|
Читайте также: |
Через неделю я поехал обратно и прямо с вокзала отправился в мастерскую. Был вечер. Все еще лил дождь, и мне казалось, что со времени нашего отъезда прошел целый год. В конторе я застал Кестера и Ленца.
- Ты пришел как раз вовремя, - сказал Готтфрид.
- А что случилось? - спросил я.
- Пусть сперва присядет, - сказал Кестер.
Я сел.
- Как здоровье Пат? - спросил Отто.
- Хорошо. Насколько это вообще возможно. Но скажите мне, что тут произошло?
Речь шла о машине, которую мы увезли после аварии на шоссе. Мы ее отремонтировали и сдали две недели тому назад. Вчера Кестер пошел за деньгами. Выяснилось, что человек, которому принадлежала машина, только что обанкротился и автомобиль пущен с молотка вместе с остальным имуществом.
- Так это ведь не страшно, - сказал я. - Будем иметь дело со страховой компанией.
- И мы так думали, - сухо заметил Ленц. - Но машина не застрахована.
- Черт возьми! Это правда, Отто?
Кестер кивнул:
- Только сегодня выяснил.
- А мы-то нянчились с этим типом, как сестры милосердия, да еще ввязались в драку из-за его колымаги, - проворчал Ленц. - А четыре тысячи марок улыбнулись!
- Кто же мог знать! - сказал я.
Ленц расхохотался:
- Очень уж все это глупо!
- Что же теперь делать, Отто? - спросил я.
- Я заявил претензию распорядителю аукциона. Но боюсь, что из этого ничего не выйдет.
- Придется нам прикрыть лавочку. Вот что из этого выйдет, - сказал Ленц. - Финансовое управление и без того имеет на нас зуб из-за налогов.
- Возможно, - согласился Кестер.
Ленц встал:
- Спокойствие и выдержка в грудных ситуациях - вот что украшает солдата. - Он подошел к шкафу и достал коньяк.
- С таким коньяком можно вести себя даже геройски, - сказал я. - Если не ошибаюсь, это у нас последняя хорошая бутылка.
- Героизм, мой мальчик, нужен для тяжелых времен, - поучительно заметил Ленц. - Но мы живем в эпоху отчаяния. Тут приличествует только чувство юмора. - Он выпил свою рюмку. - Вот, а теперь я сяду на нашего старого Росинанта и попробую наездить немного мелочи.
Он прошел по темному двору, сел в такси и уехал. Кестер и я посидели еще немного вдвоем.
- Неудача, Отто, - сказал я. - Что-то в последнее время у нас чертовски много неудач.
- Я приучил себя думать не больше, чем это строго необходимо, - ответил Кестер. - Этого вполне достаточно. Как там в горах?
- Если бы не туберкулез, там был бы сущий рай. Снег и солнце.
Он поднял голову:
- Снег и солнце. Звучит довольно неправдоподобно, верно?
- Да. Очень даже неправдоподобно. Там, наверху, все неправдоподобно.
Он посмотрел на меня:
- Что ты делаешь сегодня вечером?
Я пожал плечами:
- Надо сперва отнести домой чемодан.
- Мне надо уйти на час. Придешь потом в бар?
- Приду, конечно, - сказал я. - А что мне еще делать?
* * *
Я съездил на вокзал за чемоданом и привез его домой. Я постарался проникнуть в квартиру без всякого шума - не хотелось ни с кем разговаривать. Мне удалось пробраться к себе, не попавшись на глаза фрау Залевски. Немного посидел в комнате. На столе лежали письма и газеты. В конвертах были одни только проспекты. Да и от кого мне было ждать писем? "А вот теперь Пат будет мне писать", - подумал я.
Вскоре я встал, умылся и переоделся. Чемодан я не распаковал, - хотелось, чтобы было чем заняться, когда вернусь. Я не зашел в комнату Пат, хотя знал, что там никто не живет. Тихо, прошмыгнув по коридору, я очутился на улице и только тогда вздохнул свободно.
Я пошел в кафе "Интернациональ", чтобы поесть. У входа меня встретил кельнер Алоис. Он поклонился мне: - Что, опять вспомнили нас?
- Да, - ответил я. - В конце концов люди всегда возвращаются обратно.
Роза и остальные девицы сидели вокруг большого стола. Собрались почти все: был перерыв между первым и вторым патрульным обходом.
- Мой бог, Роберт! - сказала Роза. - Вот редкий гость!
- Только не расспрашивай меня, - ответил я. - Главное, что я опять здесь.
- То есть как? Ты собираешься приходить сюда часто?
- Вероятно.
- Не расстраивайся, - сказала она и посмотрела на меня. - Все проходит.
- Правильно, - подтвердил я. - Это самая верная истина на свете.
- Ясно, - подтвердила Роза. - Лилли тоже могла бы порассказать кое-что на этот счет.
- Лилли? - Я только теперь заметил, что она сидит рядом с Розой. - Ты что здесь делаешь? Ведь ты замужем и должна сидеть дома в своем магазине водопроводной арматуры.
Лилли не ответила.
- Магазин! - насмешливо сказала Роза. - Пока у нее еще были деньги, все шло как по маслу. Лилли была прекрасна. Лилли была мила, и ее прошлое не имело значения. Все это счастье продолжалось ровно полгода! Когда же муж выудил у нее все до последнего пфеннига и стал благородным господином на ее деньги, он вдруг решил, что проститутка не может быть его женой. - Роза задыхалась от негодования. - Вдруг, видите ли, выясняется: он ничего не подозревал и был потрясен, узнав о ее прошлом. Так потрясен, что потребовал развода. Но денежки, конечно, пропали.
- Сколько? - спросил я.
- Четыре тысячи марок! Не пустяк! Как ты думаешь, со сколькими свиньями ей пришлось переспать, чтобы их заработать?
- Четыре тысячи марок, - сказал я. - Опять четыре тысячи марок. Сегодня они словно висят в воздухе.
Роза посмотрела на меня непонимающим взглядом. - Сыграй лучше что-нибудь, - сказала она, - это поднимет настроение.
- Ладно, уж коль скоро мы все снова встретились.
Я сел за пианино и сыграл несколько модных танцев. Я играл и думал, что денег на санаторий у Пат хватит только до конца января и что мне нужно зарабатывать больше, чем до сих пор. Пальцы механически ударяли по клавишам, у пианино на диване сидела Роза и с восторгом слушала. Я смотрел на нее и на окаменевшую от страшного разочарования Лилли. Ее лицо было более холодным и безжизненным, чем у мертвеца.
* * *
Раздался крик, и я очнулся от своих раздумий. Роза вскочила. От ее мечтательного настроения не осталось и следа. Она стояла у столика, вытаращив глаза, шляпка съехала набок, в раскрытую сумочку со стола стекал кофе, вылившийся из опрокинутой чашки, но она этого не замечала.
- Артур! - с трудом вымолвила она. - Артур, неужели это ты?
Я перестал играть. В кафе вошел тощий вертлявый тип в котелке, сдвинутом на затылок. У него был желтый, нездоровый цвет лица, крупный нос и очень маленькая яйцевидная голова.
- Артур, - снова пролепетала Роза. - Ты?
- Ну да, а кто же еще? - буркнул Артур.
- Боже мой, откуда ты взялся?
- Откуда мне взяться? Пришел с улицы через дверь.
Хотя Артур вернулся после долгой разлуки, он был не особенно любезен. Я с любопытством разглядывал его. Вот, значит, каков легендарный кумир Розы, отец ее ребенка. Он выглядел так, будто только что вышел из тюрьмы. Я не мог обнаружить в нем. ничего, что объясняло бы дикую обезьянью страсть Розы. А может быть, именно в этом и был секрет. Удивительно, на что только могут польститься эти женщины, твердые как алмаз, знающие мужчин вдоль и поперек.
Не спрашивая разрешения, Артур взял полный стакан пива, стоявший возле Розы, и выпил его. Кадык на его тонкой, жилистой шее скользил вверх и вниз, как лифт. Роза смотрела на него и сияла. - Хочешь еще? - спросила она.
- Конечно, - бросил он. - Но побольше.
- Алоис! - Роза радостно обратилась к кельнеру. - Он хочет еще пива!
- Вижу, - равнодушно сказал Алоис и наполнил стакан.
- А малышка! Артур, ты еще не видел маленькую Эльвиру!
- Послушай, ты! - Артур впервые оживился. Он поднял руку к груди, словно обороняясь. - Насчет этого ты мне голову не морочь! Это меня не касается! Ведь я же хотел, чтобы ты избавилась от этого ублюдка. Так бы оно и случилось, если бы меня не... - Он помрачнел. - А теперь, конечно, нужны деньги и деньги.
- Не так уж много, Артур. К тому же, это девочка.
- Тоже стоит денег, - сказал Артур и выпил второй стакан пива. - Может быть, нам удастся найти какую-нибудь сумасшедшую богатую бабу, которая ее удочерит. Конечно, за приличное вознаграждение. Другого выхода не вижу.
Потом он прервал свои размышления:
- Есть у тебя при себе наличные?
Роза услужливо достала сумочку, залитую кофе:
- Только пять марок, Артур, ведь я не знала, что ты придешь, но дома есть больше.
Жестом паши Артур небрежно опустил серебро в жилетный карман.
- Ничего и не заработаешь, если будешь тут продавливать диван задницей, - пробурчал он недовольно.
- Сейчас пойду, Артур. Но теперь какая же работа? Время ужина.
- Мелкий скот тоже дает навоз, - заявил Артур.
- Иду, иду.
- Что ж... - Артур прикоснулся к котелку. - Часов в двенадцать загляну снова.
Развинченной походкой он направился к выходу. Роза блаженно смотрела ему вслед. Он вышел, не закрыв за собою дверь.
- Вот верблюд! - выругался Алоис.
Роза с гордостью посмотрела на нас:
- Разве он не великолепен? Его ничем не проймешь. И где это он проторчал столько времени? - Разве ты не заметила по цвету лица? - сказала Валли. - В надежном местечке. Тоже мне! Герой!
- Ты не знаешь его...
- Я его достаточно знаю, - сказала Валли.
- Тебе этого не понять. - Роза встала. - Настоящий мужчина, вот он кто! Не какая-нибудь слезливая размазня. Ну, я пошла. Привет, детки!
Помолодевшая и окрыленная, она вышла, покачивая бедрами. Снова появился кто-то, кому она сможет отдавать свои деньги, чтобы он их пропивал, а потом еще и бил ее в придачу. Роза была счастлива.
* * *
Через полчаса ушли и остальные. Только Лилли не трогалась с места. Ее лицо было по-прежнему каменным.
Я еще побренчал немного на пианино, затем съел бутерброд и тоже ушел. Было невозможно оставаться долго наедине с Лилли.
Я брел по мокрым темным улицам. У кладбища выстроился отряд Армии спасения. В сопровождении тромбонов и труб они пели о небесном Иерусалиме. Я остановился. Вдруг я почувствовал, что мне не выдержать одному, без Пат. Уставившись на бледные могильные плиты, я говорил себе, что год назад я был гораздо более одинок, что тогда я еще не был знаком с Пат, что теперь она есть у меня, пусть не рядом... Но все это не помогало, - я вдруг совсем расстроился и не знал, что делать. Наконец я решил заглянуть домой, - узнать, нет ли от нее письма. Это было совершенно бессмысленно: письма еще не было, да и не могло быть, но все-таки я поднялся к себе.
Уходя, я столкнулся с Орловым. Под его распахнутым пальто был виден смокинг. Он шел в отель, где служил наемным танцором. Я спросил Орлова, не слыхал ли он что-нибудь о фрау Хассе.
- Нет, - сказал он. - Здесь она не была. И в полиции не показывалась. Да так оно и лучше. Пусть не приходит больше...
Мы пошли вместе по улице. На углу стоял грузовик с углем. Подняв капот, шофер копался в моторе. Потом он сел в кабину. Когда мы поравнялись с машиной, он запустил мотор и дал сильный газ на холостых оборотах. Орлов вздрогнул. Я посмотрел на него. Он побледнел как снег.
- Вы больны? - спросил я.
Он улыбнулся побелевшими губами и покачал головой:
- Нет, но я иногда пугаюсь, если неожиданно слышу такой шум. Когда в России расстреливали моего отца, на улице тоже запустили мотор грузовика, чтобы выстрелы не были так слышны. Но мы их все равно слышали. - Он опять улыбнулся, точно извиняясь. - С моей матерью меньше церемонились. Ее расстреляли рано утром в подвале. Брату и мне удалось ночью бежать. У нас еще были бриллианты. Но брат замерз по дороге.
- За что расстреляли ваших родителей? - спросил я.
- Отец был до войны командиром казачьего полка, принимавшего участие в подавлении восстания. Он знал, что все так и будет, и считал это, как говорится, в порядке вещей. Мать придерживалась другого мнения.
- А вы?
Он устало и неопределенно махнул рукой:
- С тех пор столько произошло...
- Да, - сказал я, - в этом все дело. Больше, чем может переварить человеческий мозг.
Мы подошли к гостинице, в которой он работал. К подъезду подкатил бьюик. Из него вышла дама и, заметив Орлова, с радостным возгласом устремилась к нему. Это была довольно полная, элегантная блондинка лет сорока. По ее слегка расплывшемуся, бездумному лицу было видно, что она никогда не знала ни забот, ни горя.
- Извините, - сказал Орлов, бросив на меня быстрый выразительный взгляд, - дела...
Он поклонился блондинке и поцеловал ей руку.
* * *
В баре были Валентин, Кестер, Ленц и Фердинанд Грау. Я подсел к ним и заказал себе полбутылки рома. Я все еще чувствовал себя отвратительно.
На диване в углу сидел Фердинанд, широкий, массивный, с изнуренным лицом и ясными голубыми глазами. Он уже успел выпить всего понемногу.
- Ну, мой маленький Робби, - сказал он и хлопнул меня по плечу, - что с тобой творится? - Ничего, Фердинанд, - ответил я, - в том-то и вся беда.
- Ничего? - Он внимательно посмотрел на меня, потом снова спросил: - Ничего? Ты хочешь сказать, ничто! Но ничто - это уже много! Ничто - это зеркало, в котором отражается мир.
- Браво! - крикнул Ленц. - Необычайно оригинально, Фердинанд!
- Сиди спокойно, Готтфрид! - Фердинанд повернул к нему свою огромную голову. - Романтики вроде тебя - всего лишь патетические попрыгунчики, скачущие по краю жизни. Они понимают ее всегда ложно, и все для них сенсация. Да что ты можешь знать про Ничто, легковесное ты существо!
- Знаю достаточно, чтобы желать и впредь быть легковесным, - заявил Ленц. - Порядочные люди уважают это самое Ничто, Фердинанд. Они не роются в нем, как кроты.
Грау уставился на него.
- За твое здоровье! - сказал Готтфрид.
- За твое здоровье! - сказал Фердинанд. - За твое здоровье, пробка ты этакая!
Они выпили свои рюмки до дна.
- С удовольствием был бы и я пробкой, - сказал я и тоже выпил свой бокал. - Пробкой, которая делает все правильно и добивается успеха. Хоть бы недолго побыть в таком состоянии!
- Вероотступник! - Фердинанд откинулся в своем кресле так, что оно затрещало. - Хочешь стать дезертиром? Предать наше братство?
- Нет, - сказал я, - никого я не хочу предавать. Но мне бы хотелось, чтобы не всегда и не все шло у нас прахом.
Фердинанд подался вперед. Его крупное лицо, в котором в эту минуту было что-то дикое, дрогнуло.
- Потому, брат, ты и причастен к одному ордену, - к ордену неудачников и неумельцев, с их бесцельными желаниями, с их тоской, не приводящей ни к чему, с их любовью без будущего, с их бессмысленным отчаянием. - Он улыбнулся. - Ты принадлежишь к тайному братству, члены которого скорее погибнут, чем сделают карьеру, скорее проиграют, распылят, потеряют свою жизнь, но не посмеют, предавшись суете, исказить или позабыть недосягаемый образ, - тот образ, брат мой, который они носят в своих сердцах, который был навечно утвержден в часы, и дни, и ночи, когда не было ничего, кроме голой жизни и голой смерти. - Он поднял свою рюмку и сделал знак Фреду, стоявшему у стойки:
- Дай мне выпить.
Фред принес бутылку.
- Пусть еще поиграет патефон? - спросил он.
- Нет, - сказал Ленц. - Выбрось свой патефон ко всем чертям и принеси бокалы побольше. Убавь свет, поставь сюда несколько бутылок и убирайся к себе в конторку.
Фред кивнул и выключил верхний свет. Горели только лампочки под пергаментными абажурами из старых географических карт. Ленц наполнил бокалы:
- Выпьем, ребята! За то, что мы живем! За то, что мы дышим! Ведь мы так сильно чувствуем жизнь! Даже не знаем, что нам с ней делать!
- Это так, - сказал Фердинанд. - Только несчастный знает, что такое счастье. Счастливец ощущает радость жизни не более, чем манекен: он только демонстрирует эту радость, но она ему не дана. Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме. Выпьем за тьму! Кто хоть раз попал в грозу, тому нечего объяснять, что та кое электричество. Будь проклята гроза! Да будет благословенна та малая толика жизни, что мы имеем! И так как мы любим ее, не будем же закладывать ее под проценты! Живи напропалую! Пейте, ребята! Есть звезды, которые распались десять тысяч световых лет тому назад, но они светят и поныне! Пейте, пока есть время! Да здравствует несчастье! Да здравствует тьма!
Он налил себе полный стакан коньяку и выпил залпом.
* * *
Ром шумел в моей голове. Я тихо встал и пошел в конторку Фреда. Он спал. Разбудив его, я попросил заказать телефонный разговор с санаторием.
- Подождите немного, - сказал он. - В это время соединяют быстро.
Через пять минут телефон зазвонил. Санаторий был на проводе.
- Я хотел бы поговорить с фройляйн Хольман, - сказал я. - Минутку, соединяю вас с дежурной.
Мне ответила старшая сестра:
- Фройляйн Хольман уже спит.
- А в ее комнате нет телефона?
- Нет.
- Вы не можете ее разбудить?
Сестра ответила не сразу:
- Нет. Сегодня она больше не должна вставать.
- Что-нибудь случилось?
- Нет. Но в ближайшие дни она должна оставаться в постели.
- Я могу быть уверен, что ничего не случилось?
- Ничего, ничего, так всегда бывает вначале. Она должна оставаться в постели и постепенно привыкнуть к обстановке.
Я повесил трубку.
- Слишком поздно, да? - спросил Фред.
- Как, то есть, поздно?
Он показал мне свои часы:
- Двенадцатый час.
- Да, - сказал я. - Не стоило звонить.
Я пошел обратно и выпил еще.
В два часа мы ушли. Ленц поехал с Валентином и Фердинандом на такси.
- Садись, - сказал мне Кестер и завел мотор "Карла".
- Мне отсюда рукой подать, Отто. Могу пройтись пешком.
Он посмотрел на меня:
- Поедем еще немного за город.
- Ладно. - Я сел в машину.
- Берись за руль, - сказал Кестер.
- Глупости, Отто. Я не сяду за руль, я пьян.
- Поезжай! Под мою ответственность.
- Вот увидишь... - сказал я и сел за руль.
Мотор ревел. Рулевое колесо дрожало в моих руках. Качаясь, проплывали мимо улицы, дома наклонялись, фонари стояли косо под дождем.
- Отто, ничего не выходит, - сказал я. - Еще врежусь во что-нибудь.
- Врезайся, - ответил он.
Я посмотрел на него. Его лицо было ясно, напряженно и спокойно. Он смотрел вперед на мостовую. Я прижался к спинке сиденья и крепче ухватился за руль. Я сжал зубы и сощурил глаза. Постепенно улица стала более отчетливой.
- Куда, Отто? - спросил я.
- Дальше. За город.
Мы проехали окраину и вскоре выбрались на шоссе.
- Включи большой свет, - сказал Кестер.
Ярко заблестел впереди серый бетон. Дождь почти перестал, но капли били мне в лицо, как град. Ветер налетал тяжелыми порывами. Низко над лесом нависали рванью облака, и сквозь них сочилось серебро. Хмельной туман, круживший мне голову, улетучился. Рев мотора отдавался в руках, во всем теле. Я чувствовал всю мощь машины. Взрывы в цилиндрах сотрясали тупой, оцепеневший мозг. Поршни молотками стучали в моей крови. Я прибавил газу. Машина пулей неслась по шоссе.
- Быстрее, - сказал Кестер.
Засвистели покрышки. Гудя, пролетали мимо деревья и телеграфные столбы. Прогрохотала какая-то деревня. Теперь я был совсем трезв.
- Больше газу, - сказал Кестер.
- Как же я его тогда удержу? Дорога мокрая.
- Сам сообразишь. Перед поворотами переключай на третью скорость и не сбавляй газ.
Мотор загремел еще сильней. Воздух бил мне в лицо. Я пригнулся за ветровым щитком. И будто провалился в грохот двигателя, машина и тело слились в одном напряжении, в одной высокой вибрации, я ощутил под ногами колеса, я ощущал бетон шоссе, скорость... И вдруг, словно от толчка, все во мне стало на место. Ночь завывала и свистела, вышибая из меня все постороннее, мои губы плотно сомкнулись, руки сжались, как тиски, и я весь превратился в движение, в бешеную скорость, я был в беспамятстве и в то же время предельно внимателен.
На каком-то повороте задние колеса машины занесло. Я несколько раз резко рванул руль в противоположную сторону и снова дал газ. На мгновение устойчивость исчезла, словно мы повисли в корзине воздушного шара, но потом колеса опять прочно сцепились с полотном дороги.
- Хорошо, - сказал Кестер.
- Мокрые листья, - объяснил я. По телу пробежала теплая волна, и я почувствовал облегчение, как это бывает всегда, когда проходит опасность.
Кестер кивнул:
- Осенью на лесных поворотах всегда такая чертовщина. Хочешь закурить?
- Да, - сказал я.
Мы остановились и закурили.
- Теперь можно повернуть обратно, - сказал Кестер.
Мы приехали в город, и я вышел из машины.
- Хорошо, что прокатились, Отто. Теперь я в норме.
- В следующий раз покажу тебе другую технику езды на поворотах, - сказал он. - Резкий поворот руля при одновременном торможении. Но это когда дорога посуше.
- Ладно, Отто. Доброй ночи.
- Доброй ночи, Робби.
"Карл" умчался. Я вошел в дом. Я был совершенно измотан, но спокоен. Моя печаль рассеялась.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 18 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |