Студопедия  
Главная страница | Контакты | Случайная страница

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Охота на гусара 7 страница

* * *



Начну с того, что, идя двумя колоннами вдоль Дорогобужа на Славково, был я пару раз незаслуженно обматерен мимо проходившими крестьянами. Нет, в полный голос на нас никто не покушался (учитывая численность отряда!), но косые взгляды, но неприличные жесты, но богохульственные проклятия вослед наводили на нехорошие мысли. Либо мы действительно где-то что-то сделали не так, либо это сделали не мы, но на нас списали?! Изумление усиливалось всё чаще слышимыми обзывательствами “чёрный дьявол” и тёплыми пожеланиями, самое мягкое из коих - “чтоб ты сдох враскорячку!”. Бабы выражались крепче...
Недоумение моё росло с каждым часом, памятуя первые наезды наши, я даже посомневался: а не принимают ли нас вновь за французов?! Но, учитывая печальный опыт и крепчающие морозы, офицерскую форму не носил никто из гусар. Все поголовно в тулупах, армяках, кафтанах, шубах, бекешах и ватниках - ну вид предельно простонародный! Государеву форму оставили только казаки, да их и при большом воображении с неприятельскими егерями не спутаешь - по морде видно, где наш! А уж по запаху сивушному...
Разрешения вопроса, а также любопытства ради бравый Талалаев с донцами заарканили одну молодуху, которая особенной скромностью не страдала и вылепила нам всю правду-матку в лицо:
- Доколе ж ты, аспид, крещёный люд мучить будешь?! Ведь, кажись, уже всё до зёрнышка обобрал, во всей округе ни у кого живой скотины не оставил. Курей и тех до единой со двора свёл басурманскому Буонапартию на пропитание! Нет тебе ни дна ни покрышки, чёрный дьявол! Ни тебе, ни войску твоему бесовскому. Да как вас таких тока сыра земля носит, злодеи-изменники?! Ну да бог небось всё видит! Отольются вам, лиходеи, слёзыньки народные. Вот прознает царь-батюшка, он-то ужо...
Если покороче, то при менее эмоциональном пересказе выходило, будто бы пять близлежащих деревень нещадно терроризировались бандой некого самозванца, видом и ухватками схожего со мною! Денис Давыдов, гордость и первоцвет гусарства российского, был уже трижды предан анафеме и отлучён от церкви торопливыми местными священнослужителями. Зачем, почему, за что, собственно, меня, разумеется, не спросили... Попы - они вообще никому отчёта не дают, им бы только проклинать направо-налево... Чуть что не по-ихнему - раз, и в геенну огненную на веки вечные! А там уж оправдывайся перед кем хочешь...
Крестьянку мы отпустили с извинениями, Христом-богом божась, что мы - не те, а тех - мы ещё проучим! Сами же поскакали вперёд и, встретя ещё двух старичков у проруби, слупили с них лишнее подтверждение уже имеющейся информации. Дело казалось кислым...
Я объявил привал и уселся в стороне поразмыслить о нерадостных перспективах. Деятельный Бедряга бегал вокруг, стрелял из тульского пистолета в воздух и нудно требовал тишины: “Давыдов думать будет!” А думы были грустные... причём почему-то не о моём преступном двойнике, а о бабах. Пардон, о женщинах! Если ещё точнее, об их катастрофической недостаточности. Французы небось возят с собой целый штат красоток-маркитанток, а мы вечно воюем с “приличествующим русским” целомудрием... тьфу! Приличных мыслей в голову не лезло, но, видно, уж само провидение заступалось за честь нашу, отводя домыслы в сторону, а реальность ставя прямиком и перед глазами!
Откуда ни возьмись посредь бела дня вылетела верхом бешеная полусотня супостатов, одетых в мундиры разноразрядных частей неприятельской армии. Предводительствовал оными грозный всадник в чёрном чекмене, чёрной папахе, с чёрной бородой и чёрными же усами!
- И взаправду вы, Денис Васильевич, - ошарашенно перекрестились наши, от изумления пропустив негодяев сквозь ряды свои. Однако же мгновением позже, осознав досадную оплошность, казаки вскочили на коней и прыснули в погоню. Я орал вслед, чтоб главаря взяли живьём (здесь зажарим!), и, уж надеюсь, был услышан...
Значит, народ не соврал: чёрный дьявол действительно существует, а не померещился сдуру жителям пяти деревень разом. Что ж, злодей, решивший присвоить себе моё незапятнанное имя и опорочить непорочную славу, не получит приз за карнавальный костюм, а выступать будет разве что с песнями на паперти! Очень тихим голосом, фальцетом и с демонстрацией подлинно страдальческих увечий.
Примерно час спустя Талалаев с молодцами доложил о поимке живьём тридцати злодеев (остальные оказались психами, проявив сопротивление). Как и предполагалось, все они были случайным сборищем всякого сброда - дезертиров, мародёров и штабных жуликов всех мастей. По-русски не понимали ни бельмеса, а по-французски говорить категорически отказывались, мотивируя тем, что принадлежали армии короля Неаполитанского. Разумеется, я, как и всякий образованный человек, неплохо владел италианским (си, дольче вита, аморэ, пицца, перперони, кьянти, уно моменто, кретино-идиото!), но на сей раз привычных знаний почему-то не хватало. Можно, конечно, было бы поговорить с ними “иначе”, но...
Применение пыток всегда было противно моему рыцарскому духу, хотя ходившие в лесах жутковатые слухи о Фигнере заставляли пересмотреть привычные взгляды. Действительно, стоит ли особо церемониться с теми, кто пришёл в земли наши с огнём и мечом?! “Сколько раз увидел француза, столько раз его и убей!” - не это ли должно стать девизом войны отечественной, народной войны... Нет-с, господа! Никогда русский офицер и патриот не унизит себя лишним зверством и мучительством пленного, ибо не посмеет стать вровень с истязателем и палачом...
- Всем два раза по загривку, присоединить к французам и общим этапом в Юхнов!
Италианцы встретили слова мои громогласным “виват!”, подбрасывая в воздух шапки, обнимаясь друг с другом, сами себя старательно связывая и подмигивая моим казакам.
О, мы их прекрасно понимали: с прибытием в благословенный Юхнов все тяготы войны кое для кого мирно заканчиваются. Для нас по прибытии туда же война, наоборот, вспыхнет с новой силой. Местные меня там ждут не дождутся...
- Где предводитель их?
- А за ним Храповицкий погнался, мабуть, догонит, - широко улыбнулись донцы.
Им всё в забаву, а то, что майор на подвиги нарывается и при тучности своей служит буквально “неотразимой” мишенью выстрелу пистолетному, - никому и горя нет! Пусть мы не всегда ладили, но хороший командир обязан заботиться о всех своих людях. Даже не самых лучших, даже скандальных, и вредных, и умом недалёких, и...
Да будь он неладен, припёрся-таки! Все мои надежды справить быструю панихиду и удрать, заметая след, подавились собственными иллюзиями. На поляну гордо выехал бывший улан, а за спиной его, на лошадином крупе, сидел невысокий, гладко выбритый незнакомец в одном белье.
- Догнал? - как можно равнодушнее спросил я. - А разнагишал зачем? Любые противоестественные связи с военнопленными строго воспрещены уставом!
- Не догнал, - хмуро признал Храповицкий. - Вот всё, что удалось подобрать на развилке.
К моим ногам упал чёрный чекмень, папаха и... кусок крашеной пакли, по-видимому заменявшей обманщику бороду.
- Ушёл без коня, лесом, там верхом по сугробам - сам чёрт ногу сломит!
- А это кто у тебя?
- А это, позвольте представить, господа, мой давнишний знакомец ещё по детским шалостям, гренадёрского полка отставной подполковник Масленников! Был пленён французами, бежал и добирался к себе в усадьбу по мелколесью. Как видите, враги отняли у него даже штаны-с, бедолага продрог и просит рюмку водки. Я не мог отказать в такой малости своему земляку и единоверцу!
В душе моей зародились недобрые сомнения, но терпеливость - одно из важнейших качеств успеха партизанского. Посему приказал я принять “беглеца” ласково, оказав ему всяческое расположение.
Бывший подполковник усердию нашему явно обрадовался и, выпив рюмку, обстоятельно выпытывал у простодушного друга детства всякие разные вещи про наш летучий отряд. Даже вертлявый Бедряга смекнул что к чему, но продолжал хранить молчание. Господин Масленников же, укутавшись в поданный тулуп, вёл себя до крайности подозрительно и щедро уговаривал нас не заходить в его поместье. Дескать, там подлые французы всё окончательно разграбили, переломали, а за Славками есть чудный трактирчик, в селе Гаврюкове. Знали мы эту ресторацию, как и само село... Им всего год-два назад по специальному указу разрешили поменять одну букву в названии. Хотя прежнее было пусть неблагозвучным, но по меньшей мере честным...
- А что, Денис Васильевич, - тихо подошли сзади Макаров с Бекетовым, - не свистнуть ли казачков да не напомнить ли кое-кому, откуда ноги растут?
- Что-с?! - обомлел я. - Вы на кого... на отца-командира... с угрозами?
- Хм... вообще-то мы не вас имели в виду.
- А кого имели, Храповицкого?
- Нет-с, и не его, - сочувственно переглянулись офицеры, прямолинейно тыча пальцами в узкую спину бесштанного подполковника.
- Ах вон вы что... Не забывайте, господа гусары, он - дворянин, помещик и он здесь на своей земле. Отпустим с миром, а ночью явимся как снег об голову и возьмём с поличным! Есть тут одна стратегическая мыслишка на этот счёт... но мне понадобится ваша помощь.
Отправив Масленникова домой под охраной двух донцов и увязавшегося майора, я собрал всю партию свою и раскрыл карты. Не скрывая слез гордости, скажу: все шесть с лишним сотен молодцов в единодушном порыве поклялись вернуть миру моё доброе имя! Вот об этом-то, я думаю, прапрапрапрадедушка меня и предупреждал.
Нет, ну в самом деле, мы там воюем, живота не щадя, а тут появляются какие-то мелкопоместные проходимцы и нашей славой прикрывают свои тёмные делишки! Разбой за спиной гусара?! Ну так изменщик сегодня же на собственной шкуре познает, что такое месть поэта-партизана! “Я прижгу ему курдюк раскалённой эпиграммой!”
Пока же, призвав на помощь всю свою фантазию, мы всей партией изобрели сложнейшую и хитроумнейшую интригу, коя обязана была завлечь мерзавца в надёжнейший капкан. А для начала дождался я возвращения Храповицкого и небрежно начал прощупывать подходящие пути:
- А что, друг мой, так ли уж пострадала усадьба Масленниковых?
- Да нет вроде... но зачем же ему было бы врать? - недовольно задрал нос наш знаменитый “путеводитель”.
Талалаев шёпотом доложил, что его донцы при разведке отметили полную неприкосновенность барского дома: все окна целы, ограда начищена, везде уют и процветание. А вот ближние сёла - и впрямь хоть шаром покати...
- Ах полно, никто и не думает подозревать друга твоего в несчастии. От беды да от сумы в военное время не зарекаются... Но, как знать, быть может, там найдётся комнатка с ванной? Уж больно не хочется в чёрной деревенской бане с солдатнёй париться... - притворно вздохнул я, зная его слабость: он у нас известный чистюля, за компанию и в туалет не сходит.
- Мм... думаю... как знать, может быть, и...
- О, не омрачай чела думами, - заботливо прервал я. - Уж вечер близится, а меня самого он вряд ли примет. Провинциальные помещики порою отличаются излишней осмотрительностью (доходящей до чванства) - без протекции и на порог не пустят!
- Это только справедливо - мало ли какой народишко из себя благородных изображает, а потом вилок серебряных недосчитаешься!
- Разумеется, разумеется, а есть и такие, которые тайком дочкам хозяйским под столом фигуры неприличные показывают! - вспомнив собственные шалости, поддержал я.
Храповицкий упоённо повыделывался ещё минут десять и “милостиво” согласился сопроводить меня в усадьбу на мытьё под свою “личную ответственность”. Первый шаг сделан, остальное дожмём на месте...
Уже потом, с высоты прожитых лет, неоднократно спрашивал себя я: зачем непременно надо было так всё усложнять? Не проще ли свести указанного помещика с пленёнными италийцами, кто-нибудь из них точно бы выдал злодея. Нет, не под пытками, а совершенно добровольно, достаточно было лишь пригрозить отпустить всех на свободу, дескать, уютный Юхнов вам не светит. Ведь в единый миг бы всё выложили, слово чести! Так чего ради на пустом месте из опилок ёлку строить?! Не логично-с...
Однако же так и хочется спросить доморощенных стратегов наших: а где в том интрига? Кто сказал, кто поверил, будто бы на войне нет места веселию, озорству, шутке? Многие важные вещи должно делать из целесообразности и практичности, но тогда бы мы перестали быть русскими!

Ибо в самых непредвиденных сюжетах исхитряется душа наша изобразить великое в смешном, а смешное - углядеть во всём великом. Потому мы и не немцы, не англичане, не шведы, что есть у нас удивительная черта - не умеем мы жить скучно! И сию загадочность иноземцам никак не понять, потому боятся они нас и... восхищаются нами.

* * *


Храповицкий слово сдержал и не далее как на закате важно сопроводил “мою светлость” в заветное сельцо. Собственно, села-то там как такового и не было, так - усадьба с барским домом да три-четыре избы для прислуги. Хозяин визиту нашему оказался весьма рад и с готовностью провёл к себе в кабинет, дабы продемонстрировать всю разруху.
Мы прошли чистенькими коридорами по благородным коврам, любуясь картинами в дорогих рамах и коллекционным охотничьим оружием, развешанным по стенам, прямо в малюсенькую полутёмную комнатку. Вот тут, должен признать, мы дружно вздрогнули: внутри действительно царили разор и запустение!
До потолка поднималась ломаная мебель, свисали полосы изорванных обоев, белели перья из перины, виднелись осколки битой посуды, и всё это покрывал столетний слой затхлой пыли. Если здесь действительно хозяйничали французы, то сделали они это ещё до рождения дедушки бывшего подполковника... Наивный Храповицкий возмущённо поцокал языком, я тоже счёл долгом сказать нечто утешительное:
- Увы, господа, эти неприятельские мародёры порой так бесцеремонны, что просто жуть!
- Не поверите ли, - радостно завёлся хозяин дома, - а ближайшие сёла злодеи изограбили ещё обильнее! Уж я и так, и эдак помогаю, чем могу, обездоленным, скоро самому придётся по миру идти. Так не дадите ли мне расписку?
- В чём? - не понял я.
- В том, что, видя бедственное положение моё, сим подтверждаете факт полного уничтожения захватчиками всякого имущества помещика Масленникова! Дельце-то несложное, а после войны мне с таковою бумагою и пред очи государевы предстать не зазорно. Небось казна восполнит - не кем-нибудь подписано, самим Денисом Давыдовым!
От восхитительнейшего хамства этого скользкого субъекта у меня онемел язык. В единый миг я был готов застрелить пройдоху, но вовремя вспомнил, какие у меня “пистолеты”. Нет-с, надобно доиграть комедию до финиты...
- Что ж, если водички горячей для банного дня одолжите да с мокрой головой на мороз не выгоните - тогда с утречка, за кофием и составим требуемый рапорт.
- Оставайтесь, оставайтесь, господа! Со всем моим удовольствием! - упоённо захлопотал изменник и, проведя нас на кухню, скрылся по делам своим.
- Как-то не так всё это...
- Неужто, друг мой?
- Да я про то, что составление рапортов сиих специальной формулировки требует, - нехотя призадумался майор. - А тут на первый взгляд явных признаков разбоя и не заметно так уж...
- Стыдитесь, ваш друг дал слово дворянина!
- Стыжусь, а всё одно не так как-то...
Я мысленно перекрестился, благодаря небеса за скорое прозрение Храповицкого. Мало ли что могло пойти не по плану, вдруг вдвоём отбиваться придётся? Теперь-то уж точно ясно: раз сомнения зародились - значит, в бою будет на моей стороне.
Мы только-только выудили из печи три ещё тёплые картофелины, как подоспел хозяин:
- Попрошу в спальню откушать чем бог послал.
- В смысле тем, что французы не доели? - невинно пошутил я.
Увы, остроумность шутки моей выстрелила вхолостую, Масленников лишь тяжко вздохнул, смахивая старательно выжатые слезы. Храповицкий тайком сунул одну картофелину в карман, остальные мне пришлось тащить к общему столу.
В довольно ухоженной комнате нас ожидала изысканная венская мебель, стулья с изогнутыми ножками, на лакированном столике чёрный хлеб, луковица и в довершение ужаса там же стояли гранёные стопки и запотевший графинчик с... топлёным молоком.
Застольный разговор вёлся в соответственной манере - “Жомини да Жомини! А об водке ни полслова”... В тоске и утомлении я на минуточку прикрыл глаза и сам не заметил, как провалился в сон. Хорошо хоть на этот раз он был предельно короткий и сумбурный.
Тёмная комната, плетёные коврики на полу, маленький коптящий огонёк в глиняной плошке и узкоглазый человек в просторных восточных одеждах со смешной шапочкой на голове:
- Мир тебе и мир в тебе, сын мой!
- Папа?! - не поверив, уточнил я. Отец давно умер, но мало ли в каком воплощении возвращаются души мёртвых?
Человек склонил ко мне ухо, подумал и поправил:
- Я имел в виду родство духовное, более высокое, на уровне единства помыслов и слияния устремлений.
- А-а... значит, мы с вами думаем об одном и том же?
- Нет, - после очередной заминки решил собеседник, - ты думаешь о выпивке, а я о вечном.
- Тогда вы кто?
Мысли о вечном в мою голову приходили исключительно после выпивки, но этот тип, видимо, умел расслабляться иначе.
- Имя моё Конфуций, я древний мудрец, основатель популярного в Китае конфуцианского учения.
- Угу... вас тоже прапрапрапрадедушка прислал?
- Он просил наставить тебя на путь Истины! Но мне кажется, твою душу терзают сейчас другие страсти, слишком сильные и губительные для духовного поиска.
- Ну... может быть... Мы тут вообще-то с одним мерзавцем разбираемся, - равнодушно поморщился я.
- Мне надлежит дать тебе ценный совет по этому делу.
- Только не это! Мы с ребятами уже обо всём договорились.
- Но ты избрал неверную дорогу, быть может, моя мудрость поможет увидеть свет и отделить его от сумерек, блуждания в которых...
- Ну не надо, а?! Мы его просто арестуем.
- Никого нельзя лишать свободы! Ибо сказано: отнявший час да потеряет вечность. Чистый источник ищут только люди с незамутнённой душой! Главное, чтобы наличие постоянных добродетелей с каждым поступком возрастало, и тогда жизненный цикл Вселенной выдвинет тебя на единый уровень с восприятием гармонии циклов, как...
Прекратить подобное издевательство над психикой поэта-партизана можно было лишь одним проверенным способом: я изо всех сил ущипнул себя за ляжку и... проснулся!


* * *


- Ещё луковку?
- О нет, благодарю покорно! Боюсь, что мы в лесах лучше питаемся, - продирая глаза, сообщил я. Тьфу, чёрт! А к чему, интересно, китайцы снятся? Не к выпивке? Похоже, что нет...
- Вот видите, до чего меня французы довели! - Мошенник с ненавистью догрыз горбушку и закашлялся. - Бывший офицер, заслуженный человек постоянно подвергается нападкам завоевателей, а вы медлите мне решпект об утере имущества выписать. Это с вашим-то слогом и любовью к литературе...
- Полно, вам-то куда спешить? - деланно зевнул я. - Уж ночь на дворе, в баньку пора, да и на отдых. А как вот будем с утра в лагерь возвращаться, так и напишем.
- Да уж лучше бы сейчас...
- Но отчего же?
- Да так, сейчас бы уж лучше.
- Помилуйте, но с чего же?!
- Сей же час - пишите! - вдруг резко вскрикнул двуличный хозяин наш, и блёклые глаза его исказились злобой. О, в тот миг глянул на нас не запуганный сельский обыватель, а человек больших страстей, рисковый и отчаянный игрок, умеющий самою жизнь вовремя поставить на карту, дабы сорвать-таки банк! Но в то же мгновение вернулось к нему самообладание. - Прошу простить... второй день не в себе-с!
- Молоко в голову ударило? - участливо спросил я, а голодный Храповицкий, ворча, попросил указать ему место для сна.
- Вот здесь все и уляжемся. - Масленников указал на широкую кровать в углу комнаты. - Не пугайтесь её примятого виду, служанок нынче нет. Печь топить и то самому приходится. Однако что ж, ложитесь, господа!
- Благодарю, вот только мне, как партизану, привычней спать на полу. А ещё лучше во дворе, в сугробе, на свежем воздухе. Да и в баню что-то перехотелось...
- Ах, но какое же я тогда смогу оказать вам гостеприимство?! Нет-с, попрошу-с именно на кровать! - вежливо, но с нажимом пристал злодей.
На миг показалось мне, что за окном слышно конское ржание - пора бы нашим быть.
- А я, пожалуй, прилягу, - устало прогудел Храповицкий, бухнувшись в постель в полной одёже с сапогами.
- И вы, Денис Васильевич, - продолжал уговоры бывший подполковник, едва ли не толкая меня в спину. - Ну же, вы не чинитесь, лезьте в кровать!
- Чу, а что ж это за шум на дворе? - оттопырив ухо, вовремя поинтересовался я.
Мы вместе шагнули к окну. На залитом лунным светом снегу метались тени всадников в киверах и шлемах, звенело оружие, слышалась французская речь.
- Неприятель! - шёпотом воскликнул я. - Надобно обороняться, друг мой. Искренне сожалею, что навёл врага на дом ваш, однако же нас здесь трое - не попустим французу!
С сними словами я выхватил из-за поясу два заряженных пистолета, сурово вручив их хозяину усадьбы. Майор, поворотясь на речи наши, только голову приподнял, как... выскочившие от стены стальные полосы, ровно капканом, прижали его к коварной постели.
- Что за шутки, господин Масленников?!
- Опустите шашку, Давыдов! - Мне в грудь уставились дула моих же пистолетов. Итак, злодей открыл карты... - Одно движение, и я спущу курок! А ты заткнись, толстый боров! - Это уже шумно матерящемуся Храповицкому. - Вы оба будете связаны и доставлены в ставку императора Франции для долгой и мучительной казни!
- Наполеон бежал, его армия покидает Россию, - на всякий случай напомнил я, но мерзавец только грязно расхохотался:
- Это тактический манёвр-с! Пока наш престарелый Кутузов будет планировать, утверждать, утрясать и, наконец, производить рекогносцировку сил, французы единым маршем возьмут Петербург, и власти Александра придёт конец!
- Масленников, опомнитесь, вы - русский человек...
- В гробу я видел эту Россию! - сплюнул он. - Хочу жить в Париже, иметь много денег, пить бургундское и есть паштеты с трюфелями! За голову “чёрного дьявола” французы отвалят мне полный мешок золота.
- Когда об этом узнают наши...
- Никто не узнает! Ваши людишки разбегутся без командира, как овцы без пастушьей собаки, а по лесам и полям будет ходить новая банда “поэта-партизана”, и править бал буду я! Я, я, я!!!
В дверь деликатно постучали. Мы обернулись.
- Бедряга, заходи.
У предателя задрожали колени, а в комнату меж тем с важностию заходили мои офицеры. Макаров с Бекетовым молча высвободили пристыжённого Храповицкого, ротмистр Чеченский поигрывал кавказским кинжалом, - ловушка захлопнулась. Поручик протянул мне смятое письмо:
- Курьера задержали в лесу, как вы и говорили.
- Ну вот и всё, господин Масленников. На заре письмецо, в котором вы сообщаете генералу Эверсу, что держите в плену самого Дениса Давыдова, будет передано куда следует. Ранним утром предстанете вы суду народному. Скрывать зло под маской добродетели, прикрываясь честным именем партизана, - большой грех. Предавать Отечество своё, грабить своих же крестьян, злоумышлять противу слуг государевых - грех ещё более великий! Однако же не мне вас судить, я - лицо пристрастное, а посему завтра же...
- Вы победили, - на мгновение опустив взгляд, прошипел законченный негодяй. - Но уж коли меня ждёт каторга, так и ты, проклятый гусар, отправляйся в ад!
Лицо его дёрнулось, палец нажал на курок, грохнул выстрел, и... меня с ног до головы обсыпало цветистым конфетти! А ведь казаки вырезали эти кружочки всем полком...
- А-а-а! Смерть тебе, насмешник! - не своим голосом взвыл хозяин дома и выстрелил вдругорядь. Хлопнул порох, и... из дула пистолета показался шомпол с белым платочком и надписью на нём: “Сам дурак!” Оба трюка я бессовестно стибрил, мне говорили, что так развлекаются актёры Каннского карнавала, но и здесь, в России, эффект превзошёл все ожидания.
Гусары расхохотались, а загнанный в угол помещик вдруг испустил протяжный вой и бросился на меня с голыми руками. Однако же, прежде чем ухоженные пальцы его дотянулись до шеи моей, кинжал Чеченского завис у его горла.
- Давай зарэжу! - радостно предложил ротмистр, умно соединяя два из известных ему восьми русских слов.
- Вязать предателя! - после секундного размышления решил я. - Весь дом сверху донизу перерыть, награбленное грузить в телеги и в Юхнов, пусть там разбираются.
- А разве законным владельцам не будем ничего возвращать? - уточнил честнейшей души Макаров. Остальные, глянув на поручика, покрутили пальцем у виска, но я счёл долгом поддержать боевого друга:
- Там ведь, небось, всякого добра полно, французы, отступая, много чего на дорогах бросили. Вывали всё подряд крестьянам пяти деревень - представляешь, какая давка будет? А ну как две бабы одну сковородку не поделят... Да тут - боевые действия вспыхнут похлеще Бородино!
Признав справедливость слов моих, поручик включился в обыск, а позже, проломив плечом пару фальшивых стен, вошёл во вкус и обнаружил нам два схрона. В результате этой ночью из барского подворья было тайно вывезено шесть телег, гружённых самыми разнообразными вещами. В принципе, могли бы взять и больше, но не хотели отнимать у крестьян возможность пошарить тут самостоятельно, дабы хоть как-то компенсировать утерянное.
Отобрали враги любимую корову - вот тебе аж три батистовые занавесочки в избу! Забрали бедную овечку - получи стул с мягким сиденьем и причудливо гнутыми ножками! Увели последнюю курицу, ветеранку труда, несушку-хохлушку, - вот тебе растение редкое иноземное на подоконник, кактус называется! Главное ведь не равноценность, а справедливость, чтоб по совести всё было, как у людей...
Ранним утром, в промозглую холодрыгу, неулыбчивое северное солнце осветило место показательной экзекуции. Жители всей округи прибежали по морозцу любоваться на справедливый суд Дениса Давыдова. Нарядились как на праздник! Вот ведь война вроде, а ведь находят бабы, чем брови вычернить да щёки подрумянить, - видать, не всю печную сажу французы вывезли, а кое-кто и свёклу припрятать успел... Лица у всех счастливые, глаза горят, балалайки, сопелки всякие - веселись, народ, суд идёт! Для начала казаки поставили пленённого злодея на телегу, чтоб всем видно было, и спросили:
- Православные, знаете ли вы этого человека?
- Знаем! Масленников он, барин местный! - дружно откликнулась толпа.
- А теперь? - Мы в четыре руки переодели помещика в чёрное, приклеили бороду и фальшивые усы. - Теперь кто перед вами?!
- Чёрный дьявол! - столь же дружно опознали люди русские.
Кое-где уже разливали, бабы притоптывали под расхристанную балалайку (надо кончать с этим фарсом побыстрее, а то ведь разбредутся, чего доброго).
- Виновен ли он?
- Виновен, батюшка! - крикнули крестьяне, даже не особо оборачиваясь в нашу сторону.
- Так, всё, мне тоже долго засиживаться не резон - Родина ждёт! - махнул рукой я, подзывая казаков. - Глас народа - глас божий! Влепить ему двести нагаек и с прочими пленниками - в Юхнов.
Безобразно верещащего изменника при всех разложили на, лавке, и казаки под “господи, благослови!” в два счёта отвесили положенную порцию. После чего милосердно усадили голой задницей в сугроб, народ у нас отходчивый...
- Все довольны?
Кто-то дерзновенно вякнул, что-де надо бы ещё похищенное по деревням возвратить: скотину, скарб всякий, вот уж они и списочек заранее подготовили... Я собственноручно поймал нахала за бороду, дал в рыло и, дабы разом прекратить всевозможные претензии, объявил:
- Что бог дал, то бог взял! Ништо, добро новое наживёте. Всем сейчас тяжело, година такая, нервы, проблемы, война - не ярмарка... Довольствуйтесь тем, что обидчик ваш прилюдно наказан так, как никогда не наказывали помещиков. А теперь... - Я сел на коня, привстал на стременах и грозно потряс плетью. - Мы уходим в леса, а вы тут, не шалить! Увижу чего такого - накажу примерно!
- Не изволь беспокоиться, ничего такого не увидишь - ласково пообещали запуганные крестьяне и долго махали платочками нам вслед. А может, и не очень долго махали... Но то, что дым от усадьбы Масленникова было видно издалека, это точно!

* * *


Начальник, в бурке на плечах,
В косматой шапке кабардинской,
Горит в передовых рядах
Особой яростью воинской!


Это я о себе написал, стихотворение вообще-то получилось неоконченным, но пусть... Главное, что великий час пробуждения армии российской - пробил! Значительные части наших войск разными путями двигались к Смоленску, где незаметно, а где и явно подталкивая Наполеона пойти по старой дороге. Тот конечно же был не дурак идти по новой - там и сытнее, и колеи не такие разбитые, - но сие было не в интересах светлейшего.
Армия Кутузова шла к Николо-Погорелову, отряд Орлова-Денисова через Колпитку и Волочок, граф Ожаровский от Балтутино в Вердебяки. Места эти пугали меня уже одними названиями, посему решено было тихохонько обойти Гаврюково и, минуя Славково, отдохнуть в Богородицком.
Честно говоря, просто надоело спать в лесу, душе хотелось разнообразия, а телу - банальных удобств навроде тёплого туалета. И не смотрите на меня косо! Несколько месяцев в сыром (хвойном!!!) лесу, где каждая бумажка на вес золота, - о-го-го как начинаешь ценить уютные блага цивилизации. И не представляете, сколько недописанных стихов у меня мои же товарищи под шумок перетаскали - трёхтомник издать можно было!
Ночью просыпался два раза - опять снился Конфуций. Приставучий, ровно патока с муравьями, всё время трындычит, поучает на темы законности и уважения к государю. Не иначе как читал мою дерзновенную басню... Ну так я за неё уже и огрёб гостинцев полной шапкой, сколько же можно перевоспитывать?! Сам Александр Первый давно плюнул и забыл, а эта мудрила китаёзская всё нудит и нудит, никаких нервов не хватает...
Из-за него в результате и пришлось поднимать всю партию ни свет ни заря в четыре утра, менять место дислокации. Ехали невыспавшиеся, злые, на столь же злых и невыспавшихся лошадях, переругиваясь на ходу и догрызая последние сухари, - мы очень надеялись, что хоть кто-нибудь из французов соблаговолит попасться нам под горячую руку. Милее всего было бы встретить большущий продовольственный обоз с ма-а-ленькой и плохо вооружённой охраной, а главное - иметь в запасе пару часов свободного времени, чтобы всё это немедленно съесть! Ну, кроме охраны, разумеется...
Однако в тот день при Соловьёвской переправе меня нагнал арьергард разобиженного графа Орлова-Денисова. Пришлось натянуть малахай на уши и, делая предельно глуповатое лицо, идти к нему с рапортом. Приняли ласково, хотя выпить и закусить “за победу русского оружия!” не предложили. Неприятственность, видимо, крылась в том, что он - генерал-адъютант, а я - простой подполковник; у него - пять тысяч солдат, у меня - неполных семь сотен; но тем не менее права у обоих совершенно равные!
Памятуя, как я “уел” его любезное предложение о поступлении к нему под крыло, граф однако же вновь пригласил меня работать в паре и побить врага где-нибудь под Соловьёвом. Ха, отлично зная, какие в тех местах роскошные болота, я категорически отказался плавать в грязи, отмазываясь тем, что “лошади изнурены и нуждаются в курортном отдыхе” хотя бы часа на четыре. Граф же, презрительно усмехнувшись, сказал мне: “Желаю вам покойно отдыхать!” - и встал, заканчивая аудиенцию. “Покойно”, значит? Думаю, букву “с” он специально проглотил, дабы в свою очередь “уесть” меня. Я пожал плечиками и скромно удалился...
А в результате вся генеральская бригада застряла в болотах и, выбравшись с величайшим трудом, потопала за мной же к Смоленску. Видок у всех был, как у грешников со скотного двора, особенно досталось его светлости - пусть радуется, что вообще выловили! Хотя не всё тонет... В смысле: ну и фигу же было выпендриваться-с?!
После сего бесславного похода граф резко проникся ко мне большим уважением, тем паче что мои молодцы за это время накрыли шестерых французских лейб-жандармов. Наглецы шумно возмущались, требуя свободы и упирая на то, что-де их дело не сражаться, а охранять порядок в армии. Пришлось напомнить “законникам”, кто на родине хозяин... Это не я, а они задержаны с оружием в руках на территории суверенного государства!
- Вы в России, вы французы, и вы вооружены! Следовательно, молчите в тряпочку, вышитую бисером, и повинуйтесь.
Жандармерия поджала хвосты и более вслух не вякала, одарив всех нас чувством глубокого удовлетворения. Ибо “умыть” жандарма на Руси - ни с чем не сравнимое удовольствие! И, полагаю, останется таковым ещё на долгие годы...
А ведь, по совести говоря, жизнь наша в те поры складывалась просто замечательно. Были приступы преступной слабости, но... Упоение свободой, свежий воздух, раздельное (понедельник, среда, пятница...) питание, верховая езда, лечебные упражнения с отягощениями (сабля, пика, стакан...), новые места, яркие впечатления, разные люди, постоянное общество единомышленников и едва ли не ежедневная разговорная практика во французском.
Право же неудивительно, что нам так завидовали! И самым завидующим, несомненно, был аристократичный выскочка Фигнер, человек с лицом ангела и сердцем змеи. Нет, даже лучше сказать, гадюки подколодной! Нашу первую встречу я запомнил навсегда, и, ей-ей, лучше бы нашим путям вообще никогда не пересекаться...
Всё произошло вечером того же дня на смоленской линии. Столкнулись три партизанских отряда: мой, Фигнера и Сеславина. Объединённые общим делом и одинаковыми устремлениями, мы разбили бивак и сошлись на разговоре. Как всегда, обеспокоенный удобством товарищей своих, я подоспел к беседе последним...
- Ах вот и благородный Денис Васильевич изволили прибыть-с, - не подавая мне руки, медленно протянул Фигнер.
Сеславин же, напротив, братски обнял меня и приветствовал моих офицеров. Человек безукоризненной чести, отваги немыслимой, он никогда не чинился подвигами своими, за что, и часто, был обойдён в чинах более успешными пронырами. Я от души пригласил его к нашему биваку, но чья-то изящная рука, затянутая в белую перчатку, бесцеремонно удержала меня за плечо.
- Милейший подполковник, я слышал, будто бы у вас остались неотправленные пленные, не одолжите ли-с?
- Чего? - не понял я.
- Чиво-о... - с невыразимым оттенком презрения и нарочито мужиковатой грубостию передразнил Фигнер. - Чувствуется, что вы долгое время провели в лесах... Я культурным образом прошу вас отдать мне тех шестерых французов, которых вы взяли днём. У меня свежие казаки не натравлены-с!
Вы не поверите, у меня начал заходить ум за разум. Уж не имел ли этот блистательный офицер в виду, что намерен “натравливать” добродушных донских парней, словно цепных псов, на живых людей?1
- У вас со слухом всё в порядке? А с головой? - преувеличенно вежливо продолжал домогаться Фигнер. - Ну же, Денис Васильевич, что вы ломаетесь, как попадья под дьяконом! Вместе и полюбуемся, как мои волки врагов отечества растерзают-с!
- Не лишай меня, Александр Самойлович, моих заблуждений, - с изумлением глядя в красивое лицо его, тихо выдохнул я. - Оставь меня думать, что великодушие есть душа твоих дарований. А жестокие вымыслы - суть производное завистников твоих.
- Жестокость? - ещё более меня изумился он. - Да какая же жестокость может происходить из уничтожения военного противника?! Москва пылала в руках захватчиков, земля стонала под пятой их, разве же избавление от грозных орд Наполеона может быть милосердно-слюнявственным? Великодушие, проявляемое в бою, - дарование мгновенной смерти-с!
- В бою - да, но не пленённых же...
- Да отчего же?! - Взор Фигнера был добрым и приятным. - Пленный враг - всё одно враг, остальное - предрассудки-с!
- Французов не дам! - уже начиная заводиться, твёрдо ответствовал я.
- Да разве вы не расстреливаете пленных-с?
- Боже меня сохрани! Хоть вели тайно разведать у казаков моих.
- Жалка же мне такая доблесть, - приторно вздохнул он, разворачиваясь ко мне спиной. Но тут уж я железной рукою, поймав за эполет, развернул его к себе лицом, требуя немедленных извинений.
Фигнер был столь ошарашен поступком моим, что стоял столбом, пока я, не стесняясь выражений, лепил ему прямым текстом всё, что думаю об алчности его к смертоубийству. Пару раз порывался он схватиться за пистолеты, но вовремя останавливался пред суровым кулаком моим. В те поры, презирая дуэли дворянской чести, я мог без предисловий начистить ему физиономию, коей он, вне всякого сомнения, сильно дорожил.
Нас разнял великодушный Сеславин, умоляя перед лицом общего врага забыть о личных недоразумениях. Я ушёл красный от ярости, Фигнера тоже трясло, но секундантами он не грозился - знал, как я стреляю... Опасаясь, как бы ночью не похитил он пленных моих, я велел скрыть лейб-жандармов в небольшой сторожке на опушке леса, приставив к ним охрану из трёх казаков и урядника Крючкова...
Мы много говорили о Фигнере - сем страшном человеке, проложившем кровавый путь среди людей, как метеор всеразрушающий. Он нашёл славу, бесчеловечно погубляя пленных отнюдь не по причине опасности, а, наоборот, освободясь от оной. Доподлинно известно, что он был истинно точен в донесениях своих и действительно забирал и истреблял по триста и четыреста низших и высших чинов. Армейская канцелярия всегда сомневалась в его успехах, полагая, что столько можно “набить” лишь на бумаге, но он делал сие на деле! Таковое поведение вскорости лишило его лучших офицеров, противившихся бесполезному кровопролитию. Верно с ним оставался лишь унтер-офицер Шианов, типаж тёмный, неустрашимый и кровожадный по невежеству своему.
В ночь возвратились разъездные мои, доложив, что в селе Ляхове и близлежащей Язвине расположены два сильных неприятельских отряда. То был славный корпус генерала де Ожеро, с двумя тысячами человек пехоты и частью кавалерии. По коротком совещании было решено атаковать противника. Но так как три наших объединённых партии составляли не более тысячи двухсот человек разного сброда конницы, восьмидесяти егерей и четырёх орудий, то я предложил пригласить на сей удар графа Орлова-Денисова. Фигнер и Сеславин дали добро, и всё тот же Храповицкий помчался навстречу генерал-адъютанту со следующим письмом: “Ах, граф, прошу меня простить, я вёл себя бестактно! Но дело серьёзное, и честолюбие моё простирается лишь до черты общего пользования. Вот вам пример - врагов много, нас мало, а драться хочется! Поспешите к нам, берите всех под своё начальство и - ура! С богом!” Надеюсь, на ровной столбовой дороге наш Сусанин доставит донесение в нужные руки.
Утомясь от дел и нервов, в ту злопамятную ночь я лёг спать рано. Завернулся в бурку и захрапел было от всего сердца, как в сон мой вмешалась новая личность. Но кто это был - рука дрожит, и перо царапает бумагу, а на глаза наворачиваются невольные слезы благоговения...
- Гамар джоба, Дэнис Васылыч, друг сэрдешный!
- Пётр Иванович... не может быть...
- Может, дарагой, может, - тепло улыбнулся Багратион, протягивая мне ладонь свою, кою я не преминул пожать обеими руками. Никто никогда не мог бы доставить мне большей радости, чем явление во сне покойного друга и благодетеля.
- Господи, у меня и слов-то нет... ну хоть, как вы ТАМ?
- Харашо, - мягко высвобождая руку, ответил он. - Я ведь ТАМ пачти гэрой, мучэник за Отечество, да! Люды приятные вакруг, пагаварыть есть с кэм, надумать тоже есть...
- А мне не хватает вас... Да что мне - всей России!
- Вах! Нэ надо так, что ты... ТАМ другие законы и приаритэты, зэмная слава мала знадчыт. На тэбя свэрху сматрю, маладэц ты! Врага бэй, никого нэ слушай, о чэсти помни - она и ТАМ в цене...
Я хотел спросить что-то ещё, но благородная фигура уже таяла в той же сияющей дымке, из которой и появилась.
- Нэ сэрдись, дарагой, савсэм забыл, зачэм шёл... Тэбе чэсть спасать нада!
- Неужто и вас мой прапрапрапрадедушка послал? - повесил нос я. Оставалось развести руками и извиняться за старого маразматика. - Вот ведь родственничек, нет чтобы покоиться с миром...
- Пачэму так прэдков нэ уважаешь? Зачэм слова такие гаваришь?! Никто мэня нэ посылал - сам к тэбе пришёл! Нэ спи! Бэги давай, спасай француза, э?!
- Какого француза? - не сразу осознал я.
- Каторого днём взял, шесть штук! Всэх спасай, нэ то савсэм бэда...
- Пётр Иванович!
- Иды, гусар, тэперь твоя охота будэт...
Последние слова прозвучали уже как бы из ниоткуда, отразившись в ушах моих набатным звоном. Чёрт побери, неужели какая-то страшная напасть может угрожать шестерым безоружным пленникам? Но ведь они под охраной, французы их не отобьют, а наши... Нет, не может того быть! Чтобы Александр Самойлович Фигнер пал настолько низко, решившись под покровом ночи похитить пленных моих, прикрываемых моими же казаками?! Сие обозначало бы поднятие оружия супротив своих же соплеменников!
В ужасе от одной мысли о том я вскочил на ноги, схватил верную шашку и опрометью бросился бежать к дальней сторожке. Боевые друзья мои спали сном праведным, и будить их по одному подозрению вряд ли было бы по-товарищески. Зимняя ночь сияла далёкими звёздами, едва различимыми сквозь верхушки сосен, дремотно вздрагивали кони, от согласного дыхания бригады моей густой пар недвижным облаком клубился над притоном.
Во всём царила сонная тишь, нарушаемая очень одиноким мной, прыгающим по сугробам к указанной цели. То есть сторожка была лишь местом, а целью - спасение пленных французов от... от... кого?! Этот жизненно важный вопрос я как-то не успел уточнить у покойного князя, но не всё ли равно, кто именно намерен на сей момент угрожать беспомощной жандармерии. Главное - не допустить дикого произвола!
И вновь в башку упрямо лез Фигнер! Может, у меня уже навязчивая идея по поводу этого имени? Ведь какой бы он ни был злодей, вряд ли стоит приписывать оному все планируемые, но несвершённые военные преступления. Есть же в душе его и что-то хорошее... хоть немного... надеюсь.
К стороннему бревенчатому сарайчику я подобрался с тыла, выдохнувшись, как пожилая дворняга с языком через плечо. Нет, братцы, гусарам надлежит сидеть в седле, а бегать за них должны всё-таки лошади! Выхватив из ножен клинок, я, проваливаясь по колено в снег, обошёл сторожку, выйдя к дверям. Внутри должны были находиться пленные под охраной моих казаков. Дверь запора не имела, но на первый взгляд всё вроде бы было чинно-мирно...
Горели два фонаря в медной оправе, французы дрожали в углу под попоною, жалко прижавшись друг к другу в надежде спастись от лютой русской зимы. Ха, мне так, например, после пробежки даже жарко было! И вообще, за всё время партизанствования моего ни один гусар или казак и позорного насморку не подхватил, а эти жабоеды, видите ли, мёрзнут...
Оборотясь к сидящему в другом углу уряднику, я толкнул оного в плечо, но тот, к изумлению моему, мешком повалился на бок. Убит?! Но нет, по счастию, страшная догадка не оправдалась: Крючков дышал. Пьян, подлец?! Однако же, принюхавшись, я не уловил дразнящего аромата сивухи. Трое же казаков рядом лежали в столь же бесчувственных позах. Что же могло приключиться за столь непродолжительное время? Словно какой-то могучий колдун наслал на бдительных донцов беспробудный сон, не пробиваемый никакими пиками. В тот миг гнев мой на них был велик и ужасен, но единственно осторожный хруст снега за дверью заставил меня развернуться, и вовремя же...
Из-за косяка высунулась острая волчья морда! Пресвятые угодники, волка такого размера я не встречал ни-ко-гда! Натуральный крокодил, право слово, я таких в петербургской Кунсткамере видел. Огромные челюсти, казалось, были способны перекусить пополам корову, а оскаленные клыки были длиной в мою ладонь. Внимательно принюхиваясь, он поднял на меня горящие круглые глаза размером чуть меньше пушечных ядер. Я стоял столбом, едва не выпустив из рук обнажённую шашку. Волк удовлетворённо рыкнул, покосился на спящих казаков и повёл носом в сторону французов. Я был готов к появлению любого врага, но о таком звере мы с Багратионом не договаривались...
Серое чудовище сделало пару шагов и вошло в сторожку полностью. Да, да, как и предполагалось, хищник был ненамного меньше лошади, считая вытянутый палкой хвост, и ещё длиннее. При виде шестерых дрожащих во сне пленников он удовлетворённо облизнулся и... Бросившись вперёд, я прикрыл французов грудью! Упругая кабардинская сталь холодно сверкнула перед самым носом зверя. Тот недовольно заворчал, но отступил.
- Пошла вон, псина, - чуть срывающимся голосом попросил я.
Волк поджал уши, осмысливая мои слова, и, как бы определяясь с предложением, кивнул в сторону пленных.
- Ни-за-что! Согласно европейской договорённости, военнопленные подлежат защите русских штыков от грабежа и посягательств.
Хищник сел и, внятно жестикулируя лапами, дал понять, что ни грабить, ни (прости господи!) посягательствовать на несчастных не намерен. Он их просто съест...
- Не выйдет, - упёрся я, ибо врождённая храбрость только укрепилась во мне при осознании противника как существа разумного, а не просто “дикой твари из дикого леса”. - Я не позволю на моих глазах обжираться всяким тут...
Волк прикинул и недвусмысленной мимикой предложил пятьдесят на пятьдесят, разделить трапезу. Возмущению моему не было границ, пределов и обоснований.
- Да чтоб русский офицер, гусар, поэт и партизан и помыслить посмел о поедании себе подобных?! К тому же всего через пару часов после плотного ужина...
Серый разбойник понял, что никакие уговоры и доводы на меня не действуют, встал, отряхнулся и, поднапрягши широкую грудь, грозно зарычал. Из пасти его вырывалось душное зловоние, глаза налились кровью, и я невольно припомнил всю свою шальную жизнь, начиная от бултыхания ножками в колыбели до сего рокового момента.
Хищник бросился вперёд, шашка в руках моих блеснула тусклым лучиком, и по серой скуле протянулась алая полоса. Огромный зверь отхлынул в сторону, хрипло рассмеялся, словно рана сия лишь раззадорила пыл его, и одним прыжком кинулся мне на грудь.
Ох Матерь Божия, Пресвятая Богородица, издревле спасавшая гусарские души... как я увернулся - ума не приложу! Лишь только челюсти ужасные сомкнулись прямо над головой, едва не сняв все кудри разом. Но страху не было и в помине! В единый миг отвага прапрапрапрадеда моего горячечной волной захлестнула виски. Закрывая мирно сопящих французов (и на фига же они мне сдались!), я забыл о вежливости аристократической и, перехватя шашку на казачий манер, завертел ею, открещиваясь от четвероногого кошмара сияющим кругом стали.
Волк недовольно заворчал, но отступил, поджимая хвост. В упоении от малой победы сей я едва не потерял бдительность и предательски резким ударом когтистой лапы был отброшен в самый дальний угол! Грохнулся так, что едва спину себе не сломал, а из глаз брызнули такие искры - хорошо солома сырая была, сгорел бы, как куренок...
Гигантский зверь насмешливо показал мне язык, торжествующе взвыл и, одним прыжком достигнув жандармов, раскрыл над несчастными смердящую пасть! И вот в ту роковую минуту, страшную во всей своей необратимости, твёрдой рукою свершил я то, в чём по сей день не испытываю стыда, - из положения лёжа подхватил горящий фонарь, махом швырнув его во врага! Вроде бы чего особенного? Стекло, медный каркас да свечка, но результат вышел ошеломительный!
От удара о чугунную башку злодея стекло разлетелось вдребезги, а малюсенький огарок горящей свечи необычайно ловко закатился в огромное волчье ухо. Вой, испущенный монстром, поднял на ноги весь лагерь! Волк катался по полу, скулил, рычал, визжал, кусая собственные лапы и тряся головой в надежде вытряхнуть огарок. Из уха уже вовсю валил дым, запах палёной шерсти буквально не давал продохнуть, но я уже встал на ноги и, крепко держа оружие в руках, был готов к продолжению “банкета”.
Послышались выстрелы и голоса, встревоженные люди бежали к сторожке, и зверь не выдержал... Мстительно показав мне “кулак”, он бросился вон и исчез в лесу. Подоспевшие казаки нашли бледного и слегка пришибленного меня, а вот своих товарищей и французов удалось разбудить лишь наутро. Да и после того они весь день ходили квёлые, как зимние мухи. Сильно подозреваю некую замешанность в этом деле таинственного колдовства, но прямых доказательств, увы, не имею...
Наутро двадцать восьмого октября, сочтя всё вчерашнее “ложной тревогой”, бригада моя села на коней и, объединяясь с отрядами Фигнера и Сеславина, двинулась на Белкино. С высот можно было рассмотреть и самоё Ляхово - вокруг села были разбиты биваки, горели костры, а нахальные французы изо всех сил делали вид, будто бы они обосновались здесь надолго.
Отчаянный Чеченский, с сотней казаков совершив головокружительный рейд к Тарутину, захватил в плен несколько фуражиров неприятеля. Они только-только разжились свежим сеном для супа, как были вынуждены сами бежать под наши клинки, спасаясь от разгневанного деда с вилами, который, кстати, так и не успокоился, пока не получил пятак откупного. Или в пятак? Не помню, надобно уточнить у ротмистра.
Однако же среди пленных оказался сам адъютант генерала Ожеро. Молодой человек был голоден и болен тоской по родине, стакан водки без закуски развязал ему язык - он доподлинно подтвердил наличие в Ляхове отряда генерала, спешащего на соединение с корпусом Бараге-Дильера. Количество врагов могло существенно увеличиться, но тут крайне вовремя явился граф Орлов-Денисов - на лихом коне, с тремя полками и улыбкой во всё лицо. Дружески пожав руку мою, он повернулся к Фигнеру и Сеславину:
- Очень надеюсь, господа, что вы нас поддержите.
- Я в ответе за них, - сурово вскинув бровь, прямолинейно заявил я. - Не русским выдавать русских!
В подтверждение сих слов демонстративно положил руку на рукоять пистолета. Сеславин оценил это как шутку, громогласно рассмеялся и подтвердил готовность воевать вместе.
Фигнер с некоторой усмешкою поправил новенькую повязку на правом ухе (о ужас!) и, коснувшись перчаткой свежайшего шрама у щеки, медленно кивнул. В его голубых девичьих глазах на миг вспыхнул знакомый красный огонь, мне даже показалось, что и скрежет клыков был слышен всем окружающим... Но заржали кони, забили барабаны, и под казачье гиканье партии наши пошли на эпохальную битву под Ляховом!
Таинственная история с волком-оборотнем так и осталась недосказанной. Повторять ее в суде офицерской чести я не решился из боязни быть осмеянным. И без того полевые записи мои кишели такими невероятными чудесами, что никак не приличествовало серьёзным мемуарам действительного гусарского подполковника. А то, что Фигнер в любом случае мерзавец и сволочь, все убедились и без моего участия, сразу же по окончании того памятного боя. Однако же не будем забегать вперёд, итак...
При виде нас французы не дрогнули, заняв круговую оборону. Мои казаки из полка Попова-Тринадцатого развернулись на левом фланге. Граф Орлов-Денисов пошёл по правому, партии соучастников наших, с пушками и орудиями, ударили во фронт. Грохот разрывов слился с величественным русским “ура-а!”, всё поле заволокло пороховым дымом, сквозь который на ощупь пробирались наши отчаянные лошади.
Французы дрались, как бешеные черти. Им нельзя было отказать в отваге, но, казалось, сама земля российская горела под ногами захватчиков. Мы сжимали клещи вокруг Ляхова, то наступая, то отскакивая, подобно охотничьим псам, взявшим медведя. Не буду приводить всех случаев героизма и отваги, проявленных товарищами моими, скажу один лишь, врезавшийся в память...
Некий улан на моих глазах гнался с саблей за французским егерем. Но каждый раз, когда егерь целил в него из пистолета, тот отъезжал прочь и преследовал вновь, стоило егерю обратиться в бегство.
Заметив сие, я закричал;
- Улан, стыдно!
- А шо, ваша честь? - незамедлительно ответил он. - Я таки обязан подставлять свою грудь под пулю?! И де тот портной, шо залатает такую дырку?
- Но вы же мучаете и себя и его!




Дата добавления: 2015-09-12; просмотров: 15 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав

Охота на гусара 1 страница | Охота на гусара 2 страница | Охота на гусара 3 страница | Охота на гусара 4 страница | Охота на гусара 5 страница | Охота на гусара 9 страница | Охота на гусара 10 страница | Охота на гусара 11 страница | СЛОВАРЬ МАЛОПОНЯТНЫХ И НЕ ВСЕГДА ВРАЗУМИТЕЛЬНЫХ СЛОВ | МЕМУАРЫ ГЕРОЯ, ИЛИ ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ГУСАРА |


lektsii.net - Лекции.Нет - 2014-2024 год. (0.008 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав