На следующий день в десять часов они подошли к Порт‑Саиду, миновали мол с огромной статуей де Лессепса[34]и после часового ожидания на рейде, когда спустят желтый карантинный флаг, вошли в док и начали принимать на борт запасы топлива и воды. Все пассажиры, кто хотел сойти на берег, покинули корабль к полудню. Спускаясь по трапу, Холбруки помахали Мори, и он пожалел, что сейчас не с ними. Он смотрел на город со шлюпочной палубы, и тот показался ему манящим и таинственным. За скоплением портовых складов Порт‑Саид простирался желтыми и белыми пятнами на фоне плоского, расплывавшегося от жары горизонта. Яркие черепичные крыши и балконы блестели на солнце. Тонкие силуэты близнецов‑минаретов деликатно возвышались над узкими многолюдными улочками, полными цвета, звуков и суеты. Жаль, что он не мог принять приглашения миссис Холбрук.
Однако ему было чем заняться. В судовом лазарете лежал матрос‑индиец с подозрением на остеомиелит, а когда портовый офицер медицинской службы подтвердил диагноз, понадобилось подписать кучу бумаг и преодолеть волокиту, прежде чем больного перенесли в санитарную машину и доставили в госпиталь. Затем нужно было проверить резервуары с питьевой водой, после чего за ним прислал капитан, так что канитель продолжилась. По кораблю сновали перекупщики, полицейские, портовые грузчики, египетские экскурсанты и агенты компании. Пробили четыре склянки, прежде чем у него выдалась свободная минутка, а так как до отправления почты оставалось всего полчаса, он едва успел дописать письмо Мэри, над которым трудился урывками последние несколько дней. Ему даже стало стыдно, тем более что в шесть часов на борт поднялся почтовый агент и принес три письма от нее и одно, судя по почерку, от Уилли. Вместо того чтобы просмотреть послания наскоро – время поджимало, – он решил оставить их на рундуке, а потом со вкусом прочитать перед сном. Ему еще предстояло заполнить дубликаты бланков на дополнительный запас эметина, который он получил на всякий случай от портового офицера медслужбы, так как в городе началась эпидемия амебной дизентерии. Написав все бумаги, он отнес их в каюту казначея и только тогда вспомнил, что должен спуститься в курительный салон, куда Холбруки пригласили его пропустить по стаканчику перед ужином. Понимая, что опаздывает, он торопливо прошел по прогулочной палубе, а навстречу ему двигались пассажиры, крайне веселые, в фесках, нагруженные покупками с местных базаров: коробками турецкого рахат‑лукума и египетских сигарет, изготовленных, по мнению О’Нила, из верблюжьего дерьма; с терракотовыми статуэтками сфинкса и медными тарелками, покрытыми иероглифами, – в основном со всяким хламом. Пьяный Макриммон, завернутый в белый бурнус, тащил стеклянную колбу с зародышем.
Холбруки вернулись пораньше и уже сидели в салоне, все трое, когда он распахнул стеклянные двери, – отец, мать и Дорис в окружении многочисленных пакетов. Отец семейства в приподнятом настроении заказал напитки: двойной виски для себя, коктейли с шампанским для остальных. Миссис Холбрук, которая редко потворствовала мужу и обычно пыталась его сдержать, позволила себя уговорить по причине особого повода. Затем последовал оживленный рассказ об их экспедиции. День сложился чрезвычайно удачно. Они взяли машину и съездили к озеру Манзала,[35]посетили большую мечеть Мухаммеда, видели выступление заклинателя змей, изучили коллекцию скарабеев в музее, перекусили в саду отеля «Пера палас», где им подали отменное рыбное карри, приправленное семечками и зеленым чили, и, наконец, по дороге обратно на корабль они обнаружили чудесный магазин.
– Это вам не какой‑нибудь зачуханный базар, – рассказывала миссис Холбрук. – Владеет магазином некий Саймон Арц. Мы как следует у него затоварились.
– Арц торгует всем на свете. – Дорис рассмеялась. – У него найдется любая мелочь из любой страны.
Достав из сумки зеркальце, она подкрасила губы. То ли от солнца, то ли от возбуждения ее щеки покрыл легкий румянец, отчего глаза казались ярче. Никогда прежде она не выглядела такой оживленной.
– Поэтому мы накупили подарков для наших друзей, – подытожила миссис Холбрук. – И о вас мы не забыли, доктор. Вы тут работали в поте лица, пока мы развлекались. – С теплой улыбкой она протянула ему маленький продолговатый сверток.
Покраснев, он неловко его взял, не зная, открывать или нет.
– Ну же, взгляните, – с хитрым видом подстегнул его Холбрук. – Не укусит.
Мори открыл футляр, ожидая найти какой‑нибудь банальный сувенир. Но там оказались золотые наручные часы на браслете тонкой работы, не что иное, как «Патек Филипп», лучший и самый дорогой швейцарский механизм ручной сборки. Должно быть, они выложили кучу денег. Мори онемел.
– Вы очень добрые и щедрые люди, – наконец, запинаясь, произнес он. – Это то, что я всегда хотел…
– Больше ни слова, – прервал его Холбрук. – Наша Дорри случайно заметила, что вы не носите часов. Она и выбрала для вас подарок.
Повернувшись внезапно в ее сторону, Мори увидел, что Дорис смотрит на него не отрываясь, и этот ее вызывающий, проникновенный взгляд каким‑то образом связал их одной нитью, словно заговорщиков.
– Не поднимай шума вокруг этого, папочка. Проехали. Или я всем расскажу, как ты интересовался исполнительницами танца живота.
Холбрук расхохотался, осушил стакан и поднялся.
– Умираю с голоду. Пусть стюард перенесет все это барахло в каюту, а мы прямо сейчас отправимся на ужин.
Пока корабль стоял в порту, ужин превратился в понятие растяжимое, его подавали чуть ли не каждый час, и они оказались первыми, кто пришел за свой стол. Атмосфера доверительности, зародившаяся в курительном салоне, таким образом не рассеялась, и они представляли собой шумную компанию, в которой самой оживленной была Дорис. Ее отношение к родителям как избалованной единственной дочки, неизменно высокомерное и презрительное, с оттенком то угрюмости, то терпимости, сменилось вполне добродушным подтруниванием, в основном над отцом, который отвечал ей в том же ключе. Поначалу Мори подумал, достаточно язвительно, что Холбрук купил на берегу особый подарок для дочери. Но нет, отец тут же начал поддразнивать ее за то, что она отвергла все его предложения. Некоторые замечания Дорис, быть может излишне острые, были очень забавны, особенно когда она начала изображать отсутствующих за столом сотрапезников, делая маленькие едкие пародии. Это, однако, заставило миссис Холбрук ее одернуть:
– Полно, Дорри, детка… не переусердствуй.
Дорис сразу послушалась, искоса взглянув на Мори, что сделало его соучастником. Тем временем двигатели стали вибрировать, корабль отчалил и начал медленное продвижение по каналу. Миссис Холбрук, явно довольная восстановлением семейной гармонии, предложила выпить кофе на верхней палубе и полюбоваться заходом солнца над пустыней. Одно слово Холбрука старшему стюарду – и все препятствия были преодолены. Вскоре они уже расположились под тентом по правому борту и потягивали горячий кофе за круглым столом, уставленным десертом из свежих фруктов и консервированною имбиря. Постепенно огромный расплавленный диск соскользнул в бескрайние песчаные просторы, озарив ярким светом силуэты пальм, верблюжий караван, медленно продвигавшийся вперед, палатки бедуинов, племя кочевников. Через какое‑то время на темно‑синем небе появилась луна, которая становилась все ярче с приближением ночи. В главном салоне под ними корабельный оркестр тихо заиграл попурри модных мелодий. Мори, сидевший радом с Дорис, услышал ее раздраженный вздох. Откинувшись в шезлонге с поднятыми над головой руками, она заметалась, словно никак не могла устроиться поудобнее.
– Что, не расслабиться? – спросил он. – Позвольте принести вам подушку.
– Вот еще! Простите за этот смех. Со мной все в порядке – только немного устала сегодня.
– Неудивительно. Посмотрите, какое небо. Сразу чувствуется, что мы на Востоке.
– И какая музыка!
Она напела без слов несколько тактов «Мое сердце замерло», умолкла, снова запела, а потом воскликнула:
– Если так будет продолжаться, я заведусь с пол‑оборота!
– А пока этого не случилось, – рассмеялся он, – позвольте мне поблагодарить вас за то, что выбрали такие прекрасные часы.
– Я знаю, что мне нравится. Часы мне понравились и, честно говоря, вы тоже. Ничего?
– Конечно ничего. Мне приятно, и я благодарен.
Они помолчали с минуту.
– Чувствуете, какой воздух? Словно купаешься в теплом молоке. Не подумайте, я никогда этого не делала, хотя мысль неплохая. Впрочем, в такой ванне все время терялось бы мыло. Жаль, нельзя сейчас поплавать. Не в мерзком маленьком бассейне. На пустынном пляже, где мы были бы предоставлены самим себе и могли бы не беспокоиться насчет купальников. – Она расхохоталась. – Да не смотрите же так удивленно, глупец. Неужели вам никогда не случалось чувствовать себя как заведенная пружина, взволнованным и счастливым, словно на вершине мира? – Постучав ногой по палубе, она пропела: – «Я на седьмом небе, пою песню, плыву в облаках…» Какое чудесное ощущение… Берегитесь. Я теперь готова на все. Сегодня у меня как раз такое настроение, если вам интересно. – Она потянулась, снова замурлыкала песню, потом села. – Надо же, привязалась проклятая мелодия, никак от нее не отделаться. Какой вы нескладный! Уверена, вам тоже хочется танцевать. Давайте пройдемся разок.
Наступила неловкая пауза, после которой он заметил:
– Боюсь, толку от меня вам будет мало.
– Отчего же?
– Вас это, наверное, удивит, но я не танцую.
– Что?! Не может быть. Вы хотите меня надуть.
– Нет. – Он невольно улыбнулся ее выражению. – Учеба в колледже отнимала столько времени, что его не оставалось на салонные штучки.
– Что ж, теперь вам выпал шанс. Все очень просто, если у вас хороший учитель. А я как раз из таких.
– Нет, в самом деле. Я лишь оттопчу вам ноги и буду выглядеть полным ослом.
– Да кто вас тут увидит? Старик ушел в бар, а мама задремала. У нас есть музыка, у нас есть луна. Идеальная возможность. И все, заметьте, даром, бесплатно, за просто так. – Она встала и протянула руку. – Идемте же, я настрою вас на нужный лад.
Он поднялся и осторожно обнял ее за талию. Они начали танцевать.
– Это фокстрот, – сообщила она. – Просто не сбивайтесь с ритма. Шаги короткие. Теперь поворот. В обратную сторону. Держите меня крепче, я не сломаюсь. Крепче, я сказала. Так лучше. Как это ни покажется странным, но мы должны это делать вместе.
Все оказалось на удивление просто. Мелодия была такой заразительной, а Дорис так хорошо танцевала, так чутко улавливала малейшее движение и держалась свободно, что он неожиданно для себя обнаружил, как подчиняется ритму, импровизирует шаги – в общем, отпустил тормоза.
Когда оркестр внизу закончил играть, она снисходительно кивнула.
– Разве я не говорила?
– Замечательно, – признался он. – Я даже понятия не имел. К тому же хорошая физическая нагрузка.
– Можно и так сказать, – как‑то странно рассмеялась она.
– Вы, разумеется, эксперт… В общем, чудесно.
– Это одно из тех занятий, которое я по‑настоящему люблю. В последний год учебы в школе я частенько удирала по субботним вечерам со своей подружкой, и мы отправлялись с ней на танцы. Там мы прикидывались профессионалками, вы понимаете, по шесть пенсов за танец. Здорово мы тогда веселились, это точно, смеху было… Но однажды случился настоящий скандал…
– Потому вам и пришлось уйти из школы?
Неожиданно она вскинула голову с оскорбленным видом.
– Вы задали очень личный вопрос. Мне не хочется это обсуждать. Я ни в чем не провинилась. И если уж на то пошло, я почти все время танцевала с Бертом, родным братом. А он вполне благонадежен. – Внезапно она рассмеялась. – Или нет? Неважно, я вас прощаю. А теперь принесите мне сигарету и зажигалку. Они в моей сумочке около шезлонгов.
Когда он щелкнул золотой зажигалкой, она придвинулась к нему.
– А сами не курите?
Он отказался от предложенной сигареты, покачав головой.
– Как много на свете вещей, без которых вы обходитесь, – заметила она.
– Однажды я все их получу.
– Только не откладывайте этот день надолго. Я всегда иду коротким путем к намеченной цели.
Они стояли, прислонившись спинами к перилам, но тут оркестр снова заиграл, и тогда она отбросила недокуренную сигарету и повернулась к нему.
– Давайте еще раз. Только теперь постарайтесь делать это с чувством. Представьте, будто вы только что подцепили меня на променаде в Блэкпуле и мы с ходу понравились друг другу.
– Боже правый, – усмехнулся он. – Это не по моей части.
– Вот почему вы такой милый, – пробормотала она, прижимаясь к нему чуть сильнее. – Но все равно попытайтесь.
Они протанцевали следующие три танца, и с каждым разом он чувствовал свой прогресс. Для него это было внове, и он радовался, что способен так быстро освоить ритмичные па. Но правила приличия требовали не впадать в крайность. Поэтому, когда они направились к ее матери, он притормозил.
– Большое спасибо, Дорис. Все было просто великолепно, а теперь… – он взглянул на свои новые часы, – я должен сказать «спокойной ночи».
– Ерунда, еще совсем рано, и мы только‑только начали веселиться.
– Нет, в самом деле, Дорис, я должен спуститься к себе.
Она уставилась на него синевато‑серыми глазами, затуманенными гневом и разочарованием.
– Ну что за глупость? Нельзя же вот так взять и отказаться от всего, от этой луны, от этого настроения. Если устали – мы посидим немного.
– Я не устал. Но я действительно полагаю, что нам пора разойтись по каютам.
Миссис Холбрук, которая давно очнулась от дремоты и благодушно наблюдала за молодыми, придерживалась, видимо, того же мнения. Она поднялась и подошла к ним.
– Пора спать, – объявила она. – У всех нас выдался трудный день.
– Благодаря вам мой закончился приятно, – любезно отозвался Мори.
– Вы еще пожалеете, что так подвели меня, – сказала Дорис ему на ухо, не шевеля губами, когда он проходил мимо. – Вот увидите!
«Шутит, – подумал он. – Не может быть, чтобы она говорила это серьезно». Все пожелали друг другу спокойной ночи, Дорис попрощалась с угрюмым видом; она действительно выглядела расстроенной. В его ушах все еще звучали последние аккорды «Дезире», когда он спустился к себе в каюту, включил свет и сразу увидел письма из дома: они так и лежали на рундуке, словно упрек.
От прежнего настроения не осталось и следа. Ужаснувшись собственной забывчивости, он быстро разделся, забрался в койку и, терзаемый угрызениями совести, начал читать. Во всех трех письмах насчитывалось с полдюжины листков, заполненных аккуратным почерком Мэри – большими округлыми буквами. Она начала с благодарности за письмо из Марселя и выразила радость, что здоровье у него улучшилось. Тем не менее она умоляла его все равно соблюдать осторожность, особенно прохладными вечерами, и выражала надежду, что ему не приходится изнурять себя работой. Что касается ее самой, то она здорова, хотя очень по нему скучает и вычеркивает в календаре дни, подсчитывая, когда он вернется. И без дела она не сидит, у нее полно шитья и вязания. Она уже купила материал на занавески в их дом, а также несколько остатков тканей, из которых начала шить лоскутное покрывало. В мебельном магазине «Грант», что недалеко от городской площади, выставили симпатичный гостиный гарнитур, бывший в употреблении, но очень хорошего качества. Жаль, он не может его посмотреть, но обязательно посмотрит, уже недолго осталось, а в магазине пообещали попридержать мебель. К сожалению, у отца в последнее время неважно со здоровьем, но она смогла его заменить, помогая Дональдсону управляться в пекарне. Письма она подписала просто: «Твоя Мэри».
Закончив читать, он нахмурился в смятении. Сердце как‑то странно защемило. Неужели ему показалось, что в ее словах пробивалась нотка тревоги, даже подспудного отчаяния? Она писала наивно, как всегда с открытым сердцем, но, вполне возможно, она что‑то утаила. Мори поспешно взялся за письмо Уилли.
Дорогой Дэйви!
Надеюсь, ты здоров и путешествие проходит приятно. Как бы мне хотелось оказаться с тобой и увидеть все эти страны, особенно Африку. После твоего отъезда дела у нас идут не очень хорошо. Дни холодные и дождливые, а у отца прихватило сердце, после того как к нему однажды пришел поговорить какой‑то человек. Мне кажется, он волнуется из‑за бизнеса. Я слышал, как тетушка Минни сказала, что Стоддарты буквально всадили в нас нож. Мэри сейчас печет внизу лепешки. Уверен, она очень по тебе скучает. Я тоже. Поэтому скажи капитану, чтобы вел корабль быстрее, и поспеши домой.
С приветом,
Уилли.
Он обеспокоенно отложил письмо, прочитав меж коротких мальчишеских фраз, что у Мэри дома неприятности, помимо того, что она очень по нему скучает. И сердце у него заново растаяло от любви и тоски, а еще оно сжалось, когда он подумал, какую комфортную и приятную, даже роскошную ведет сейчас жизнь. Он вдруг пожалел, что вообще предпринял это путешествие. Вот бы ему оказаться сейчас рядом с ней, утешить, приласкать. Он должен действовать, хоть что‑то предпринять. Захотелось быстро отреагировать, причем безотлагательно. Он задумался на несколько мгновений, сдвинув брови, потом снял телефонную трубку офицерской внутренней связи и попросил соединить его с радиорубкой. Хоть он и откладывал деньги на их общее будущее, придется потратить немного из жалованья, чтобы немедленно связаться с Мэри.
– Спаркс, я хочу послать следующую радиограмму. – Он сообщил адрес. – «Письма получил Порт‑Саиде. Не волнуйся. Все будет хорошо когда вернусь. С любовью Дэвид».
Спаркс повторил текст слово в слою, Мори поблагодарил его и повесил трубку, слабо улыбнувшись. В какой восторг и волнение она придет, когда его послание прилетит через океан! Она сразу утешится! От души немного отлегло. Упиваясь своей любовью, он выключил свет и приготовился спать.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 22 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |