|
Читайте также: |
Чертог гудел от юнкайского смеха, юнкайских песен, юнкайских молитв. Танцоры кружились, музыканты производили странные звуки пузырями, пищалками и бубенчиками, певцы пели любовные баллады на непонятном языке Старого Гиса. Вина струились рекой — не та кислятина, что производят в заливе Работорговцев, а сладкие сорта из Бора и Кварта, сдобренные заморскими пряностями. Юнкайцы по приглашению короля Гиздара явились, чтобы подписать мир и посмотреть, как возродятся миэринские бойцовые ямы. Принимал их супруг Дейенерис в Великой Пирамиде.
Дени не могла понять, почему пьет с теми, с кого охотно кожу бы содрала.
Им подавали крокодила, поющего спрута, лакированных уток, верблюжатину, гусениц. Менее изысканным гурманам предлагались козлятина, ветчина и конина, а без собачатины, как известно, ни один гискарский пир не обходится. Повара Гиздара приготовили собак четырьмя разными способами. «Гискарцы едят все, что летает, плавает или ползает, кроме разве человека и дракона, — предупреждал Даарио. — Да и дракона бы съели, представься им такой случай». Овощи, фрукты и злаки тоже, конечно, имели место. Пахло шафраном, корицей, гвоздикой, перцем и прочими дорогими приправами.
Дени почти не притрагивалась к еде. Наконец-то мир, которого она так хотела, которого добивалась, ради которого стала женой Гиздара… И который почему-то очень походит на поражение.
«Это ненадолго, любовь моя, — убеждал Гиздар. — Юнкайцы со своими союзниками и наемниками скоро отправятся восвояси, и у нас будет все, чего мы желали: мир, торговля, вдоволь еды. В наш порт снова придут суда».
«Но их военные корабли останутся здесь, — отвечала Дени, — и они снова возьмут нас за горло, когда захотят. С моих стен видно открытый ими невольничий рынок!»
«Однако он помещается за нашими стенами, моя королева. Возобновление Юнкаем работорговли было одним из условий мира».
«У себя в городе, не у меня на глазах. — Загоны для рабов и помост, на котором их продавали, поставили у самого устья Скахазадхана. — Они смеются мне в лицо, давая понять, что я бессильна остановить их».
«Пусть себе тешатся. Когда они уйдут, там будут торговать фруктами».
«Когда же они уйдут? Ракхаро говорит, что на той стороне Скахазадхана видели дотракийских разведчиков, за которыми идет кхаласар. Они, конечно, пригонят юнкайцам пленных. — Дотракийцы куплей-продажей не занимаются, они лишь дарят и принимают дары. — И те покинут наш берег с тысячами новых рабов».
«Лишь бы покинули, — пожал плечами Гиздар. — Мы договорились, что Юнкай будет торговать рабами, а Миэрин нет. Потерпи еще немного, и все пройдет».
Вот она и сидит на пиру, окутанная малиновым токаром и черными мыслями. Говорит, лишь когда к ней обращаются, и думает о тех, кого продают и покупают под самыми ее стенами. Пусть ее благородный супруг сам произносит речи и смеется глупым юнкайским шуткам: это право и долг короля.
За столом говорили о завтрашних поединках. Барсена Черновласая выйдет против вепря с одним кинжалом, Храз и Пятнистый Кот тоже участвуют, а под конец Гогор-Великан сразится с Белакуо-Костоломом, и один из них умрет еще до заката. Ни у одной королевы нет чистых рук. Дени вспоминала Дорею, Кваро, Ероих и маленькую девочку, которую звали Хазеей. Если несколько человек умрут на арене, это лучше, чем тысячи у ворот. Такова цена мира, и Дени платит ее сознательно. Оглянешься назад — пропадешь.
Верховный командующий юнкайской армией, Юрхаз зо Юнзак, жил, не иначе, еще при Эйегоне Завоевателе. Морщинистый, скрюченный, беззубый — к столу его доставили два дюжих раба. Другие юнкайские лорды тоже так себе. Один коротышка, чуть ли не карлик, зато рабы у него длинные и худые, как жерди. Второй молод и красавец собой, но успел так напиться, что ни слова из его речей нельзя разобрать. Как умудрились подобные существа привести Дени к такому решению?
Командиры четырех вольных отрядов на службе у Юнкая — дело иное. Сынов Ветра представляет знатный пентошиец, известный как Принц-Оборванец, Длинные Копья — Гило Реган, похожий больше на сапожника, чем на солдата. Этот говорит односложно, зато Красная Борода, капитан Диких Котов, шумит за десятерых. Ревет, рыгает, пускает газы как громовержец, щиплет каждую подающую на стол девушку. Время от времени он сажает кого-то из них на колени, хватает за грудь и лапает между ног.
Младшие Сыновья тоже представлены — будь здесь Даарио, трапеза не обошлась бы без крови. Никакой мир не помог бы Бурому Бену Пламму уйти из Миэрина живым. Дени поклялась, что семи посланникам не причинят никакого вреда, но юнкайцы, не удовлетворившись этим, потребовали заложников. В обмен на трех юнкайских вельмож и четырех наемных капитанов Миэрин отправил в осадный лагерь сестру и двух кузенов Гиздара, кровного всадника Дени Чхого, адмирала Гролео, Героя из Безупречных и Даарио Нахариса.
«Девочек оставляю тебе, — сказал капитан, вручая Дени пояс с двумя обнаженными женщинами на рукоятках клинков. — Позаботься о них, не то, глядишь, напроказят с юнкайцами».
Лысого тоже нет. После своей коронации Гиздар первым делом сместил его с поста командира Бронзовых Бестий и заменил своим родичем, рыхлым Мархазом зо Лораком. Это только к лучшему. Зеленая Благодать говорит, что Лораки враждуют с Кандаками, а Лысый никогда не скрывал презрения к мужу Дени. Даарио же…
Даарио после ее свадьбы словно с цепи сорвался. Миром он недоволен, браком Дени — тем более, а разоблаченный обман дорнийцев привел его в бешенство. Когда принц Квентин к тому же сознался, что другие вестероссцы перешли в отряд Ворон-Буревестников по приказу Принца-Оборванца, Даарио чуть было не перебил их — мнимых дезертиров спасло лишь вмешательство Серого Червя с его Безупречными. Их заключили в подземном ярусе пирамиды, но ярость Даарио от этого не прошла.
Ее капитан не создан для мирного времени — в заложниках ему безопаснее. Он мог, чего доброго, зарубить Бурого Бена, посрамив тем Гиздара и нарушив соглашение, которого Дени добилась такой дорогой ценой. Даарио — живое воплощение войны, поэтому его нельзя пускать ни на свое ложе, ни в свое сердце. Он либо предаст ее, либо станет ее повелителем, и неизвестно еще, что страшнее.
Со столов наконец-то убрали — остатки, по настоянию королевы, раздадут бедным. Высокие бокалы наполнили янтарным ликером из Кварта и приступили к увеселениям.
Немыслимо высокие и чистые голоса кастратов, принадлежащих Юрхазу зо Лораку, запели что-то на языке Древней Империи.
— Поют как боги, верно, любимая? — сказал Гиздар.
— Да… Хотя они, возможно, предпочли бы остаться мужчинами.
Все артисты были рабами. Таково одно из условий мира: рабовладельцы могут приводить свое одушевленное имущество в Миэрин без страха, что его там освободят. Взамен Юнкай признаёт права и свободы бывших рабов, которых освободила Дени. Честная сделка, как заметил Гиздар, но у Дени от нее дурной вкус во рту. Она отпила вина, чтобы смыть его.
— Юрхаз, несомненно, подарит нам этих певцов, если ты того пожелаешь. Это еще прочнее скрепит подписанный нами мир.
«Этих кастратов оставит здесь, а дома сделает новых, — подумала Дени. — Мало ли на свете мальчишек».
Акробаты тоже не разогнали ее тоски, особенно когда составили живую девятиярусную пирамиду с голенькой девочкой на макушке. Не олицетворял ли этот ребенок саму королеву?
Позже Гиздар увел гостей на нижнюю террасу, чтобы жители Желтого Города полюбовались ночным Миэрином. Пока юнкайцы с чашами в руках прохаживались под лимонными деревьями и вьющимися цветами, Дени нежданно оказалась лицом к лицу с Беном Пламмом.
— Прелесть вашего величества не знает себе равных, — сказал он с низким поклоном. — Эти юнкайцы и в подметки вам не годятся. Хотел преподнести вам подарок, да цена неподъемная оказалась.
— Твои подарки мне не нужны.
— А если это голова старого недруга?
— Уж не твоя ли? Предатель.
— Зря вы так говорите. — Бен огорченно поскреб свои пегие бакенбарды. — Мы просто перешли на сторону победителя, как и раньше бывало. Ребята так решили, не я один.
— Значит, вы все меня предали — не пойму лишь, за что. Разве я вам недоплачивала?
— Дело не только в деньгах, ваше величество. Я это после первого боя понял. Обшаривал мертвецов и наткнулся на одного, которому руку по плечо отсекли топором. Весь в крови, и мухи его облепили, но колет на нем хороший, из доброй кожи с заклепками. Согнал я мух, снял его, смотрю — больно тяжелый. В подкладке золотишко было зашито, целое состояние — можно жить до конца дней, как лорд. А мертвецу-то что пользы? Валяется со своим сокровищем в грязи и кровище, и руку ему отрубили. Понимаете, в чем урок? Когда подыхаешь, золото с серебром становятся дешевле дерьма, которое из тебя напоследок лезет. Я вам уж говорил как-то: есть храбрые наемники и есть старые, но чтоб и старый и храбрый — нету таких. Мои ребята подыхать не хотят, и когда я сказал им, что драконов вы на Юнкай не пошлете, то…
«Вы сочли меня побежденной, — добавила мысленно Дени, — и мне нечего вам возразить».
— Понимаю… но ты сказал, что того золота тебе хватило бы до конца дней. Что ты с ним сделал?
— Я тогда молодой был, дурак, — засмеялся Бен. — Рассказал одному, другу вроде бы, тот — сержанту, ну соратнички из меня все и вытрясли. Нечего, сказал мне сержант, только растратишь все попусту на шлюх и прочую дрянь. Колет мне, правда, оставил. Наемникам верить нельзя, миледи, — завершил Бен и плюнул.
— Это я усвоила. Когда-нибудь еще спасибо тебе скажу за мудрый урок.
— Нет уж, не стоит благодарности. — Бен откланялся и ушел прочь.
Дени посмотрела на город. Между его стенами и морем стояли ровные ряды желтых юнкайских палаток. Рабы обвели их оборонительным рвом. Два железных легиона Нового Гиса, обученные и вооруженные на манер Безупречных, разместились на севере, за рекой, еще два — на востоке, перекрыв дорогу к Хизайскому перевалу. На юге мерцали костры вольных отрядов. Невольничий рынок, эта безобразная опухоль, торчал у самого моря; в темноте Дени не могла его видеть, но знала, что он там, и от этого ее гнев только усиливался.
— Сир Барристан, — позвала она, и белый рыцарь тотчас вышел из мрака. — Слышали?
— Кое-что. Наемникам нельзя верить, это он верно сказал.
«Королевам тоже».
— Есть ли среди Младших Сыновей человек, способный… низложить Бурого Бена?
— Как Даарио Нахарис низложил других капитанов Ворон-Буревестников? — смутился рыцарь. — Не знаю, ваше величество… может быть.
«Ты слишком честен для этого, старый воин».
— У юнкайцев есть еще три вольных отряда.
— Сброд, ваше величество, головорезы. И капитаны у них такие же предатели, как Бен Пламм.
— Я молода и мало что смыслю в таких вещах, но нам, думаю, такие и требуются. В свое время, как вы помните, я переманила к нам и Младших Сыновей, и Ворон-Буревестников.
— Если ваше величество желает перемолвиться с Гило Реганом или Принцем-Оборванцем, я провожу их в ваши покои.
— Не время — слишком много глаз и ушей. Даже если вы уведете их, не привлекая внимания, юнкайцы заметят, что их чересчур долго нет. Надо придумать другой способ… Не сегодня вечером, но вскоре.
— Да, ваше величество. Боюсь только, что плохо подхожу для такого дела. В Королевской Гавани этим занимались лорд Мизинец или Паук. Мы, старые рыцари, люди простые, только биться горазды. — Сир Барристан похлопал по рукояти меча.
— Пленные, — вспомнила Дени. — Вестероссцы, перебежавшие из Сынов Ветра вместе с тремя дорнийцами. Что, если их использовать?
— Не знаю, разумно ли это. Их заслали сюда как шпионов — они предадут ваше величество при первом удобном случае.
— Как шпионы они провалились: я не верила им с самого начала и не верю сейчас. — Дени, по правде сказать, уже разучилась доверять кому бы то ни было. — Среди них есть женщина, Мерис. Отправьте ее назад в знак моей… доброй воли. Если их капитан умный человек, он поймет.
— Женщина как раз хуже всех.
— Вот и хорошо. Не мешает также прощупать Длинные Копья и Диких Котов.
— Красная Борода, — нахмурился сир Барристан. — Не надо бы, ваше величество. Войну Девятигрошовых Королей вы, конечно, помнить не можете, но Красная Борода из того же теста. Чести в нем ни на грош, только жадность. Ему всего мало: золота, славы, крови.
— Таких людей вы знаете лучше, чем я, сир. — Бесчестного и жадного наемника перекупить легче всего, но Дени не хотелось поступать наперекор советам старого рыцаря. — Делайте, как считаете нужным, только не медлите. Я хочу быть готовой на случай, если Гиздаров мир рухнет, а к рабовладельцам у меня доверия нет. — «Как и к мужу». — Они обернутся против нас при первом же признаке нашей слабости.
— У юнкайцев свои заботы. Кровавый понос поразил толоссцев и перекинулся через реку в третий гискарский легион.
Сивая кобыла, о которой предупреждала Дени Куэйта. Она и о дорнийском принце говорила, о сыне солнца, и о ком-то еще…
— Я не могу полагаться на то, что мои враги перемрут сами собой. Освободите Крошку Мерис незамедлительно.
— Слушаюсь. Но, если ваше величество позволит, есть другой способ.
— Дорнийский? — вздохнула Дени. Титул принца Квентина обеспечил дорнийцам присутствие на пиру, хотя Резнак позаботился усадить их как можно дальше. Гиздар как будто не ревнив по натуре, но какому мужчине понравится, что рядом с его молодой женой маячит соперник. — Юноша довольно приятен и говорит хорошо, но…
— Дом Мартеллов, древний и благородный, больше века был верным другом дома Таргариенов. Я имел честь служить в гвардии вашего батюшки с двоюродным дедом принца. Принц Ливен был рыцарем без страха и упрека, и Квентин Мартелл той же крови.
— Приди он с теми пятьюдесятью тысячами, о которых толкует, все было бы иначе, но он явился с двумя рыцарями и документом. Пергамент — плохой щит, им мой народ от юнкайцев не заслонить. Будь у него, скажем, флот…
— Дорн не стяжал себе славы на море, ваше величество.
— Да, я знаю. — Дени еще не забыла историю Вестероса. Нимерия, высадившись на песчаных берегах Дорна, вышла за тогдашнего принца, сожгла все десять тысяч своих кораблей и больше в море не выходила. — Слишком он далек, этот Дорн — не бросать же мне было своих подданных ради Квентина. Не могли бы вы отправить его домой?
— Дорнийцы известны своим упрямством, ваше величество. Предки принца Квентина лет двести сражались с вашими — он без вас не уедет.
Значит, он так и умрет здесь. Разве что Дени в нем чего-то не разглядела.
— Он еще в пирамиде?
— Да. Пьет со своими рыцарями.
— Приведите его ко мне. Хочу познакомить его со своими детками.
— Слушаюсь, — помедлив немного, ответил сир Барристан.
Король шутил и смеялся с юнкайцами. Вряд ли он ее хватится, а служанки в случае чего скажут, что королева отлучилась по зову природы.
Сир Барристан ждал у лестницы вместе с принцем. По красному лицу Квентина Дени определила, что тот выпил лишнего, хотя и старается это скрыть. Если не считать пояса из медных солнц, одет он был просто. Понятно, за что его прозвали Лягухой, — не очень-то он красив.
— Спускаться придется долго, мой принц, — с улыбкой сказала Дени. — Вы уверены, что желаете этого?
— Если вашему величеству так угодно.
— Тогда идемте.
Впереди них спускались два Безупречных с факелами, позади шли двое Бронзовых Бестий — один в маске рыбы, другой ястреба.
Сир Барристан обеспечивал Дени охраной всегда, даже в ее собственной пирамиде, даже в ночь празднования мира. Маленькая процессия двигалась молча и трижды останавливалась для отдыха.
— У дракона три головы, — сказала Дени на последнем марше. — Пусть мой брак не лишает вас последней надежды — я ведь знаю, зачем вы приехали.
— Ради вас, — заверил Квентин с неуклюжей галантностью.
— Нет. Ради огня и крови.
Один из слонов затрубил в своем стойле. Снизу донесся ответный рев, и Дени ощутила внезапный жар.
— Драконы знают, когда она близко, — сказал встревоженному Квентину сир Барристан.
Каждое дитя узнаёт свою мать. «Когда моря высохнут и ветер унесет горы, как листья…»
— Они зовут меня. — Дени взяла Квентина за руку и повела к яме, где сидели двое ее драконов. — Не входите, — сказала она сиру Барристану, пока Безупречные открывали тяжелые железные двери. — Мне довольно защиты одного принца Квентина.
Драконы уставились на них пылающими глазами. Визерион, порвавший одну цепь и расплавивший остальные, висел на потолке ямы, как огромная летучая мышь, — из-под его когтей сыпалась кирпичная крошка. Рейегаль, еще прикованный, глодал бычью тушу. Кости от прежних трапез ушли глубоко в пол, где кирпич, как и на стенах, медленно превращался в пепел. Долго он не продержится; остается надеяться, что драконы не способны буравить ходы в толще земли и камня, как огненные черви Валирии.
Дорнийский принц побелел как молоко.
— Я… Я слышал, их трое?
— Дрогон улетел на охоту. — Дени решила, что остального Квентину знать не нужно. — Белого зовут Визерион, зеленого — Рейегаль. Я назвала их в честь моих братьев. — Ее голос отражался эхом от обугленных стен. Тонкий голосок — впору маленькой девочке, а не королеве-завоевательнице, счастливой в новом замужестве.
Рейегаль при звуке своего имени взревел, наполнив яму красно-желтым огнем, Визерион поддержал его золотисто-оранжевым всполохом и захлопал крыльями, взметнув тучу серого пепла. Порванные цепи дребезжали у него на ногах. Квентин Мартелл отскочил подальше от ямы.
Дени, не настолько жестокая, чтобы смеяться, участливо стиснула его руку.
— Меня они тоже пугают, стыдиться нечего. В темноте мои детки обозлились и одичали.
— Вы… Вы собираетесь летать на них?
— На ком-то одном. Свои сведения о драконах я почерпнула из рассказов брата и из книг, но говорят, что даже Эйегон Завоеватель никогда не садился на Мираксеса и Вхагара, а его сестры не смели подойти к Балериону Черному Ужасу. Драконы живут дольше людей, порой сотни лет; на Балерионе после смерти Эйегона летали другие, но у человека может быть только один дракон.
Визерион зашипел, пуская дым. Глубоко в его горле бурлил золотой огонь.
— Какие страшные.
— Они ведь драконы, Квентин… как и я. — Дени, привстав на цыпочки, поцеловала его в обе щеки.
— Во мне тоже есть кровь дракона, ваше величество, — сглотнув, сказал принц. — Мой род восходит к первой Дейенерис, сестре короля Эйегона Доброго и жене принца Дорнийского. Водные Сады он построил для нее.
— Водные Сады? — Дени, честно говоря, мало что знала о Дорне.
— Любимый дворец моего отца. Хотел бы я когда-нибудь показать его вам. Он весь из розового мрамора, и парк с прудами и фонтанами смотрит на море.
— Прелестное место, должно быть. — Дени уже жалела, что привела сюда Квентина. — Возвращайтесь туда: при моем дворе врагов у вас больше, чем вы полагаете. Вы одурачили Даарио, а он не из тех, кто забывает обиду.
— У меня есть рыцари, присягнувшие меня защищать.
— Двое рыцарей против пятисот Ворон-Буревестников. И моего лорда-мужа тоже остерегайтесь. С виду он приятен и мягок, но пусть внешность вас не обманывает. В распоряжении Гиздара, чья корона зависит непосредственно от моей, имеются самые опасные на свете бойцы. Кто-то наверняка согласится оказать хозяину услугу, убрав соперника…
— Принц Дорна, ваше величество, не бегает от рабов и наемников.
«Дурак ты после этого, принц-лягушка». Дени в последний раз взглянула на своих деток. Они кричали, пока королева с Квентином шли обратно, и выдыхаемый ими огонь отражался в кирпичных стенах. Оглянешься — пропадешь.
— Обратно на пир нас отнесут в креслах — сир Барристан должен распорядиться, — но подъем все-таки утомляет. — Железные двери с грохотом закрылись за ними. — Расскажите мне о той Дейенерис: я недостаточно хорошо знаю историю отцовского королевства, ведь у меня в детстве не было мейстеров. — «Только брат».
— Почту за удовольствие, ваше величество.
Далеко за полночь, когда разошлись последние гости, Дени удалилась к себе со своим мужем и повелителем. Он-то по крайней мере счастлив, хоть и пьян сильно.
— Я сдержал свое слово, — сказал он, пока Ирри и Чхику переодевали их на ночь. — Ты хотела мира, и вот он твой.
«А ты хотел крови, и скоро мне придется исполнить твое желание».
— Да. Спасибо тебе, — ответила Дени вслух.
Полный волнений день воспламенил Гиздара как нельзя более. Не успели служанки выйти, он сорвал с Дени ночные одежды и бросил ее на кровать. Она обвила его руками и предоставила делать все, что он хочет. Долго это не продлится: он слишком пьян.
Она оказалась права.
— Да пошлют нам боги сына в эту великую ночь, — прошептал он ей на ухо.
В голове у нее звучали слова Мирри Маз Дуур. «Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке. Когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья. Когда чрево твое вновь зачнет и ты родишь живое дитя. Тогда он вернется, но прежде не жди!» Смысл ясен: родить живое дитя для нее не легче, чем кхалу Дрого вернуться из мертвых. Есть, однако, тайны, которые она не может разделить даже с мужем. Пусть Гиздар зо Лорак надеется.
Скоро он уснул, а Дени все ворочалась и металась. Может, потрясти его, разбудить? Чтобы он поцеловал ее, обнял, взял снова? Незачем — после этого он снова заснет, бросив ее одну в темноте. Что-то сейчас поделывает Даарио? Бодрствует ли он, думает ли о ней? Любит ли он ее, ненавидит ли за то, что ушла к другому? Напрасно она допустила его на свое ложе. Он простой наемник и ей не пара… она знала это всегда и все же не устояла.
— Моя королева, — позвал чей-то тихий голос.
— Кто здесь? — вздрогнула Дени.
— Всего лишь я, Миссандея. — Маленькая служанка подошла ближе. — Ваша слуга слышала, как вы плачете.
— Я не плачу. С чего мне плакать? Я получила свой мир и своего короля, о большем королеве и мечтать не приходится. Тебе приснилось.
— Да, ваше величество. — Девочка поклонилась и хотела уйти, но Дени сказала:
— Побудь со мной. Мне так одиноко.
— С вами его величество, — заметила Миссандея.
— Его величество спит, а я не могу. Завтра мне предстоит выкупаться в крови — такова цена мира. Садись и рассказывай.
— О чем прикажете, ваше величество? — Девочка села на постель рядом с ней.
— О твоем родном Наате. О бабочках, о своих братьях. О том, что ты любила, что тебя забавляло. Напомни мне, что в мире еще осталось что-то хорошее.
Миссандея, приложив все старания, наконец убаюкала Дени. Королеве снился огонь и дым, и утро пришло слишком скоро.
Теон
День подкрался к ним незаметно, как Станнис. Винтерфелл проснулся уже давно: люди в кольчугах и коже высыпали на стены в ожидании атаки, которая так и не состоялась. Барабаны к рассвету умолкли, но рога трубили еще трижды, каждый раз чуть ближе к замку. А снег все шел.
— Сегодня он кончится, — уверял оставшийся в живых конюх. — Зима-то ведь еще не пришла.
Теон посмеялся бы, да смелости не хватило. Старая Нэн рассказывала о вьюгах, длившихся по сорок дней и ночей, по году, по десять лет… Эти бури погребали под стофутовым снежным покровом замки, города и целые королевства.
Абель, Ровена и еще одна прачка по имени Белка уплетали черствый ржаной хлеб, поджаренный на свином сале. Сам Теон на завтрак выпил кружку темного эля, такого густого, что жевать впору. Еще пара таких кружек, и план Абеля, глядишь, покажется ему не столь уж безумным.
В чертог, позевывая, вошел Русе Болтон вместе с женой, беременной толстухой Уолдой. Несколько лордов и капитанов — Амбер Смерть Шлюхам, Эйенис Фрей, Роджер Рисвелл — уже приступили к завтраку. Виман Мандерли пожирал колбасу и вареные яйца, старый беззубый лорд Локе хлебал овсянку.
Лорд Рамси тоже вскоре явился. Он застегивал на ходу пояс с мечом, и Теон сразу заметил, что он в дурном настроении. То ли из-за барабанов, не дававших спать ночью, то ли из-за чего-то еще. Скажешь что-то не то, посмотришь не так, засмеешься не вовремя и как пить дать поплатишься куском кожи. Хоть бы он не взглянул сюда — Теона он читает как книгу и все мигом поймет.
— Ничего у нас не выйдет. — Теон говорил очень тихо, хотя услышать их здесь, на задах, могли разве что лошади. — Нас поймают еще в замке, а если убежим, лорд Рамси все равно выследит нас с Беном Бонсом и девочками.
— Лорд Станнис, судя по звукам, под самыми стенами — нам только и надо, что дойти до него. — Абель перебирал струны лютни. Борода у него каштановая, но длинные волосы почти все седые. — Если бастард за нами погонится, то успеет пожалеть о том перед смертью.
«Верь в это, — твердил про себя Теон. — Отбрось сомнения».
— Твоих женщин изнасилуют, убьют и скормят собакам, — сказал он певцу. — Если они окажутся достойной дичью, он назовет в их честь новый выводок. А с тебя сдерут кожу — ты будешь молить о смерти, но они не послушают, такая у них игра. — Он вцепился в руку Абеля своей, покалеченной. — Ты поклялся, что не отдашь им меня живым. Дал мне слово.
— Слово Абеля тверже дуба, — сказала Белка, а певец только плечами пожал:
— Не извольте беспокоиться, мой принц.
Рамси о чем-то спорил с отцом. Слов не было слышно, но испуганное розовое лицо Уолды говорило о многом. Мандерли требовал еще колбасы, Роджер смеялся какой-то шутке Харвуда Стаута.
Суждено ли Теону увидеть чертоги Утонувшего Бога, или его призрак обречен вечно блуждать здесь, в Винтерфелле? Главное — умереть. Мертвым быть лучше, чем Вонючкой. Если план Абеля провалится, Рамси заставит их умирать медленно и мучительно. На этот раз он сдерет с Теона всю кожу, с головы до пят. Никакие мольбы его не умилостивят, и никакая боль не сравнится с той, какую причиняет своим ножиком Свежевальщик — Абель скоро испытает это на собственной шкуре. Из-за Джейни с глазами не того цвета, лицедейки, играющей свою роль. Об этом знают лорд Болтон и Рамси, но все остальные слепы, даже этот ухмыляющийся в бороду бард. «Славно ты посмеешься со своими шлюхами, Абель, умирая не за ту девку».
Он чуть было не сказал им всей правды, когда Ровена привела его к Абелю в руины Горелой башни, но удержался в последний миг. Певец всерьез намерен спасти дочь лорда Эддарда. Если он узнает, что жена лорда Рамси — дочка простого стюарда, то…
Дверь со скрипом отворилась, впустив снежный вихрь. Сир Хостин Фрей, до пояса облепленный снегом, держал на руках чье-то тело. Люди на скамьях побросали ложки.
Еще кого-то убили.
Сир Хостин направился к высокому столу. Снег валился с него пластами. С ним вошли другие рыцари и латники Фреев, из которых Теон знал только мальчишку. Уолдер Большой — мелкий, тощенький, с лисьей мордочкой, весь в крови.
Лошади, почуяв ее запах, пронзительно ржали, собаки вылезали из-под столов, люди вставали. Тело, которое нес сир Хостин, покрылось розовым ледком на морозе.
— Сын моего брата Меррета. — Фрей сложил труп у помоста. — Зарезан, как поросенок, и спрятан в сугробе. Ребенок!
Уолдер Малый — тот, что повыше. Любая из шестерых прачек могла это сделать.
— Это не мы, — сказала Ровена, перехватив взгляд Теона.
— Тихо! — шикнул на нее Абель.
Лорд Рамси сошел с помоста, за ним поднялся отец.
— Гнусное преступление. — В кои веки Русе говорил так, что его было слышно. — Где нашли мальчика?
— У разрушенного замка, милорд, — ответил Уолдер Большой, — того, что с горгульями. — Кровь двоюродного брата стыла на перчатках Уолдера. — Я говорил ему не ходить одному, но он сказал, что хочет получить долг.
— С кого? — спросил Рамси. — Назови его имя, и я сошью тебе плащ из шкуры этого человека.
— Он не сказал, милорд. Сказал только, что выиграл в кости… — юный Фрей помедлил, — у кого-то из Белой Гавани. Я видел, они учили его играть.
— Мы знаем, кто убил их! — загремел Хостин Фрей. — И мальчика, и всех остальных. Не сам, нет — он слишком толст и труслив, чтобы убивать самому. Поручил кому-то другому. Будете отрицать? — спросил Фрей, глядя в упор на Вимана Мандерли.
— Я, признаться… — Лорд Мандерли, жуя колбасу, вытер рукавом сальные губы. — Я, признаться, плохо знал бедного мальчика. Оруженосец лорда Рамси, не так ли? Сколько ему было лет?
— Девять исполнилось.
— Совсем еще мал… Хотя это, возможно, и к лучшему. Он мог вырасти и стать Фреем.
Сир Хостин, яростно пнув столешницу, сбил ее с козел прямо на живот лорду Виману. Чашки, блюда, колбасы полетели во все стороны. Люди Мандерли с проклятиями хватались за ножи, миски и штофы — что под руку подвернулось.
Сам сир Хостен, обнажив меч, бросился на Вимана Мандерли. Лорд, пригвожденный к стулу столешницей, даже пошевельнуться не мог, и клинок пронзил три из четырех его подбородков. Леди Уолда завизжала, цепляясь за мужа.
— Стойте! — крикнул лорд Русе. — Прекратите это безумие! — Его люди бежали разнимать Фреев и Мандерли; сир Хостин отсек руку человеку, напавшему на него с кинжалом; лорд Виман привстал и тут же хлопнулся на пол, как оглушенный дубинкой морж; старый лорд Локе громко требовал мейстера; собаки дрались друг с дружкой из-за колбас.
Когда сорок дредфортских копейщиков наконец остановили побоище, на полу остались лежать шестеро Мандерли и два Фрея. Многие были ранены; Лютон из бастардовых ребят вопил в голос, звал мать и пытался затолкать выпущенные внутренности обратно в живот. Лорд Рамси, выхватив у кого-то копье, вогнал его Лютону в грудь, но в чертоге тише не стало. Люди кричали, ругались или молились, лошади ржали, собаки рычали. Уолтон Железные Икры долго колотил копьем в пол, прежде чем Русе Болтону удалось молвить слово.
— Я вижу, вам всем не терпится пролить кровь, — сказал он. Рядом стоял мейстер Родри с вороном на руке; мокрая птица блестела при свете факела, как намасленная. Лорд развернул пергамент — тоже мокрый, можно не сомневаться. Черные крылья, черные вести. — Если так, то лучше вам обратить мечи против Станниса. Его голодное войско застряло в снегу в трех днях пути от замка; не знаю, как вам, а мне уже надоело ждать, когда он соизволит пожаловать. Вы, сир Хостин, соберете своих рыцарей и латников у главных ворот — нанесете первый удар, коли вам так не терпится, — а вы, лорд Виман, построитесь у восточных.
Клинок Хостина Фрея был красен по самую рукоять, щеки покрылись россыпью красных веснушек.
— Как прикажете, милорд, — сказал он, опустив меч. — Доставлю вам голову Станниса Баратеона и закончу, что начал: отделю от жирного туловища голову Мандерли.
Мейстер Медрик пытался остановить кровь лорду Виману; четыре рыцаря Белой Гавани сомкнулись кольцом вокруг них.
— Сперва вам придется пройти через нас, сир, — сказал самый старший, с тремя серебряными русалками на окровавленном лиловом камзоле.
— Охотно. Поочередно или сразу, мне безразлично.
— Хватит! — взревел лорд Рамси, потрясая обагренным копьем. — Еще одна угроза, и я сам вас всех выпотрошу. Мой лорд-отец ясно сказал: приберегите свой пыл для Станниса.
— Верно, — кивнул лорд Русе. — Вот покончим со Станнисом, тогда и сводите счеты. — Его белесые глаза, обшарив чертог, остановились на Абеле. — Спой нам, бард, чтобы мы успокоились.
— Слушаюсь, милорд. — Абель перескочил через пару трупов, взошел на помост, сел, скрестив ноги, прямо на стол и заиграл печальную, незнакомую Теону мелодию. Сир Хостин, сир Эйенис и их люди начали выводить во двор своих лошадей.
— Ванна, — схватив Теона за руку, сказала Ровена.
— Днем-то? Нас же увидят.
— Снег все скроет. Оглох ты, что ли? Болтон шлет свое войско — мы должны добраться до Станниса раньше них.
— А как же Абель?
— Абель сам о себе позаботится, — заверила Белка.
Безумие. Безнадежная, обреченная на провал затея. Теон допил подонки эля и встал.
— Зовите сестер таскать воду. У миледи ванна вместительная.
Белка бесшумно выскользнула куда-то, Ровена вышла вместе с Теоном. После той встречи в богороще одна из прачек всегда ходила за ним по пятам. Они ему не верят, да и с чего бы? Кто был Вонючкой, может снова им стать.
Снег все шел. Снеговики выросли в безобразных великанов десятифутовой вышины, ежечасно расчищаемые дорожки напоминали траншеи. В их лабиринте мог легко заблудиться любой, кроме Теона.
Богороща — и та побелела. Пруд под сердце-деревом затянулся льдом, лик на белом стволе отрастил усы из сосулек, но старые боги в этот час не были одиноки. Ровена потащила Теона в сторону от молящихся северян, к стене казармы и теплому грязевому пруду, воняющему тухлыми яйцами. Грязь тоже начинала подмерзать по краям.
— Зима близко, — сказал Теон, но Ровена одернула:
— Не смей произносить девиз лорда Эддарда после всего, что ты сделал.
— А мальчика кто убил?
— Говорю тебе, это не мы.
— Слова — ветер. — Эти девки ничем не лучше его. — Других-то вы убивали, почему бы и не мальчишку? Желтый Дик…
— Он вонял, как и ты. Свинья.
— А Уолдер Малый — свиненок. Убив его, вы натравили Фреев на Мандерли — умно придумано…
— Это не мы. — Ровена сгребла его за горло и притиснула к стенке. — Вякнешь еще раз, братоубийца, — вырву твой лживый язык.
— Не вырвешь, — улыбнулся он, показав обломки зубов. — Без моего лживого языка ты не пройдешь мимо стражи.
Ровена, плюнув ему в лицо, разжала пальцы и вытерла руки в перчатках о бедра.
Не надо бы ее злить: на свой лад она опасна не меньше, чем Свежевальщик и Дамон-Плясун. Но он замерз, устал, голова у него болит, ночи он проводит без сна…
— У меня много чего на совести, — сказал Теон. — Я предавал, переходил с одной стороны на другую, приказывал убивать людей, которые мне доверяли, — но братьев не убивал.
— Само собой. Маленькие Старки не были тебе братьями.
Теон не это хотел сказать. Он не трогал их вовсе, братья они ему или нет. Те двое детей были сыновьями простого мельника. О мельничихе, которую он знал много лет и даже спал с ней, Теон старался не думать. Тяжелые, с большими сосками груди, сладкие губы, веселый смех. Не знать ему больше этих нехитрых радостей.
Но Ровене об этом нечего толковать: она не поверит ему, как и он ей не верит.
— На моих руках много крови, но кровью братьев я их не обагрял, — сказал он устало. — И за грехи свои уже расплатился.
— Навряд ли, — отвернулась она.
Дура. Он, может, и сломленный человек, но кинжал-то при нем. Взять да и вогнать ей между лопаток. На это он еще способен, хоть и калека. Это даже милосердно — избавить женщину от мучений, которые ждут ее и других, если Рамси их схватит.
Вонючка точно бы это сделал в надежде угодить лорду Рамси. Эти шлюхи задумали украсть у Рамси жену — Вонючка такого не допустил бы. Но старые боги узнали его, назвали по имени. Он Теон из Железных Людей, сын Бейлона Грейджоя и законный наследник Пайка. Недостающие пальцы так и зудели, но кинжал не вышел из ножен.
Белка вскоре привела четырех остальных: седую тощую Миртл, Иву-Ведьму с длинной черной косой, толстую грудастую Френью, Холли с ножиком. Оделись они как служанки, в домотканую шерсть и плащи, подбитые кроличьим мехом, и ни мечей, ни молотов, ни топоров при них не было — только ножи. Холли застегнула плащ серебряной пряжкой, Френья обмоталась веревкой и сделалась еще толще.
Миртл и для Ровены принесла такой же наряд.
— Во дворах полным-полно дурачья, — предупредила она. — В поход собираются.
— Поклонщики, — фыркнула Ива. — Раз главный лорд велел, надо идти.
— Скоро полягут все как один, — прочирикала Холли.
— Мы тоже, — сказал Теон. — Ну, войдем мы туда, а леди Арью как выведем?
— Вшестером войдем, вшестером и выйдем, — весело объяснила Холли. — Кто на служанок смотрит? Оденем девочку в платье Белки.
Да, они с Белкой почти одного роста — может, и получится.
— А Белка как выйдет?
— Через окно и в богорощу, — ответила та. — Мне всего двенадцать годков было, когда брат взял меня в первый набег, там меня и прозвали Белкой. Я через вашу Стену шесть раз лазила, туда и обратно — уж с башни-то спущусь как-нибудь.
— Ну, доволен теперь, Переметчивый? — спросила Ровена. — Тогда пошли.
Громадная кухня Винтерфелла занимала отдельный флигель, стоящий поодаль от чертога и жилых зданий. В разное время дня там пахло по-разному: то жареным мясом, то луком, то свежим хлебом. Русе Болтон и в ней часовых поставил, чтобы повара с поварятами не разворовывали еду. Вонючку солдаты знали и поддразнивали его, когда он таскал воду для ванны, но дальше не заходили: с любимцем лорда Рамси связываться опасно.
— Вот и принц Вони пожаловал. — Один из стражей распахнул дверь перед Вонючкой и шестью женщинами. — Быстрей только, а то напустите холоду.
— Горячей воды для миледи! — распорядился Теон, поймав первого же поваренка. — Шесть полных ведер, и чтоб горячая была, а не тепленькая, понятно? Лорд Рамси желает, чтобы его жена была чистой.
— Да, милорд, сей же час, — ответил мальчишка.
«Сей же час» затянулся надолго. Мальчику пришлось отмыть один из больших котлов, наполнить его водой и нагреть. Женщины Абеля терпеливо ждали, опустив капюшоны своих плащей. Зря они так: настоящие служанки заигрывают с кухарями, норовя отщипнуть кусочек того и снять пробу с этого. Часовые уже начинали поглядывать на них с удивлением.
— А где Мейзи, Джез и прочие, которые всегда приходят с тобой? — спросил один у Теона.
— Леди Арья недовольна ими. Они приносят воду уже остывшей.
Котел наконец-то вскипел, и процессия с полными ведрами, от которых шел пар, снова двинулась по снежным траншеям. Замок кишмя кишел рыцарями и простыми латниками с копьями, луками и колчанами. Фреи с эмблемой двух башен и Мандерли с водяным сталкивались на каждом шагу и обменивались злобными взглядами, но не обнажали клинков — вот выйдут они в лес, тогда…
Большой замок охраняли полдюжины дредфортцев.
— Опять ванна, что ли? — спросил сержант, держа руки под мышками. — Она ж только вечером мылась и из постели не вылезала — откуда грязь-то возьмется?
Поспал бы с Рамси — узнал откуда. Стоит лишь вспомнить, что пришлось делать Теону и Джейни в первую ночь.
— Лорд Рамси так приказал.
— Ладно, заходите, пока вода у вас не замерзла. — Перед ними снова открыли двери.
Внутри было почти так же холодно, как снаружи. Холли потопала ногами, сбивая снег, и откинула капюшон.
— Я думала, трудней будет.
— У спальни тоже стоят часовые, — предупредил Теон. — Люди Рамси. — Бастардовыми ребятами он не посмел их назвать — вдруг кто услышит. — Надвиньте капюшоны и держите головы низко.
— Делай, как он говорит, Холли, — вмешалась Ровена. — Тебя могут в лицо узнать.
Теон поднимался первым. По этой лестнице он всходил и спускался тысячу раз, не меньше. Мальчишкой перескакивал через три ступеньки и однажды сбил с ног старую Нэн. За это он получил самую большую трепку за все пребывание в Винтерфелле, хотя и она была пустяком в сравнении с тем, как колошматили его братья на Пайке. На этих ступенях они с Роббом вели героические сражения на деревянных мечах. Хорошая школа: понимаешь наглядно, как трудно проложить себе путь по винтовой лестнице против наседающего сверху противника. Один хороший боец наверху способен сдерживать идущую снизу сотню, любил говорить сир Родрик.
Все они уже покинули этот мир: Джори, сир Родрик, лорд Эддард, Харвин и Халлен, Кейн, Десмонд и Толстый Том, Алин, мечтавший стать рыцарем, Миккен, выковавший Теону первый стальной меч. Даже старая Нэн скорее всего.
А Робб, бывший Теону братом больше, чем сыновья Бейлона Грейджоя, предательски убит Фреями. Почему Теона не было на той свадьбе? Он должен был умереть вместе с Роббом.
Он остановился так внезапно, что Ива чуть не врезалась в него сзади. Дверь спальни Рамси охраняли Алин-Кисляй и Молчун.
Старые боги милостивы. У одного языка нет, у другого ума, как часто повторяет лорд Рамси. Мерзавцы, конечно, оба, но долгая служба в Дредфорте приучила их к послушанию.
— Мы принесли воду для леди Арьи, — сказал Теон.
— Тебе бы самому помыться, Вонючка, — заметил Алин. — Смердишь почище конской мочи. — Молчун пробурчал что-то в знак согласия — а может, это был смех, — Алин отпер дверь, Теон сделал женщинам знак проходить.
День еще не проник сюда. Последнее полено догорало среди углей в очаге, рядом с измятой пустой постелью мигала свеча. Куда она могла деться? Из окна выбросилась? Но ставни накрепко заперты изнутри и обледенели снаружи. Женщины вылили ведра в круглую деревянную ванну, Френья прислонилась к двери спиной.
— Где же она? — недоумевала Холли.
Во дворе затрубил рог — Фреи выезжали на битву. Недостающие пальцы Теона зудели.
Джейни тряслась в самом темном углу, свернувшись под волчьими шкурами; как раз дрожь и помогла ее разглядеть. От кого она прячется — от них или от своего лорда-мужа? Теон едва сдержал крик при мысли, что Рамси может войти сюда.
— Миледи. — Назвать ее Арьей у него не поворачивался язык, на Джейни смелости не хватало. — Не прячьтесь, это ваши друзья.
Из-под мехов выглянул глаз, блестящий от слез. Карий, не того цвета.
— Теон?
— Пойдемте с нами, леди Арья, — сказала, подойдя к ней, Ровена. — Не медлите: мы отведем вас к вашему брату.
— К брату? — Из-под шкур высунулась вся голова. — Но у меня нет братьев…
Она забыла свое имя, забыла, за кого себя выдает.
— У вас их было трое, — напомнил Теон. — Робб, Бран и Рикон.
— Больше нет. Они умерли.
— Остался еще один — лорд Ворона, — сказала Ровена.
— Джон Сноу?
— Мы отведем вас к нему, но надо спешить.
Джейни натянула шкуры до подбородка.
— Нет. Вы обманываете. Это он вас послал… милорд. Чтобы испытать, сильна ли моя любовь. Я люблю его! Люблю больше жизни! — По щеке скатилась слеза. — Я сделаю все, что он хочет, с ним или… или с собакой, только ноги мне не рубите, я больше не стану бежать, я рожу ему сыновей, клянусь… клянусь…
Ровена тихо присвистнула.
— Да проклянут его боги.
— Я хорошая, меня всему научили.
— Надо ее заткнуть, — нахмурилась Ива. — Тот стражник хоть и нем, но не глух — услышат еще.
— Забирай ее, Переметчивый. — Холли достала свой нож. — Уходить надо. Поднимай эту сучонку и постарайся ее вразумить.
— А ну как закричит? — засомневалась Ровена.
«Тогда всем нам конец», — подумал Теон. Он говорил, что это безумие, но они не послушали. У Абеля мозги набекрень, как у всех певцов. В песне герой запросто спасает деву из замка чудовища, но жизнь столь же мало походит на песню, как Джейни на Арью Старк. И героев здесь нет, одни шлюхи. Теон опустился на колени, откинул меха, коснулся мокрой щеки.
— Я Теон. Вы ведь знаете меня, правда? И я вас знаю. Знаю, как ваше имя.
— Имя? Но я…
— Об этом после. — Он прижал палец к губам. — Сейчас вы пойдете с нами. Со мной. Мы уведем вас отсюда. Прочь от него.
— Прошу вас… прошу…
Теон, чьи призрачные пальцы продолжали зудеть, помог ей подняться. Шкуры прикрывали нагое тело, на маленьких бледных грудях виднелись следы от зубов. Одна из женщин затаила дыхание, Ровена сунула Теону ворох одежды.
— Скорее, холодно ведь.
Белка, на которой остались одни панталоны, порылась в сундуке и облачилась в бриджи и стеганый дублет Рамси. Штанины болтались у нее на ногах, как обвисшие паруса.
Теон с помощью Ровены натягивал на Джейни Белкины тряпки. Если боги смилуются, а часовые ослепнут, дело, глядишь, и выгорит.
— Сейчас мы пойдем вниз по лестнице, — сказал он. — Голову опустите, капюшон поднимите, вот так. Идите следом за Холли. Не бежать, не кричать, не разговаривать, никому в глаза не смотреть.
— Не оставляйте меня, — попросила Джейни.
— Мы пойдем вместе, — пообещал Теон.
Белка залезла в кровать и укрылась одеялом, Френья открыла дверь.
— Ну что, Вонючка, хорошо ее вымыл? — спросил Алин-Кисляй, а Молчун ухватил за грудь Иву. Удачно выбрал: Джейни наверняка завизжала бы, и пришлось бы Холли резать стражнику глотку, а Ива лишь вывернулась и пошла вниз.
Даже и не взглянули! У Теона голова закружилась от облегчения, но на лестнице страх вернулся. Что, если им встретятся Свежевальщик, Дамон-Плясун, Уолтон Железные Икры или сам Рамси? «Да спасут нас боги, только не он». Ну, вывели девчонку из спальни, нашел чему радоваться… ворота заперты, на стенах ряды часовых. Их могут и у входной двери остановить: мало будет проку от ножа Холли против шестерых мужиков в кольчугах, с мечами и копьями.
Часовым, однако, было не до того: все их силы уходили на борьбу со снегом и ветром, сержант и тот глянул на вышедших только мельком. Теона кольнула жалость: Рамси с них кожу сдерет, узнав о побеге… А что он сделает с Алином и Молчуном, даже и думать не хочется.
В каких-нибудь десяти ярдах от двери женщины побросали пустые ведра. Большого замка не было видно, над белым пустынным двором витали непонятные звуки. Чем дальше, тем выше становились снежные стенки: по колено, до пояса, выше головы. Не замок, а Край Вечной Зимы за Стеной.
— Холодно, — тихонько пожаловалась Джейни, ковыляя рядом с Теоном.
Скоро будет еще холодней. Зима за стенами замка только и ждет, чтобы вцепиться в них ледяными зубами… Если они, конечно, выберутся за стены.
— Нам сюда, — сказал Теон на перекрестке трех дорожных траншей.
— Френья, Холли, идите с ними, — сказала Ровена. — Мы с Абелем вас догоним, не ждите. — Она, Ива и Миртл повернули к Великому Чертогу и сразу исчезли в снегу.
Еще того лучше. Побег, вызывавший сомнения даже с шестью женщинами Абеля, с двумя казался совсем невозможным. Но делать нечего — не возвращать же девочку в спальню. Теон взял Джейни под руку и повел к Крепостным воротам. Ворота — громко сказано, скорее калитка. Даже если стража пропустит их, во внешней стене нет прохода; в одиночку Теон там ходил беспрепятственно, но теперь… Что, если часовые заглянут под капюшон Джейни и узнают в ней жену Рамси?
Дорожка вильнула влево. Вот и калитка, а по бокам часовые, похожие в косматых мехах на медведей, и копья у них восьмифутовые.
— Кто идет? — окликнул один. Теон не узнал ни голоса, ни замотанного шарфом лица. — Ты, Вонючка?
Он хотел сказать «да», но неожиданно для себя ответил иначе:
— Теон Грейджой. Баб вам привел.
— Замерзли небось, бедняжки, — пропела Холли. — Давайте согрею. — Размотав заснеженный шарф, она поцеловала стражника в губы и пырнула ножом в шею пониже уха. Глаза латника выкатились. Холли с кровью на губах отступила, солдат упал.
Френья тем временем ухватилась за древко другого стражника, завладела после короткой борьбы копьем и двинула часового тупым концом по виску. Он отлетел назад, а женщина развернула копье и проткнула ему живот.
Джейни Пуль испустила пронзительный вопль.
— А чтоб тебя, — крикнула Холли. — Сейчас сюда поклонщики сбегутся, уходим!
Теон, одной рукой зажимая Джейни рот, другой обнимая за талию, вытащил ее за калитку и перевел через ров. Старые боги не подкачали и здесь: подъемный мост опустили, чтобы облегчить сообщение между Винтерфеллом и внешней стеной. Позади слышались тревожные крики, на внутренней стене протрубили в горн.
— Бегите, я задержу поклонщиков, — сказала Френья на середине моста. Копье она захватила с собой.
Добравшись до лестницы, Теон перекинул Джейни через плечо и стал подниматься. Девочка больше не вырывалась, да и весила мало, но ступеньки были скользкие. На полпути он споткнулся, ударился коленом и чуть не упустил свою ношу, но Холли помогла ему встать, и вдвоем они кое-как втащили Джейни на стену.
Теон отдувался, прислонившись к зубцу, Френья внизу сражалась с шестью солдатами.
— Куда теперь? — спросил он. — Как мы спустимся?
— Ах ты ж, мать-перемать, — выругалась Холли. — Веревка-то на Френье осталась! — В следующий миг она ахнула, держась за арбалетный болт в животе. — Поклонщики… с внутренней… — успела выговорить она, и между грудей у нее выросла вторая стрела. Холли упала, и снег, обвалившись с зубца, похоронил ее под собой.
Слева донеслись крики. Снежное одеяло над Холли понемногу краснело, стрелок на внутренней стене перезаряжал арбалет — Теон знал это и не видя. Он сунулся было вправо, но оттуда тоже бежали люди с мечами в руках. Далеко на севере запел рог. Станнис… Станнис, их единственная надежда.
Арбалетчик выстрелил снова. Болт, пройдя в футе от Теона, пробил плотный снег на зубце. Где же Абель и прочие его женщины? Если двух беглецов захватят живыми, то отведут к Рамси.
Теон обхватил Джейни за пояс и прыгнул.
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 76 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |