Силы постепенно возвращались к Сильвиусу. Теперь павиан мог подолгу сидеть возле палатки и внимательно всматриваться в заросли, словно вспоминая прежнее приволье, привычные места и семью. Иногда его брови хмуро наползали на глаза, лоб покрывали борозды морщин — и тогда казалось, что он понимает: прошлое кануло в вечность, и теперь его существование полностью зависит от похожих на горилл существ, которые постоянно заговаривают с ним и дают непривычную, но вкусную пищу. Печальные глаза павиана и его стремление как-то отгородиться от людей выдавали его грусть и настороженность.
Но появление одного из своих тюремщиков он встречал, если и не радостно, то с явным удовольствием. Этим избранником являлся Гертон Айронкастль, благодаря неустанным заботам которого Сильвиус буквально воспрял из мертвых. Похоже, он привязался к своему спасителю подобно бездомной собаке, всегда готовой к обороне, но чутко реагирующей на ласку какой-нибудь доброй души. В присутствии Гертона павиан спокойно относился к присутствию остальных людей и даже улыбался — если можно назвать улыбкой гримасу оттопыренных губ огромной пасти. Когда его любимец уходил, Сильвиус вновь погружался в печальную апатию, из которой его не мог вывести никто другой.
Если павиан еще оставлял людям надежду на некое взаимопонимание в будущем, то с пленными гориллами дела обстояли из рук вон плохо. Они не шли на контакт. В глубине их глаз светилась необузданная вражда. Непроницаемые лица лесных людей постоянно оставались каменно неподвижными, лишь временами озаряясь убийственным отвращением. После эксперимента со стрелой они, похоже, решили, что бледнолицые намерены их отравить, и теперь тщательно обследовали каждый кусочек пищи, внимательно приглядываясь при этом к реакции друг друга на поданную еду.
Появление Мьюриэл по-прежнему вызывало в них молитвенный экстаз: похоже, ее облик соответствовал образу их божества — если у коренастых, конечно, существовали боги! Но эти приступы религиозного экстаза страшили не меньше, чем проявление ненависти: все в этих существах казалось извращенно чудовищным гротеском.
Горилл ни на минуту не оставляла звериная настороженность: напряженные позы пленников напоминали изготовленный к выстрелу лук. Создавалось впечатление, что они всматриваются и вслушиваются в нечто, далекое от понимания людей, но, по-видимому, вполне ощущаемое обитателями древнего леса. А после того, как путешественники, отдохнув после перехода по саванне и битвы со львами, вновь отправились в путь вдоль кромки озера, беспокойство горилл значительно усилилось.
Однажды утром Курам таинственно поманил Гертона и, когда тот подошел, тихо, чтобы его слов не расслышали негры, проговорил:
— Коренастые близко. Они говорят с пленниками, господин.
— Ты слышал ночью какие-нибудь голоса? — обеспокоенно спросил Айронкастль.
— Племя говорит знаками, оставленными на траве, на земле, на деревьях и на воде…
— И ты смог распознать их?
— Старый следопыт видит выкошенную или сплетенную траву, борозды на земле, сорванные с деревьев листья или пучки веток на воде. Эти знаки могли оставить только лесные люди, господин, — уверенно сказал Курам.
— А что они обозначают, ты знаешь?
— Нет, господин! Но я твердо знаю, что замышляется зло. Теперь наши пленники с ними заодно, а это очень опасно. Их надо убить.
— Зачем убивать пленных? — с изумлением спросил Гертон.
— Они помогут своим расставить для нас ловушки, — убежденно проговорил старик.
— Ну что могут сделать связанные да еще и охраняемые гориллы! — воскликнул Айронкастль.
— Даже связанные, они сумеют помочь своим. — Вера Курама во всемогущество лесных людей казалась несгибаемой. — Только пытки могли бы развязать им язык, — не очень уверенно добавил он.
— Ты считаешь, что боль может заставить их выдать замыслы племени? — удивился подошедший Сид. — Они упрямы и терпеливы.
— Может быть, и заговорят… Почему не попробовать? — простодушно спросил Курам. — Но потом все равно убить!
То, что казалось таким естественным для народа Курама, являлось совершенно неприемлемым белым участникам экспедиции. Как только старый следопыт ушел, тягостное молчание прервал Гютри.
— Курам дал весьма разумный совет, — сказал он. — Может быть, так и следовало бы поступить: сначала пытать, а потом убить. Он знает этот мир и его законы гораздо лучше нас.
— Да, мнение старика заслуживает внимания, — задумчиво проговорил Айронкастль. — Это очень смышленый человек. И если он предложил подобный путь, значит, не видит иного выхода из создавшегося положения.
— Но вы ведь не сделаете этого! — с ужасом воскликнула Мьюриэл, обводя взглядом мужчин.
— Видит Бог — нет! — ответил Гертон. — Хотя, находясь среди каннибалов, разумнее было бы принять их правила игры. Они-то уж точно — спят и видят, как расправятся с нами! Но у нас иное представление о мире, и поэтому сейчас необходимо срочно разработать свои меры и защиты, и нападения.
— А как вы отнесетесь к тому, чтобы на хитрость горилл ответить удвоенной хитростью, соединив наш разум со сметкой негров? — спросил Филипп.
Айронкастль поднял брови и пристально посмотрел на молодого француза. Тот пояснил свою мысль:
— Если они переговариваются знаками, значит, их можно исказить, верно?
— Я и сам уже подумывал об этом, — заметил Айронкастль. — На переходах им следует завязывать глаза. Правда, уши не заткнешь…
— Да что с ними церемониться! — воскликнул Сид Гют-ри. — Мешок на голову, и все!
Мьюриэл огорченно вздохнула, представив унылую цепочку пленных, но Филипп поспешил утешить девушку:
— Это ненадолго. Курам утверждает, что гориллы никогда не выходят за пределы леса дальше, чем на день пути. А лес, в конце концов, не бесконечен.
— Надо послушать мнение Курама, — предложил сэр Джордж.
Когда старого следопыта ознакомили с предложением Филиппа, он сказал, что на первое время это вполне сгодится.
— Мы постараемся отыскивать знаки и портить их, — заверил он Айронкастля. — Но хитрость коренастых неисчерпаема. Они придумают еще что-нибудь. Да вот, господин, взгляните, что я только что нашел.
Он показал перевязанный стебельком травы пучок листьев. Некоторые из них оказались надорванными, в других зияли симметрично проделанные отверстия.
— Я заметил этот знак возле кустов. Вероятно, его изготовил один из пленников. Значит, враги совсем рядом! — В отчаянии Курам сжал ладони и, с мольбой посмотрев на Гертона, прошептал: — Надо убить коренастых, иначе нам не сдобровать. — Но Гертон лишь покачал головой.
Между тем, надзор за пленниками усилился. Весь день они шли с закрытыми лицами, хотя из-за этого караван значительно проигрывал в скорости; ночью их палатку усиленно охраняли — пленные гориллы стали постоянным источником головной боли у всех без исключения.
Со временем люди заметили, как сквозь маску былого бесстрастия начало прорываться пламя надежды, и каннибалы, почувствовав поддержку племени, стали вести себя еще агрессивнее, чаще, чем прежде, проявляя бешеную злобу и ненависть.
Но затем наступил спад: гориллы, казалось, покорились своей участи. При свете костров, на бивуаке, они сидели неподвижно, погруженные в тайные думы.
— По-моему, они к чему-то готовятся, — с подозрением взглянув однажды вечером на словно окаменевшие фигуры, заметил Филипп. — Их поведение неестественно. — Затем спросил Курама: — Они все еще переговариваются со своими?
— Да, господин. И слушают, и отвечают, — серьезно сказал Курам. Увидев недоуменный взгляд Филиппа, он пояснил: — Вой зверей и карканье воронья говорят им о многом. А свои послания они доверяют земле.
— Но вы же уничтожаете все подозрительные знаки!
— А они придумывают новые, господин, — возразил старик. — Лесные люди хитрее нас!
На лагерь опустилась волшебная ночь. Легкий ветерок, разогнавший дневную жару, слегка морщинил зеркало озерной воды, заставляя трепетать отражения непривычных созвездий и яркое пламя костров. Шумы отдаленного леса не нарушали идиллии, и Филиппу казалось, что весь мир — это необъятное небо с сияющим Южным Крестом, вознесшееся над головой и распростертое под ногами, в слегка колеблемой глади озера. Неожиданно возле него, как воплощение сказки, беззвучно появилась Мьюриэл. Она, словно сотканная из огненных и фиолетовых бликов фея, на миг присела возле Филиппа, даже не примяв — как ему показалось — нежных стебельков травы. Его сердце сдавила сладкая мука от осознания того, что эти удивительные мгновения уже принадлежали прошлому.
В попытке удержать их подольше, Филипп заговорил:
— Эта ночь напомнила мне одну из туренских ночей на берегу Луары, но, пожалуй, скорее по контрасту. Там это нечто домашнее, уютное, а здесь такое ощущение, словно участвуешь в процессе мироздания. Прекрасно и жутко одновременно.
— Я согласна с вами, — отозвалась Мьюриэл, вспоминая первобытный ужас, охвативший ее при встрече с питоном. — И мне кажется, мы еще пожалеем о том, что прошло.
— Безусловно! Ведь здесь пред нами раскрылась новая жизнь! И какая могучая!
— Вам не кажется, что все это напоминает Начало, о котором говорит Библия? — спросила она.
Филипп кивнул. Несколько легкомысленный, как и все французы, он уже не раз замечал некую истовость англосаксов в вопросах веры и не хотел неосторожным словом задеть религиозные чувства девушки. Но, тем не менее, он все же решился на признание:
— Однако нашим светочем в этом мире всегда оставались вы. Только ваша несказанная прелесть заставляла нас оставаться людьми, делала наши убогие палатки человеческим жильем, а первобытные костры — домашним очагом. Вы — символ всего прекрасного и радостного в человеке! Вы вселяете в наши сердца веру и дарите нам счастье заботиться о вас.
Эта пылкая тирада, наполненная комплиментами, приятно ласкала самолюбие девушки, но ее сердце не отозвалось на завуалированный страстный призыв Филиппа: время выбора для нее пока не настало. Поэтому, тщательно подбирая слова, Мьюриэл проговорила:
— Не стоит так преувеличивать. Я, пожалуй, только усложняю всем жизнь. Отец прав. И, увы, чаще всего я не утешение, а обуза.
Филипп открыл было рот, чтобы возразить ей, но девушка не дала ему продолжать.
— Хватит на сегодня пышных фраз! — решительно сказала она. — Лучше взгляните, какая кругом красота. — И она тихо запела:
— Плавно, как лебедь по влаге зеркальной, тихо качаясь, плывет наш челнок. Ах, как на сердце легко и спокойно! Нет и следа в нем минувших тревог!
— Мама очень любила петь эту баркароллу… — задумчиво проговорила она.
Внезапно со стороны лагеря послышался какой-то звук. Молодые люди обернулись и увидели одного из пленников, который в этот миг откинул полог палатки, а затем гигантскими прыжками устремился к берегу и с шумом обрушился в воду.
Но не только они оказались свидетелями побега: следом за гориллой уже спешили сэр Джордж и Курам. Филипп и Мьюриэл присоединились к ним. Остановившись у кромки воды, все стали внимательно осматривать озерную гладь, но нигде не приметили и намека на плывущую фигуру.
— Лодки! — послышался голос Гертона.
Две торопливо собранные лодки спустили на воду, и одетые в накидки люди устремились на поиски беглеца. Однако здесь их постигла неудача: пленник либо успел скрыться, либо утонул.
Тем временем Айронкастль и Курам осматривали палатку, в которую пленных помещали на ночь.
— Взгляните, господин! — сказал Курам, указывая на путы, прежде связывавшие гориллу.
— Да, этот хитрец сумел-таки развязать веревку, — недовольно заметил Айронкастль.
— Нет, господин, он ее не развязывал. Его освободило племя, — заявил старик.
— Сказки! — насмешливо воскликнул Гютри.
— Нет, господин. Именно племя раздобыло жгучую воду, способную перегрызть веревки. — Курам пошевелил ногой кольца бесполезных теперь пут.
— Впервые слышу о такой воде! — с тревогой сказал Гертон.
— Она не горит пламенем, но может сжечь траву, дерево, шерсть или кожу. Если коренастые налили этой воды в углубление какого-нибудь камня, она могла помочь пленному.
Тщательно осмотрев землю внутри палатки, путешественники не обнаружили никаких остатков загадочной воды.
— Все это ерунда! Просто веревка оказалась непрочной, — проворчал Сид.
Но Фаргейм, показав ему обуглившийся конец, сказал, нахмурив брови:
— Курам прав — ее действительно сожгли.
— И здесь нет следов открытого огня, — добавил Айронкастль.
— Тогда почему эти злыдни так медлили с освобождением соплеменников? — вскипел Сид.
Курам покачал головой.
— Эту воду трудно отыскать, господин. Можно потратить недели и даже месяцы, прежде чем обнаружится место, где она выходит на поверхность земли.
— Я никогда не слышал, чтобы в природе встречались кислотные источники, — пожал плечами Фаргейм.
— Напрасно мы не взяли с собой собак, — заметил Филипп.
— На доставку натасканных животных ушло бы много времени, — пояснил Гертон. — А его у нас и так почти не осталось.
— Тогда давайте дрессировать шакалов, — усмехнулся Сид. — Чем не сторожевые псы?
— Я бы, скорее, предпочел павиана, — серьезно ответил на шутку племянника Айронкастль. — Похоже, он скверно относится к хищным гориллам, а к нам уже немного привык.
— Господин прав, — поддержал Гертона Курам. — Бессловесный человек — враг лесных людей.
— А как ты считаешь, Курам, его можно выдрессировать?
— Он захочет помочь человеку, который сделал ему добро, — уверенно ответил Курам, словно душа Сильвиуса была для него открытой книгой.
Гертон, всегда прислушивавшийся к мнению старого следопыта, на следующий же день приступил к дрессировке. Во время переходов павиана теперь вели позади горилл, и Айронкастль старался внушить Сильвиусу, что тот должен не спускать с них глаз. На биваках павиан — вместе с вооруженными неграми — сторожил палатку с пленниками, осваивая новое для себя дело. Постепенно он начал понимать, что требовал от него наставник. Сказался ли здесь природный ум павиана или недюжинные таланты дрессировщика, но спустя несколько дней Сильвиус превратился в весьма бдительного стража. Он не только следил за пленниками в пути и на биваке, но и, обходя с дозорными уснувший лагерь, тщательно принюхивался к незнакомым запахам.
Караван по-прежнему двигался вдоль уреза воды. Казалось, огромное озеро — беспредельно, но путешественники в конце концов пришли к выводу, что имеют дело с цепью озер, связанных между собой протоками. Во всяком случае, при таком обилии влаги сам собой решался вопрос о питье, и не так мучила людей и животных дневная жара.
Однажды вечером к сидевшему возле костра Гертону подошел явно взволнованный Курам и негромко сказал:
— Бессловесный человек почуял коренастых — они близко.
— Ты проверил посты?
— Да, господин. Но нападать лесные люди не станут.
— Тогда чего же мы должны опасаться?
— Надо следить за припасами, за пленными и — особенно — за землей!
— За землей? Почему?
— Лесные люди знают пещеры, вырытые их предками… — шепотом проговорил Курам.
Гертон в сопровождении Курама поспешил к Сильвиусу. Тот находился в состоянии крайнего беспокойства — подпрыгивал на месте, крутил головой и негромко, но угрожающе рычал. Стараясь успокоить животное, Гертон ласковым движением пригладил вставшую дыбом гриву и негромко приказал:
— Ищи, Сильвиус!
Павиан тут же направился к западному концу лагеря. Здесь его возбуждение достигло высшей степени и он, подвывая, принялся царапать когтями каменистый грунт.
— Он чует, что коренастые прячутся под землей, — проговорил Курам.
— Значит, наш лагерь расположен над их пещерой? — вспомнив, о чем недавно говорил старик, спросил Айронкастль.
Курам кивнул и, опустившись на землю, приложил ухо к земле.
— Я слышу их! — в волнении сказал он. Угрожающее ворчание Сильвиуса, казалось, подтверждало эти слова.
Неожиданно тишину прорезал пронзительный женский вопль, от которого кровь застыла в жилах Гертона.
— Это Мьюриэл! — воскликнул он и бросился к палатке дочери.
У входа в нее он увидел распростертое на земле тело негра, охранявшего ночной покой девушки. Рывком откинув полог палатки, несчастный отец высветил фонариком опустевшее жилье: Мьюриэл похитили…
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 32 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |