Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

VOX POPULI – VOX DEI? КОНТИНУУМ ИСТИННОСТИ

Читайте также:
  1. Вопрос 5. Отношения между суждениями по истинности. Логический квадрат.
  2. Вопрос: Вы подчеркиваете, что всегда нужно калибро­вать уровень истинности учителя или учения. Разве учителей нельзя просто принимать на веру или по их репутации?
  3. Проблема истинности и рациональности в социально-гуманитарных науках
  4. Реакция аудитории — лучшая проверка истинности концепции

Содержательный анализ процесса выражения общественного мнения ведет нас, как мы уже сказали, к проблеме истинности и ложности высказываний общественности. С этой проблемой нам не раз уже приходилось сталкиваться выше, при рассмотрении самых различных вопросов. Теперь настало время остановиться на ней специально.

Начать, очевидно, нужно с констатации того бесспорного факта, что среди высказываний общественности, непосред­ственно фиксирующих явления действительности4,— осуществляются ли они в форме оценки или анализа констатации или предложения, в виде совета или директивного указания и т. п.— встречаются как суждения истинные, соответствующие объективной действительности, объектив­ным потребностям социального развития и т. д., так и лож­ные, противоречащие существу отражаемых явлений, под­линному общественному интересу. Практика функциониро­вания общественного мнения подтверждает этот факт посто­янно и самым убедительным образом.

Вместе с тем та же практика подтверждает и другое. Если сравнить между собой несколько высказываний обще­ственности, то легко можно обнаружить, что одни из них от­носятся друг к другу как истинные к ложным, в то время как другие—как содержащие большее или меньшее «коли­чество» истины (соответственно — лжи). На первый взгляд такое различение кажется крайне условным и малосодержа­тельным — мол, каждое высказывание может и должно быть со всей определенностью охарактеризовано или как истин­ное, или как ложное. В действительности, однако, это не так. Истина и ложь, как известно, не образуют строгой альтерна­тивы даже в системе точного научного знания—между ними там всегда находится целый ряд степеней истинности и лож­ности. Тем более неприменима двузначная логика для описа­ния столь разнородного по своей природе явления, как об­щественное мнение.

Образующееся на разных уровнях — теоретического зна­ния и обыденного сознания, бывающее то широко объектив­ным, то слепо пристрастным, то высококомпетентным, то просто малограмотным, черпающее свои сведения равно как из чистых источников науки, так и из загрязненных потоков молвы, наконец, могущее оказаться в самых различных социально-политических условиях — благоприятных или стес­ненных с точки зрения процесса формирования и свободы выражения мнений, этот тип массового сознания включает в себя суждения с самой различной степенью истины и лжи. Величина этой степени является функцией от объекта высказывания (безукоризненно верное при обсуждении од­них вопросов, общественное мнение начинает впадать в иллюзии при обсуждении вторых и становится уже совершенно ошибочным при обсуждении третьих), от субъекта высказывания (различные группы людей при обсуждения одного и того же вопроса нередко занимают весьма различные подчас даже диаметрально противоположные позиции, из которых истинной, как известно, бывает лишь одна) и т. д. Однако главные факторы, от которых зависит степень истинности (ложности) суждений масс,—это социальная обусловленность процесса формирования мнения, компе­тентность и социальная установка его источников и субъекта. Помноженные друг на друга, все эти факторы при­водят к существованию многозначного общественного мне­ния.

В соответствии с этим и поле формирования и функционирования общественного мнения начинает представлять собой некий континуум протяженностью от 0 до 1. В точке 0 этого континуума помещаются высказывания с нулевым со­держанием есть высказывания ложные, в точке 1 — высказывания истинные. Что же касается пространства между ними, то оно заполняется высказываниями, тяготеющими в большей или меньшей степени к одному из полюсов, представляющий собой различные комбинации истины и лжи. Как легко понять, подчеркиваемая особенность содержа­ния общественного мнения имеет принципиальное значение. Не умаляя роли общественного мнения в социальной жизни страны, она в то же время ориентирует исследователя на критическое отношение к этому мнению: «глас народа» далеко не всегда оказывается «гласом божьим», то есть гласом истины, и, во всяком случае, может объявляться таковым лишь в результате тщательного и специального анализа высказываний общественности — анализа на истин­ность.

При этом такой анализ, как и вся проблема содержательного выражения общественного мнения, предполагает ведение разговора в двух не совпадающих друг с другом аспектах. Первый из них касается отношения общественное мнение/ действительность, то есть отношения содержания высказываемого мнения к от­ражаемой в нем действительности; с помощью этого отноше­ния определяется мера собственно истинности (соответственно — заблуждения) общественного мнения. Второй аспект общественного мнения касается отношения общественное мнение (в) / общественное мнения (д), то есть отношения мнения высказанного к мнению реально существующему с помощью этого отношения определяется мера точности (соответственно — неточности) выражения общественного мнения, мера его адекватности (искажения), его искренности (неискренности) и т. д.

В процессе практического изучения общественного мнения исследователь сталкивается в первую очередь со вто­рым отношением. Это естественно: прежде чем приступить к анализу содержания мнения по существу рассматриваемого вопроса, он должен установить, совпадает ли высказанное вслух мнение с тем, которого в действительности придерживается говорящее лицо (и которое только и интересует исследователя практика), не подверглось ли оно в процессе выражения каким-либо искажениям или, если воспользоваться термином физики, какому-либо «возмущению» под влиянием тех или иных обстоятельств. В случае, если верно последнее, исследователь должен определить характер и величину слу­чившегося искажения, чтобы, сделав соответствующие по­правки, восстановить мнение в его подлинном виде. Только после этого он может переходить к анализу второго отношения.

В процессе теоретического анализа феномена обществен­ного мнения порядок рассмотрения названных отношений должен быть обратным. Мы должны начать с допущения, кстати, не только существующего в теоретическом сознании, но постоянно реализующегося на практике,— что высказанное мнение полностью совпадает с мнением

Действительным (случай, когда второе отношение равно 1). Это позволит нам рассмотреть проблему истинности и ложности общественного мнения как проблему отношения его содержания к отраженной в нем действительности, в чистом виде.

 

26. ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ / ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. ХАРАКТЕР И ИСТОЧНИКИ ОШИБОК ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ

Обнаружить факт ошибочности высказываний общест­венности можно, как известно, и не выходя за рамки анализа зафиксированных суждений путем их простого сопоставления, в частности путем обнаружения противоречий в их содержании. Допустим, в ответ на вопрос: «Что, по-Вашему, больше свойственно Вашим сверстникам: целеустремлен­ность или отсутствие цели?» — 85,3 процента опрошенных остановили свой выбор на первой части альтернативы 11 процентов — на второй, а 3,7 процента не дали определенного ответа. Это мнение было бы заведомо ложным, если бы, скажем, в ответ на другой вопрос анкеты: «Есть ли лично у Вас цель в жизни?» — большинство опрошенных ответило отрицательно — не может быть признано верным представ­ление о совокупности, противоречащее фактическим харак­теристикам единиц, из которых состоит совокупность. Как раз с целью обнаружения степени истинности высказываний в анкету вводятся взаимно контролирующие друг друга вопросы, проводится корреляционный анализ мнений и т.д.

Другое дело — природа ошибочности высказываний общественности. В большинстве случаев ее определение оказывается невозможным в рамках рассмотрения одних зафиксированных суждений. Поиски ответа на вопрос «почему?» (по­чему общественное мнение оказывается в своих рассужде­ниях то правым, то неправым? чем конкретно определяется место того или иного мнения на континууме истинности?) вынуждают нас обращаться к сфере формирования мнений. Если подойти к вопросу в общем и целом, истинность и ложность высказываний общественности зависят прежде всего от самого рассуждающего субъекта а также тех источников из которых он черпает знания. В частности, что касается первого, то известно, что различные социальные среды характеризуются неодинаковыми признаками в зависимости от их объективного положения по отношению к источникам и средствам информации они отличаются большей или меньшей информированностью в тех или иных вопросах в зависимости от уровня культуры и т.д.— большей или меньшей способностью к восприятию и усвоению посту­пающей информации; наконец, в зависимости от соотноше­ния интересов данной среды и общих тенденций социального развития — большей или меньшей заинтересованностью в приятии объективной информации. То же нужно сказать и об источниках информации: они могут нести истину или ложь в зависимости от степени их компетентности, от характера их социальных интересов (выгодно или невыгодно распростра­нять объективную информацию) и т. д. В сущности, рассмат­ривать проблему формирования общественного мнения озна­чает рассмотреть роль всех этих факторов (прежде всего со­циальных) в сложном «поведении» субъекта высказывания и источника информации.

Однако в наши задачи не входит анализ собственно про­цесса формирования общественного мнения. Нам достаточно обрисовать природу заблуждений общественности в общем виде. Поэтому мы ограничимся, так сказать, абстрактным, лишенным социальных характеристик рассмотрением этих ошибок. В частности, имея в виду источники информации, мы охарактеризуем каждый из них как обладающий, так сказать, своим определенным запасом «доброкачественно­сти», «чистоты», то есть истины и лжи (с точки зрения со­держания образующегося на его основе мнения).

Как известно, вообще говоря, в качестве базы образования мнений могут выступать: во-первых – молва, слухи, сплетни; во-вторых – совокупный личный опыт индивида, накапливающийся в процессе непосредственной практической деятельности людей; наконец совокупный коллективный опыт, опыт (в широком смысле слова) «других» людей, оформляемый в разного рода сведения, поступающие к индивиду.

теми или иными способами. В реальном процессе формирования мнений значение этих источников информации крайне неравноценно. Разумеется, наибольшую роль играет послед­ний из них, поскольку он включает в себя такие могучие элементы, как современные средства массовой коммуника­ции и непосредственную социальную среду индивида (в ча­стности, опыт «малых групп»). Кроме того, названные вна­чале источники в большинстве случаев «работают» не сами по себе, не непосредственно, но преломляясь соответствую­щим образом через опыт социальной среды, действие офи­циальных источников информации и т. д. Однако с точки зрения интересов теоретического анализа предложенная по­следовательность рассмотрения кажется наиболее целесооб­разной, а изолированное, так сказать, в «чистом виде» рас­смотрение каждого из названных источников — не только желательным, но и необходимым.

Молва, Поэтому мы начнем со сферы деятельно­сти Аты. Уже в греческих мифах слухи, подчер­кивалось, что ей удается совращать не только одиночек, но и целые сплетни толпы. И это верно. Рассматриваемый теперь источник информации является весьма «оперативным» и наименее надежным. Мне­ния, образующиеся на его основе, если и не обладают всегда нулевым содержанием, то все же, как правило, неизменно оказываются смещенными на континууме в сторону нуля. Внешне, по механизму своего распространения, этот тип знаний весьма напоминает тот, что называют «опытом дру­гих» людей: слухи всегда поступают от других — или непосредственно от того человека, который «сам» — собствен­ными глазами (ушами)—видел, слышал, читал что-либо, или от того, который слышал нечто от какого-то другого человека, бывшего (по крайней мере утверждающего, что он был) непосредственным свидетелем (участником) обсуждае­мого события. Однако в действительности эти два типа зна­ний совершенно различны. Дело прежде всего в том, что «опыт других», в отличие от молвы и сплетен может распространятся множеством разных способов, а не только путем непосредственных коммуникаций между двумя собеседниками носящими к тому же приватный, конфиденциальный, целиком свободный от элементов официального харак­тер. Но это частность. Главное отличие сравниваемых типов знаний заключено в самой их природе, в способах их обра­зования.

Как известно, любое знание может быть ошибочным. В том числе и основанное на опыте — индивидуальном или коллективном, в том числе и скрепленное высоким авторите­том науки или провозглашенное в качестве строго официаль­ного. Но если человек или коллектив, «простой смертный» или «богоподобный» могут ошибиться, то сплетник передает сведения, которые с самого начала заведомо содержат неправду. Это совершенно ясно в отношении суждений, ко­торые, собственно и называются «сплетнями» — представляют собой сплошную выдумку, чистое от начала до конца, измышление, не содержащее ни грамма истины. Но это верно и в отношении суждений-слухов, опирающихся на какие-то факты действительности, отталкивающихся от них. В этой связи народная мудрость «Нет дыма без огня» не выдержи­вает критики не только в том смысле, что сплетни и слухи сплошь и рядом возникают абсолютно без каких-либо на то оснований. Даже тогда, когда «дым», стелющийся по земле в виде молвы, возникает от «огня», по нему никогда нельзя составить представление об источнике, его породившем. Вер­нее, это представление неизбежно будет ошибочным.

Почему? Потому что в основе знания, обозначаемого тер­минами «молва», «слухи», «сплетни», всегда лежит большая или меньшая доза вымысла, домысла: сознательно намеренного или несознательного, случайного - это безразлично.

Такой вымысел присутствует уже в момент зарождения слуха, так как лицо первым сообщающее сведение, порождающее слух иногда не располагает всей полнотой точных, строго проверенных фактов относительно объекта суждения и поэтому вынуждено дополнять их собственной фантазией (в противном случае высказывание будет не «слухом», не «сплетней», а «нормальным», положительным знанием). В дальнейшем же, по мере передачи сведения от одного лица к другому и тем самым удаления его от первоначального источника, эти элементы вымысла растут как снежный ком: сообщение дополняется различными подробностями, всяче­ски живописуется и т. д., причем, как правило, людьми, ко­торые совсем уже не располагают никакими фактами о пред­мете разговора.

Разумеется, исследователю-социологу очень сложно от­личить такую заключающую в себе ложь «людскую молву» от истинного, основанного на точных фактах и проверенного знания, сообщаемого одним лицом другому. Однако, учитывая специфическую природу молвы, социология обществен­ного мнения выделяет этот тип знания в качестве особого и очень ненадежного источника образования мнений. При этом из того, что слухи крайне редко передают факты в том их виде, как они существуют в действительности, социология делает и практический вывод: мнения, основанные на лич­ном, непосредственном опыте людей, оцениваются ею, при прочих равных обстоятельствах, значительно выше, нежели мнения, сформировавшиеся на основе «слухов».

В нашем III опросе была зафиксирована группа молодых людей, которые дали резко отрицательную оценку советской, молодежи, заявили, что не находят в ней никаких (или почти никаких) положительных качеств. В количественном отно­шении эта группа была незначительной. Однако, понятно, одно только это обстоятельство не давало оснований заклю­чить, будто мнение этой группы менее точно отражало дей­ствительность, нежели мнение подавляющего большинства, или, тем более, было ошибочным. Как и в каждом случае столкновения с плюралистическим мнением, задача как раз заключалась в том, чтобы определить, какая из полемизирую­щих позиций содержала в себе истину или, по крайней мере, была более близка к реальной картине вещей. А для этого очень важно было понять, что представляла собой названная группа молодежи, почему она так судила о своем поколении, на чем основывалось и каким образом возникло ее мнение.

Специальный анализ показал, что рассматриваемая оценка действительности давалась как раз чаще всего людь­ми, стоящими в стороне от больших дел своего поколения5. И это определило отношение к ней исследователя. Разу­меется, немалую роль в возникновении такого мнения играл и так называемый личный опыт (здесь это был, прежде всего, опыт микросреды). Поэтому в данном случае нужно было говорить и о другой проблеме, к рассмотрению которой мы перейдем ниже,— о проблеме непосредственного опыта индивидов как источника образования мнений. Однако глав­ное тут все же заключалось в другом: мнение данной части молодежи оказывалось порождением не только жизни, но и людской молвы, слухов.


Напротив, убедительным свидетельством в пользу большей

истинности мне­ния остальных участников опроса было то, что они проявляли близкое знаком­ство с предметом обсуждения. Это обстоятельство в оценке степени истинности мнения играло для нас не меньшую, если даже не большую, роль, чем фактор количества (на­помним, что положительную оценку поколению дали 83,4 процента опрошенных). Было крайне важно, что точка зрения основной массы в составе единодушного большинства не заимствована извне, не подсказана со стороны, но выра­ботана на основе непосредственного опыта людей, их жиз­ненной практики, в результате их собственных размышле­ний и наблюдений за фактами 6.

Правда социология общественного мнения давно уже экспериментально показала, что то, что люди сами опреде­ляют в качестве своего собственного, личного опыта, в дей­ствительности отнюдь не представляет собой непосредствен­ной базы образования мнений. Последние и при наличии «личного опыта» формируются прежде всего на основе ин­формации, относящейся, по нашей классификации, к «опыту других»—неофициальному (если речь идет об опыте микросреды к которой принадлежит данный индивид) или официальному (если речь идет о коллективном опыте, распростра­няемом, скажем, средствами науки, каналами массовой ком­муникации и т. д.). В этом смысле личный опыт индивида скорее определенная призма преломляющая информацию поступающую со стороны, нежели самостоятельный источ­ник информации. Однако, с другой стороны, любой коллек­тивный опыт включает в себя непосредственный опыт инди­видов. Поэтому последний должен быть рассмотрен само­стоятельно. И во всех случаях факт наличия или отсутствия упомянутой «призмы» в процессе выработки

индивидуального мнения (а следовательно, и общественного мнения) иг­рает весьма важную роль.

Вместе с тем, когда мы подчеркиваем особую ценность мнения, подтверждаемого непосредственным опытом говоря­щего, необходимо учитывать, что значение этого мнения, степень его истинности не являются безусловными, но на­ходятся в прямой зависимости как от упомянутого «опыта других» (мы будем говорить о нем ниже), так и от характера самого индивидуального опыта (его границ), от меры способ­ности индивида анализировать опыт, делать из него выводы.

В частности, если иметь в виду характер индивидуального опыта то он определяется рядом показателей. Один из них— продолжительность опыта. Не случайно на практике, как правило, отдают предпочтение мнению человека пожи­лого, прожившего долгую и сложную жизнь, как говорят, умудренного опытом, перед мнением зеленого юнца. Другим важным показателем является многократность опыта, его многократность – ведь одно дело, если мнение подкрепляется единичным фактом, и другое — если за ним стоит множество повторяющихся, дополняющих друг друга фак­тов. Наконец, очень важно и то, чтобы опыт имел не созерцательный, а активный характер, чтобы человек выступал по отношению к объекту, о котором он судит не в качестве пассивного наблюдателя, но как действующий субъект – ведь природа вещей постигается наиболее полно лишь в процессе их практического освоения, преобразования.

И все же, сколь ни важны перечисленные факторы, степень истинности мнения, основанного на личном опыте (вернее, пропущенного через призму личного опыта), зависит прежде всего от способности суждения говорящего. В жизни довольно часто встречаются в высшей степени зрело рассуждающие «юнцы» и совсем «зеленые» старцы, точно так же, как и далекие от непосредственной практики, но тем не ме­нее обладающие истиной «теоретики» и впавшие в самые грубые ошибки деятели «от сохи». Природа этого явления проста: люди независимо от своего непосредственного опыта бывают более или менее грамотными, образованными, более и менее компетентными, способными к анализу. И ясно, что располагающий ограниченным опытом, но умею­щий точно анализировать явления человек скорее сформу­лирует истинное суждение, нежели тот, кто знаком с мас­сой фактов, но не может связать и двух из них. Суждение первого будет столь же ограничено по содержанию, сколь ограничен и его опыт: если он чего-то не знает, он так и ска­жет: «Не знаю», если знает что-либо плохо, так и скажет: «Мой вывод, может быть, неточен» — или: «Мое мнение но­сит частный характер, не распространяется на всю совокуп­ность явлений» и т. д. Напротив, менее способный к само­стоятельному анализу человек и при наличии богатого личного опыта может судить о мире ошибочно.

Природа таких ошибок бывает весьма различной.

И прежде всего она связана она связана в сознании людей, в частности элементов социальной психологии. В первые на огромную роль этого обстоятельства обратил внимание Уолтер Липпман показав, что разного рода эмоциональные и иррациональные факты глубоко проникли в процесс формирования мнений, он писал, что стереотипы – это предвзятые мнения, управляющие восприятием людей. «Они обозначают объекты как знакомые так и незнакомые, причем так, что едва знакомые кажутся хорошо известными, а незнакомые глубоко чуждыми. Они возбуждаются знаками, которые могут варьировать от истинного значения до определенной аналогии» 7.

Однако, к сожалению, У. Липпман, как и большинство социальных психологов Запада, во-первых, дал «стереоти­пам» ошибочное субъективистское истолкование8, а во-вто­рых, чрезмерно гипертрофировал значение этих элементов массового сознания в процессе формирования общественного мнения. Сделав акцент на «иррационализме» массового сознания, он пагубно упустил из виду другой важнейший мо­мент, а именно, что общественное мнение одновременно формируется и на уровне теоретического знания, то есть на уровне рациональном, и уже потому включает в себя эле­менты не только лжи, но и истины. Однако дело не только в этом. Даже и в рамках анализа природы ошибочного в об­щественном мнении вопрос не сводится к действию одних лишь «стереотипов». К делу непременно должен быть привлечен весь механизм функционирования обыденного сознания со всеми его специфическими свойствами.

Взять хотя бы такую особенность обыденного сознания как неспособность проникать в глубь вещей, - ведь очень часто именно из-за этого непосредственный опыт индивида фиксирует не реальные, а кажущиеся таковыми отношения действительности. Так в нашем V опросе общественное мнение единодушно (54,4 % опрошенных) заключило, что главной причиной разводов в стране является легкомысленное отношение людей к вопросам семьи и брака.

При этом в обоснование своей точки зрения общественность ссылалась на такие факты непосредственного опыта, как непродолжительность распадающихся браков, «молодость вступающих в брак» и т. д. Однако анализ объективной стати­стики показал ошибочность подобного мнения: лишь 3,9 про­цента из числа расторгнутых браков приходилось на браки продолжительностью менее года, в то время как основная масса — на браки продолжительностью в 5» более лет; лишь 8,2 процента мужчин и 24,9 процента женщин вступали в брак в возрасте до 20 лет и т. п.9.

Как же сложилось явно неверное представление о главенствующей роли фактора «легкомыслия»? Как кажется, дело объяснялось тут, прежде всего тем, что идея легкомыслия является наиболее удобным способом объяснения слож­ного явления. Под эту идею можно подвести практически любой случай распада семьи. И именно так поступает обыденное сознание, не умеющее глубоко анализировать сущность вещей.

К тому же обыденное сознание не замечает, что оно сплошь и рядом путает реальные связи между явлениями, ставит их «с ног на голову». Каково, например, подлинное отношение между легкомысленным подходом людей к браку и продолжительностью расторгаемых браков? Очевидно, та­ково: если брак был в самом деле легкомысленным и, должен быть расторгнут, то в подавляющей массе случаев расторже­ние его происходит действительно довольно скоро после свадьбы. Но не наоборот. Далеко не всякий краткий брак непродолжителен по причине человеческого легкомыслия. В обыденном же сознании внешняя связь воспринимается как связь существенная. И вот вместо того, чтобы утверж­дать: этот брак легкомыслен и потому непродолжителен, та­кое сознание полагает: этот брак непродолжителен и потому легкомыслен.

Существенной чертой обыденного сознания является и то, что оно не в состоянии исключить из опыта фигуру самого индивида, его «я». В этом обстоятельстве скрываются

корни того субъективизма, в силу которого люди сплошь и рядом выдают свой частный, индивидуальный опыт, неиз­бежно содержащий множество элементов единичного, за опыт коллективный и даже всеобщий.

Чаще всего проявляется в односторонности суждения – неправомерном обобщении небольшого круга фактов имеющих в действительности ограниченный характер, при полном сбрасывании со счетов фактов иного рода противоречащих обобщаемым. Именно с такого рода абсолютизацией вещей обыденным Сознанием мы столкнулись в III опросе. В частности, мнение «нигилистов», сформировавшееся, как мы уже говорили, частично «по слухам», а частично на основе личного опыта, точнее, опыта их микросреды, в той своей части, где оно опиралось на опыт, как раз страдало односторонностью. Оно принимало в расчет одну группу фактов, только и известных говорящим, и совершенно не учитывало явлений противоположных10.

Столь же односторонне-ошибочными, как и суждения «нигилистов», были и оценки молодежи, выдержанные в прямо противоположных красках,— мнения тех, кто не мог выйти за рамки безудержной восторженности и торопился объявить анафему всякому полагающему, что у советской молодежи есть распространенные отрицательные черты11.

Следовательно, степень истинности мнения, подкрепляемого личным опытом, значительно повышается, если говорящий подходит к опыту критически, понимая его ограниченный характер, если он стремится принять во внимание всю совокупность разноречивых явлений действительности. С этой точки зрения в III опросе наибольший интерес для ис­следователя представляло конечно же мнение большин­ства— людей, которые, независимо от того, нравится им по­коление в целом или нет, обнаруживали способность видеть в мире не только белую и черную краски, но и множество ~ различных оттенков. На основе такого рода мнений, свобод­ных от односторонности и субъективных преувеличений можно было получить наиболее точное и реальное представление об облике советского молодого поколения.

Итак, выражением субъективизма обыденного сознания является объективирование индивидом своего индивидуального «я» — примешивание к содержанию обсуждаемых вопросов своих личных мотивов, переживаний, проблем или даже прямое утверждение своих индивидуальных свойств, потребностей, особенностей жизни и т.д. в качестве всеоб­щих, присущих всем остальным людям. В известном смысле эта ошибка совпадает с первой — и тут и там речь идет об абсолютизации ограниченного опыта, однако между ними существует и разница. В первом случае говорящий был огра­ничен в своем суждении узостью, неполнотой опыта; он не мог охватить явление во всей его широте, поскольку стоял на «кочке зрения». Во втором — он судит о мире, что назы­вается, «со своей колокольни», а иногда даже утверждает, что мир отграничен стенами этой его колокольни,— совсем как свифтовские лилипуты, наивно полагавшие, будто весь мир устроен по образу и подобию их карликовой страны. Ясно, что узость мышления, присутствующая в последнем случае, имеет уже не только логическую природу, но вызы­вается недостаточной социальной сознательностью и воспитанностью говорящего, например его неверной оценкой отношения между личным и общественным интересом и пр. В том же III опросе не было недостатка в примерах та­кого рода мнений. Общая неудовлетворенность некоторых молодых людей поколением в целом оказывалась на поверку лишь отражением их личной неустроенности, была порож­дена сугубо личными мотивами12.

Еще более опасными с точки зрения точности конечных выводов являются случаи, когда говорящие прямо ставят знак тождества между своим «я» и объективной действи­тельностью. Исследователь всегда должен иметь в виду воз­можность такой ошибки. Например, мы писали, что в нашем II опросе в качестве проблемы № 1 было названо жилищное строительство. Являлось ли, однако, это мнение истинным? Передавало ли оно действительную потребность общества? Ведь, абстрактно говоря, дело могло сложиться и так, что в опросе случайно приняли участие лишь люди, испытывав­шие личную потребность в жилье и выдавшие свой индиви­дуальный опыт за всеобщий. Специальный анализ показал, что названное мнение не было ошибочным. Об этом с доста­точной убедительностью свидетельствовал, помимо прочего, и тот факт, что оно с равной силой высказывалось людьми, которые имеют жилье или недавно получили его. Следова­тельно, речь в опросе шла не о личном, узко понятом инте­ресе, а действительно об интересе общества в целом.

Напротив, в III опросе мы то и дело сталкивались со случаями, когда, оценивая свое поколение в целом, говоря­щие приписывали ему качества, которыми обладали сами. И тут ещё раз подтверждалось старое правило, что для ка­мердинера не бывает героев, а герои нередко не подозревают о существовании предателей...13

Ясно, что подобного рода проекция личного опыта на всю исследуемую «вселенную» в целом не может способст­вовать образованию истинного мнения. Обычно происходит обратное. Однако, если говорить точнее, степень истинности таким образом сформированного мнения прямо пропорцио­нальна количеству лиц, его выражающих. Оно будет абсо­лютно истинным, если «вселенная» целиком состоит из та­ких отождествляющих себя со «вселенной» (то есть в данном случае друг с другом!) «я», и, наоборот, оно будет совер­шенно ложным, если таких «я», отождествляющих себя со Всей «вселенной» в целом, немного, так что их личный опыт обличается от личного опыта большинства других людей. В последнем случае мнение меньшинства не может быть принято во внимание при характеристике исследуемой «все­ленной» в целом. Однако это не значит, что оно вовсе не бу­дет интересовать исследователя. Напротив, ложное само по себе, оно тем не менее может быть очень важным с точки зрения понимания тех или иных отдельных сторон действи­тельности, хотя бы природы и характера самого данного меньшинства и т. д.

Более свободным от ошибок следует признать, то подкрепленное личным опытом говорящего (опытом его среды) мнение которое включает в себя непосредственное знакомство с опытом других людей (сред.).

Такого рода суждения в опросах нередки. Свидетельст­вуя, в частности, о том, что в своем стремлении самостоя­тельно анализировать явления действительности люди все больше пытаются выйти за рамки индивидуального бытия, активно вмешаться в жизнь, они принимают иногда форму выводов из самостоятельно проведенных опрашиваемыми микроскопических социологических исследований. Напри­мер, личный опыт участвовавшего в нашем V опросе члена Московского городского суда Л. А. Громова включал в себя специальный анализ 546 судебных дел о разводе, относя­щихся к концу 1959 и первой половине 1960 г. 14 Ясно, что при прочих равных условиях мнения., сформировавшиеся подобным образом, глубже и точнее отражают действитель­ность, нежели те, что исходят из единичных фактов, ограни­ченных рамками узкого «я».

Опыт Теперь спрашивается: какое мнение сле­дует признать более близким к истине «других» основанное на непосредственном зна­комстве человека с предметом, на его «личном опыте», жиз­ненных наблюдениях и т. п. или почерпнутое «со стороны», основанное на опыте других людей (разумеется, исключая такой «опыт», как молва, сплетни, непроверенные слухи)?

Этот вопрос является весьма сложным. Более того, по­ставленный в столь общей форме, он не имеет ответа. Каж­дое же конкретное разбирательство предполагает учет це­лого ряда обстоятельств. Одни из них касаются качеств личного опыта (о которых мы только что говорили), иные — качеств коллективного опыта, или опыта «других». При этом дело чрезвычайно усложняется в связи с тем, что опыт «других» — понятие очень широкое. Она включает в себя и разного рода неофициальные сведения (например, рассказ товарища об увиденном; некоторые негласные нормы поведения, принятые в данной среде, и т. д.}, и строго офи­циальную информацию, освященную авторитетом государ­ственных, религиозных и прочих институтов (например, из­вестия, сообщенные по радио; школьный учебник; научные сведения и т. д.).

а) Ближайшее социальное окружение. Од­ним из самых важных видав опыта «других» является, как мы уже отмечали, опыт ближайшего социального окруже­ния индивида, его микросреды, «малой группы» и, в особен­ности, лидера этой среды (формального или неформального). С точки зрения процесса формирования общественного мне­ния анализ данной сферы и прежде всего механизма влия­ния среды на индивида представляется исключительно важным. Однако в рамках решения нашей задачи — с точки зрения определения своеобразного коэффициента истины или лжи, которым обладает тот или иной источник инфор­мации,— данная сфера образования мнений не представляет какой-либо специфики в сравнении с рассмотренным выше непосредственным опытом индивида, И мнение микросреды в целом, и суждение лидера так же испытывают на себе влияние «стереотипов» сознания, так же подвержены всем превратностям обыденного сознания, как и мнение отдель­ного индивида.

Правда, здесь на ряду с характером опыта и способностью суждения огромную роль начинает играть ещё один фактор связанный с механизмом передачи сведения от од­ного лица к другому, -, фактор установки на истинность источника информации: известно, что далеко не каждый, обладающий истиной, заинтересован в сообщении ее другим. Однако значение этого фактора лучше всего рассмотреть в связи с действием средств массовой коммуникации, где он проявляется наиболее отчетливо. Вообще же говоря, он присутствует практически во всех видах коллективного опыта, за исключением науки.

6) Научная информация. Могущая ошибаться, заблуждаться в своих выводах, наука не может быть не­правдивой по своей установке. Она не может знать одно, а говорить другое.

Конечно, в жизни случается, что дипломированные, от­меченные многочисленными почестями служители Минервы начинают изменять ей в пользу бесчестного Мома, встают

на путь лжи, фальсификации фактов. Однако в конечном счете такое знание, сколь бы усердно оно ни драпировалось в тогу научного, всегда справедливо квалифицируется как ненаучное, антинаучное, не имеющее отношения к подлин­ной науке. Правда, прежде чем это происходит, фальсифи­каторам от науки удается иногда привлечь на свою сторону общественное мнение и долгое время оттираться на него. В таких случаях массы, загипнотизированные авторитетами, впадают в ошибку. Ошибочным общественное мнение, ссы­лающееся на научные авторитеты, бывает и тогда, когда ученые еще не «докопались» до истины, когда они непред­намеренно заблуждаются, приходят к ложным выводам и т. д. И все же, взятая в общем и целом наука является той формой опыта «других», которая заключает в себе сведения отличающиеся наибольшей степенью наибольшей всеобщности и истин­ности. Поэтому-то и общественное мнение, исходящее из положений науки (последние усваиваются людьми в про­цессе систематического обучения, научной деятельности, различных форм самообразования, в результате широкой пропаганды научных знаний и т. д.), оказывается, как пра­вило, максимально истинным в смысле отражения явлений действительности.

в) Средства массовой коммуникации Зна­чительно более сложно обстоит дело с такими официаль­ными формами опыта «других», как пропагандистские вы­ступления и вообще сведения, поставляемые средствами массовой коммуникации — прессой, радио, телевидением, кино и др. В социалистическом обществе такого рода инфор­мация. считается также максимально близкой к истине. Однако это верно лишь постольку, поскольку целью ее является сообщение истины народу и поскольку в основе ее лежит строго научное знание. Социалистическая печать, ра­дио и другие средства делают бесконечно много для того, чтобы различными способами поднять сознание масс до научного уровня; они постоянно заняты распространением научных знаний, их популяризацией и т. п. Эту задачу решают в своей деятельности и государство (в лице его различных просветительных органов), и общественные органи­зации. То же нужно сказать и о пропаганде как таковой.

В условиях общества, где идеология стала наукой, оно представляет собой пропаганду прежде всего собственно науки— марксистско-ленинской теории и строится на основе положений этой науки.

Вместе с тем даже в условиях социалистического общества (и тем более при капитализме) поставить знак тожде­ства между названными сведениями и истиной невозможно. Прежде всего потому, что цель достигается далеко не все­гда. Это становится ясным, если учесть, что в общей массе сведений, относящихся к рассматриваемой форме опыта «других», собственно научные положения занимают до­вольно ограниченное место. Скажем, если речь идет о га­зетном номере, это, как правило, материалы в 200—300, ну, в лучшем случае, 500 строк (и то, разумеется, не каждый день). Остальное — разного рода сообщения и мысли журна­листов или так называемых внештатных авторов, информация о фактах и событиях и пр. Такое же положение и в работе радио или телевидения, где к тому же огромное ме­сто занимает искусство.

Основная масса этих сведений сообщаемых газетой или радио не заключает уже в себе той, бесспорной, «абсолютной истины», что и доказанное положение науки. Не прошедшие подобно научным предложениям, через горнило точной проверки, не опирающиеся на систему строгого доказательства, все эти «сообщения», «мысли», «информации» не имеют характера безличных суждений, одинаково верных в любом изложении, который отличает собственно научное знание, но являются «сообщениями», «мыслями» и т. п. тех или иных конкретных людей, со всеми их плюсами и минусами, в качестве источника информации. Следовательно, все они обладают лишь относительной истинностью они могут быть точными, соответствующими действительность, но могут быть и ошибочными, ложными.

Поскольку, повторяем, целью средств массовой коммуникации является сообщение истины, постольку сведения, по­ступающие к людям с этой стороны, приводят, как правило, к формированию истинного общественного мнения. Однако нередко они заключают в себе ошибки, ложное содержание — тогда ошибочным оказывается и порожденное ими мнение масс. В этом легко можно убедиться, если внима­тельно следить хотя бы за одной рубрикой газет — «По сле­дам наших выступлений». В большинстве случаев под­тверждающие верность позиции газеты, публикации этой рубрики нет-нет да и отмечают фактические ошибки, допущенные корреспондентами в их критических материалах.

Об ошибках противоположного толка, связанных с приукрашиванием фактов действительности, газеты вообще не пишут. Но известно, что такие ошибки также случа­ются.

Достаточно ярким примером массового заблуждения общественности может быть мнение о «стилягах», зафиксированное в период проведения нашего III опроса.

Тогда мы столкнулись с неожиданным результатом: среди наиболее распространенных отрицательных черт, присутствующих советской молодежи, опрошенные в качестве второй по силе черты назвали «увлечение стилем», «преклонение перед Западом» (эту черту отметило 16,6 процента всех опрошенных). Естественно, анализ должен был ответить на вопрос: действительно ли это явление столь распространено в среде молодежи или общественное мнение ошибается, впа­дает в преувеличение? Оснований для такого рода сомнений было тем больше, что «стиляжничество» — явление, как из­вестно, связанное по преимуществу с жизнью города, и в первую очередь города крупного,— очутилось в центре вни­мания в том числе и сельских жителей. Содержательный анализ высказываний позволил обнаружить, что оценка общественным мнением реальной опасности рассматриваемого явления была неверной. Дело заключалось прежде всего в том, что в силу специфических осо­бенностей функционирования обыденного сознания понятие «стиляжничество», «преклонение перед Западом» оказалось в толковании людей совершенно безбрежным по своему содержанию. В одних случаях под «стилягами» понимались тунеядцы, ведущие на чужой счет «шикарный» образ жизни, эпигоны «западного стиля», поклонники модных тряпок и «оригинальных» суждений, кокетничающие своим высоко­мерно-презрительным отношением к окружающим, фарцов­щики, занимающиеся продажей заграничных вещей, и т. п.— здесь за основу идентификации явлений брались такие су­щественные признаки, как отношение людей к труду, к другим людям, к обществу и общественному долгу и т. д. В других случаях «стиляжничество» связывалось уже с чисто внешними признаками — со вкусами людей, с манерой их поведения и т. д., в результате чего получалось: носишь узкие брюки, остроносые ботинки, яркие рубашки- значит стиляга; изменил прическу на более модную — значит, по­клонник Запада; увлекаешься джазовой музыкой — значит, плохой комсомолец....

Стоит ли говорить, что последний подход, хотя и под­водил анализ к рассмотрению целого ряда серьезных проблем15, не имел все же ровно никакого отношения к про­блеме собственно «стиляжничества», «преклонения перед Западом». Если же учесть, что его демонстрировала по меньшей мере половина от названных 16 процентов, то получилось, что черт в действительности был не таким уж страшным, как его малевали. Версия общественного мнения о преклонении советской молодежи перед Западом оказалась основательно раздутой. И это случилось, повторяем, прежде всего потому, что многие впали в трафаретную ошибку, при­няв узкие брюки за узкую душу, а пеструю оригинальную рубашку (к тому же отечественного производства и ре­комендованную соответствующими рекламными издани­ями!) за пестроту чувств и неумное оригинальничание в мыслях.

Вместе е тем природа отмечаемой аберрации в общест­венном мнении была связана не только с особенностями функционирования обыденного сознания, с ограниченностью

непосредственного опыта и способности суждения слоев населения (у жителей села, например, личный опыт вернее, опыт микросреды, мог выступать в качестве источника формирования данного мнения лишь в самой незначительной мере). Главное заключалось в другом: общественное мнение было введено в заблуждение тем широким по охвату и весьма расплывчатым по содержанию походом который был организован против «стиляжнечества» многими не знающими чувства меры людьми и который явился типичным проявлением порочного в идеологической работе метода кампанейшины.

Мишенью первоначально являлись отдельные фигуры молодых тунеядцев и фарцовщиков, появившихся в крупных городах. Однако борьба с ними была превращена в дело всей общественности. В результате чуть ли не каждый город и поселок стали «создавать» свой «собственный» объект для критики — своих собственных «стиляг». При этом, в ходе «борьбы» происходило неизбежное смещение в ана­лизе и оценках явления — все большее значение приобретали чисто внешние признаки «стиляжничества», которые рас­сматривались в качестве выделяющих, хотя в действитель­ности не являлись таковыми. Это привело к тому, что в стране появились целые отряды молодых, людей, на яркие рубашки которых ни за что ни про что были наклеены яр­лыки: «стиляга», «поклонник Запада». Резко же отрицатель­ное отношение масс к подлинным тунеядцам и бездельни­кам, а также (во многих случаях) неподготовленность масс к восприятию новой моды в платье, танцах и пр. явились ба­зой для ошибочного преувеличения общественным мнением реальных границ «проблемы стиляжничества».

Немалую роль в происхождении этой ошибки сыграла в частности, пресса. В ряде случаев она явно не сумела сохранить чувства меры и расставить верные акценты при анализе явлений действительности — показательно, что мно­гие опрошенные, обвинявшие молодёжь в «преклонении пе­ред Западом», сплошь и рядом ссылались при обосновании своего мнения: «А вы почитайте газеты, журналы... Послушайте радио..» А во-вторых, в газетных выступлениях, так же как и в практических действиях, далеко не всегда содержался глубокий анализ сущности явления, гораздо чаще указывались лишь его поверхностные признаки, рассчитан­ные исключительно на эмоциональное воздействие на чита­теля... Отсюда общественному мнению было уже недалеко до ошибки.

Таким образом, мы видим, что рассматриваемый источ­ник формирования общественного мнения может подчас при­водить к возникновению ложного массового сознания. Это случается тогда, когда распространяемая им информация со­держит в себе непреднамеренные ошибки, неточные сужде­ния, допускает просчеты при оценке своего воздействия на массы и т. д. Вместе с тем это — только одна сторона дела.

Другая же состоит в том, что иногда информация может заключать в себе преднамеренную ложь, быть рассчитана на то, чтобы ввести массы в заблуждение.

Например, в современном капиталистическом обществе такой работой по формированию ложного общественного мнения (в отно­шении целого ряда важнейших проблем современности) за­нята широко разветвленная система монополистического и государственного аппарата — политического, административ­ного, пропагандистского и т. п. В этой работе, ставшей свое­образной специальностью, принимают активнейшее участие тьма тем буржуазных писателей, политиков, идеологов, дип­ломированных ученых, священников, деятелей искусств, ею занимаются — самым ближайшим образом — многочислен­ные буржуазные партии, пресса, телевидение, кино и т. д. И их усилия в массе случаев не остаются безрезультатными. Именно данному источнику формирования мнений — офици­альным сообщениям и пропагандистским выступлениям, све­дениям, поступающим со стороны средств массовой комму­никации,— современное человечество обязано существова­нием целого ряда грандиозных иллюзий и заблуждений.

Одним из наиболее ярких примеров в этом отношении является представление широких масс капиталистического мира о так называемой «коммунистической опасности». Рас­сматривая эту проблему, канадский социолог-марксист Ст. Райерсон говорил на дискуссии «Коммунисты и демо­кратия»: «Здесь, собственно, и начинается проблема: несвободу принимают за свободу, а действительная свобода нового общества, построенного на общественной собственности на средства производства, все еще успешно выдается за введе­ние несвободы.

Для коммунистов Канады и США наряду с первостепен­ной проблемой сохранения мира предметом наибольшей оза­боченности является вопрос: как наилучшим образом сти­мулировать процесс переделки общественного сознания ши­роких масс народа?..

Летом 1905 г., касаясь тогдашнего уровня понимания со­циализма русскими рабочими, Ленин написал слова, кото­рые, хотя они и приводились в совершенно иных обстоятель­ствах, тем не менее, весьма поучительны для нас: «...Только самые наивные оптимисты могут забывать о том, как еще мало знает масса рабочих о целях социализма и способах его осуществления»...

Сейчас мы имеем другое время и другой мир. И все же можно составить себе представление о наличии определен­ной отсталости масс в Северной Америке»,— говорил Стен­ли Райерсон, приводя в подтверждение своих слов резуль­таты опросов общественного мнения в Канаде и США в 1962 г. Проведенные опросы показали широкую распрост­раненность антикоммунистических предрассудков среди на­селения. этих двух стран, что свидетельствует о том, что проповедникам антикоммунизма удалось запугать значи­тельные слои населения мнимой «коммунистической опас­ностью».

Приведя данные этих опросов, Стэнли Райерсон сделал вывод об огромных масштабах «работы — идеологической и политической, которую предстоит провести американским и канадским коммунистам» 17.

Другим ярким примером ошибочности массового созна­ния, порожденной также в результате вполне преднамерен­ных, целенаправленных усилий со стороны разного рода органов и средств официальной информации, может быть представление широких кругов населения буржуазного об­щества о современной молодежи как о «потерянном поко­лении».

Находящееся в противоречии с фактами, это представле­ние встречает постоянный отпор со стороны прогрессивных сил капиталистического мира (в том числе внутри самой мо­лодежи), которые все время пытаются раскрыть обществен­ному мнению глаза на правду, изменить его содержание. Однако в данном случае, как и во многих других, силы со­ревнующихся оказываются явно не равными. Поток инфор­мации, поставляемой проповедниками идеи «beat generation», имеет на своей стороне несравненно более могучий аппарат духовной обработки сознания масс, и стоит ли удивляться.

что именно распространяемые этим аппаратом, а не отдель­ными прогрессивными деятелями и организациями идеи за­воевывают широкое общественное мнение многих капитали­стических стран.

Что касается социалистического общества, то, в принципе говоря, его природа исключает подобные явления. Однако и здесь в известных -рамках и в определенных усло­виях — рассматриваемый источник информации практически способен порождать разного рода иллюзии и ложное сознание.

г) Системы ложного сознания. Наконец, с опы­том «других» связан еще один тип ошибок, которые могут быть присущи общественному мнению. Это ошибки, совпа­дающие с существованием такого исключительно сложного явления, как системы ложного сознания. В данном случае речь идет уже не об отдельных ошибочных сведениях, по­ступающих к людям со стороны официальных источников информации, но именно о системе представлений, дающей ошибочную картину мира, в целом, в принципе, изображающей все черное белым и наоборот. История показывает, что подобная особенность мышления может быть навязана не только отдельным микросредам, но и — в определенных условиях — самым широким массам, целому обществу. Классическим примером этого является религиозное сознание.

Главнее в таком сознании с точки зрения господствую­щего в нем способа мышления то, что оно основано не на позитивном знании, а на вере. Обычное, нормальное мышление, пусть даже приводящее в тех или иных конкретных случаях к ошибкам, всегда сохраняет свое происхождение из опыта, свое земное происхождения и, следовательно, свою способность к критическому анализу и переосмыслению фактов действительности и принятых ранее положений — к развитию. В отличие от него религиозное сознание пред­ставляет собой систему догматов настаивающих на божественности своего происхождения, то есть на абсолютной (раз и навсегда данной)истинности заключенного в них содержания. В отношении каждого из этих догматов нельзя спросить: верен он или нет, истинен или ложен? Важно другое: все они принимаются на веру в качестве безусловно истинных и, следовательно, не могут быть как таковые не только пере­осмыслены, но даже поставлены (хотя бы на минуту!) под сомнение.

Другая отличительная черта этого мышления — его несостоятельность. Суждения-символы веры, которыми опе­рируют массы людей, не выработаны ими самими, а полу­чены со стороны, являются в сущности лишь повторением сказанного кем-то свыше — «всемогущим» или его много­численными чиновниками. Отправной посылкой всякого вы­сказывания здесь служит не «дело», а именно «слово» (в пол­ном соответствии с библейским: «в начале было слово»!). Отсюда весьма своеобразное отношение к фактам: религиоз­ное сознание стыдливо не замечает или даже грубо отрицает те из них, которые противоречат принятым догматам, а когда такое отношение становится невозможным — пытается втис­нуть факты в прокрустово ложе своих схем. Отсюда и воз­можность отказаться от принятых в обычной логике струк­тур. Так, в рамках ложного сознания не действует принцип непротиворечивости суждений. В сущности, атрофируется здесь за ненадобностью и логическая система доказатель­ства. Последнее с успехом заменяется чисто словесной ком­бинаторикой, строящейся по принципу: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», «Это должно быть, потому что это было всегда» и т. д.

Как легко понять, такой некритический, пассивный спо­соб мышления должен постоянно обнаруживать свою несо­стоятельность при соприкосновении с непосредственно- практическими формами жизни, с практическим рассудком и здравым смыслом, не говоря уже о собственно научном знании. И все же, как свидетельствует многовековая история развития религий, в частности христианской, он оказывается весьма жизненным и получает самое широкое распростра­нение в массах, становится нормой, привычкой.

Это объясняется рядом обстоятельств. Одним из естест­венных базисов возникновения и существования систем лож­ного сознания, бесспорно, является бескультурье, невежество масс, низкий уровень развития в обществе производства, науки, образования и т. д. Вместе с тем данное основание носит скорее исторический характер. С его помощью нельзя объяснить, как становится возможным существование рас­сматриваемых систем сознания в наши дни, в высокоразви­тых, цивилизованных обществах. Особенно, если учесть, что речь идет не только о традиционном существовании старых, опирающихся на века систем, но и о появлении новых, пред­ставляющих собой разнообразные светские формы рели­гии.

Понять все это можно, лишь исходя из анализа в пер­вую очередь социальной природы явления. Дело в том, что взятый с этой точки зрения рассматриваемый способ мыш­ления представляет собой мышление уравнительное, мыш­ление по стандарту, мышление, сводящее человеческую лич­ность к абстрактной единице. А раз так — его возникновение и распространение каждый раз оказываются всего лишь еще одним выражением тенденций мелкобуржуазной среды к грубому, примитивному, уравнительному коммунизму, о ко­тором К. Маркс говорил, что он есть лишь завершенная форма зависти и жажды нивелирования, установления неко­торого равного для всех минимума 18. Аналогия с уравнитель­ным коммунизмом в сфере экономики и социальных отношений тут полная. И подобно тому, как в области эко­номической этот коммунизм есть возврат «к неестественной простоте бедного и не имеющего потребностей человека»19, так в области духовного производства он есть требование -такой же «простоты», отрицающей повсюду человеческую личность. Это требование становится возможным и осущест­вимым в обстановке мелкобуржуазной стихии, для которой характерны не только экономическая, социальная, но и ду­ховная (речь идет отнюдь не об образовании только!), пси­хологическая забитость и приниженность. Обкраденный до конца в области духа — в области мышления и чувств, осо­знающий, вернее, инстинктивно чувствующий свою рабскую скованность и бедность, мелкий буржуа ополчается против свободного духа, он проклинает его, завидуя ему, и требует не собственного освобождения, не раскрепощения собствен­ного духа, не превращения его в подлинно свободный дух, но ликвидации свободы духа для всех, введения единого ду­ховного минимума, стандарта.

В качестве благодатной питательной среды, на которой произрастает и развивается религиозное по своему характеру сознание (особенно в его различных светских формах), вы­ступают также такие явления, как национализм, расизм, шо­винизм. Здесь охарактеризованный способ мышления поро­ждается уже не социальными особенностями, не социальным положением той или иной среды, но ее национальным по­ложением, скажем, ее стремлением к мировому господству, лидерству и т. п. — в конечном счете необходимостью осо­знания себя в виде некоего единого монолита, составленного из тождественных единиц. Превращение ложного сознания в массовое оказывается тем более возможным когда господствующие в обществе силы проявляют в не заинтересованность и выступают в роли его «творцов». Тогда такое сознание утверждается на практике с помощь самых разнообразных средств в каче­стве господствующего способа мышления, который начинает определять производство подавляющего большинства выра­батываемых в данном обществе идей. Одновременно соз­дается и орудие этого производства — специфический язык. В отличие от нормального, обычного языка, служащего для выражения мыслей, этот язык, обслуживающий системы ложного сознания, призван, скорее, заменять мысль. Тем са­мым из орудия мышления он превращается в орудие его убийства. В сущности, это — навязываемый, прививаемый массам жаргон касты, набор словосочетаний, за которым было бы глупо искать что-либо большее, кроме выражения лояльности говорящего по отношению к господствующим догматам. Такой язык играет исключительно большую роль в выработке определенных стереотипов конформистского мышления, вернее, определенного стереотипа человека, ли­шенного способности самостоятельно мыслить и рассуждать. Наконец, когда мы говорим о природе рассматриваемого сознания, невозможно упускать из виду и того обстоятель­ства, что это сознание с самого начала насаждается и затем непрестанно утверждается в массах с помощью развитого аппарата обработки, давления и прямого насилия—: духов­ного и физического, морального и психологического. Именно тут, в частности, скрывается объяснение того факта, что дан­ные системы сознания оказываются возможными и в наш XX, высокоцивилизованный век. Ведь ветхозаветный пропа­гандистский аппарат средневековых отцов церкви выглядит просто жалким и смешным в сравнении с современными эко­номическими и техническими средствами воздействия на че­ловека: на смену нескольким сотням или тысячам монахов, вбивавших в головы темной паствы божественное слово истины, исходившее от св. Фомы, ныне пришла система раз­витых средств массовой коммуникации, которые размножают современные символы веры миллионными тиражами, делая их в баснословно короткие сроки достоянием сразу всех уголков земли. И речь, повторяем, идет не только об обработке духа. Последняя дополняется чрезвычайно осязаемыми орудиями физического насилия. Современные фабриканты и разносчики тоталитарного мышления — авторы фашист­ской доктрины и им подобные — показали всему миру свое чудовищное лицо, когда заменили беспорядочную ловлю «ведьм» и «еретиков», проводившуюся средневековыми ин­квизиторами, «железным» порядком в виде агента политической полиции, системы взаимных доносов и т. п., а костер площади цветов в Риме — печами крематориев, где уничтожались взрослые и дети — не только актуальные, но и потенциальные инакомыслящие еретики.

Что можно сказать о содержании общественного мнения, существующего в обстановке такого насильственно установ­ленного «единомыслия»? Ясно, что тут нельзя ограничиться рассуждениями, вроде того, что оно впадает в ошибки и т. д. Неверно было бы и заявить, что оно ошибочно все целиком, от начала до конца,— неверно потому, что подобное определение также не отражает всей сути дела. Применительно к общественному мнению поставленному в описанные условия точнее всего было бы сказать, что оно фактически разрушается не существует как самостоятельно функционирующий социальный институт. Казалось бы здесь есть все необходимое: есть субъект мнения – члены общества образующие определенные (социальные, политические, демографические и пр.) структурные единицы; есть объект мнения — проблемы, представляющие бесспорный общественный ин­терес... И в то же время здесь нет самого главного: самого мнения. Ведь высказывания членов общества, с которыми сталкивается исследователь, являются здесь не собствен­ными мнениями людей, хотя бы и почерпнутыми со стороны, но зеркальные отражением этого специфического опыта «других» — господствующих в обществе доктрин, покоя­щихся на вере, или на силе (страхе), или на той и другой вместе взятых..

 

 




Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 22 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

ОБЪЕКТ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ | ОЪЕКТ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ И УГОЛ ЗРЕНИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ | ПЕРВЫЙ КРИТЕРИЙ: ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИНТЕРЕС | ВТОРОЙ КРИТЕРИЙ: ДИСКУССИОННОСТЬ | ТРЕТИЙ КРИТЕРИЙ: КОМПЕТЕНТНОСТЬ | ИНДИВИД ИЛИ ГРУППА? | МОНИЗМ ИЛИ ПЛЮРАЛИЗМ МНЕНИЙ? | БАЗА И ГРАНИЦЫ МНОЖЕСТВЕННОСТИ МНЕНИЙ | ЧЬЕ МНЕНИЕ МОЖЕТ СЧИТАТЬСЯ ОБЩЕСТВЕННЫМ? | ЗАДАЧИ ИНТЕГРИРУЮЩЕГО И ДИФФЕРЕНЦИРУЮЩЕГО АНАЛИЗА |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.025 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав