Гэбриел затуманенным взором уставился в гнетущий полумрак своего кабинета. Он поморгал, чтобы прогнать усталость, затем бросил взгляд на часы, стоявшие рядом с ним на столе, пытаясь рассмотреть в слабом свете луны циферблат.
Было уже раннее утро, время близилось к рассвету. Угольки в камине у его ног едва тлели, так как никто не поддерживал в нем огонь в течение последних нескольких часов, которые Данвин провел, развалившись в кресле и заперев изнутри дверь кабинета, пытаясь изгладить из памяти полные ужаса и горя глаза Элинор. Однако даже изрядное количество бренди, вопреки надеждам, не притупило его чувств. Скорее напротив, невзирая на то что голова у него раскалывалась от боли, мысли оставались ясными, даже слишком ясными, чтобы это пришлось ему по нраву. Ему хотелось забыться, утопив все заботы и сожаления в вине, остаться одному во тьме – все, что угодно, лишь бы навсегда выкинуть из головы то, что он сделал – или, вернее, не сделал – в эту ночь.
Но что бы он ни пробовал – будь то бренди, темнота или угрюмое одиночество, все оказалось бесполезным, и Гэбриел понимал, что ничто не может перечеркнуть тот единственный миг между ними, когда она трепетным голосом произнесла три заветных слова:
– Я люблю вас…
Такие слова он слышал только от матери. То были слова, обещавшие другому человеку все – сердце, тело, даже душу. Слова, которые вдохновляли поэтов, заполняли страницы романов, становились пьесами, игравшимися затем на сценах всех театров мира. В них содержались просьба и надежда, мольба и ожидание взаимности. Однако прошлое мешало ему принять этот бесценный дар. И теперь, сидя в своем кресле и сердито глядя на ковер под ногами, Гэбриел мысленно проклял того незадачливого предка, который много веков назад навлек эту беду на их род. Его счастье, что он давно скончался, иначе Гэбриел непременно убил бы этого типа собственными руками. Однако он понимал, что не в его власти что-либо изменить, кроме…
Гэбриел в порыве ярости пересек комнату и подошел к сундуку, намереваясь достать оттуда злополучный клочок пергамента, так долго преследовавший его и всю его семью, и бросить его туда, где ему было самое место – в малиновое пламя ада. Он дернул за ключ с такой силой, что порвал серебряную цепочку на шее, и, открыв сундук, печально уставился на проклятие старой ведьмы:
«В течение девяти столетий и затем еще одного любое существо, будь то человек или животное, которое вы подпустите близко к сердцу, скоро вас покинет, внезапно сойдя в могилу, пока вы будете беспомощно взирать на происходящее со стороны, всеми брошенные и одинокие. Только здесь, на этом туманном острове, можно найти правду. Флагшток святого Колумбы один способен снять наложенное на вас проклятие. Некто с чистым оком и чистым сердцем исправит ошибки прошлого и положит конец всем вашим мукам!»
Целых девятьсот лет! Будь ты проклята, старая карга!
С кислой усмешкой на губах Данвин захлопнул крышку сундука и направился к камину, но остановился на середине комнаты, заметив, что Куду внезапно вскочил со своего места и бросился к двери. Сунув нос в щель под дверью и принюхавшись, пес тихо заскулил и, обернувшись, взглянул при свете луны на хозяина. Затем он снова стал принюхиваться, скуля и настойчиво царапая дверь, после чего издал жуткий жалобный стон.
– Де ха кьяр[27], Куду? – Гэбриел подошел к псу, чтобы выяснить, что случилось.
Куду в ответ снова завыл и стал скрести когтями дверь, как бы побуждая Гэбриела открыть ее. Как только он повернул ручку, пес тут же ринулся вон из кабинета, двигаясь так быстро, что Гэбриел не заметил, как он исчез за поворотом, направляясь к лестнице по другую сторону коридора.
Поведение Куду его изумило. Как правило, пес отличался редким хладнокровием, и ничто или почти ничто не могло вывести его из себя. Поэтому Гэбриел решил последовать за ним и выяснить, чем объяснялось это неожиданное беспокойство. Он даже не обратил внимания на то, что свиток выпал у него из рук и остался лежать на ковре.
Они вместе вскарабкались по первому пролету лестницы, и как только Гэбриел открыл дверь наверху, Куду со всех ног устремился по коридору прямо к следующему ряду ступенек, словно откликаясь на чей-то таинственный зов. То же самое повторилось, когда они достигли уровня третьего этажа, а когда они оказались перед дверью на верхней площадке лестницы, ведущей на четвертый этаж, Гэбриел впервые уловил едкий запах дыма.
Он не мешкая распахнул дверь, и Куду, протиснувшись мимо него, бросился к последнему лестничному пролету, который вел на верхний этаж башни – тот самый, где располагалась детская. И тут Гэбриел на мгновение поддался панике. Весь лестничный колодец был заполнен клубами белого дыма, который становился тем гуще, чем ближе он подходил к верхней ступеньке. Достигнув ее, он в тусклом свете луны, проникавшем сквозь окошко высоко в стене, увидел, что дым валил из-под маленькой двери, выходившей на лестницу. Куду тяжело дышал – скорее от огорчения, чем от усталости, – и царапал когтями каменные плиты под дверью, словно собираясь сделать подкоп.
– Га нам![28] – крикнул ему Гэбриел, оттолкнув пса в сторону.
Он потянулся к ручке двери, заметив, что та была теплой на ощупь. Однако, когда он попытался повернуть ее, дверь оказалась наглухо запертой.
Гэбриел уставился на дверь, ровным счетом ничего не понимая. Что-то тут было не так. Кто и когда мог ее запереть? Он даже не подозревал о существовании ключа.
Он снова дернул за ручку, в порыве досады ударив по двери ногой, однако та не поддалась. Данвин перевел дух, усилием воли заставив себя сохранять хладнокровие. Вероятно, Элинор нашла ключ где-нибудь в своей спальне или в детской и заперла дверь, чтобы обезопасить себя от…
От чего?
Гэбриел принялся стучать в дверь:
– Элинор! Джулиана! Вы меня слышите?
Ответа не последовало, однако он мог расслышать за дверью какое-то слабое потрескивание, словно огонь пожирал дерево.
Упершись руками в твердую каменную стену башни перед собой, Гэбриел что было силы ударил по двери ногой сначала один раз, потом другой, прежде чем та наконец распахнулась. Почти сразу же его обдала волна горячего влажного воздуха. Ужас сковал его, едва он заметил языки пламени, лизавшие стены детской комнаты и вырывавшиеся в коридор.
Гэбриел снова окликнул Элинор и Джулиану, однако опять не получил ответа. Он бросился к ближайшей двери – той, что вела в спальню Элинор, – и буквально вломился туда, выкрикивая на ходу ее имя. В темной, лишенной окон комнате совсем не было света, зато она была настолько заполнена дымом, что он почти ничего не мог рассмотреть за густой пеленой.
– Элинор!
И опять в ответ тишина. Он пересек комнату, расшвыривая ногой мебель и все, что попадалось ему по пути, лишь для того, чтобы обнаружить перед собой пустую постель.
– Проклятие!
Гэбриел кинулся к двери в спальню Джулианы, находившуюся дальше по коридору. Однако и там тоже никого не оказалось. Ради всего святого, где же они?.. Тут он бросил взгляд через коридор на охваченную пламенем классную комнату.
О Господи, нет!
Он снова попытался проникнуть туда, выкрикивая их имена, однако огонь уже успел распространиться по комнате, дым стал слишком густым, а жар – нестерпимым. Что, если они находились в классной комнате, но почему-либо не в состоянии были ему ответить? Поскольку дверь на лестницу была заперта, единственным возможным выходом оставалось окно, однако его забрали решеткой, так что им некуда было бежать. Что, если они обе лежали без сознания посреди дыма и пламени? Скорее всего так оно и есть. Куда еще они могли деться? Гэбриел схватил с постели Элинор покрывало и принялся сбивать языки пламени, безуспешно пытаясь пробиться в комнату. Ему нужно было звать людей на подмогу, однако он не мог оставить их здесь. Он снова принялся сражаться с огнем, и тут из-за его спины донесся чей-то голос:
– Гэбриел?
Он замер, прислушиваясь к малейшему шороху в темноте.
– Элинор? Где вы?
– Я на лестнице.
– На лестнице? – Его первоначальное изумление сменилось глубоким облегчением от того, что она в безопасности. – А Джулиана?
– Она со мной. Что случилось?
– Немедленно бегите во двор и разыщите Фергуса, а также всех остальных, кто еще здесь. Передайте им, что в классной комнате пожар.
К счастью, многие жители острова решили провести ту ночь во дворе замка вместо того, чтобы добираться в темноте до своих жилищ, расположенных в разных концах острова. Вскоре в их распоряжении оказалась целая группа людей, таскавших ведра с водой с одной лестничной площадки на другую, в то время как остальные спускали веревки из окон средних этажей замка. Фергус присоединился к Гэбриелу, и они оба, сменяя друг друга, пытались залить водой из ведер пламя в классной комнате. Как только Гэбриелу удалось проникнуть в помещение, он схватил стул и швырнул его через всю комнату в оконное стекло, чтобы дать выход дыму.
Элинор, которая в это время находилась во дворе замка, так и ахнула, когда стекло со звоном посыпалось на землю. Из башни над ее головой вырвались густые клубы дыма, предрассветное небо озарили зловещие всполохи оранжевого пламени. Она пыталась понять, что могло послужить причиной пожара. Ведь они с Джулианой провели весь день вне детской, присутствуя на празднике в честь святого Михаила, поэтому огонь в камине разводить не стали. Когда же они вечером покинули комнату, Элинор взяла свечу с собой, чтобы осветить им путь вниз по лестнице.
Некоторое время спустя клубы дыма, просачивавшиеся сквозь прутья оконной решетки, превратились в тоненькую струйку. Пламя внутри, к счастью, удалось потушить, однако на то, чтобы справиться с пожаром, ушло несколько часов. Первые проблески утренней зари уже озарили восточный горизонт, пробиваясь через уносимую ветром дымовую завесу и окрашивая ее в разные цвета. Снаружи, во дворе замка, Майри сновала из стороны в сторону, словно наседка, таская из кухни влажные полотенца, чтобы утереть с лиц сажу, и свежую воду, чтобы люди, сидевшие вокруг, могли промочить горло.
Стоя здесь и глядя на лица окружающих, Элинор могла только мысленно воздать хвалу Богу. Если бы не помощь островитян, пожар продолжался бы до сих пор и древняя крепость Данвин оказалась бы полностью разрушенной.
Элинор не сразу заметила Гэбриела, когда тот вышел во двор, но увидев, как он разговаривает с Фергусом у дверей конюшни, едва не разрыдалась. Одежда его была опалена огнем, лицо покрылось въедливой сажей, и со стороны казалось, что он вот-вот свалится с ног от усталости. Однако он ненадолго задержался во дворе, чтобы лично выразить свою признательность каждому из жителей острова, участвовавших в спасении замка, и сообщить, что только благодаря их усилиям пожар не распространился дальше верхнего этажа башни.
Им всем крупно повезло. Если не считать нескольких небольших ожогов и рези в глазах, при пожаре никто не пострадал. Хотя повреждения в классной комнате были значительными, остальная часть замка осталась нетронутой. Правда, на это уйдет немало сил и времени, однако детскую еще можно будет восстановить.
Позже в тот же день Элинор тихо сидела в кабинете виконта, рассеянно глядя на корешки книг. Гэбриел неслышно приблизился к ней.
– Я надеялся застать вас здесь, – произнес он, останавливаясь у нее за спиной.
Почти все следы утренних событий были уже убраны. Хотя его лицо все еще выглядело слегка покрасневшим от сильного жара, Гэбриел успел принять ванну и переодеться. Тем не менее по его выражению можно было подумать, что на его плечи легла вся тяжесть мира. Элинор отложила в сторону книгу, которую читала, и спустилась с приставной лестницы.
– Я решила немного почитать, пока Джулиана отдыхает. Кроме того, я хотела переговорить с вами.
– А я с вами, – ответил он, взглянув на нее. – Но, пожалуйста, сначала вы.
Элинор уселась в кресло перед письменным столом, аккуратно сложив руки на коленях. Этот жест неожиданно вызвал в ее памяти тот день, когда она впервые появилась на острове, тревогу, которую она испытывала перед встречей с ним, беспокойство от того, что ей приходилось начинать новую жизнь на новом месте. Каким далеким теперь казался ей тот день! И сколько всего изменилось с тех пор!
Она подняла глаза на Гэбриела, и ее тут же охватили воспоминания о минувшей ночи, о его руках, которые обнимали ее еще несколько часов назад, о его губах рядом с ее собственными. Все это время Элинор тщетно пыталась забыть унижение, вызванное тем, что она так по-глупому выдала свои сокровенные чувства, горечь от того, что он, по сути дела, отвернулся от нее. До чего же нелепо с ее стороны было признаваться ему в любви, когда то, что произошло между ними, для него скорее всего являлось не более чем обыкновенной мимолетной интрижкой между господином и служанкой!
Усилием воли Элинор заставила себя выпрямиться и посмотреть ему прямо в глаза, после чего спокойным, деловым тоном произнесла:
– Я хотела поговорить с вами потому, что вам наверняка интересно знать, почему мы с Джулианой провели минувшую ночь не в детской, а в спальне виконтессы.
– То, почему вы это сделали, не имеет большого значения по сравнению с тем облегчением, которое я испытал, убедившись, что вы обе в безопасности.
– И тем не менее я думаю, что вам следует выслушать мои объяснения, хотя бы ради Джулианы. – Элинор сделала паузу, подыскивая нужные слова. – В первую же ночь после приезда в Данвин я обнаружила, что Джулианы нет в ее спальне. В конце концов я нашла девочку в комнате матери и, вместо того чтобы заставить девочку вернуться наверх, решила, что ее лучше не трогать. По всему было видно, что она приходила туда не в первый раз, и так как у меня были основания полагать, что в материнской постели девочка чувствует себя спокойнее, я предпочла остаться с ней.
– По другую сторону коридора от меня. – Гэбриел покачал головой. – Я даже понятия не имел о том, что она приходила туда по ночам.
– Как, надо думать, и все остальные. Тем не менее для нас большая удача, что она находилась именно там, когда прошлой ночью в спальне случайно вспыхнул пожар.
– Ах да, пожар. – Гэбриел опустился в кресло рядом с ней. – Именно об этом я и хотел поговорить с вами, Элинор. Тот пожар не был случайностью, это поджог.
Элинор потребовалось время, чтобы уловить смысл его последних слов.
– Почему вы так в этом уверены?
– Дверь, ведущая из детской на лестницу, оказалась запертой снаружи. Полагаю, не вы заперли ее, прежде чем спуститься в спальню Джорджианы?
Элинор отрицательно покачала головой.
– В таком случае ее запер кто-то другой, чтобы помешать вам с Джулианой покинуть комнату. Если бы вы обе находились там, то, принимая во внимание решетку на окне, у вас не осталось бы пути к бегству. – Он сделал паузу, прежде чем добавить: – Но и это еще не все. Я обнаружил на полу детской опрокинутый канделябр в том самом месте, где начался пожар.
– Свеча? Но кто мог… – Тут Элинор подняла на него глаза, сразу же разгадав его мысли. – Вы полагаете, что к пожару причастен Шеймус Маклин?
– Он был очень сердит после того, как вчера утром проиграл скачки. Более того, сразу после них он бесследно скрылся. Он не принимал участия ни в играх, ни позже вечером в пирушке и танцах. Никто не видел его со времени скачек.
– Возможно, он вернулся на Большую землю.
Гэбриел покачал головой:
– Если только он не добрался туда вплавь, мы бы обязательно заметили, как он покинул остров. Расположение течений тут таково, что мол – единственное безопасное место на всем острове, куда может причалить лодка.
– А его родители? Уж, конечно, они могут сказать вам, не остался ли он у них дома после праздника.
– Я уже послал Фергуса с поручением привести их сюда, и Шеймуса тоже, если только он с ними. Очень скоро мы узнаем, где находился Маклин в тот момент, когда вспыхнул пожар. – Гэбриел поднялся и, обойдя стол, уселся за него. – А пока что я принял одно решение, которое касается как вас, так и Джулианы. – Он взглянул на нее. – Я решил отправить вас обеих в Лондон, где вы останетесь до тех пор, пока ремонт в детской не будет завершен. А я тем временем выясню, кто устроил этот пожар, и приму соответствующие меры.
– В Лондон? – Элинор даже не пыталась скрыть свое огорчение этим неожиданным известием. – Но почему так далеко?
– Потому, что Шеймус Маклин не сможет причинить вам там вреда. Я имею в виду не только пожар, Элинор, но и тот случай с корнем болиголова. Я не могу постоянно рисковать вашей жизнью. Будет лучше, если вы останетесь в столице, где у Маклина не будет возможности добраться до вас.
– Неужели вы и впрямь думаете, что он желает мне зла?
Гэбриел перевел взгляд на нее.
– Оба случая имели самое прямое отношение к вам, поэтому я считаю это вполне вероятным. И конечно, я обязан сделать все, что в моих силах, чтобы защитить Джулиану. Поэтому вам обеим придется переехать в Лондон. Там у вас хватит средств, чтобы продолжить образование Джулианы даже с большим успехом, чем здесь. У меня в столице есть дом, родовой особняк Данвинов. Обычно его сдают другим людям на время сезона, однако осенью и зимой он пустует. Я составлю для вас черновик письма, которое вы передадите моему поверенному, мистеру Джорджу Пратту с Букингем-стрит. Он поможет вам нанять прислугу и снабдит вас любой суммой денег, которая потребуется.
– Судя по всему, вы хотите, чтобы мы остались там надолго.
– На то, чтобы возместить урон, нанесенный пожаром, уйдет время.
Элинор нахмурилась.
– Мне почему-то кажется, что это лишь предлог.
Гэбриел снова покачал головой.
– Можете называть это как вам угодно, но я уже принял решение.
Элинор едва сдерживалась. В глазах у нее защипало от подступивших слез, однако ей удалось их подавить. Вне себя от досады на собственное ребячество, она поднялась с кресла и подошла к окну.
Девушка стояла там в течение нескольких минут, скрестив руки на груди и наблюдая за тем, как Ангус выводил из конюшни пони, чтобы те могли немного попастись на зеленой лужайке, пока он будет подметать стойла. Не так давно она собиралась научить Джулиану ездить верхом на маленькой серой кобылке, которой Ангус дал кличку Ветреница – так местные жители называли цветы, которые животному особенно нравилось есть.
Было много и других вещей, которые Элинор задумала для них обеих. Она намеревалась провести часть зимы, вышивая с Джулианой ее первый узор и помогая Майри готовить вкусное варенье из собранных ими ягод морошки и черной смородины. Теперь же им предстояло перенестись в другой мир.
Тут она заметила под окном Майри, которая развешивала для просушки белье на ветвях вековых деревьев в саду. Одежда как самой Элинор, так и Джулианы до такой степени пропахла дымом после пожара, что кухарке пришлось отстирывать ее при помощи корня мака и золы. Девушка не без горечи вспомнила о том, что еще недавно обещала Майри помочь в ее хлопотах, но вместо этого ей придется паковать веши и отправляться в Лондон – туда, откуда она бежала.
Элинор отвернулась от окна, разгневанная тем оборотом, который приняли события, но еще более разгневанная на Гэбриела.
– Вы делаете это из-за меня.
Гэбриел удивленно приподнял брови:
– Из-за вас?
– Да, вернее, из-за того, что я сказала вам минувшей ночью. – Она снова опустилась в кресло и продолжала уже спокойнее: – Извините, мне не следовало этого говорить.
– Ваши слова не имеют к моему решению никакого отношения.
– Еще как имеют! Я знаю, что вела себя неподобающим образом, но, пожалуйста, не надо наказывать за мою несдержанность Джулиану, лишая ее единственного дома, который она когда-либо знала.
Глаза Гэбриела помрачнели, выражение лица стало отсутствующим. Некоторое время он просто смотрел на нее в упор, ничего не говоря и даже не двигаясь, словно пытался совладать со своими тайными чувствами. Наконец он тихо произнес:
– Есть кое-что, о чем вы должны знать. Корень болиголова, пожар – все это не просто случайные совпадения, Элинор.
Тон его был таким зловещим и полным сожаления, что сердце Элинор испуганно забилось. Что именно имел в виду Гэбриел? Она пристроилась на краешке кресла в ожидании продолжения, не обращая внимания на то, что по ее шее и рукам пробежала холодная дрожь.
Данвин между тем поднялся с кресла и направился в дальний угол комнаты, остановившись перед большим и очень старым на вид деревянным сундуком, накрытым выцветшим от времени гобеленом. Элинор недоумевала, как она могла не заметить этот сундук раньше, а Гэбриел тем временем на ее глазах снял ключ с цепочки, висевшей у него на шее, и отпер замок, приподняв крышку. Затем он вынул что-то из сундука и обернулся. Не говоря ни слова, он вручил ей небольшой и явно очень древний свиток пергамента.
Элинор взяла его и осторожно развернула. Надпись на нем была сделана на гэльском языке, и потому она смогла разобрать лишь несколько слов – «девятьсот лет», «смерть», «проклятие» и в конце еще что-то о флагштоке святого Колумбы. Девушка в замешательстве подняла глаза на Гэбриела:
– Я не совсем понимаю. Что это?
Гэбриел покачал головой:
– Я совсем забыл о том, что вы не читаете по-гэльски.
– Кое-что мне удалось разобрать – насчет проклятия и флагштока святого Колумбы. Судя по состоянию свитка, ему по меньшей мере несколько столетий.
– Да, так оно и есть.
Гэбриел забрал у Элинор пергамент, как будто уже одно то, что она держала его в руках, могло причинить ей вред. Затем он уселся в кресло рядом с ней.
– Вы помните вчерашнее утро, когда мы обходили процессией кладбище замка Данвин?
Элинор кивнула.
– Без сомнения, вам бросилось в глаза то обстоятельство, что некоторые из Макфи в прошлом умерли внезапной и безвременной смертью. Во всяком случае, это не ускользнуло от внимания других людей, и прежде всего меня.
И опять-таки девушка могла только кивнуть в ответ.
– Вам наверняка уже говорили о том, что очень многие здесь считают, будто мы, Макфи, каким-то образом расправляемся со своей собственной родней. – Он бросил на нее беглый взгляд, прежде чем продолжить: – Совершенно очевидно то, что члены моей семьи часто умирали молодыми, и так повторяется из поколения в поколение. Даже если порой кажется, будто злой рок перестал преследовать нас, очень скоро все возвращается. И, если так можно выразиться, мы сами навлекли на себя эту беду.
Тут Гэбриел поведал Элинор историю своего незадачливого предка и ведьмы с острова Джура, которая сначала спасла ему жизнь, а затем обрекла его и весь его род на вечное проклятие, закончив рассказ легендой о флагштоке святого Колумбы, исчезнувшем несколько веков назад.
– С тех пор стоило главе клана Макфи проявить заботу о ком-либо из своих близких, как те погибали при загадочных обстоятельствах.
– И она оставила после себя этот свиток? – спросила Элинор, жестом руки указав на пергамент.
Гэбриел утвердительно кивнул.
– Поскольку все это продолжается уже несколько столетий, легко понять, почему окружающие считают меня и моих предков исчадиями ада.
Элинор притихла, размышляя над этой невероятной историей. Услышь она ее от какого-нибудь другого человека, находись они в каком-нибудь другом месте, она бы наверняка решила, что весь рассказ был вымыслом от начала до конца, жалкой попыткой скрыть нечто более зловещее. Но только не на этом острове и не в разговоре с этим мужчиной.
– Я как раз собирался сжечь этот проклятый пергамент прошлой ночью, перед тем как обнаружил пожар в детской.
Элинор посмотрела ему в глаза и увидела в них страх.
– Неужели вы и в самом деле верите в то, что пожар случился только потому, что вы решили сжечь свиток?
Гэбриел ничего ей не ответил. Впрочем, в этом и не было нужды. Оказавшись лицом к лицу с той мукой, той невыносимой болью, которую ему приходилось терпеть всю жизнь, Элинор нашла лишь один возможный ответ:
– Тогда сожгите его, Гэбриел. Доведите задуманное до конца. Уничтожьте этот проклятый кусочек прошлого, чтобы вам никогда больше не пришлось читать велеречивый бред мстительной старухи. – Она схватила со стола свиток и протянула ему. – Я вам помогу.
Гэбриел взглянул на Элинор так, словно она сошла с ума. Но затем взял пергамент и подошел вместе с ней к камину.
Они стояли перед едва тлеющим пламенем за каминной решеткой, и Элинор могла наблюдать за игрой чувств, сменявших друг друга на лице Гэбриела, – страх, покорность судьбе, решимость. Потом он, медленно протянув руку, бросил свиток в огонь. Спустя мгновение они увидели, как он загорелся, и не сводили с него глаз до тех пор, пока от пергамента не осталось ничего, кроме дыма и кучки пепла.
Тишина, воцарившаяся в комнате, была под стать спокойному весеннему утру. Содеянное ими не повлекло за собой никаких ужасных последствий, никакой сверхъестественной кары – только безмолвие, тепло камина и ощущение полной правоты.
– Я мог бы терпеть это и дальше, если бы это касалось только меня, – чуть слышно произнес Гэбриел, глядя в камин. – Но проклятие той ведьмы лишило Джулиану матери как раз тогда, когда она больше всего в ней нуждалась, а теперь оно угрожает лишить меня моей дочери.
Гэбриел снова перевел взгляд на Элинор, и в глазах его было столько пронзительной тоски, что Элинор захотелось плакать.
– Семья Джорджианы прислала мне письмо, – пояснил он, голос его стал хриплым от охватившего его волнения, – угрожая подать прошение в королевский суд с требованием передать им опеку над Джулианой, если я не соглашусь сделать это добровольно. Они поступают так не потому, что их заботит судьба девочки. Джорджиана оставила после себя значительное наследство, которое должно перейти к Джулиане, как только она достигнет совершеннолетия. Еще задолго до смерти Джорджианы я дал ей слово, что если с ней что-нибудь случится, я никогда не позволю ее семье забрать нашу дочь. Джорджиана с детских лет страдала от дурного обращения и все время опасалась, что Джулиану постигнет та же участь. Она как будто знала, что рано или поздно это произойдет.
– Неужели они могут отнять ее у вас?
– Я уже переписывался по этому поводу со своим поверенным. Он ответил мне, что хотя, по его мнению, королевский суд едва ли посмеет лишить отца прав на собственного ребенка, однако всегда есть вероятность того, что родные Джорджианы предъявят мне обвинение в ее убийстве. Учитывая далеко не безупречную репутацию моей семьи, а также то обстоятельство, что Джулиана больше не может говорить, мой поверенный не берется предсказать, каким будет исход процесса. Они могут заявить, будто бы я издевался над девочкой, чтобы заставить ее молчать. Они будут из кожи вон лезть, добиваясь от нее свидетельств против меня. Они пойдут на что угодно, лишь бы утолить свою алчность. В самом крайнем случае поднимется скандал, подобного которому еще не было ни с одним пэром, и все мои надежды на счастливое и безопасное будущее для Джулианы рухнут.
Элинор покачала головой:
– Скандал, ужасный скандал.
– Именно по этой причине я и взял вас на должность ее гувернантки, – продолжал он, – в надежде на то, что если она будет обучена всему, что требуется от благовоспитанной девицы, мне удастся противостоять нападкам семьи Джорджианы до тех пор, пока Джулиана не будет благополучно выдана замуж. – Он криво усмехнулся. – Как будто того обстоятельства, что она нема, недостаточно для того, чтобы оттолкнуть от нее любого достойного претендента на ее руку.
Пока он говорил так, изливая боль, которую таил в себе уже много лет, Элинор вдруг осенила мысль настолько простая, настолько очевидная, что казалось странным, почему Гэбриел до сих пор так упорно отказывался это признавать. Как бы он ни пытался убедить себя в обратном, он любил свою дочь, любил всем существом. Ни один человек не мог бы так долго нести на своих плечах тяжкое бремя, если бы был равнодушен к другому. И той же самой причиной объяснялось его поведение минувшей ночью, когда она сказала ему: «Я люблю вас». Никакие другие слова в мире не могли бы внушить ему больше опасений, чем эти три простых слова – ведь он искренне верил в то, что если она произнесет их, а он их примет, вся ярость демонов из прошлого обрушится на нее.
Это сознание придало Элинор храбрости и вновь вдохнуло в нее надежду, а заодно и подсказало самый логичный и естественный выход из всех затруднений.
Выпрямившись в своем кресле и посмотрев ему прямо в глаза, она произнесла, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди:
– Тогда, насколько я понимаю, у вас остался только один выход. Вам надо жениться на мне, Гэбриел.
Дата добавления: 2015-09-12; просмотров: 14 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |