Читайте также:
|
Наряду с отмеченными параллелями необходимо обратить внимание и на некоторые отличия. Как правило, аланы придавали исключительно важное значение укреплению своих поселений и городищ: в большинстве случаев те и другие располагались на поверхности платообразных возвышенностей - останцев, склоны которых «подрезались» с целью увеличить их крутизну, а по периметру холмов сооружались рвы и валы. Балкарские же поселения располагались в нижней, сравнительно, доступной части горных склонов, причем использование склонов было вызвано соображениями не столько безопасности, сколько экономии: более удобные земли в долине были отведены под пахотные участки. Ни валов, ни рвов эти поселения, конечно, не имели, а остатки оборонительных стен зафиксированы лишь в 1-2 исключительных случаях.
Конечно, в значительной мере отсутствие укреплений компенсировалось удаленностью поселений от предгорий и труднодоступностью самой зоны расселения балкарцев. Тем не менее, это обстоятельство само по себе еще ничего не проясняет. Дело в том, что в аланскую эпоху укрепленные поселения существовали не только на плоскости, но и в горах. Например, городище Лыгыт, удаленное от предгорий ничуть не меньше, чем, скажем, Верхняя Балкария или Безенги, было совершенно неприступно. Оно располагалось на крутом склоне горного массива, и по всему своему периметру было защищено естественными препятствиями: с юга и юго-запада - глубоким речным каньоном, а с остальных сторон - высокими отвесными скалами. Доступ к городищу имелся только в одной точке с юго-восточной стороны, но здесь он был укреплен башней и стенами. [198]
Надо полагать, указанные отличия были обусловлены не спецификой ландшафта, а какими-то иными обстоятельствами – и, как представляется, вероятнее всего, социальными. Судя по множеству исторических параллелей, укрепленные поселения и укрепленные жилища возникают на стадии родового строя, и обусловлены такими присущими этой формации явлениями, как кровная месть, межродовые и межплеменные конфликты. Относительно слабая политическая консолидация и отсутствие прочных гарантий общественной безопасности стимулировали тенденцию к индивидуальной или групповой пассивной обороне, т.е. к укреплению каждого жилища или каждого поселения в отдельности. В эпоху классообразования эти же меры безопасности служили гарантией социальной независимости общинников до тех пор, пока феодализм не побеждал целиком и полностью. [199] По мере возможности правители всех рангов старались бороться с «индивидуальной» фортификацией, но в силу целого ряда обстоятельств это удавалось не всегда и не везде. Например, в почти не зависимых от центральной власти горных районах Грузии поселения с башенными жилищами и поселения-крепости не теряли своего значения вплоть до последних столетий. В плоскостной Алании укрепленные городища возникли еще до появления государственности, но в условиях опасного соседства со степью они сохраняли свое значение и позже, независимо от внутреннего фактора. В горной части страны процесс феодализации наметился только в завершающий период аланской истории.
Конечно, такая обусловленность рассматриваемого явления не универсальна в пространстве и времени, и абсолютизировать изложенный вывод нет достаточных оснований. При всем том материалы позднего средневековья позволяют констатировать очевидную закономерность: «индивидуальная» фортификация более всего была типична для тех районов горного Кавказа, где феодализм не утвердился в сколько-нибудь отчетливо выраженных формах даже к началу XVIII в. Данное обстоятельство наводит на предположение, что отсутствие укрепленных поселений в средневековой Балкарии является следствием возобладания феодальных отношений в XV-XVI столетиях.
Особенно показательна в этом отношении история упомянутого выше аланского укрепленного поселения Лыгыт, тем более что именно здесь происходили события, описанные в предании об истреблении рода Рачикаовых. Судя по археологическим данным, поселение было покинуто, скорее всего, в XV веке. [200] Г.И.Ионе полагал, что это было связано с разрушением поселения вследствие горного обвала, [201] но характер и состояние выявленного автором археологического материала не позволяет счесть такую версию единственно возможной; обвал мог произойти и много позже. Местные таубии объясняли запустение Лыгыта несколько иначе: когда-то горцы вынуждены были укрываться в Лыгыте от набегов более сильных соседей, но, благодаря доблести пришельцев Баймурзы и Джанмурзы, с внешней угрозой было покончено навсегда, и они получили возможность обосноваться на более удобных землях в долине. [202] Теперь уже – в неукрепленном поселении.
Но коль скоро к дефортификации поселений действительно были причастны предки таубиев, то руководствовались они, конечно же, не соображениями благоустройства подданных. История феодализма не знает случаев обитания крестьян в поселениях-крепостях как типичного явления: укрепленной может быть только резиденция феодала. Так оно и было в средневековой Балкарии.
Впрочем, счесть эти поселения абсолютно беззащитными не приходится даже и при отсутствии в них искусственных укреплений. В данном случае внутренние закономерности феодальной формации неизбежно вступали в противоречие с фактором внешней угрозы, особенно актуальной в условиях Кавказа. Очевидно, лишить своих подданных каких бы то ни было средств безопасности оказалось феодалам не под силу, а в чем-то даже и невыгодным. Так или иначе, но налицо появление определенной «компенсации»: если, например, в том же Лыгыте толщина стен жилища варьирует в пределах 45-50 см, то в более поздних балкарских поселениях она доходила до 1 м и более, а узкие световые проемы скорее напоминали бойницы.
Выше уже говорилось об аланских традициях в тактике защиты, когда в случае необходимости крайние поселения могли послужить прикрытием для центрального. В условиях Балкарии этот способ оказывался даже более эффективным, нежели на равнине, из-за разницы, как в рельефе местности, так и в строительном материале и указанной «компенсации». При умело поставленной обороне жители поселений могли успешно противостоять длительной осаде.
Такова, в общих чертах, лишь самая приблизительная схема оборонной стратегии средневековых горских обществ. Состояние источниковой базы не позволяет охарактеризовать её более детально, но основополагающие принципы прослеживаются сравнительно отчетливо. Разумеется, она была рассчитана на вооруженные конфликты только локального масштаба, и при всей своей эффективности не могла служить гарантом абсолютной безопасности – таких оборонных стратегий не бывает вообще. Но в условиях горного Кавказа она, пожалуй, была единственно возможной, и в целом достаточно успешно выдержала испытание на прочность. Особенно показателен в этом отношении отзыв таких наиболее опытных стратегов, как кабардинские и кумыкские феодалы, чьи дружины прекрасно были знакомы со спецификой горной войны: «Оные горские народы... ни под чьею протекциею не состоят и никому ими действительно овладеть невозможно затем, что живут в крепких и непроходимых местах, и...оные народы весьма военные...». [203] Правда, эти сведения необходимо дополнить уточнением, немаловажным как раз в контексте приведенного экскурса. Указание информаторов, будто горцы «ни под чьею протекциею не состоят», не следует понимать буквально; речь лишь о том, что они не состоят в подданстве у какого-либо государства. Но при этом различные «общества» Осетии, Ингушетии, Балкарии и др. все же находились в большей или меньшей зависимости от феодалов Кабарды. А это важно в том смысле, что сама зависимость предполагала покровительство и защиту («протекцию») со стороны сюзерена. Обходиться без его поддержки, т.е. полагаться только на собственные силы (на описанную выше систему самозащиты) приходилось обществам, либо «отложившимся» от сюзерена, либо признававшим его приоритет только номинально.
Разумеется, сказанное не означает, будто в истории Балкарии не было случаев консолидации всех обществ и их совместного противостояния внешней угрозе. Вопреки ошибочным (иногда и тенденциозным) утверждениям, такие случаи имели место неоднократно. Так было, например, в начале XVIII в., когда расчеты Кайтукина строились на том, что с покорением Малкара остальные общества «сами сдадутся». [204] Так было и в конце того же столетия (1787 г.), когда малкарцы, «согласясь с прочими горскими соседними народами, именуемыми чегемы, холамы и безенгы, поставили по всем дорогам, лежащими от кабардинцев, караулы,...». [205] Так было в 1834 г., когда в назревающий вооруженный конфликт между Урусбиевыми и Дадешкелиани стали втягиваться не только балкарские общества, но и карачаевцы. [206] Кстати, по словам пристава Тургиева, балкарские общества имели «с давнего времени с карачаевцами условие в том, чтобы при могущих случиться опасностях от нападения на кого-либо из них неприятеля, они обязаны подать возможную помощь,...». [207]
В начале XIX столетия совокупность исторических обстоятельств подвела горские общества Балкарии к необходимости добровольно войти в состав Российской империи. Любопытно, что, по некоторым из имеющихся сведений [208], тогда же горцы передали императору упоминавшееся выше «благородное ружье», служившее им на протяжении ряда столетий своеобразным оберегом в оборонительных войнах. Такая акция могла иметь только символический смысл: отныне гарантом их безопасности становилась Россия, и вручение ружья ее правителю было выражением доверия и залогом мирного будущего.
Дата добавления: 2015-09-09; просмотров: 24 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |