|
Если он умрёт, я никогда не прощу этого ему. Я никогда не прощу этого себе.
Он такой тяжёлый – лежит на дне бассейна, словно обломок гранита. Он такой плотный, что вода не выталкивает его. Мы с Бронте из сил выбиваемся, пытаясь поднять его на поверхность.
Почему я последовал за ним, когда он вышел на поиски Бронте? М-да, мои мотивы благородными не назовёшь. Я превратился в такого жалкого нытика, что не мог вынести противостояния со всеми моими страхами и душевными муками – ведь они наверняка бы набросились на меня, как только эффект присутствия Брю сошёл на нет. Я хотел оставаться в его поле влияния, пусть хотя бы на самом краю, и поэтому следовал в одном квартале за ним. Сегодня вечером я опустился до преследования.
Когда я подошёл к бассейну, Бронте как раз выбиралась из воды. Она была словно в тумане, никак не могла сообразить, что случилось. Я полез через ограду. Знать бы мне, что произошло – шевелился бы быстрей. Мы заметили его не раньше, чем через десять секунд. Десять секунд – это цена жизни или смерти.
Наша первая попытка вытащить его из воды проваливается. Мы оба выныриваем на поверхность, глотаем воздуха и снова устремляемся на дно. Я толкаю его снизу, Бронте перехватывает его поперёк груди и тащит вверх, исступлённо отталкивалась ногами.
Наконец, мы ухитряемся поднять его и каким-то неведомым образом подвести к кромке, затем оба забираемся на бортик бассейна и, схватившись за его безжизненные руки, дёргаем и тянем, пока не втаскиваем тело Брю на кафельный пол.
– Ты вроде знаешь, как оказывать первую помощь?
Бронте кивает и без разговоров начинает реанимацию, лихорадочно делая всё, чему её учили.
– Ты слишком торопишься! – говорю я.
– Мне никогда не приходилось делать это по-настоящему!
Она замедляет темп. Два вдувания, тридцать нажимов на грудь.
– Я позвоню в скорую! – говорю я и вытаскиваю телефон.
Однако на экране лишь мельтешение пятен. Бедняга сплавал со мной ко дну бассейна, и теперь совершенно бесполезен.
Два вдувания, тридцать нажимов, и опять, и снова. Бронте захлёбывается слезами – слезами, которые не забирает себе Брю, и я впадаю в панику. Может, это значит, что он уже…
– Тащи сюда дефибриллятор! – кричит Бронте. – Где-то в кладовке есть, я видела, но не помню, где!..
Я мчусь в кладовку, а Бронте продолжает делать массаж сердца:
–…девять, десять, одиннадцать, проклятье, Брю, дыши!.. четырнадцать…
Я обшариваю кладовку: раскидываю вещи по полу, сгребаю с полок, опустошаю шкафы, пока, наконец, не нахожу то, что требуется, и сломя голову несусь обратно.
–…двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…
Падаю на колени рядом с ними, достаю из коробки дефибриллятор. Что-то на пластинах слишком много инструкций…
– Что надо делать?!
– Нас этому не учили! – кричит Бронте, однако перегибается через меня и нажимает на кнопку «Вкл.».
Пока всё просто. Загорается красный огонёк, слышно гудение – аппарат набирает заряд, я хватаю электроды; огонёк сменяется на зелёный. Прижимаю металлические поверхности электродов к груди Брю. Бронте едва успевает отшатнуться за мгновение до того, как я нажимаю на красные кнопки на электродах. Тело Брю сотрясается, выгибается дугой.
– Ты должен сказать «РАЗРЯД»! – кричит сестра.
– Я забыл!
Жду, когда снова появится зелёный огонёк, означающий, что аппарат снова зарядился, и пытаюсь возродить в памяти все телесериалы на медицинскую тему.
Бронте кладёт два пальца на шею Брю и качает головой – пульса нет.
Брю надо бороться за возвращение к жизни… но он не будет бороться. Не сможет. Он не боец, это не в его природе.
Зато я боец по самой своей сути! Если Брюстер не хочет драться, я буду драться за него.
– РАЗРЯД!
Спина Брю снова резко выгибается. Пульса по-прежнему нет.
– Не получается! – воет Бронте. – Всё напрасно!
Но сегодня у нас нет права на ошибку.
В ожидании, пока аппарат зарядится, я заглядываю в его полуоткрытые, невидящие глаза и внезапно осознаю, что искусственного дыхания и сердечного дефибриллятора недостаточно. Мы должны дать ему нечто большее.
– Нам надо забрать всё обратно! – говорю я сестре.
Я даже сам не совсем понимаю, что имею в виду. Это даже не мысль, это чувство, наскоро облечённое в слова – ведь у нас так мало времени.
– Что забрать? – недоумевает Бронте.
И тут меня озаряет. Вот что нужно Брю. Вот что нужно ВСЕМ НАМ. Это единственная возможность спасти его. Просто и – невозможно. Но ведь и Брю тоже совершил много невозможного, значит…
– Нам надо взять обратно всё, что мы позволили ему украсть у нас! Мы должны украсть это у него!
В её глазах загорается искорка – она поняла.
– Как?!
Дядя Хойт!
– А как делал его дядя! Он всё время злился. Потому что ему этого хотелось! Мы много чего отдали Брю – теперь нам надо захотеть забрать это обратно. Мы должны сделать это опять своим!
Бронте кивает. Огонёк дефибриллятора сменяется на зелёный.
– Последний раз, – говорит сестра.
Прижимаю электродные пластины к груди Брю, но мысли мои – не здесь. Они – обо всех синяках, которые я отдал ему, о сотрясениях, которые я отказался взять себе, о душевных муках и печалях, которые я с такой лёгкостью перевалил на другого человека. Я иду наперекор инстинкту самосохранения и борюсь за то, что утратил, за то, от чего раньше отказался. Мои раны – это мои раны, и я хочу сам нести их.
– РАЗРЯД!
Я накачиваю тело Брю электричеством, а сам в это время пытаюсь украсть у него хотя бы крошечную часть того, что вообще не должен был ему отдавать: удары, сыпавшиеся на меня на лакроссном поле, сердечные муки, от которых он избавлял меня дома… Стоило мне поддаться в малом – и я легко отдал ему и всё остальное. Но как бы трудно мне теперь ни пришлось, я возьму всё-всё обратно, если хочу спасти его! Заберу всё и даже больше. И я безмолвно молюсь о том, чтобы почувствовать боль – хоть маленькую, хоть где-нибудь, а ещё лучше – везде.
Бронте проверяет пульс.
– Ничего!
Но я что-то чувствую… Вот, вот оно – крохотное покалывание в плече – в том самом месте, куда Бронте двинула меня в тот злополучный день после лакросса. Я поднимаю руку и вижу еле заметную желтоватую тень – там проступает синяк, которого ещё минуту назад не было! Всё, что мне удалось отобрать у Брюстера – лишь крохотный синяк…
… и всё же этого хватает.
– Постой! – вскрикивает Бронте. – Кажется, есть пульс!
И вдруг Брю разражается кашлем, изо рта фонтаном бьёт вода. Мы с Бронте кричим от радости. Переворачиваем его набок – пусть вытечет всё, что есть. Брю кашляет и кашляет. Его глаза распахиваются и… тут же закрываются вновь.
Мы спасли тебя, Брю! Мы спасли тебя! Сейчас, в эту самую минуту, ничто в мире ни для Бронте, ни для меня не имеет значения. Мы спасли тебя!
Но он без сознания.
Поскольку телефона у нас нет, единственным средством сообщения с внешним миром являются мои ноги. Бронте держит голову Брю на своих коленях, а я на полной скорости лечу к ближайшему дому, колочу в дверь и отказываюсь уйти до тех пор, пока меня не впускают.
Когда я, позвав на помощь, возвращаюсь назад в бассейн, Брю всё ещё не очнулся. И когда прибывает «скорая», он по-прежнему без сознания. Его забирают, персонал «скорой» работает с лихорадочной поспешностью, и встревоженное выражение лиц врачей ясно говорит о том, о чём мы с Бронте не решаемся сказать вслух. Что-то очень не так.
Мы спасли тебя, Брю. Мы вернули тебя обратно. Так почему ты не хочешь вернуться?
Дата добавления: 2015-09-12; просмотров: 7 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |