Пробежав в сгущающихся вечерних сумерках через покрытые стерней кукурузные поля, Шин наткнулся на пристроенный к горному склону сарай. Дверь была заперта. Жилых домов рядом видно не было, и поэтому Шин взломал замок найденным на земле топором.
Прямо за дверью он нашел и тут же съел три засохших кукурузных початка. Только после этого он почувствовал, как голоден. Он, насколько это было возможно при свете луны, осмотрел сарай в поисках еще чего‑нибудь съедобного. Однако вместо еды ему удалось найти пару старых холщовых башмаков и поношенную военную форму.
В КНДР, самом милитаризованном государстве мира, военная форма встречается на каждом шагу. Военному призыву подлежат почти все поголовно. Мужчины служат 10 лет, женщины – 7. При численности армии в миллион с лишним человек на активной военной службе в КНДР единовременно находится приблизительно 5% населения. В США эта доля составляет всего 0,5%.
Кроме того, еще 5 млн северокорейских граждан львиную долю своей взрослой жизни считаются резервистами. Народная армия, как заявляет правительство страны, уже переставшей называть себя коммунистической державой, – это «символ единства народа, государства и Партии». И главным принципом жизни в стране является лозунг: «Армия превыше всего». Одетые в форму люди ловят рыбу и запускают ракеты, собирают яблоки и строят ирригационные каналы, продают грибы и контролируют экспорт контрафактных компьютерных игр.
По этой причине поношенная форма неизбежно отправляется доживать свой век в сараи и амбары.
Найденные штаны и гимнастерка, равно как и матерчатые ботинки, были слишком велики Шину. Но найти смену одежды меньше чем через три часа после побега из лагеря было необычайным везением.
Шин сбросил свои промокшие ботинки и обе пары тюремных штанов. Ноги ниже коленей были покрыты заледеневшей, перемешанной со снегом кровью. Он попытался залепить ожоги страницами, вырванными из обнаруженной в сарае книги. Листы бумаги сразу прилипли к исполосованным колючей проволокой лодыжкам. Он напялил потрепанную, слишком просторную для него униформу и сунул ноги в большие холщовые башмаки.
Избавившись от легко узнаваемой лагерной одежды, он превратился в обычного бедно одетого, плохо обутого и вечно голодного рядового жителя Северной Кореи.
В стране, где треть населения страдает от недоедания, где местные рынки и железнодорожные станции кишат грязными странствующими торговцами, где почти всем пришлось пройти службу в армии, Шин стал почти невидимкой.
Неподалеку от сарая он нашел дорогу и спустился по ней к лежащему на дне долины поселку. Там, к своему огромному удивлению, он увидел, что находится на берегу реки Тэдонган.
Он бежал почти два часа без остановки, а оказался всего в 3 км выше по течению от Лагеря 14.
Новости о его побеге еще не достигли этого поселка. На улицах было темно и безлюдно. Шин перешел через мост на другой берег и направился на восток по идущей параллельно реке дороге. Увидев впереди фары одинокого автомобиля, он спрятался в канаве. Потом он выбрался на железнодорожную насыпь и, убедившись что по этой ветке поезда ходят вроде нечасто, продолжил свое путешествие.
К ночи он сумел пройти около десятка километров и оказался на окраине Пукчхана, расположенного к югу от реки шахтерского городка с населением около 10 ООО человек. На улицах встречались редкие прохожие, но Шин не чувствовал, что привлекает к себе особенное внимание. Жители городка, в котором работали алюминиевый завод, угольные шахты и крупная электростанция, привыкли видеть по ночам идущих на свою смену рабочих.
Шин увидел свиноферму, и этот хорошо знакомый вид сильно его успокоил. Он перелез через ограду, нашел копну рисовой соломы и, зарывшись в нее, лег спать.
Следующие два дня Шин шакалил на окраинах Пук‑чхана, питаясь всем, что мог найти на улицах и в помойных кучах. Он совершенно не представлял, что ему теперь делать и куда идти. Люди на улицах, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания. У него болели ноги, он мерз и постоянно хотел есть. Тем не менее он был исполнен восторга и волнения. Он чувствовал себя, как внезапно попавший на Землю инопланетянин.
В грядущие месяцы и годы Шин познакомится со многими достижениями современной цивилизации. Он узнает, что такое видео, блоги и международные авиарейсы. С ним будут работать психотерапевты и специалисты по карьерному росту. Проповедники покажут ему, как молиться Иисусу Христу. Друзья научат чистить зубы, пользоваться банковскими карточками и управляться со смартфоном. Он начнет с утра до ночи читать в Интернете и досконально разберется в политике, истории и географии двух Корей, Китая, Юго‑Восточной Азии, Европы и США.
Но все эти знания не смогли изменить его представлений о законах существования большого мира и принципах общения между людьми на воле больше, чем впечатления, полученные в самые первые дни за пределами лагерной ограды.
Шин был потрясен тем, что обычные северокорейцы могут вести нормальную жизнь и заниматься повседневными делами без окриков и указаний охранников.
Наблюдая за людьми, которым хватает смелости вместе посмеяться над чем‑то на улице, носить одежду ярких цветов или громко торговаться на рынке, Шин все время невольно ждал, что откуда‑нибудь появятся военные, изобьют их дубинками и пресекут эти безобразия.
Описывая свои первые дни на свободе, Шин постоянно использует слово «шок».
В тот момент Шин еще не понимал, что КНДР в разгар зимы – место унылое, грязное и мрачное, что живут в ней беднее, чем в Судане, что страна в целом считается в правозащитных кругах самой большой в мире тюрьмой.
Ведь все предшествующие 23 года своей жизни он провел хоть и не за решеткой, но все‑таки в клетке, огромной клетке под диктатом людей, повесивших его мать, расстрелявших брата, изуродовавших отца, убивавших беременных женщин, насмерть забивавших детей, учивших его предавать родных и пытавших его огнем.
Он чувствовал себя невообразимо свободным... и, насколько он мог понять, его никто не искал.
Тем не менее он сильно ослабел от голода и, бродя по улицам городка, начал искать пустые дома, в которых можно было бы отдохнуть и найти чего‑ни‑будь съестного. Один такой дом он нашел в конце небольшого переулка. Отодрав виниловое заднее окошко, он забрался внутрь.
На кухне нашлись три плошки вареного риса. Шин понял, что приготовившие еду люди должны скоро вернуться домой. Не решившись поесть и поспать в этом доме, он пересыпал рис в пластиковый пакет и добавил в него несколько ложек соевой пасты из найденной на полке банки.
Обыскав остальные комнаты, он нашел зимние штаны и пару ботинок. Кроме того, в доме обнаружился еще рюкзак и коричневая шинель. Таких теплых вещей, как эта шинель, Шину носить еще не доводилось. Уже собираясь уходить, он открыл еще один кухонный ящик и нашел там пятикилограммовый мешок риса. Он сунул его в рюкзак и выбрался из дома.
Неподалеку от центра Пукчхана его окликнула рыночная торговка. Она спрашивала, нет ли у него в рюкзаке чего‑нибудь на продажу. Стараясь не терять самообладания, Шин ответил, что у него есть немного риса. Она предложила ему за рис четыре тысячи северокорейских вон, т. е. приблизительно четыре доллара по курсу черного рынка.
О существовании денег Шин знал от Пака. До встречи с торговкой он только с изумлением наблюдал, как люди используют какие‑то кусочки бумаги (он догадался, что это были деньги), чтобы купить продукты и другие товары.
Он, конечно, даже не представлял, справедливой ли ценой за ворованный рис были эти четыре тысячи, но охотно взял их и частично потратил на печенье и пирожки. Положив оставшиеся деньги в карман, он пошагал к выходу из города. Он шел в Китай, да только так и не знал, где его искать.
На дорогах Шин встречал группы попутчиков и подслушивал их разговоры. Эти усталые и изможденные мужчины искали работу, клянчили и воровали продукты, переходили с одного уличного рынка на другой и изо всех сил старались не попадаться на глаза блюстителям порядка. Некоторые из них спрашивали Шина, откуда он родом. Он отвечал, что вырос в Пукчханском уезде (что, в принципе, было правдой), и этого вполне хватало, чтобы удовлетворить их любопытство.
В скором времени Шин понял, что люди в этих группах, как правило, незнакомы друг с другом, но задавать им слишком много вопросов все же опасался, чтобы его не вынудили в свою очередь рассказывать о себе.
Опрос 300 перебежавших в Китай северокорейцев, проведенный в 2004–2005 годах, показал, что в те времена по дорогам КНДР странствовали в основном безработные рабочие и разорившиеся крестьяне. (1) Реже, но все‑таки встречались студенты, солдаты, технари и бывшие чиновники. Опрос показал, что чаще всего они снимались с насиженных мест и отправлялись в путь по экономическим причинам, т. е. в надежде найти в Китае работу или привезти оттуда какие‑нибудь товары. Жизнь этих людей была чрезвычайно нелегкой, а отношения с властями весьма натянутыми: почти четверть мужчин и 37% женщин сказали, что потеряли родственников во время голода. Больше четверти таких странников подвергались в Северной Корее арестам, а 10% рассказали, что побывали в тюрьмах, где обычным делом были пытки, показательные казни и голод. Больше половины рассказали, что выбраться за пределы КНДР у них получалось, только подкупив чиновников или воспользовавшись помощью контрабандистов.
Шин стал держаться этих странников, разумно посчитав, что путешествовать в компании гораздо безопаснее, чем в одиночку. Он старался во всем походить на встреченных им в пути людей. И это было несложно, потому что внешне они мало отличались от него – такие же бедно одетые, грязные, вонючие и отчаянно голодные люди.
Бродяжничество в КНДР, как в любом другом полицейском государстве, считается практически преступлением. Перемещения из города в город без надлежащим образом оформленного официального разрешения строго‑настрого запрещены. Но после прокатившегося по стране голода, обрушившего централизованную плановую экономику и давшего мощный толчок развитию частных рынков, люди перестали обращать внимание на законы, и дороги заполонили вездесущие торговцы контрабандными китайскими товарами. Военных, которые должны были следить за соблюдением законов, стали просто подкупать. И многие из них начали взятками зарабатывать себе на жизнь. В результате любой бродяга, имеющий в кармане некоторое количество денег, вполне мог добраться до Китая, не привлекая к себе лишнего внимания.
Достоверных данных о количествах перешедших на китайскую сторону или мигрирующих внутри Северной Кореи людей не существует. Шансы избежать ареста и успешно перейти границу, судя по всему, меняются изо дня в день. Все зависит от того, когда правительство КНДР в последний раз приказывало усилить охрану границы, серьезно ли Китай настроен на выдворение нелегалов, насколько охотно берут взятки рядовые пограничники и насколько отчаянно стремятся попасть на китайскую сторону перебежчики. Специально для содержания арестованных бродячих торговцев и странников, не сумевших добраться до северной границы и перейти ее по причине нехватки денег на взятки или простого везения, власти КНДР построили еще несколько новых трудовых лагерей.
Но общую тенденцию отрицать невозможно. Количество граждан Северной Кореи, желающих получить политическое убежище в Корее Южной, возрастает с каждым годом. В 1995 году на юг полуострова прибыл 41 человек. К 2009 году эта цифра подскочила почти до 3000. За период между 2005 и 2011 годами из КНДР бежало больше людей, чем за все время существования северокорейского государства, образовавшегося в 1953 году, по окончании Корейской войны. К 2012 году число перебежчиков в Южную Корею достигло 24 000 человек.
В январе 2005‑го, когда Шин направился в сторону границы, условия для побега из страны были относительно благоприятными. Это подтверждается большими количествами северокорейцев, прибывавших в Южную Корею в 2006 и 2007 годах (их было около 4,5 тысячи). Дело в том, что путь из Китая до Южной Кореи занимает у перебежчиков от одного года до двух лет.
Граница КНДР, как правило, становится гораздо прозрачнее, когда у пограничников и представителей власти появляется возможность брать взятки, не опасаясь драконовских наказаний со стороны начальства.
– Сегодня выражение «деньги решают все» справедливо как никогда, – сказал мне сеульский свяще‑ник Чун Ки Квон, при помощи которого между 2000 и 2008 годами перейти на китайскую сторону, а потом добраться до Южной Кореи смогли больше 600 северо‑корейцев.
В тот момент, когда Шин протиснулся между рядами электрифицированной колючей проволоки, в КНДР уже существовала целая подпольная сеть переправки нелегалов, раскинувшая свои щупальца буквально по всей стране. Чун и другие базирующиеся в Сеуле агенты этой сети сказали мне, что при наличии достаточной суммы денег они могут вытащить из Северной Кореи практически кого угодно.
Используя «сарафанное радио», сеульские посредники этой подпольной сети предлагают свои услуги по организации «хорошо подготовленных побегов». Самая бюджетная версия побега стоит меньше 2000 долларов. Люди, воспользовавшиеся этим вариантом, несколько месяцев или даже лет идут до Южной Кореи на своих двоих через Китай, Таиланд или Вьетнам. По пути им приходится преодолевать вброд опасные горные реки, а потом несколько месяцев жить в антисанитарных условиях в тайских лагерях для беженцев.
Пакетный «побег первого класса» продается за десять, а то и больше тысяч долларов и включает в себя поддельный китайский паспорт и авиабилет из Пекина в Сеул. По словам посредников и перебежчиков, полная длительность путешествия «первым классом» составляет всего около трех недель.
Придумали эту схему на рубеже тысячелетий священники из южнокорейских церквей. Поначалу они сами нанимали «приграничных оперативников», которые подкупали северокорейских военных и пограничников, используя для этого пожертвования сеульских прихожан. Однако к тому моменту, как в свои странствия пустился Шин, систему переправки нелегалов взяли под свой контроль и превратили в очень выгодный бизнес сами перебежчики, среди которых было много бывших военных и пограничников.
Эта новая формация торговцев свободой нередко получает наличные авансом у богатых или относительно состоятельных южнокорейских семей, желающих вызволить из Северной Кореи своих родственников. Иногда они работают в кредит и не берут или почти не берут деньги вперед с самого перебежчика или его родных. Каждый прибывающий с Севера получает от правительства Южной Кореи пособие в размере 40 ООО долларов и расплачивается за удачный побег из этой суммы. Но в этом случае выплата значительно превышает базовую ставку.
– Мой босс всегда готов предоставить деньги на взятки и прочие связанные с побегом расходы, – рассказал мне бывший офицер северокорейской армии, работавший сеульским агентом базирующейся в Китае сети по переправке нелегалов, – но по прибытии в Южную Корею человеку придется оплатить его услуги и отдать вдвое больше потраченного.
К 2008 году многие перебежчики стали попадать в самую настоящую долговую кабалу к своим спасителям, и правительству Южной Кореи пришлось изменить порядок выплаты пособий. Его стали выплачивать не целиком, а малыми частями в течение длительного времени. Были введены и поощрительные надбавки для тех, кто смог найти работу и удержаться на ней. Чтобы исключить возможность переливания денег в карманы агентов этих нелегальных организаций, приблизительно четвертая часть пособия отводилась на оплату жилья и коммунальных услуг и могла использоваться только таким образом.
Используя личные контакты и связи в органах власти в КНДР, посредники нанимали проводников, которые забирали людей прямо из дома, доводили до китайской границы, а там с рук на руки сдавали китайским коллегам, в чьи обязанности входила доставка перебежчиков в аэропорт Пекина.
В пригороде Сеула мне довелось поговорить с беженкой, заплатившей в 2002 году 12 ООО долларов за доставку на Юг своего 11‑летнего сына.
– Я даже не ожидала, что все произойдет так быстро, – рассказывала эта женщина, отказавшаяся назвать свое имя, потому что как раз в этот момент вместе с сестрами и братьями платила другому посреднику за переправку в Южную Корею своей матери. – Сына всего за два дня забрали прямо из дома и перевели через реку в Китай. Я буквально потеряла дар речи, когда мне позвонили работники сеульского аэропорта и сказали, что мой сын уже здесь.
Власти КНДР стараются пресекать деятельность подпольных сетей по переправке нелегалов как на границе, так и внутри страны... и периодически достигают в этом определенных успехов.
– Ловят очень многих, – сказал мне бывший северокорейский пограничник Ли Чжон Ён. – приказ был расстреливать всех, кто помогает людям бежать из страны, без исключений. Я своими глазами видел несколько таких казней. Самые успешные посредники – очень опытные люди с хорошими связями среди военных. Они подкупают пограничников, но командование часто проводит ротации личного состава, и взятки приходится давать снова и снова.
Ли три года прослужил на китайско‑северокорейской границе. Он руководил группой секретных агентов, притворявшихся посредниками, проводниками и проникавших, таким образом, в подпольные сети контрабандистов с целью их ликвидации. Уже после побега на Юг Ли рассказал мне, что, пользуясь своими старыми связями в КНДР, переправил на свободу 34 человека.
Шин даже не знал о существовании этого подпольного бизнеса, у него не было денег, не было связей и уж точно заграничных родственников, способных задействовать профессионалов ради его освобождения.
Но благодаря своему умению много замечать и не болтать лишнего он постепенно закрутился в водовороте контрабанды, полулегальной торговли и мелкого взяточничества, в который после массового голода превратилась экономика Северной Кореи.
Бродячие торговцы показали ему, на каких сеновалах спать, в каких городских районах ограбить дом и на каких рынках обменять награбленное на еду. Вечерами, когда все устраивались у костра на ночевку, Шин охотно делился с этими людьми своими припасами.
Впервые Шин присоединился к небольшой группе таких людей, по случаю направлявшихся на север, как раз в тот день, когда вышел из Пукчхана в только что украденном пальто и с рюкзаком, полным купленного на рынке печенья.
Дата добавления: 2015-09-12; просмотров: 14 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |