|
Читайте также: |
В середине октября Жаффе вызвал меня к себе. Было десять часов утра, но небо хмурилось и в клинике еще горел электрический свет. Смешиваясь с тусклым отблеском утра, он казался болезненно ярким,
Жаффе сидел один в своем большом кабинете. Когда я вошел, он поднял поблескивающую лысиной голову и угрюмо кивнул в сторону большого окна, по которому хлестал дождь:
- Как вам нравится эта чертова погода?
Я пожал плечами:
- Будем надеяться, что она скоро кончится.
- Она не кончится.
Он посмотрел на меня и ничего не сказал. Потом взял карандаш, постучал им по письменному столу и положил на место.
- Я догадываюсь, зачем вы меня позвали, - сказал я.
Жаффе буркнул что-то невнятное.
Я подождал немного. Потом сказал:
- Пат, видимо, уже должна уехать...
- Да...
Жаффе мрачно смотрел на стол.
- Я рассчитывал на конец октября. Но при такой погоде... - Он опять взял серебряный карандаш.
Порыв ветра с треском швырнул дождевые струи в окно. Звук напоминал отдаленную пулеметную стрельбу.
- Когда же, по-вашему, она должна поехать? - спросил я.
Он взглянул на меня вдруг снизу вверх ясным открытым взглядом.
- Завтра, - сказал он.
На секунду мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног. Воздух был как вата и липнул к легким. Потом это ощущение прошло, и я спросил, насколько мог спокойно, каким-то далеким голосом, словно спрашивал кто-то другой: - Разве ее состояние так резко ухудшилось?
Жаффе решительно покачал головой и встал.
- Если бы оно резко ухудшилось, она вообще не смогла бы поехать, - заявил он хмуро. - Просто ей лучше уехать. В такую погоду она все время в опасности. Всякие простуды и тому подобное...
Он взял несколько писем со стола.
- Я уже все подготовил. Вам остается только выехать. Главного врача санатория я знал еще в бытность мою студентом. Очень дельный человек. Я подробно сообщил ему обо всем.
Жаффе дал мне письма. Я взял их, но не спрятал в карман. Он посмотрел на меня, встал и положил мне руку на плечо. Его рука была легка, как крыло птицы, я почти не ощущал ее.
- Тяжело, - сказал он тихим, изменившимся голосом. - Знаю... Поэтому я и оттягивал отъезд, пока было возможно.
- Не тяжело... - возразил я.
Он махнул рукой:
- Оставьте, пожалуйста...
- Нет, -сказал я, - не в этом смысле... Я хотел бы знать только одно: она вернется?
Жаффе ответил не сразу. Его темные узкие глаза блестели в мутном желтоватом свете.
- Зачем вам это знать сейчас? - спросил он наконец.
- Потому что если не вернется, так лучше пусть не едет, - сказал я.
Он быстро взглянул на меня:
- Что это вы такое говорите?
- Тогда будет лучше, чтобы она осталась.
Он посмотрел на меня.
- А понимаете ли вы, к чему это неминуемо приведет? - спросил он тихо и резко.
- Да, - сказал я. - Это приведет к тому, что она умрет, но не в одиночестве. А что это значит, я тоже знаю.
Жаффе поднял плечи, словно его знобило. Потом он медленно подошел к окну и постоял возле него, глядя на дождь. Когда он повернулся ко мне, лицо его было как маска.
- Сколько вам лет? - спросил он. - Тридцать, - ответил я, не понимая, чего он хочет.
- Тридцать, - повторил он странным тоном, будто разговаривал сам с собой и не понимал меня. - Тридцать, боже мой! - Он подошел к письменному столу и остановился. Рядом с огромным и блестящим столом он казался маленьким и как бы отсутствующим. - Мне скоро шестьдесят, - сказал он, не глядя на меня, - но я бы так не мог. Я испробовал бы все снова и снова, даже если бы знал точно, что это бесцельно.
Я молчал. Жаффе застыл на месте. Казалось, он забыл обо всем, что происходит вокруг. Потом он словно очнулся и маска сошла с его лица. Он улыбнулся:
- Я определенно считаю, что в горах она хорошо перенесет зиму.
- Только зиму? - спросил я.
- Надеюсь, весной она сможет снова спуститься вниз.
- Надеяться... - сказал я. - Что значит надеяться?
- Все вам скажи! - ответил Жаффе. - Всегда и все. Я не могу сказать теперь больше. Мало ли что может быть. Посмотрим, как она будет себя чувствовать наверху. Но я твердо надеюсь, что весной она сможет вернуться.
- Твердо?
- Да. - Он обошел стол и так сильно ударил нотой по выдвинутому ящику, что зазвенели стаканы. - Черт возьми, поймите же, дорогой, мне и самому тяжело, что она должна уехать! - пробормотал он.
Вошла сестра. Знаком Жаффе предложил ей удалиться. Но она осталась на месте, коренастая, неуклюжая, с лицом бульдога под копной седых волос.
- Потом! - буркнул Жаффе. - Зайдите потом!
Сестра раздраженно повернулась и направилась к двери. Выходя, она нажала на кнопку выключателя. Комната наполнилась вдруг серовато-молочным светом. Лицо Жаффе стало землистым.
- Старая ведьма! - сказал он. - Вот уж двадцать лет, как я собираюсь ее выставить. Но очень хорошо работает. - Затем он повернулся ко мне. - Итак?
- Мы уедем сегодня вечером, - сказал я.
- Сегодня?
- Да. Уж если надо, то лучше сегодня, чем завтра. Я отвезу ее. Смогу отлучиться на несколько дней.
Он кивнул и пожал мне руку. Я ушел. Путь до двери показался мне очень долгим.
На улице я остановился и заметил, что все еще держу письма в руке. Дождь барабанил по конвертам. Я вытер их и сунул в боковой карман. Потом посмотрел вокруг. К дому подкатил автобус. Он был переполнен, и из него высыпала толпа пассажиров. Несколько девушек в черных блестящих дождевиках шутили с кондуктором. Он был молод, белые зубы ярко выделялись на смуглом лице. "Ведь так нельзя, - подумал я, - это невозможно! Столько жизни вокруг, а Пат должна умереть!"
Кондуктор дал звонок, и автобус тронулся. Из-под колес взметнулись снопы брызг и обрушились на тротуар. Я пошел дальше. Надо было предупредить Кестера и достать билеты.
* * *
К двенадцати часам дня я пришел домой и успел сделать все, отправил даже телеграмму в санаторий.
- Пат, - сказал я, еще стоя в дверях, - ты успеешь уложить вещи до вечера?
- Я должна уехать?
- Да, - сказал я, - да, Пат.
- Одна?
- Нет. Мы поедем вместе. Я отвезу тебя.
Ее лицо слегка порозовело.
- Когда же я должна быть готова? - спросила она.
- Поезд уходит в десять вечера.
- А теперь ты опять уйдешь?
- Нет. Останусь с тобой до отъезда.
Она глубоко вздохнула.
- Тогда все просто, Робби, - сказала она. - Начнем сразу?
- У нас еще есть время.
- Я хочу начать сейчас. Тогда все скоро будет готово.
- Хорошо.
За полчаса я упаковал несколько вещей, которые хотел взять с собой. Потом я зашел к фрау Залевски и сообщил ей о нашем отъезде. Я договорился, что с первого ноября или даже раньше она может сдать комнату Пат. Хозяйка собралась было завести долгий разговор, но я тут же вышел из комнаты.
Пат стояла на коленях перед чемоданом-гардеробом, вокруг висели ее платья, на кровати лежало белье. Она укладывала обувь. Я вспомнил, что точно так же она стояла на коленях, когда въехала в эту комнату и распаковывала свои вещи, и мне казалось, что это было бесконечно давно и будто только вчера.
Она взглянула на меня.
- Возьмешь с собой серебряное платье? - спросил я.
Она кивнула.
- Робби, а что делать с остальными вещами? С мебелью?
- Я уже говорил с фрау Залевски. Возьму к себе в комнату сколько смогу. Остальное сдадим на хранение. Когда вернешься, - заберем все.
- Когда я вернусь... - сказала она.
- Ну да, весной, когда ты приедешь вся коричневая от солнца.
Я помог ей уложить чемоданы, и к вечеру, когда стемнело, все было готово. Было очень странно: мебель стояла на прежних местах, только шкафы и ящики опустели, и все-таки комната показалась мне вдруг голой и печальной. Пат уселась на кровать. Она выглядела усталой.
- Зажечь свет? - спросил я.
Она покачала головой:
- Подожди еще немного.
Я сел возле нее:
- Хочешь сигарету?
- Нет, Робби. Просто посидим так немного.
Я встал и подошел к окну. Фонари беспокойно горели под дождем. В деревьях буйно гулял ветер. Внизу медленно прошла Роза. Ее высокие сапожки сверкали. Она держала под мышкой пакет и направлялась в "Интернациональ". Вероятно, это были нитки и спицы, - она постоянно вязала для своей малышки шерстяные вещи. За ней проследовали Фрицци и Марион, обе в новых белых, плотно облегающих фигуру дождевиках, а немного спустя за ними прошлепала старенькая Мими, обтрепанная и усталая.
Я обернулся. Было уже так темно, что я не мог разглядеть Пат. Я только слышал ее дыхание. За деревьями кладбища медленно и тускло начали карабкаться вверх огни световых реклам. Светящееся название знаменитых сигарет протянулось над крышами, как пестрая орденская лента, запенились синие и зеленые круги фирмы вин и ликеров, вспыхнули яркие контуры рекламы бельевого магазина. Огни отбрасывали матовое рассеянное сияние, ложившееся на стены и потолок, и скользили во всех направлениях, и комната показалась мне вдруг маленьким водолазным колоколом, затерянным на дне моря. Дождевые волны шумели вокруг него; а сверху, сквозь толщу воды, едва проникал слабый отблеск далекого мира.
* * *
Было восемь часов вечера. На улице загудел клаксон.
- Готтфрид приехал на такси, - сказал я. - Он отвезет нас поужинать.
Я встал, подошел к окну и крикнул Готтфриду, что мы идем. Затем я включил маленькую настольную лампу и пошел в свою комнату. Она показалась мне до неузнаваемости чужой. Я достал бутылку рома и наспех выпил рюмку. Потом сел в кресло и уставился на обои. Вскоре я снова встал, подошел к умывальнику, чтобы пригладить щеткой волосы. Но, увидев свое лицо в зеркале, я забыл об этом. Разглядывая себя с холодным любопытством, я сжал губы и усмехнулся. Напряженное и бледное лицо в зеркале усмехнулось мне в ответ.
- Эй, ты! - беззвучно сказал я. Затем я пошел обратно к Пат.
- Пойдем, дружище? - спросил я.
- Да, - ответила Пат, - но я хочу еще раз зайти в твою комнату.
- К чему? В эту старую халупу...
- Останься здесь, - сказала она. - Я сейчас приду.
Я немного подождал, а потом пошел за ней„ Заметив меня, Пат вздрогнула. Никогда еще я не видел ее такой. Словно угасшая, стояла она посреди комнаты. Но это длилось только секунду, и улыбка снова появилась на ее лице.
- Пойдем, - сказала она. - Уже пора.
У кухни нас ждала фрау Залевски. Ее седые букли дрожали. На черном шелковом платье у нее была брошь с портретом покойного Залевски.
- Держись! - шепнул я Пат. - Сейчас она тебя обнимет.
В следующее мгновение Пат утонула в грандиозном бюсте. Огромное заплаканное лицо фрау Залевски судорожно подергивалось. Еще несколько секунд - и поток слез залил бы Пат с головы до ног, - когда матушка Залевски плакала, ее глаза работали под давлением, как сифоны.
- Извините, - сказал я, - но мы очень торопимся! Надо немедленно отправляться!
- Немедленно отправляться? - Фрау Залевски смерила меня уничтожающим взглядом. - Поезд уходит только через два часа! А в промежутке вы хотите, наверно, напоить бедную девочку!
Пат не выдержала и рассмеялась:
- Нет, фрау Залевски. Надо проститься с друзьями.
Матушка Залевски недоверчиво покачала головой.
- Фройляйн Хольман, вам кажется, что этот молодой человек - сосуд из чистого золота, а на самом деле он, в лучшем случае, позолоченная водочная бутылка.
- Как образно, - сказал я.
- Дитя мое!.. - снова заволновалась фрау Залевски. - Приезжайте поскорее обратно! Ваша комната всегда будет ждать вас. И даже если в ней поселится сам кайзер, ему придется выехать, когда вы вернетесь!
- Спасибо, фрау Залевски! - сказала Пат. - Спасибо за все. И за гадание на картах. Я ничего не забуду.
- Это хорошо. Как следует поправляйтесь и выздоравливайте окончательно!
- Да, - ответила Пат, - попробую. До свидания, фрау Залевски. До свидания, Фрида.
Мы пошли. Входная дверь захлопнулась за нами. На лестнице был полумрак, - несколько лампочек перегорело. Тихими мягкими шагами спускалась Пат по ступенькам. Она ничего не говорила. А у меня было такое чувство, будто окончилась побывка, и теперь, серым утром, мы идем на вокзал, чтобы снова уехать на фронт.
* * *
Ленц распахнул дверцу такси.
- Осторожно! - предупредил он. Машина была завалена розами. Два огромных букета белых и красных бутонов лежали на заднем сидении. Я сразу увидел, что они из церковного сада. - Последние, - самодовольно заявил Ленц. - Стоило известных усилий. Пришлось довольно долго объясняться по этому поводу со священником.
- С голубыми детскими глазами? - спросил я.
- Ах, значит, это был ты, брат мой! - воскликнул Готтфрид. - Так, значит, он мне о тебе рассказывал. Бедняга страшно разочаровался, когда после твоего ухода увидел, в каком состоянии кусты роз у галереи. А уж он было подумал, что набожность среди мужского населения снова начала расти.
- А тебя он прямо так и отпустил с цветами? - спросил я.
- С ним можно столковаться. Напоследок он мне даже сам помогал срезать бутоны.
Пат рассмеялась:
- Неужели правда?
Готтфрид хитро улыбнулся:
- А как же! Все это выглядело очень здорово: духовный отец подпрыгивает в полумраке, стараясь достать самые высокие ветки. Настоящий спортсмен. Он сообщил мне, что в гимназические годы слыл хорошим футболистом. Кажется, играл правым полусредним.
- Ты побудил пастора совершить кражу, - сказал я. - За это ты проведешь несколько столетий в аду. Но где Отто?
- Уже у Альфонса. Ведь мы ужинаем у Альфонса?
- Да, конечно, - сказала Пат.
- Тогда поехали!
* * *
Нам подали нашпигованного зайца с красной капустой и печеными яблоками. В заключение ужина Альфонс завел патефон. Мы услышали хор донских казаков. Это была очень тихая песня. Над хором, звучавшим приглушенно, как далекий орган, витал одинокий ясный голос. Мне показалось, будто бесшумно отворилась дверь, вошел старый усталый человек, молча присел к столику и стал слушать песню своей молодости.
- Дети, - сказал Альфонс, когда пение, постепенно затихая, растаяло наконец, как вздох. - Дети, знаете, о чем я всегда думаю, когда слушаю это? Я вспоминаю Ипр в тысяча девятьсот семнадцатом году. Помнишь, Готтфрид, мартовский вечер и Бертельсмана?.. - Да, - сказал Ленц, - помню, Альфонс. Помню этот вечер и вишневые деревья...
Альфонс кивнул.
Кестер встал.
- Думаю, пора ехать. - Он посмотрел на часы. - Да, надо собираться.
- Еще по рюмке коньяку, - сказал Альфонс. - Настоящего "Наполеона". Я его принес специально для вас.
Мы выпили коньяк и встали.
- До свидания, Альфонс! - сказала Пат. - Я всегда с удовольствием приходила сюда. - Она подала ему руку.
Альфонс покраснел. Он крепко сжал ее ладонь в своих лапах.
- В общем, если что понадобится... просто дайте знать. - Он смотрел на нее в крайнем замешательстве. - Ведь вы теперь наша. Никогда бы не подумал, что женщина может стать своей в такой компании.
- Спасибо, - сказала Пат. - Спасибо, Альфонс. Это самое приятное из всего, что вы могли мне сказать. До свидания и всего хорошего.
- До свидания! До скорого свидания!
Кестер и Ленц проводили нас на вокзал. Мы остановились на минуту у нашего дома, и я сбегал за собакой. Юпп уже увез чемоданы.
Мы прибыли в последнюю минуту. Едва мы вошли в вагон, как поезд тронулся. Тут Готтфрид вынул из кармана завернутую бутылку и протянул ее мне:
- Вот, Робби, прихвати с собой. В дороге всегда может пригодиться.
- Спасибо, - сказал я, - распейте ее сегодня вечером сами, ребята, У меня кое-что припасено.
- Возьми, - настаивал Ленц. - Этого всегда не хватает! - Он шел по перрону рядом с движущимся поездом и кинул мне бутылку.
- До свидания, Пат! - крикнул он. - Если мы здесь обанкротимся, приедем все к вам. Отто в качестве тренера по лыжному спорту, а я как учитель танцев. Робби будет играть на рояле. Сколотим бродячую труппу и будем кочевать из отеля в отель.
Поезд пошел быстрее, и Готтфрид отстал. Пат высунулась из окна и махала платочком, пока вокзал не скрылся за поворотом. Потом она обернулась, лицо ее было очень бледно, глаза влажно блестели. Я взял ее за руку.
- Пойдем, - сказал я, - давай выпьем чего-нибудь. Ты прекрасно держалась.
- Но на душе у меня совсем не прекрасно, - ответила она, пытаясь изобразить улыбку.
- Ну меня тоже, - сказал я. - Поэтому мы и выпьем немного.
Я откупорил бутылку и налил ей стаканчик коньяку.
- Хорошо? - спросил я.
Она кивнула и положила мне голову на плечо.
- Любимый мой, чем же все это кончится?
- Ты не должна плакать, - сказал я. - Я так горжусь, что ты не плакала весь день.
- Да я и не плачу, - проговорила она, покачав головой, я слезы текли по ее тонкому лицу.
- Выпей еще немного, - сказал я и прижал ее к себе. - Так бывает в первую минуту, а потом дело пойдет на лад.
Она кивнула:
- Да, Робби. Не обращай на меня внимания. Сейчас все пройдет; лучше, чтобы ты этого совсем не видел. Дай мне побыть одной несколько минут, я как-нибудь справлюсь с собой.
- Зачем же? Весь день ты была такой храброй, что теперь спокойно можешь плакать сколько хочешь.
- И совсем я не была храброй. Ты этого просто не заметил.
- Может быть, - сказал я, - но ведь в том-то и состоит храбрость.
Она попыталась улыбнуться.
- А в чем же тут храбрость, Робби?
- В том, что ты не сдаешься. - Я провел рукой по ее волосам. - Пока человек не сдается, он сильнее своей судьбы.
- У меня нет мужества, дорогой, - пробормотала она. - У меня только жалкий страх перед последним и самым большим страхом.
- Это и есть настоящее мужество, Пат.
Она прислонилась ко мне.
- Ах, Робби, ты даже не знаешь, что такое страх.
- Знаю, - сказал я.
* * *
Отворилась дверь. Проводник попросил предъявить билеты. Я дал их ему.
- Спальное место для дамы? - спросил он.
Я кивнул.
- Тогда вам придется пройти в спальный вагон, - сказал он Пат. - В других вагонах ваш билет недействителен.
- Хорошо.
- А собаку надо сдать в багажный вагон, - заявил он. - Там есть купе для собак.
- Ладно, - сказал я. - А где спальный вагон?
- Третий справа. Багажный вагон в голове поезда.
Он ушел. На его груди болтался маленький фонарик. Казалось, он идет по забою шахты.
- Будем переселяться, Пат, - сказал я. - Билли я как-нибудь протащу к тебе. Нечего ему делать в багажном вагоне.
Для себя я не взял спального места. Мне ничего не стоило просидеть ночь в углу купе. Кроме того, это было дешевле.
Юпп поставил чемоданы Пат в спальный вагон. Маленькое, изящное купе сверкало красным деревом. У Пат было нижнее место. Я спросил проводника, занято ли также и верхнее.
- Да, - сказал он, - пассажир сядет во Франкфурте.
- Когда мы прибудем туда?
- В половине третьего.
Я дал ему на чай, и он ушел в свой уголок.
- Через полчаса я приду к тебе с собакой, - сказал я Пат.
- Но ведь с собакой нельзя: проводник остается в вагоне.
- Можно. Ты только не запирай дверь.
Я пошел обратно мимо проводника, он внимательно посмотрел на меня. На следующей станции я вышел с собакой на перрон, прошел вдоль спального вагона, остановился и стал ждать. Проводник сошел с лесенки и завел разговор с главным кондуктором. Тогда я юркнул в вагон, прошмыгнул к спальным купе и вошел к Пат, никем не замеченный. На ней был пушистый белый халат, и она чудесно выглядела. Ее глаза блестели. - Теперь я опять в полном порядке, Робби, - сказала она.
- Это хорошо. Но не хочешь ли ты прилечь? Очень уж здесь тесно. А я посижу возле тебя.
- Да, но... - она нерешительно показала на верхнее место. - А что если вдруг откроется дверь и перед нами окажется представительница союза спасения падших девушек?..
- До Франкфурта еще далеко, - сказал я. - Я буду начеку. Не усну.
Когда мы подъезжали к Франкфурту, я перешел в свой вагон, сел в углу у окна и попытался вздремнуть. Но во Франкфурте в купе вошел мужчина с усами, как у тюленя, немедленно открыл чемодан и принялся есть. Он ел так интенсивно, что я никак не мог уснуть. Трапеза продолжалась почти час. Потом тюлень вытер усы, улегся и задал концерт, какого я никогда еще не слышал. Это был не обычный храп, а какие-то воющие вздохи, прерываемые отрывистыми стонами и протяжным бульканьем. Я не мог уловить в этом никакой системы, так все было разнообразно. К счастью, в половине шестого он вышел.
Когда я проснулся, за окном все было бело. Снег падал крупными хлопьями. Странный, неправдоподобный полусвет озарял купе. Поезд уже шел по горной местности. Было около девяти часов. Я потянулся и пошел умыться. Когда я вернулся, в купе стояла Пат, посвежевшая после сна.
- Ты хорошо спала? - спросил я.
Она кивнула.
- А кем оказалась старая ведьма на верхней полке?
- Она молода и хороша собой. Ее зовут Хельга Гутман, она едет в тот же санаторий.
- Правда?
- Да, Робби. Но ты спал плохо, это заметно. Тебе надо позавтракать как следует.
- Кофе, - сказал я, - кофе и немного вишневой настойки.
Мы пошли в вагон-ресторан. Вдруг на душе у меня стало легко. Все выглядело не так страшно, как накануне вечером.
Хельга Гутман уже сидела за столиком. Это была стройная живая девушка южного типа. - Какое странное совпадение, - сказал я. - Вы едете в один и тот же санаторий.
- Совсем не странное, - возразила она.
Я посмотрел на нее. Она рассмеялась.
- В это время туда слетаются все перелетные птицы. Вот, видите стол напротив?.. - Она показала в угол вагона. - Все они тоже едут туда.
- Откуда вы знаете? - спросил я.
- Я их знаю всех по прошлому году. Там, наверху, все знают друг друга.
Кельнер принес кофе. Я заказал еще большую стопку вишневки. Мне нужно было выпить чего-нибудь. И вдруг все стало как-то сразу очень простым. Рядом сидели люди и ехали в санатории, некоторые даже во второй раз, и эта поездка была для них, по-видимому, всего лишь прогулкой. Было просто глупо тревожиться так сильно. Пат вернется так же, как возвращались все эти люди. Я не думал о том, что они едут туда вторично... Мне было достаточно знать, что оттуда можно вернуться и прожить еще целый год. А за год может случиться многое. Наше прошлое научило нас не заглядывать далеко вперед.
* * *
Мы приехали перед вечером. Солнце заливало золотистым светом заснеженные поля, а прояснившееся небо было таким голубым, каким мы его уже давно не, видели. На вокзале собралось множество людей. Встречающие и прибывшие обменивались приветствиями. Хельгу Гутман встретила хохочущая блондинка и двое мужчин в светлых брюках гольф. Хельга была очень возбуждена, словно вернулась в родной дом после долгого отсутствия.
- До свидания, наверху увидимся! - крикнула она нам и села со своими друзьями в сани.
Все быстро разошлись, и через несколько минут мы остались на перроне одни. К нам подошел носильщик.
- Какой отель? - спросил он.
- Санаторий "Лесной покой", - ответил я.
Он кивнул и подозвал кучера. Оба уложили багаж в голубые пароконные сани. Головы белых лошадей были украшены султанами из пестрых перьев, пар из ноздрей окутывал их морды перламутровым облаком.
Мы уселись. - Поедете наверх по канатной дороге или на санях? - спросил кучер.
- А долго ехать на санях?
- Полчаса.
- Тогда на санях.
Кучер щелкнул языком, и мы тронулись. За деревней дорога спиралью поднималась вверх. Санаторий находился на возвышенности над деревней. Это было длинное белое здание с высокими окнами, выходившими на балконы. Флаг на крыше корпуса колыхался на слабом ветру. Я полагал, что увижу нечто вроде больницы. Но санаторий походил скорее на отель, по крайней мере в нижнем этаже. В холле пылал камин. На нескольких столиках стояла чайная посуда.
Мы зашли в контору. Служитель внес наш багаж, и какая-то пожилая дама сказала нам, что для Пат приготовлена комната 79. Я спросил, можно ли будет и мне получить комнату на несколько дней. Она покачала головой:
- Не в санатории. Но вы сможете поселиться во флигеле.
- Где он?
- Тут же, рядом.
- Хорошо, - сказал я, - тогда отведите мне там комнату и скажите, чтобы туда отнесли мой багаж.
Бесшумный лифт поднял нас на третий этаж. Здесь все гораздо больше напоминало больницу. Правда, очень комфортабельную, но все же больницу. Белые коридоры, белые двери, блеск чистоты, стекла и никеля. Нас встретила старшая сестра.
- Фройляйн Хольман?
- Да, - оказала Пат, - комната 79, не так ли?
Старшая сестра кивнула, прошла вперед и открыла дверь.
- Вот ваша комната.
Это была светлая, средних размеров комната. В широком окне сияло заходящее солнце. На столе стояла ваза с желтыми и красными астрами, а за окном лежал искристый снег, в который деревня укуталась, как в большое мягкое одеяло.
- Нравится тебе? - спросил я Пат.
Она посмотрела на меня и ответила не сразу.
- Да, - сказала она затем. Коридорный внес чемоданы.
- Когда мне надо показаться врачу? - спросила Пат сестру.
- Завтра утром. А сегодня вам лучше лечь пораньше, чтобы хорошенько отдохнуть.
Пат сняла пальто и положила его на белую кровать, над которой висел чистый температурный лист.
- В этой комнате есть телефон? - спросил я.
- Есть розетка, - сказала сестра. - Можно поставить аппарат.
- Я должна еще что-нибудь сделать? - спросила Пат.
Сестра покачала головой:
- Сегодня нет. Режим вам будет назначен только завтра. К врачу пойдете в десять утра. Я зайду за вами.
- Благодарю вас, сестра, - сказала Пат.
Сестра ушла. Коридорный все еще ждал в дверях. В комнате вдруг стало очень тихо. Пат смотрела в окно на закат. Ее темный силуэт вырисовывался на фоне сверкающего неба.
- Ты устала? - спросил я.
Она обернулась:
- Нет.
- У тебя утомленный вид, - сказал я.
- Я по-другому устала, Робби. Впрочем, для этого у меня еще есть время.
- Хочешь переодеться? - спросил я. - А то, может, спустимся на часок? Думаю, нам лучше сперва сойти вниз.
- Да, - сказала она, - так будет лучше.
Мы спустились в бесшумном лифте и сели за один из столиков в холле. Вскоре подошла Хельга Гутман со своими друзьями. Они подсели к нам. Хельга была возбуждена и не в меру весела, но я был доволен, что она с нами и что у Пат уже есть несколько новых знакомых. Труднее всего здесь было прожить первый день.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 19 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |