|
Читайте также: |
Я сидел на пляже и смотрел на заходящее солнце. Пат не пошла со мной. Весь день она себя плохо чувствовала. Когда стемнело, я встал и хотел пойти домой. Вдруг я увидел, что из-за рощи выбежала горничная. Она махала мне рукой и что-то кричала. Я ничего не понимал, - ветер и море заглушали слова. Я сделал ей знак, чтобы она остановилась. Но она продолжала бежать и подняла рупором руки к губам.
- Фрау Пат... - послышалось мне. - Скорее...
- Что случилось? - крикнул я.
Она не могла перевести дух:
- Скорее. Фрау Пат... несчастье.
Я побежал по песчаной лесной дорожке к дому. Деревянная калитка не поддавалась. Я перемахнул через нее и ворвался в комнату. Пат лежала в постели с окровавленной грудью и судорожно сжатыми пальцами. Изо рта у нее еще шла кровь. Возле стояла фройляйн Мюллер с полотенцем и тазом с водой.
- Что случилось? -крикнул я и оттолкнул ее в сторону.
Она что-то сказала.
- Принесите бинт и вату! - попросил я. - Где рана? Она посмотрела на меня, ее губы дрожали.
- Это не рана...
Я резко повернулся к ней.
- Кровотечение, - сказала она.
Меня точно обухом по голове ударили:
- Кровотечение?
Я взял у нее из рук таз:
- Принесите лед, достаньте поскорее немного льда. Я смочил кончик полотенца и положил его Пат на грудь.
- У нас в доме нет льда, - сказала фройляйн Мюллер.
Я повернулся. Она отошла на шаг.
- Ради бога, достаньте лед, пошлите в ближайший трактир и немедленно позвоните врачу.
- Но ведь у нас нет телефона...
- Проклятье! Где ближайший телефон?
- У Массмана.
- Бегите туда. Быстро. Сейчас же позвоните ближайшему врачу. Как его зовут? Где он живет? Не успела она назвать фамилию, как я вытолкнул ее за дверь:
- Скорее, скорее бегите! Это далеко?
- В трех минутах отсюда, - ответила фройляйн Мюллер и торопливо засеменила.
- Принесите с собой лед! - крикнул я ей вдогонку.
Я принес свежей воды, снова смочил полотенце, но не решался прикоснуться к Пат. Я не знал, правильно ли она лежит, и был в отчаянии оттого, что не знал главного, не знал единственного, что должен был знать: подложить ли ей подушку под голову или оставить ее лежать плашмя.
Ее дыхание стало хриплым, потом она резко привстала, и кровь хлынула струей. Она дышала часто, в глазах было нечеловеческое страдание, она задыхалась и кашляла, истекая кровью; я поддерживал ее за плечи, то прижимая к себе, то отпуская, и ощущал содрогания всего ее измученного тела. Казалось, конца этому не будет. Потом, совершенно обессиленная, она откинулась на подушку.
Вошла фройляйн Мюллер. Она посмотрела на меня, как на привидение.
- Что же нам делать? - спросил я.
- Врач сейчас будет, - прошептала она. - Лед... на грудь, и, если сможет... пусть пососет кусочек...
- Как ее положить?.. Низко или высоко?... Да говорите же, черт возьми!
- Пусть лежит так... Он сейчас придет. Я стал класть ей на грудь лед, почувствовав облегчение от возможности что-то делать; я дробил лед для компрессов, менял их и непрерывно смотрел на прелестные, любимые, искривленные губы, эти единственные, эти окровавленные губы...
Зашуршали шины велосипеда. Я вскочил. Врач.
- Могу ли я помочь вам? - спросил я. Он отрицательно покачал головой и открыл свою сумку. Я стоял рядом с ним, судорожно вцепившись в спинку кровати. Он посмотрел на меня. Я отошел немного назад, не спуская с него глаз. Он рассматривал ребра Пат. Она застонала.
- Разве это так опасно? - спросил я.
- Кто лечил вашу жену?
- Как, то есть, лечил?.. - пробормотал я. - Какой врач? - нетерпеливо переспросил он.
- Не знаю... - ответил я. - Нет, я не знаю... я не думаю...
Он посмотрел на меня:
- Но ведь вы должны знать...
- Но я не знаю. Она мне никогда об этом не говорила.
Он склонился к Пат и спросил ее о чем-то. Она хотела ответить. Но опять начался кровавый кашель. Врач приподнял ее. Она хватала губами воздух и дышала с присвистом.
- Жаффе, - произнесла она наконец, с трудом вытолкнув это слово из горла.
- Феликс Жаффе? Профессор Феликс Жаффе? - спросил врач. Чуть сомкнув веки, она подтвердила это. Доктор повернулся ко мне: - Вы можете ему позвонить? Лучше спросить у него.
- Да, да, - ответил я, - я это сделаю сейчас же, А потом приду за вами! Жаффе?
- Феликс Жаффе, - сказал врач. - Узнайте номер телефона.
- Она выживет? - спросил я.
- Кровотечение должно прекратиться, - сказал врач. Я позвал горничную, и мы побежали по дороге. Она показала мне дом, где был телефон. Я позвонил у парадного. В доме сидело небольшое общество за кофе и пивом. Я обвел всех невидящим взглядом, не понимая, как могут люди пить пиво, когда Пат истекает кровью. Заказав срочный разговор, я ждал у аппарата. Вслушиваясь в гудящий мрак, я видел сквозь портьеры часть смежной комнаты, где сидели люди. Все казалось мне туманным и вместе с тем предельно четким. Я видел покачивающуюся лысину, в которой отражался желтый свет лампы, видел брошь на черной тафте платья со шнуровкой, и двойной подбородок, и пенсне, и высокую вздыбленную прическу; костлявую старую руку с вздувшимися венами, барабанившую по столу... Я не хотел ничего видеть, но был словно обезоружен - все само проникало в глаза, как слепящий свет.
Наконец мне ответили. Я попросил профессора.
- К сожалению, профессор Жаффе уже ушел, - сообщила мне сестра.
Мое сердце замерло и тут же бешено заколотилось. - Где же он? Мне нужно переговорить с ним немедленно.
- Не знаю. Может быть, он вернулся в клинику.
- Пожалуйста, позвоните в клинику. Я подожду. У вас, наверно, есть второй аппарат.
- Минутку. - Опять гудение, бездонный мрак, над которым повис тонкий металлический провод. Я вздрогнул. Рядом со мной в клетке, закрытой занавеской, щебетала канарейка. Снова послышался голос сестры: - Профессор Жаффе уже ушел из клиники.
- Куда?
- Я этого точно не знаю, сударь.
Это был конец. Я прислонился к стене.
- Алло! - сказала сестра, - вы не повесили трубку?
- Нет еще. Послушайте, сестра, вы не знаете, когда он вернется?
- Это очень неопределенно.
- Разве он ничего не сказал? Ведь он обязан. А если что-нибудь случится, где же его тогда искать?
- В клинике есть дежурный врач.
- А вы могли бы спросить его?
- Нет, это не имеет смысла, он ведь тоже ничего не знает.
- Хорошо, сестра, - сказал я, чувствуя смертельную усталость, - если профессор Жаффе придет, попросите его немедленно позвонить сюда. - Я сообщил ей номер. - Но немедленно! Прошу вас, сестра.
- Можете положиться на меня, сударь. - Она повторила номер и повесила трубку.
Я остался на месте. Качающиеся головы, лысина, брошь, соседняя комната - все куда-то ушло, откатилось, как блестящий резиновый мяч. Я осмотрелся. Здесь я больше ничего не мог сделать. Надо было только попросить хозяев позвать меня, если будет звонок. Но я не решался отойти от телефона, он был для меня как спасательный круг. И вдруг я сообразил, как поступить. Я снял трубку и назвал номер Кестера. Его-то я уж застану на месте. Иначе быть не может.
И вот из хаоса ночи выплыл спокойный голос Кестера. Я сразу же успокоился и рассказал ему все. Я чувствовал, что он слушает и записывает.
- Хорошо, - сказал он, - сейчас же еду искать его. Позволю. Не беспокойся. Найду. Вот все и кончилось. Весь мир успокоился. Кошмар прошел. Я побежал обратно.
- Ну как? - спросил врач. - Дозвонились?
- Нет, - сказал я, - но я разговаривал с Кестером.
- Кестер? Не слыхал. Что он сказал? Как он ее лечил?
- Лечил? Не лечил он ее. Кестер ищет его.
- Кого?
- Жаффе.
- Господи боже мой! Кто же этот Кестер?
- Ах да... простите, пожалуйста. Кестер мой друг. Он ищет профессора Жаффе. Мне не удалось созвониться с ним.
- Жаль, - сказал врач и снова наклонился к Пат.
- Он разыщет его, - сказал я. - Если профессор не умер, он его разыщет.
Врач посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и пожал плечами.
В комнате горела тусклая лампочка. Я спросил, могу ли я чем-нибудь помочь. Врач не нуждался в моей помощи. Я уставился в окно. Пат прерывисто дышала. Закрыв окно, я подошел к двери и стал смотреть на дорогу.
Вдруг кто-то крикнул:
- Телефон!
Я повернулся:
- Телефон? Мне пойти?
Врач вскочил на ноги:
- Нет, я пойду. Я расспрошу его лучше. Останьтесь здесь. Ничего не делайте. Я сейчас же вернусь. Я присел к кровати Пат.
- Пат, - сказал я тихо. - Мы все на своих местах. Все следим за тобой. Ничего с тобой не случится. Ничто не должно с тобой случиться. Профессор уже дает указания по телефону. Он скажет нам все. Завтра он наверняка приедет. Он поможет тебе. Ты выздоровеешь. Почему ты никогда не говорила мне, что еще больна? Потеря крови невелика, это нестрашно, Пат. Мы восстановим твою кровь. Кестер нашел профессора. Теперь все хорошо, Пат.
Врач пришел обратно:
- Это был не профессор...
Я встал.
- Звонил ваш друг Ленц. - Кестер не нашел его?
- Нашел. Профессор сказал ему, что надо делать. Ваш друг Ленц передал мне эти указания по телефону. Все очень толково и правильно. Ваш приятель Ленц - врач?
- Нет. Хотел быть врачом... но где же Кестер? - спросил я.
Врач посмотрел на меня:
- Ленц сказал, что Кестер выехал несколько минут тому назад. С профессором.
Я прислонился к стене.
- Отто! - проговорил я.
- Да, - продолжал врач, - и, по мнению вашего друга Ленца, они будут здесь через два часа - это единственное, что он сказал неправильно. Я знаю дорогу. При самой быстрой езде им потребуется свыше трех часов, не меньше.
- Доктор, - ответил я. - Можете не сомневаться. Если он сказал - два часа, значит ровно через два часа они будут здесь.
- Невозможно. Очень много поворотов, а сейчас ночь.
- Увидите... - сказал я.
- Гак или иначе... конечно, лучше, чтобы он приехал.
Я не мог больше оставаться в доме и вышел. Стало туманно. Вдали шумело море. С деревьев падали капли. Я осмотрелся. Я уже не был один. Теперь где-то там на юге, за горизонтом, ревел мотор. За туманом по бледно-серым дорогам летела помощь, фары разбрызгивали яркий свет, свистели покрышки, и две руки сжимали рулевое колесо, два глаза холодным уверенным взглядом сверлили темноту: глаза моего друга...
* * *
Потом Жаффе рассказал мне, как все произошло. Сразу после разговора со мной Кестер позвонил Ленцу и попросил его быть наготове. Затем он вывел "Карла" из гаража и помчался с Ленцем в клинику Жаффе. Дежурная сестра сказала, что профессор, возможно, поехал ужинать, и назвала Кестеру несколько ресторанов, где он мог быть. Кестер отправился на поиски. Он ехал на красный свет, не обращая внимания на полицейских. Он посылал "Карла" вперед, как норовистого коня, протискиваясь сквозь поток машин. Профессор оказался в четвертом по счету ресторане. Оставив ужин, он вышел с Кестером. Они поехали на квартиру Жаффе, чтобы взять все необходимое. Это был единственный участок пути, на котором Кестер ехал хотя в быстро, но все же не в темпе автомобильной гонки. Он не хотел пугать профессора преждевременно. По дороге Жаффе спросил, где находится Па г. Кестер назвал какой-то пункт в сорока километрах от города. Только бы не выпустить профессора из машины. Остальное должно было получиться само собой. Собирая свой чемоданчик, Жаффе объяснил Ленцу, что надо сказать по телефону. Затем он сел с Кестером в машину.
- Это опасно? - спросил Кестер.
- Да, - сказал Жаффе.
В ту же секунду "Карл" превратился в белое привидение. Он рванулся с места и понесся. Он обгонял всех, наезжал колесами на тротуары, мчался в запрещенном направлении по улицам с односторонним движением. Машина рвалась из города, пробивая себе кратчайший путь.
- Вы сошли с ума! - воскликнул профессор. (Кестер пулей метнулся наперерез огромному автобусу, едва не задев высокий передний бампер, затем сбавил на мгновение газ и снова дал двигателю полные обороты).
- Не гоните так машину, - кричал врач, - ведь все будет впустую, если мы попадем в аварию!
- Мы не попадем в аварию.
- Если не кончится эта бешеная гонка - катастрофа неминуема!
Кестер рванул машину и, вопреки правилам, обогнал слева трамвай.
- Мы не попадем в аварию.
Впереди была прямая длинная улица. Он посмотрел на врача:
- Я знаю, что должен доставить вас целым и невредимым. Положитесь на меня!
- Какая польза в этой сумасшедшей гонке! Выиграете несколько минут.
- Нет, - сказал Кестер, уклоняясь от столкновения с машиной, нагруженной камнем, - нам еще предстоит покрыть двести сорок километров.
- Что? - Да... - "Карл" прошмыгнул между почтовой машиной и автобусом. - Я не хотел говорить вам этого раньше.
- Это все равно! - недовольно заметил Жаффе. - Я помогаю людям независимо от километража. Поезжайте на вокзал. Поездом мы доберемся скорее.
- Нет. - Кестер мчался уже по предместью. Ветер срывал слова с его губ. - Я справлялся... Поезд уходит слишком поздно...
Он снова посмотрел на Жаффе, а доктор, очевидно, увидел в его лице что-то новое.
- Помоги вам бог! - пробормотал он. - Ваша приятельница?
Кестер отрицательно покачал головой. Больше он не отвечал.
Огороды с беседками остались позади. Кестер выехал на шоссе. Теперь мотор работал на полную мощность. Врач съежился за узким ветровым стеклом. Кестер сунул ему свой кожаный шлем. Непрерывно работал сигнал. Леса отбрасывали назад его рев. Только в деревнях, когда это было абсолютно необходимо, Кестер сбавлял скорость. На машине не было глушителя. Громовым эхом отдавался гул мотора в смыкавшихся за ними стенах домов, которые хлопали, как полотнища на ветру; "Карл" проносился между ними, обдавая их на мгновение ярким мертвенным светом фар, и продолжал вгрызаться в ночь, сверля ее лучами.
Покрышки скрипели, шипели, завывали, свистели, - мотор отдавал теперь всю свою мощь. Кестер пригнулся к рулю, его тело превратилось в огромное ухо, в фильтр, просеивающий гром и свист мотора и шасси, чутко улавливающий малейший звук, любой подозрительный скрип и скрежет, в которых могли таиться авария и смерть.
Глинистое полотно дороги стало влажным. Машина начала юлить и шататься в стороны. Кестеру пришлось сбавить скорость. Зато он с еще большим напором брал повороты. Он уже не подчинялся разуму, им управлял только инстинкт. Фары высвечивали повороты наполовину. Когда машина брала поворот, он не просматривался. Прожектор-искатель почти не помогал, - он давал слишком узкий сноп света. Врач молчал. Внезапно воздух перед фарами взвихрился и окрасился в бледно-серебристый цвет. Замелькали прозрачные клочья, похожие на облака. Это был единственный раз, когда, по словам Жаффе, Кестер выругался. Через минуту они неслись в густом тумане.
Кестер переключил фары на малый свет. Машина плыла в вате, проносились тени, деревья, смутные призраки в молочном море, не было больше шоссе, осталась случайность и приблизительность, тени, разраставшиеся и исчезавшие в реве мотора.
Когда через десять минут они вынырнули из тумана, лицо Кестера было землистым. Он взглянул на Жаффе и что-то пробормотал. Потом он дал полный газ и продолжал путь, прижавшись к рулю, холодный и снова овладевший собой...
* * *
Липкая теплынь разлилась по комнате, как свинец.
- Еще не прекратилось? - спросил я.
- Нет, - сказал врач.
Пат посмотрела на меня. Вместо улыбки у меня получилась гримаса.
- Еще полчаса, - сказал я.
Врач поднял глаза:
- Еще полтора часа, если не все два. Идет дождь. С тихим напевным шумом падали капли на листья и кусты в саду. Ослепленными глазами я вглядывался в тьму. Давно ли мы вставали по ночам, забирались в резеду и левкои и Пат распевала смешные детские песенки? Давно ли садовая дорожка сверкала белизной в лунном свете и Пат бегала среди кустов, как гибкое животное?..
В сотый раз я вышел на крыльцо. Я знал, что это бесцельно, но все-таки ожидание как-то сокращалось. В воздухе висел туман. Я проклинал его; я понимал, каково было Кестеру. Сквозь теплую пелену донесся крик птицы.
- Заткнись! - проворчал я. Мне пришли на память рассказы о вещих птицах. - Ерунда! - громко сказал я.
Меня знобило. Где-то гудел жук, но он не приближался... он не приближался. Он гудел ровно и тихо: потом гудение исчезло; вот оно послышалось снова... вот опять... Я вдруг задрожал... это был не жук, а машина; где-то далеко она брала повороты на огромной скорости. Я словно окостенел и затаил дыхание, чтобы лучше слышать: снова... снова тихий, высокий звук, словно жужжание разгневанной осы. А теперь громче... я отчетливо различал высокий тон компрессора! И тогда натянутый до предела горизонт рухнул и провалился в мягкую бесконечность, погребая под собой ночь, боязнь, ужас, - я подскочил к двери и, держась за косяк, сказал:
- Они едут! Доктор, Пат, они едут. Я их уже слышу! В течение всего вечера врач считал меня сумасшедшим. Он встал и тоже прислушался.
- Это, вероятно, другая машина, - сказал он наконец.
- Нет, я узнаю мотор.
Он раздраженно посмотрел на меня. Видно, он считал себя специалистом по автомобилям. С Пат он обращался терпеливо и бережно, как мать; но стоило мне заговорить об автомобилях, как он начинал метать сквозь очки гневные искры и ни в чем не соглашался со мной.
- Невозможно, - коротко отрезал он и вернулся в комнату.
Я остался на месте, дрожа от волнения.
- "Карл", "Карл"! - повторял я. Теперь чередовались приглушенные удары и взрывы. Машина, очевидно, уже была в деревне и мчалась с бешеной скоростью вдоль домов. Вот рев мотора стал тише; он слышался за лесом, а теперь он снова нарастал, неистовый и ликующий. Яркая полоса прорезала туман... Фары... Гром.. Ошеломленный врач стоял около меня. Слепящий свет стремительно надвигался на нас. Заскрежетали тормоза, а машина остановилась у калитки. Я побежал к ней. Профессор сошел с подножки. Он не обратил на меня внимания и направился прямо к врачу. За ним шел Кестер.
- Как Пат? - спросил он.
- Кровь еще идет.
- Так бывает, - сказал он. - Пока не надо беспокоиться.
Я молчал и смотрел на него.
- У тебя есть сигарета? - спросил он.
Я дал ему закурить.
- Хорошо, что ты приехал, Отто.
Он глубоко затянулся:
- Решил, так будет лучше.
- Ты очень быстро ехал.
- Да, довольно быстро. Туман немного помешал.
Мы сидели рядом и ждали.
- Думаешь, она выживет? - спросил я.
- Конечно. Такое кровотечение не опасно. - Она никогда ничего не говорила мне об этом.
Кестер кивнул.
- Она должна выжить, Отто! - сказал я.
Он не смотрел на меня.
- Дай мне еще сигарету, - сказал он. - Забыл свои дома.
- Она должна выжить, - сказал я, - иначе все полетит к чертям.
Вышел профессор. Я встал.
- Будь я проклят, если когда-нибудь еще поеду с вами, - сказал он Кестеру.
- Простите меня, - сказал Кестер, - это жена моего друга.
- Вот как! - сказал Жаффе.
- Она выживет? - спросил я.
Он внимательно посмотрел на меня. Я отвел глаза и сторону.
- Думаете, я бы стоял тут с вами так долго, если бы она была безнадежна? - сказал он.
Я стиснул зубы и сжал кулаки. Я плакал.
- Извините, пожалуйста, - сказал я, - но все это произошло слишком быстро.
- Такие вещи только так и происходят, - сказал Жаффе и улыбнулся.
- Не сердись на меня, Отто, что я захныкал, - сказал я.
Он повернул меня за плечи и подтолкнул в сторону двери:
- Войди в комнату. Если профессор позволит.
- Я больше не плачу, - сказал я. - Можно мне войти туда?
- Да, но не разговаривайте, - ответил Жаффе, - и только на минутку. Ей нельзя волноваться.
От слез я не видел ничего, кроме зыбкого светового пятна, мои веки дрожали, но я не решался вытереть глаза. Увидев этот жест, Пат подумала бы, что дело обстоит совсем плохо. Не переступая порога, я попробовал улыбнуться. Затем быстро повернулся к Жаффе и Кестеру.
- Хорошо, что вы приехали сюда? - спросил Кестер.
- Да, - сказал Жаффе, - так лучше.
- Завтра утром могу вас увезти обратно.
- Лучше не надо, - сказал Жаффе.
- Я поеду осторожно. - Нет, останусь еще на денек, понаблюдаю за ней. Ваша постель свободна? - обратился Жаффе ко мне. Я кивнул.
- Хорошо, тогда я сплю здесь. Вы сможете устроиться в деревне?
- Да. Приготовить вам зубную щетку и пижаму?
- Не надо. Имею все при себе. Всегда готов к таким делам, хотя и не к подобным гонкам.
- Извините меня, - сказал Кестер, - охотно верю, что вы злитесь на меня.
- Нет, не злюсь, - сказал Жаффе.
- Тогда мне жаль, что я сразу не сказал вам правду. Жаффе рассмеялся:
- Вы плохо думаете о врачах. А теперь можете идти и не беспокоиться. Я остаюсь здесь.
Я быстро собрал постельные принадлежности. Мы с Кестером отправились в деревню.
- Ты устал? - спросил я.
- Нет, - сказал он, - давай посидим еще где-нибудь. Через час я опять забеспокоился.
- Если он остается, значит это опасно, Отто, - сказал я. - Иначе он бы этого не сделал...
- Думаю, он остался из предосторожности, - ответил Кестер. - Он очень любит Пат. Когда мы ехали сюда, он говорил мне об этом. Он лечил еще ее мать...
- Разве и она болела этим?..
- Не знаю, - поспешно ответил Кестер, - может быть, чем-то другим. Пойдем спать?
- Пойди, Отто. Я еще взгляну на нее разок... так... издалека.
- Ладно. Пойдем вместе.
- Знаешь, Отто, в такую теплую погоду я очень люблю спать на воздухе. Ты не беспокойся. В последнее время я это делал часто.
- Ведь сыро.
- Неважно. Я подниму верх и посижу немного в машине.
- Хорошо. И я с удовольствием посплю на воздухе. Я понял, что мне от него не избавиться. Мы взяли несколько одеял и подушек и пошли обратно к "Карлу". Отстегнув привязанные ремни, мы откинули спинки передних сидений. Так можно было довольно прилично устроиться. - Лучше, чем иной раз на фронте, - сказал Кестер. Яркое пятно окна светило сквозь мглистый воздух. Несколько раз за стеклом мелькнул силуэт Жаффе. Мы выкурили целую пачку сигарет. Потом увидели, что большой свет в комнате выключили и зажгли маленькую ночную лампочку.
- Слава богу, - сказал я.
На брезентовый верх падали капли. Дул слабый ветерок. Стало свежо.
- Возьми у меня еще одно одеяло, - сказал я,
- Нет, не надо, мне тепло.
- Замечательный парень этот Жаффе, правда?
- Замечательный и, кажется, очень дельный.
- Безусловно.
* * *
Я очнулся от беспокойного полусна. Брезжил серый, холодный рассвет. Кестер уже проснулся.
- Ты не спал, Отто?
- Спал.
Я выбрался из машины и прошел по дорожке к окну. Маленький ночник все еще горел. Пат лежала в постели с закрытыми глазами. Кровотечение прекратилось, но она была очень бледна. На мгновение я испугался: мне показалось, что она умерла. Но потом я заметил слабое движение ее правой руки. В ту же минуту Жаффе, лежавший на второй кровати, открыл глаза. Успокоенный, я быстро отошел от окна, - он следил за Пат.
- Нам лучше исчезнуть, - сказал я Кестеру, - а то он подумает, что мы его проверяем.
- Там все в порядке? - спросил Отто.
- Да, насколько я могу судить. У профессора сон правильный: такой человек может дрыхнуть при ураганном огне, но стоит мышонку зашуршать у его вещевого мешка - и он сразу просыпается.
- Можно пойти выкупаться, - сказал Кестер. - Какой тут чудесный воздух! - Он потянулся.
- Пойди.
- Пойдем со мной.
Серое небо прояснялось. В разрывы облаков хлынули оранжево-красные полосы. Облачная завеса у горизонта приподнялась, и за ней показалась светлая бирюза воды. Мы прыгнули в воду и поплыли. Вода светилась серыми и красными переливами.
Потом мы пошли обратно. Фройляйн Мюллер уже была на ногах. Она срезала на огороде петрушку. Услышав мой голос, она вздрогнула. Я смущенно извинился за вчерашнюю грубость. Она разрыдалась:
- Бедная дама. Она так хороша и еще так молода.
- Пат доживет до ста лет, - сказал я, досадуя на то, что хозяина плачет, словно Пат умирает. Нет, она не может умереть. Прохладное утро, ветер, и столько светлой, вспененной морем жизни во мне, - нет, Пат не может умереть... Разве только если я потеряю мужество. Рядом был Кестер, мой товарищ; был я - верный товарищ Пат. Сначала должны умереть мы. А пока мы живы, мы ее вытянем. Так было всегда. Пока жив Кестер, я не мог умереть. А пока живы мы оба, Пат не умрет.
- Надо покоряться судьбе, - сказала старая фройляйн, обратив ко мне свое коричневое лицо, сморщенное, как печеное яблоко. В ее словах звучал упрек. Вероятно, ей вспомнились мои проклятья.
- Покоряться? - спросил я. - Зачем же покоряться? Пользы от этого нет. В жизни мы платим за все двойной и тройной ценой. Зачем же еще покорность?
- Нет, нет... так лучше.
"Покорность, - подумал я. - Что она изменяет? Бороться, бороться - вот единственное, что оставалось в этой свалке, в которой в конечном счете так или иначе будешь побежден. Бороться за то немногое, что тебе дорого. А покориться можно и в семьдесят лет".
Кестер сказал ей несколько слов. Она улыбнулась и спросила, чего бы ему хотелось на обед.
- Вот видишь, - сказал Отто, - что значит возраст: то слезы, то смех, - как все это быстро сменяется. Без заминок. Вероятно, и с нами так будет, - задумчиво произнес он.
Мы бродили вокруг дома.
- Я радуюсь каждой липшей минуте ее сна, - сказал я.
Мы снова пошли в сад. Фройляйн Мюллер приготовила нам завтрак. Мы выпили горячего черного кофе. Взошло солнце. Сразу стало тепло. Листья на деревьях искрились от света и влаги. С моря доносились крики чаек. Фройляйн Мюллер поставила на стол букет роз. - Мы дадим их ей потом, - сказала она. Аромат роз напоминал детство, садовую ограду...
- Знаешь, Отто, - сказал я, - у меня такое чувство, будто я сам болел. Все-таки мы уже не те, что прежде. Надо было вести себя спокойнее, разумнее. Чем спокойнее держишься, тем лучше можешь помогать другим.
- Это не всегда получается, Робби. Бывало такое и со мной. Чем дольше живешь, тем больше портятся нервы. Как у банкира, который терпит все новые убытки.
В эту минуту открылась дверь. Вышел Жаффе в пижаме.
- Хорошо, хорошо! - сказал он, увидев, что я чуть не опрокинул стол. - Хорошо, насколько это возможно.
- Можно мне войти?
- Нет еще. Теперь там горничная. Уборка и все такое.
Я налил ему кофе. Он прищурился на солнце и обратился к Кестеру:
- Собственно, я должен благодарить вас. По крайней мере выбрался на денек к морю.
- Вы могли бы это делать чаще, - сказал Кестер. - Выезжать с вечера и возвращаться к следующему вечеру,
- Мог бы, мог бы... - ответил Жаффе. - Вы не успели заметить, что мы живем в эпоху полного саморастерзания? Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами не зная почему. Работа стала делом чудовищной важности: так много людей в наши дни лишены ее, что мысли о ней заслоняют все остальное. Как здесь хорошо! Я не видел этого уже несколько лет. У меня две машины, квартира в десять комнат и достаточно денег. А толку что? Разве все это сравнятся с таким летним утром! Работа - мрачная одержимость. Мы предаемся труду с вечной иллюзией, будто со временем все станет иным. Никогда ничто не изменится. И что только люди делают из своей жизни, - просто смешно!
- По-моему, врач - один из тех немногих людей, которые знают, зачем они живут, - сказал я. - Что же тогда говорить какому-нибудь бухгалтеру?
- Дорогой друг, - возразил мне Жаффе, - ошибочно предполагать, будто все люди обладают одинаковой способностью чувствовать.
- Верно, - сказал Кестер, - но ведь люди обрели свои профессии независимо от способности чувствовать. - Правильно, - ответил Жаффе. - Это сложный вопрос. - Он кивнул мне: - Теперь можно. Только тихонько, не трогайте ее, не заставляйте разговаривать...
Она лежала на подушках, обессиленная, словно ее ударом сбили с ног. Ее лицо изменилось: глубокие синие тени залегли под глазами, губы побелели. Но глаза были по-прежнему большие и блестящие. Слишком большие и слишком блестящие.
Я взял ее руку, прохладную и бледную.
- Пат, дружище, - растерянно сказал я и хотел подсесть к пей. Но тут я заметил у окна горничную. Она с любопытством смотрела на меня. - Выйдите отсюда, - с досадой сказал я.
- Я еще должна затянуть гардины, - ответила она.
- Ладно, кончайте и уходите.
Она затянула окно желтыми гардинами, но не вышла, а принялась медленно скреплять их булавками.
- Послушайте, - сказал я, - здесь вам не театр. Немедленно исчезайте!
Она неуклюже повернулась:
- То прикалывай их, то не надо.
- Ты просила ее об этом? - спросил я Пат.
Она кивнула.
- Больно смотреть на свет?
Она покачала головой.
- Сегодня не стоит смотреть на меня при ярком свете...
- Пат, - сказал я испуганно, - тебе пока нельзя разговаривать! Но если дело в этом...
Я открыл дверь, и горничная наконец вышла. Я вернулся к постели. Моя растерянность прошла. Я даже был благодарен горничной. Она помогла мне преодолеть первую минуту. Было все-таки ужасно видеть Пат в таком состоянии.
Я сел на стул.
- Пат, - сказал я, - скоро ты снова будешь здорова...
Ее губы дрогнули:
- Уже завтра...
- Завтра нет, но через несколько дней. Тогда ты сможешь встать, и мы поедем домой. Не следовало ехать сюда, здешний климат слишком суров для тебя. - Ничего, - прошептала она. - Ведь я не больна. Просто несчастный случай...
Я посмотрел на нее. Неужели она и вправду не знала, что больна? Или не хотела знать? Ее глаза беспокойно бегали.
- Ты не должен бояться... - сказала она шепотом. Я не сразу понял, что она имеет в виду и почему так важно, чтобы именно я не боялся. Я видел только, что она взволнована. В ее глазах была мука и какая-то странная настойчивость. Вдруг меня осенило. Я понял, о чем она думала. Ей казалось, что я боюсь заразиться.
- Боже мой, Пат, - сказал я, - уж не поэтому ли ты никогда не говорила мне ничего?
Она не ответила, но я видел, что это так.
- Черт возьми, - сказал я, - кем же ты меня, собственно, считаешь?
Я наклонился над ней.
- Полежи-ка минутку совсем спокойно... не шевелись... - Я поцеловал ее в губы. Они были сухи и горячи. Выпрямившись, я увидел, что она плачет. Она плакала беззвучно. Лицо ее было неподвижно, из широко раскрытых глаз непрерывно лились слезы.
- Ради бога, Пат...
- Я так счастлива, - сказала она.
Я стоял и смотрел на нее. Она сказала только три слова. Но никогда еще я не слыхал, чтобы их так произносили. Я знал женщин, но встречи с ними всегда были мимолетными, - какие-то приключения, иногда яркие часы, одинокий вечер, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я и не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни на что, только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только оттого, что я рядом с ним. Такие слова сами но себе звучат очень просто, но когда вдумаешься в них, начинаешь понимать, как все это бесконечно важно. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.
Мне хотелось сказать ей что-нибудь, но я не мог. Трудно найти слова, когда действительно есть что сказать. И даже если нужные слова приходят, то стыдишься их произнести. Все эти слова принадлежат прошлым столетиям. Наше время не нашло еще слов для выражения своих чувств. Оно умеет быть только развязным, все остальное - искусственно.
- Пат, - сказал я, - дружище мой отважный... В эту минуту вошел Жаффе. Он сразу оценил ситуацию.
- Добился своего! Великолепно! - заворчал он. - Этого я и ожидал.
Я хотел ему что-то ответить, но он решительно выставил меня.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 13 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |