началу разговора. - Нам поможет Савва Тимофеевич. Независимо от того, согласен или не согласен он с идеями Карла Маркса.

Заметив сомнение на лице Горького, добавила:

-Ведь мы же с ним друзья.

-Ну, Марья Федоровна, у вас и переходы, - покачал головой Горький. – То – небесные пейзажи, то – экономическое учение Маркса, то - дружеские отношения с крупнейшим российским капиталистом. А, в общем, все как в природе: то солнце, то дождь, то ветер, - заметил он, услышав, как по отливу окна застучали капли дождя.

- А то и все сразу, - кивнула Андреева. - В природе, дорогой Алексей Максимович, всякое бывает. Потому что природа - женского рода, - срифмовала она. – Видите – хоть и солнце, а дождь пошел. А в дождь мне всегда грустно, ну, если даже и не грустно, то грустить хочется. У меня в последнее время нервы что-то болят при малейшем волнении, – добавила она жалобным тоном.

Сейчас, рядом с Горьким, ей захотелось выглядеть слабой, прильнуть к нему, чтобы избавиться от внезапно нахлынувшего чувства одиночества и пустоты.

«Какой он все-таки милый…- бросила она взгляд на гостя, смущенно теребившего ворот рубахи. - Такой большой, нескладный, немного мужиковатый, и в тоже время талантливый и с нежной душой. Как плакал, когда пьесу свою читал. И так хорошо, чудесно, что он разделяет мои взгляды, думает, как я, и сердце у него за наше дело болит, как у меня».

-Так что про Савву? – прервал Горький ее мысли. - Думаете, можно с ним в открытую говорить? Кому же, все-таки? Мне или вам?

- Да не беспокойтесь вы, Алексей Максимович. Решу я вопрос сама. Мне с Саввой Тимофеевичем сподручнее говорить.

-Как скажете, Мария Федоровна, - охотно согласился Горький.

-А вы с Саввой Тимофеевичем завтра, если встретитесь – о театре поговорите. Немировичу, кажется мне, не очень-то нравится ваша пьеса.

По лицу Горького пробежала тень.

А пойдемте-ка погуляем! - неожиданно предложил он.

-Так ведь дождь же какой, Алексей Максимович!

-И что дождь? Черт с ним, с дождем! Знаете, что нужно, чтобы дождя не бояться?

- И что же?

- Надо под него пойти. Так и в любом деле, которого боишься. Да я чувствую, кончится он скоро.

- С вами, Алексей Максимович, хоть куда! Даже под дождь! – рассмеялась она, почувствовав необыкновенную, пьянящую легкость...

 

* * *

Зинаида, тихо ступая, вышла из спальни, прошла через аванзал, поднялась на второй этаж и осторожно приоткрыла дверь кабинета. Внутри горел свет. Савва спал, не раздевшись, на кожаном диване. Она взяла с кресла плед и укрыла мужа.

-Машенька…- блаженно улыбнулся тот во сне.

«Машенька, так Машенька…» - почти равнодушно подумала она, погасила свет и выскользнула из кабинета…

* * *

Горький в неизменной косоворотке и сапогах, сидел на ступеньках за сценой, обхватив голову руками. Морозов, попыхивая папиросой, опустился рядом.

-Живы? - сочувственно потрепал он писателя по плечу.

-Кажется, что нет. Как зрители?

-Молчат пока.

-Вот и я об этом. Что до моей пьесы этим снобам, да скучающим разодетым в пух и прах барыням? – обреченно пробасил он.

-Не скажите. А Морозов на что? - Савва протянул ему раскрытый портсигар. - Я, Алексей Максимович, признаюсь, похлопотал вовсю, всех контролеров науськал. У нас молодежь да студенты на галерке и в ложах на дешевых местах. Потом еще стулья велел принести и расставить в проходах театра. Театр-то у нас какой?

Горький повернул голову к Морозову, пытаясь понять заданный вопрос.

- Общедоступный, Алексей Максимович! – заулыбался тот. – Никак запямятовали?

«Эй…Вы! Иди…идите сюда!» - послышался возглас со сцены, заставивший Горького побледнеть. - «На пустыре… там… Актер… удавился!»

Савва поднялся.

«Эх, испортил песню… дур-рак!» - донеслось до них.

-Кончено, - пробормотал Горький, продолжая сидеть, и жадно затянулся папиросой. - Теперь - занавес.

Морозов всем телом подался в сторону сцены. В зрительном зале стояла тишина.

-Что? - тихо спросил Горький. - Шлепнулась пьеса, а, Савва Тимофеевич? Провал?

-Быть не может, - покачал головой Савва.

Первый возглас «Браво!» прозвучал как выстрел, как сигнал, взорвавший зал рукоплесканиями – дружными и искренними, которые нельзя срежиссировать и уж тем более купить. Звук аплодисментов - гулких и неистовых - выплеснулся из зрительного зала и покатился по зданию театра, проникая во все самые удаленные уголки, наполняя все вокруг силой и энергией, щедро отдаваемой публикой новому театру.

Горький, будто все еще не веря, растерянно обернулся к Морозову:

- Как же это, а? Как же? - вытер рукавом пот со лба, а заодно и слезы, покатившиеся по щекам. - Как же, Савва Тимофеевич?

Морозов с полуулыбкой, прикрыв глаза и скрестив на груди руки, стоял молча, с наслаждением впитывая в себя энергию успеха.

Зрители аплодировали стоя. Актеров не отпускали.

«Автора!» - требовал зал.

Радостно-возбужденные Станиславский и Качалов вбежали за кулисы и потянули Горького на сцену.

-Алексей Максимович! Такой успех! - смеялся Станиславский.

-Не пойду! - упирался тот, не давая сдвинуть себя с места, и отчаянно кашлял, будто поперхнувшись папиросным дымом.

Подоспевшие на помощь Москвин и Лужский все же вытолкнули автора на сцену навстречу взметнувшейся волне рукоплесканий.

-Папироску-то спрячьте, Алексей Максимович! – весело прокричал вслед ему оставшийся за кулисами Морозов.

Горький, зажав папиросу в кулаке, неуклюже поклонился и поспешно вернулся. Молча обнял Савву.

-Савва Тимофеевич, друг мой, спасибо за все! - на глазах его были слезы.

-А не перейдем ли мы на «ты», Алеша? – счастливо улыбнулся Морозов. - Знакомы вроде недавно, а чую, будто тысячу лет. Когда вечерами сидел у меня дома, да жизнь свою рассказывал, кажется мне, я тебе тоже не чужим казался.

- Ав-то-ра! – скандировал зал.

- Ах, Савва… - Горький еще раз обнял Морозова, махнул рукой и пошел на сцену.

Савва подошел к краю кулис. Актеров, по-прежнему, не отпускали. Увидел, как Мария Федоровна, игравшая Наташу, бросилась на шею к Горькому и расцеловала.

Аплодисменты эхом разносились по театру... Это была победа!

* * *

«Печать мысли и вкуса лежит на всем. Все строго и стильно. Нигде нет кричащих тонов и красок. Сразу чувствуешь, что вступаешь в преддверье настоящего храма искусства», - с удовольствием прочитал Савва, отложил «Московские ведомости» и развернул «Московский листок»:

«Было досадно, что не принято вызывать строителей. Их дело умело успех, и большой успех».

- Славно! – довольным тоном сказал он и взял следующую газету.

«Вкус и простота, подав друг другу руки и призвав в помощь щедрость мецената, сотворили шедевр», - удовлетворенно прочитал в «Курьере».

«И то – строительство, считай, в триста тысяч рублей обошлось, - вспомнил он смету. - Деньги немалые. Приятно, что люди ценят».

Посмотрев на часы, он аккуратно сложил газеты, надел пальто, вышел на Спиридоновку, дошел до бульвара, а оттуда- до памятника Пушкину. Уже издали заметив нетерпеливо расхаживающую взад-вперед Марию Федоровну, ускорил шаг.

-Простите, не думал я, что позже вас приду, - сказал он, целуя ее руку в тонкой перчатке, – хоть вроде и не опоздал, - взглянул на часы. - Газетами зачитался.

-Газетами? Вы ж не большой любитель газет. О чем пишут?

-Хвалят… - уклончиво сказал он. - Вас и театр, - пояснил, заметив вопросительный взгляд Марии Федоровны.

- Хорошо, если хвалят, - к удивлению Морозова почти равнодушно проронила она. - Присядем или пройдемся?

-Пройдемся. Насиделся.

Андреева взяла Савву под руку, и они неспешно пошли по бульвару. Схваченные первым ранним морозцем почерневшие листья похрустывали под ногами.

-А насчет газет - вы не правы, - сказал Морозов. - Я не газеты не люблю, а цинизм некоторых писак, которые не о деле, а о себе пишут, чтобы замеченными быть. А ведь цинизм-то свой показывать – глупо. Цинизм человека с головой выдает.

-Да ведь, думается мне, циники - часто люди очень умные, и таковыми именно от ума становятся. Нет? - Андреева приподняла меховой воротник пальто.

-Холодно?

- Нет. Просто с поднятым воротником поуютнее.

- Наличие большого ума, Марья Федоровна, не всегда сопровождается наличием большого таланта. По мне, циники - это как раз те, у кого достаточно ума понять, что талантом их Господь не наградил - потому и маются, цинизмом своим прикрываются, да людей талантливых и дела их словесной грязью поливают. Им так легче живется. Так что, как циника встретите, Марья Федоровна, сразу слова мои припомните и пожалейте его бедолагу. Он на вас - грязь, а вы его жалейте, потому что у вас талант есть, а у него - один цинизм. Что-то у вас под глазами тени легли? – заглянул он в лицо Андреевой. - Неможется? Или опять ваши политические дела?

-Дела, дела…- задумчиво сказала та. - Мне, Савва Тимофеевич, снова нужна ваша помощь.

-Опять спасаем кого-нибудь? – добродушно усмехнулся он, накрыв ладонью ее руку у себя на локте.

-Во-первых, - сделала Андреева вид, что не заметила иронии в его словах, - надо бы наладить регулярное пожертвование политическому Красному Кресту на устройство побегов из ссылки, на закупку литературы для местных партийных организаций и в помощь отдельным лицам.

Савва приостановился, достал из портсигара папиросу и, прикрывая зажженную спичку ладонями, начал прикуривать.

- Во - вторых, - покосилась она на Морозова, сосредоточившегося на попытках встать спиной к ветру так, чтобы спичка не погасла. - Да вы слышите ли меня?

-Слышу, слышу, - затянулся он папиросой. - Жду «во-вторых».

-Савва! Ты ведь понимаешь… - перешла она на «ты», обеспокоенная недостаточным вниманием к теме, как делала всегда, когда хотела напомнить об особом характере их отношений, либо важности и конфиденциальности вопроса. Эти перескакивания от «ты» к «вы» и наоборот были некой игрой, когда, делая шаг вперед, она оставляла возможность отойти назад и восстановить дистанцию. Сейчас нужен был шаг вперед.

- … что в данный момент на первое место выходит издание нашей газеты. Это - жизненно важно для нас! - Все еще сомневаясь, понимает ли Морозов серьезность разговора, она зашла вперед и остановилась, преградив ему путь.

-Нам нужно…- Она почти прикоснулась губами к уху Морозова.

-Ну и аппетиты у вас! – покачал тот головой. – Это всего?

-В год, Савва, - пояснила она, продолжая стоять лицом к лицу с Морозовым, и ласково глядя ему в глаза, а тот, попыхивая папиросой, разглядывал ее с удовольствием, потому как Мария Федоровна была очень хороша сейчас – взволнованная, с легким румянцем на щеках.

-Вы, Марья Федоровна, так смотрите, будто хотите мне на грудь броситься, как давеча при всем народе в театре - к Горькому, - не удержался Савва, отметив легкую растерянность, а затем и недовольство на ее лице. - Что ж, Алексей Максимович, конечно, хороший человек,… достойный дружеских объятий и поцелуев. – Он обошел Андрееву и направился к скамейке.

- Да для меня он не человек даже! - воскликнула она.

Савва удивленно обернулся.

Андреева запнулась, подбирая достойное завершение начатой фразе, которое, как она мгновенно сообразила, могла оказать сильное влияние на окончание важного разговора.

- Не человек, а великий человек, почти Бог! – с пафосом воскликнула она.

Морозов бросил на нее изумленный взгляд.

- Присядем, Савва… Тимофеевич? – просто на всякий случай увеличивая дистанцию, она снова перешла на «вы».

-Бог, говоришь? - усмехнулся Морозов, садясь рядом на холодную скамью. - Ты, Маша, - шаг вперед сделал Савва, и это немного успокоило Андрееву, - прямо, как Ницше. Это у него великий человек подобен Богу. А мне так Байрон ближе.

-А что Байрон? - сдерживая легкое раздражение от слишком медленного движения к цели, изобразила заинтересованность Андреева.

-По Байрону великий человек - это титан, воюющий сам с собой.

Разговор все время поворачивал не в то русло, и это не нравилось Марии Федоровне. Она подобрала прутик, лежащий у скамейки и, обломав тонкие веточки, наклонилась и принялась что-то писать на земле. Савва смотрел с интересом.

-Ничего не выходит! - отбросила она прутик. - Земля подмерзла. Так что, Савва Тимофеевич, поможешь?

-А я когда тебе не помогал? – рассмеялся он.

-Вот и чудесно! - облегченно чмокнула она Савву в щеку. - Вот и славно! Я тогда Алексею Максимовичу скажу, чтобы он с тобой детали оговорил. Вы ведь увидитесь?

-Алеша почти каждый вечер у меня. Иногда даже ночует. Говорит, книгу новую хочет писать. Все меня про быт купеческий выспрашивает, про родню. Какие привычки, что за взгляды, что едим, что пьем, каких женщин любим…

- Ну, и «каких женщин любим»? – оживилась Андреева.

Савва таинственно улыбнулся.

- Ну, так каких же?.

-А уж это, кто каких! Кому спичка подходит, а кому - фейерверка мало, подавай вулкан, - рассмеялся он, с любовью глядя на Андрееву.

Та скромно опустила глаза.

- Пожалуй, надо Алексею уже окончательно из Нижнего в Москву перебираться, - сказал Савва, бросив испытующий взгляд на Марию Федоровну.

-Холодно. Пойдем, - словно не услышав его слов, она поднялась со скамейки. – У меня репетиция через полчаса. Если опоздаю, опять Немирович ворчать будет.

-Как в театре? Полегче? - Савва вышел на край проезжей части и махнул рукой стоящему неподалеку извозчику.

-Тяжело, - покачала она головой. - Тяжело. Если бы не ты, не знаю, как играла бы, и кого играла. Но все одно - самые лучшие роли Книппер достаются.(22). Знаешь, что я недавно случайно услыхала?

-Куда ехать прикажете, барин? - прервал их подъехавший извозчик, закутанный в видавший виды овчинный тулуп.

-Недалеко, подожди, - отмахнулся Морозов. - Так что слышала-то?

-Станиславский Немировичу говорил в коридоре, а я за дверью стояла, ботинок шнуровала, что «Андреева - актриса полезная, а Книппер - до зарезу необходимая».

-Костя?! - нахмурился Савва.

Мария Федоровна кивнула.

-Право, так это несправедливо, так больно. Я в тот вечер дома металась, как угорелая, состояние духа было такое ужасное, - на глаза у нее навернулись слезы. - А Книппер… на днях на самом видном месте письмо раскрытое оставила…

Савва поморщился.

- Я понимаю, Савва, что дурно заглядывать в чужие письма, но оно так лежало… специально, на виду. И там она пишет Чехову, что Немирович в одной из бесед неосторожно выразился, что надо меня «вытравить из театра». И еще – пишет ему, что мол она с Немировичем согласна во всем, что связано с репертуарной политикой. Пишет, что Горький-Горьким, но слишком много «горькиады» - вредно!

-Что ж мне раньше не сказала? – сердито спросил Савва и полез в карман за портсигаром.

Извозчик многозначительно покашлял.

-Стой, жди! Не обижу, - бросил ему Савва.

Андреева вздохнула:

-Не решилась тревожить, - необычно тоненьким голоском жалобно сказала она. - И потом, ты иногда уж очень важный господин, я на тебя смотрю и потрухиваю очень.

-А мнение зрителей их не волнует? А цветы, которыми тебя осыпают после каждого спектакля? – Савва взял в рот папиросу и попытался зажечь спичку, но та сломалась. - Не нравится мне это! То, что Немирович роняет себя в моих глазах буквально каждый день, так к этому я уже привык. Но вот Костя… - снова чиркнул спичкой и снова сломал. - Ну, не грустите, дорогая Мария Федоровна! В обиду я вас не дам. Не для того такой театральный храм отстроил, чтобы главную богиню в этом храме унижали.

Савва смял папиросу и отбросил в сторону:

-Ба-арин? – снова напомнил о себе извозчик.

- Да-да, надо ехать! - спохватилась Андреева. - С вами, Савва Тимофеевич, прямо не расстаться никак! - улыбнулась она, садясь в экипаж.

- Кстати, а что прутиком- то на земле написать хотела? – хитро прищурившись, спросил Морозов, протягивая извозчику деньги.

- Имя… Человека одного…

- А-а… значит не Горького...

- Отчего же не Горького?

- Короткая у вас память, Мария Федоровна. Он же не человек вовсе, а «почти Бог».

- А Бог создал человека по образу и подобию своему. Поди разбери, с кем дело имеешь? – кокетливо наклонила она голову, ласково глядя на Савву.

- Пошел! Вези в театр, в Камергерский, - приказал Морозов извозчику.

- Не переживай, барин, вмиг долетим! – Извозчик, вдохновленный полученной суммой, стегнул лошадь кнутом.

- Не гони! Аккуратно, чтоб доставил! - крикнул вслед Морозов. - Великую актрису везешь!

Андреева удовлетворенно откинулась на спинку сидения:

«А почему бы нет? И впрямь - великую актрису везет…»

* * *

Заседание правления товарищества началось с обсуждения репертуарной политики театра. Мария Федоровна сразу обратила внимание на необычность поведения Морозова, который председательствовал на собрании. Савва был собран, быстр в движениях, глаза без обычной лукавинки.

Докладывал заведующий художественной частью Немирович, который говорил долго и обстоятельно, призывая не гнаться за современными пьесами и не подстраиваться к низким вкусам публики. Сидящая напротив Ольга Книппер, одобрительно кивала и многозначительно поглядывала на председателя, который явно раздражался все больше и больше.

«Дело, похоже, не во вкусах публики, а в том, кто приносит пьесу», - подумала Андреева, вспомнив недавнюю фразу Книппер, сказанную так, чтобы другие тоже услышали: «Супруга нашего купчишки - «кривлячка», так ее Владимир Иванович прозвал, держит себя хозяйкой и притаскивает современных авторов всяческих пьес-однодневок только потому, что в высшем обществе они имеют успех».




Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 17 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

Наталия Вико 1 страница | Наталия Вико 2 страница | Наталия Вико 3 страница | Наталия Вико 4 страница | Наталия Вико 5 страница | Наталия Вико 6 страница | Наталия Вико 10 страница | Наталия Вико 11 страница | Наталия Вико 12 страница | Наталия Вико 13 страница |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.028 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав