Читайте также:
|
— Они не спасут тебя от порки, не защитят от падения, зато помогут управлять своей жизнью и сохранить тело невредимым, — объяснила она.
Мы обе лежали обнаженные на кровати в моей спальне.
— Когда мне понадобятся эти упражнения?
— Скоро. Всегда будь наготове.
Она села, и я помогла ей надеть нижнее белье.
Скоро?! Мне не было еще и двенадцати. Скоро ли все это может случиться?
Когда я впервые попала сюда, ростом я не доходила и до талии госпожи Тирей. Теперь я могла видеть пробор у нее на макушке. Почти девять лет провела я на Гранатовом дворе. Я росла, училась, меня постоянно переламывали и переделывали. Если бы не тайные часы свободы, если бы не ночные уроки с Танцовщицей, я бы знала лишь общество злобных наставниц внутри серовато-голубых стен.
Хотя мои познания были пугающе обширными, в них имелись серьезные пробелы. Я умела приготовить утку по-смагадски со сливками и рисом, с первого взгляда замечала мельчайшую оплошность в сервировке стола на сорок восемь персон, но понятия не имела, как купить капусту на рынке или где можно нанять коляску. Знатной даме не обязательно знать все. Ей нужно знать только то, что достойно ее внимания.
В моем воспитании имелись и другие пробелы. Ни в одной книге из тех, что приносила госпожа Даная, не говорилось о современной истории Медных Холмов. Если бы я не встретила Септио под землей, я бы и понятия не имела о том, что в Медных Холмах есть боги… не говоря уже о том, что они несколько веков хранят молчание. Кроме того, на Гранатовом дворе никто и никогда не говорил о Правителе города. О его существовании я тоже узнала во время наших тайных ночных вылазок.
Правительство, торговля, современное положение города… Зачем скрывать такие важные вещи от будущей знатной дамы? Дом Управляющего был окутан тайнами. Тайны и вопросы теснились, набегали друг на друга, и смысл их таял, как тень под полуденным солнцем.
Я успела пришить больше трех тысяч колокольчиков к куску шелка, хранимому в голове. Со мной часто поступали несправедливо; меня оскорбляли и унижали, но я давно перестала вести счет обидам. Я решила победить моих обидчиков их же словами. Слова же родного языка постепенно вымывались из меня, как ни старалась я каждый день вспоминать их.
Наступила моя девятая осень на Гранатовом дворе. Как-то рано утром я лежала в постели и предавалась странным мечтам. Что, если руки у меня вырастут такими длинными, чтобы можно было массировать лодыжки, не сгибая ног в коленях? Вдруг ко мне в спальню, тяжело дыша, ворвалась госпожа Тирей. Ее круглое лицо побагровело и сморщилось, став похожим на сгнивший плод. Вся она блестела от пота.
Первым делом я подумала: что я такого натворила? Увидев, как ей плохо, я невольно испытала удовольствие.
— Вставай, вставай, лентяйка! — Женщина-утка отбросила мое одеяло.
— я…
Ее убийственный взгляд лишил меня дара речи.
— Управляющий вот-вот будет здесь! Он хочет взглянуть на тебя!
За окном еще не рассвело. Я сомневалась, что Управляющий явится так рано. Важные персоны не вставали до рассвета — во всяком случае, в книгах, которые я читала, и в обрывках сплетен, которые я подслушала.
Испуг госпожи Тирей не лишил меня хладнокровия. Я не спеша села и потянулась.
— Надену зеленое шелковое платье. Тщательно причешу волосы, капну в них несколько капель ароматного масла.
Платье было цвета глаз Федеро. А еще оно выгодно подчеркивало мою смуглую кожу. Чаще всего я закручивала свои густые волосы в пучок, но, распущенные, они доходили мне до бедер. Я часто замечала, как приходящие наставницы бросают на мои волосы завистливые взгляды. Особенно восхищалась моими волосами госпожа Шерлиз. Она советовала мне почаще мыть их и расчесывать. По ее словам, длинные волосы всегда возбуждают мужчин.
— Я не позволю тебе изображать перед ним шлюху! — пропыхтела госпожа Тирей, вплотную приблизив ко мне свое жирное лицо. Правда, теперь, чтобы наши глаза находились на одном уровне, ей приходилось склонять голову.
— Управляющий не так уж отличается от Федеро, — уверенно возразила я, хотя в душе испытывала смятение. Управляющий не был мне ни другом, ни союзником. Он был моим хозяином; я принадлежала ему с потрохами. Я принадлежала ему больше, чем любая лошадь в его конюшне.
Во мне поднималась прежняя ярость.
Госпожа Тирей больно ущипнула меня за щеку.
— Послушай-ка меня, девочка! Управляющий совсем не похож на глупого щеголя. Благодаря Управляющему у всех нас есть еда, и крыша над головой, и мягкая постель… Его слово — твоя жизнь. Ну а Федеро… — Она фыркнула, и мне даже показалось, что она сейчас засмеется. — Он просто бездельник-павлин, который порхает по миру и высматривает будущих красоток.
Когда-то он высмотрел и меня — за красоту. И купил меня для Управляющего. По милости «глупого щеголя» каждая крошка, съеденная мною с тех пор, оплачена Управляющим! Госпожа Тирей, видимо, считала, что я должна быть бесконечно благодарна Управляющему за его милость. Подумать только, как он добр — поднял маленькую крестьянку на немыслимую высоту!
Мне пришлось оставить свои мятежные мелкие мысли. Госпожа Тирей захлопотала вокруг меня. Сначала она приказала мне начисто вымыться — правда, я всегда содержала себя в чистоте. Особенно после ночных прогулок с Танцовщицей, хотя с последней прогулки прошло уже девять дней. Госпожа Тирей намочила полотенца в миске с розовой водой и сама протерла мне спину. Пока она расчесывала мне волосы, я мыла руки, грудь и нижнюю часть туловища.
— Ты ничего не понимаешь, — жарко шептала она, — много лет, день за днем, я готовила тебя к этой минуте! Ты ничего не понимаешь, девочка!
«Могла бы и объяснить, чего именно я не понимаю», — подумала я, но вслух ничего не сказала. Вряд ли госпожа Тирей станет бить меня перед самым приходом Управляющего, но ведь торопиться ей некуда. Госпожа Тирей никогда не забывала о нарушениях правил. И изощренно мстила мне всякий раз, как ей казалось, что я отношусь к ней без должного почтения.
Итак, мы постарались всячески подчеркнуть мою красоту. Волосы мне умастили и расчесали. Хотя наставницы еще не учили меня душиться ароматными водами и отдушками и краситься по-взрослому, госпожа Тирей обвела мои глаза черной краской и осторожно нарумянила мне лицо с помощью особых кисточек — никогда еще она не касалась меня так бережно и нежно. Она накрасила мне губы и проверила зубы — не осталось ли темных пятен после вчерашнего ужина. Потом я облачилась в платье, которое сшила сама из целого рулона ярко-зеленого шелка. По настоянию госпожи Леони, я сделала вытачки на груди, которые подчеркивали мою едва появившуюся женственность. Накрашенное лицо и покрой платья намекали на то, кем мне предстоит стать в будущем.
Госпожа Тирей, что-то бормоча себе под нос, готовила меня для осмотра Управляющим. Я подчинялась ее приказам. В чем-то мы были с ней очень близки. В сущности, госпожа Тирей была такой же узницей Гранатового двора, как и я. Она тоже много лет провела взаперти за серовато-голубыми стенами. Я никогда не спрашивала ее, любила ли она когда-нибудь мужчину, есть ли у нее дети, дом, семья. Она отдавала мне все свое время — чаще всего, конечно, я терпела от нее наказания, выговоры. Но бывали и редкие мгновения радости.
Что еще ей оставалось делать?
Я пыталась представить себе госпожу Тирей в расшитом колокольчиками одеянии, верхом на буйволе Стойком, который медленно бредет к погребальным платформам. Буйвол бредет под палящим солнцем к месту слияния ее души со всем миром… И все же я не могла совместить эту ужасную старуху и путь, которым так давно проследовала моя бабушка.
Кто последует в последний путь за ней в городе молчаливых богов, с незнакомцем на троне? Может быть, Управляющий? Судя по всему, его госпожа Тирей боится больше всех. Может, ему же она больше всех и доверяет?
Представив ее под палящим солнцем моей родной страны, я невольно задумалась. Хотя ее образ совсем не вязался с моими краями, на губах у меня появилась запретная улыбка.
— Не вздумай так ухмыляться при Управляющем! — буркнула госпожа Тирей. Она стала вертеть меня во все стороны, разглядывая меня в свете моих свечей и ламп. — Не смей нас всех позорить! — добавила она. — Скоро настанет самый важный миг всей твоей жизни!
Ответить я не могла — любой ответ был чреват серьезным наказанием. Поэтому пришлось снова прикусить язык. Госпожа Тирей пинками выгнала меня за дверь и велела спускаться вниз. Сама она шла сзади. На крыльце она остановилась и удалилась в нижнюю гостиную.
— Жди его у дерева, — тихо прошептала она из своего укрытия.
Гранатовое дерево укрыло меня в предрассветном промозглом сумраке. Небо над головой было перламутровым — утренний туман и облака закрыли обычную лазурь и словно покрыли небо пленкой. Хотя я не мерзла, руки и ноги у меня покрылись «гусиной кожей». Дерево клонилось под тяжестью плодов. Я уже высмотрела достаточно красивых и спелых плодов — и таких, которые мы отдавали нищим.
На камнях под деревом лежал одинокий плод, не замеченный госпожой Тирей; примерно в том месте Танцовщица ждала меня перед нашими ночными вылазками. Я заметила на гранате вмятину, образовавшуюся от удара о камень.
Вот и я такая — упала далеко от своих корней. Только меня не оставили лежать на камнях. Меня со всей осторожностью перевезли через море — совсем как спелые плоды, которые несут на кухню, — а теперь еще и принарядили, чтобы я радовала глаз своего хозяина.
Мысли мои сделали почти полный круг. Может быть, Управляющий отвезет меня в гавань, посадит на «Бег фортуны» и я вернусь в ту страну, где родилась? Одетая в белое, подбирая колокольчики по пути, по дороге, идущей в горах, которые поднимаются за маленьким рыболовецким портом, я вернусь к отцу об руку с Управляющим, и тот, доброжелательно улыбаясь, доложит о моих успехах.
В своей мимолетной мечте я отчетливо представляла себе карие глаза буйвола — как будто Стойкий стоял передо мной. Отец же виделся мне смутно: черноволосый, с кожей такого же цвета, как у меня, он спешит по рисовому полю, а Федеро крепко держит меня за руку.
Отец тогда ни разу не оглянулся. Да и я не остановилась, не рванулась к нему…
Прошлое зияло у меня за спиной мраком, как глубокая яма в подземелье. Оно угрожало поглотить меня целиком, заставить забыть все, чему меня так старательно учили в годы моего заточения.
Вдруг ворота заскрипели, и все мысли сразу улетучились у меня из головы. Настежь распахнулись обе большие створки; ворота открывали целиком, лишь когда на Гранатовый двор приезжали телеги, нагруженные товарами, или — очень редко — карета. Звонко цокали копыта; фыркали лошади, гикали всадники — солдаты в высоких кожаных сапогах, блестевших как зеркало. Их мундиры, хотя и не новые, были безукоризненно чисты и выглажены. Глаза всадников закрывали повязки; им не полагалось меня видеть. Впрочем, несмотря на временную слепоту, все были вооружены до зубов; я увидела у них и мечи, и копья.
За солдатами следовала коляска; громыхая по камням, она подъехала к дереву и остановилась, слегка покачиваясь. От коляски пахло лаком, кожей и металлом. Я не увидела на дверцах ни герба, ни значка. Кучер, тоже с завязанными глазами, держался куда скованнее охранников.
Довольно долго ничего не происходило. Никто не двигался, из коляски не доносилось ни звука. Дверца не открывалась.
Я принадлежала человеку, сидевшему в коляске. Он владел моей жизнью. По его приказу Федеро увез меня из жарких, солнечных краев сюда, на жалкие задворки Каменного Берега. Руки у меня невольно дернулись — так захотелось встать в боевую стойку, которой меня научила Танцовщица, — но я заставила себя расслабиться.
Самым важным уроком, который я усвоила на Гранатовом дворе, была выдержка. Так солнце учит выдержке камень или песчинки. Я ждала, умирая от нетерпения.
Наверняка он что-нибудь мне скажет… Всю жизнь меня готовили к встрече с этим человеком; меня растили для того, чтобы я попала ему в руки.
Вдруг ручка на дверце повернулась и скрипнула. Целый миг, показавшийся мне вечностью, я готова была отдать все, что у меня есть, за то, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте.
Дверца распахнулась.
Когда Управляющий вышел из коляски, я удивилась. Он выглядел совершенно заурядным. Мужчина среднего роста в черной визитке классического покроя — лацканы отделаны бархатом. Сапоги с отворотами доходили до лодыжек. Темно-русые волосы, багровая и обветренная кожа — летом такая кожа бывает у многих жителей Каменного Берега. Странные глаза — серые с золотистыми крапинками. Он начал расплываться в талии, да и овал лица потерял упругость. С плиссированной шелковой сорочки упал табачный лист. Управляющий подошел ко мне так близко, что я уловила запах масел в его волосах. В состав его духов входила серая амбра… Потом от него совсем не пахло.
Управляющего словно окружал некий ореол — я даже не подозревала, что человек может держаться так величественно. Управляющий занимал все пространство передо мной и вокруг меня, как будто ему принадлежал весь мир, а я стала всего лишь мелкой помехой. Он напомнил мне злого принца из книги сказок. Даже ветерок утих при его приближении. Даже майны и сойки, которые до того весело щебетали на крыше, затихли и застыли; потом одна птица улетела. Остальные испуганно захлопали крыльями.
На миг мне показалось, что остановилось даже солнце на небе.
Управляющий внимательно разглядывал меня. Лицо его оставалось бесстрастным. Я не знала, надо ли мне присесть или еще как-то представиться.
Судя по его холодным глазам, он не видел во мне живого человека. Он смотрел на меня с таким же выражением, как, возможно, смотрел на свою коляску.
«Он оценивает свое приобретение. Он не видит во мне женщину… Но когда-нибудь непременно увидит!»
Вот истинный виновник всех моих несчастий! Вот человек, который управляет Федеро, словно марионеткой, и распрямляет невидимую пружину, которая пронзает все тело госпожи Тирей, от ее толстого зада до головы!
Управляющий ухватил пальцами мой подбородок и стал вертеть мою голову туда-сюда, осматривая лицо с разных сторон. Отпустив подбородок, он отбросил мне прядь волос со лба. По очереди взяв мои руки в свои, он растопыривал мне пальцы, измерял их длину. Затем внимательно осмотрел каждый ноготь по очереди. Он дважды обошел вокруг меня, а затем остановился у меня за спиной.
Одна лошадь всхрапнула, и охранники дружно выдохнули, хотя я не смотрела ни на кого из них. Я не поднимала головы на Управляющего… Видимо, он считал меня ничтожеством, пустым местом. Долгое время ничего не происходило, и вдруг Управляющий рывком разорвал на мне зеленое платье.
От холода мурашки побежали у меня по коже. Я задрожала, суставы заломило от холода; глаза наполнились слезами. Оказывается, мой хозяин вовсе не считает меня ценным приобретением. Я для него… все равно что скотина.
Я довольно долго дрожала на ветру. Он потрогал мою талию, проверяя гибкость, затем ощупал ягодицы, видимо определяя, достаточно ли они упругие. Обойдя меня, он осмотрел мою грудь. Затем долго смотрел на то место, откуда растут ноги.
Закончив осмотр, Управляющий кивнул госпоже Тирей, которая пряталась где-то у меня за спиной. Затем он сел в коляску и, наконец, посмотрел на меня в упор.
Слезы мои к тому времени высушил ветер. Но глаза щипало; я знала, что глаза будут красными, если он решит раздвинуть мне веки. Меня раздирали гнев и глубокое смущение. Меня учили скрывать оба этих чувства, и я их скрывала. Я притворилась, будто дрожу от холода.
Управляющий посмотрел на меня; я не отвела взгляда. Что-то в его глазах напомнило мне безжизненный серый глаз океанского чудища, которое чуть не лишило меня жизни, когда я прыгнула в море с «Бега фортуны».
Я поняла, где находится источник его власти — по крайней мере, линза, в которую можно заглянуть. Бездушные глаза Управляющего были не более живыми, чем глаза морского чудовища — остекленелые, неподвижные… Мертвые глаза!
Зубы у меня заныли, грудь стиснуло страхом. Когда Управляющий вздохнул, мне показалось, что прежде он совсем не дышал.
— Изумруд! — произнес он громко и отчетливо.
И он уехал; цокали копыта лошадей, гикали солдаты, лязгали мечи. Несмотря на завязанные глаза, охранники не нарушали строя. Покружив, они исчезли. Так вода, кружась, уходит в сточную канаву. Сначала двое охранников проскакали в ворота с поднятыми копьями. За ними проехала коляска; за коляской — остальные охранники.
Миг — и на дворе никого не осталось, словно и не было никогда. Только несколько кучек дымящегося конского навоза напоминали о том, что недавно сюда въезжал кортеж. Навоз, да еще смятение в моем сердце.
Вскоре ко мне, как всегда вперевалку, подошла госпожа Тирей. Пыхтя, она обогнула гранатовое дерево и оглядела меня с ног до головы. На лице застыла почти довольная полуулыбка.
— Что ж, Изумруд, ты прошла.
— Изумруд… — Я перекатывала это слово во рту, как будто оно было именем. Меня называли «девочкой». Прежнее название подходило половине жителей мира. Управляющий. Он назвал меня Изумрудом, чтобы как-то обозначить свое драгоценное приобретение, не более того.
Я не знала, как будет «изумруд» на языке моей родины, поэтому решила, что про себя, на родном языке, стану называться Зелёной. По крайней мере, близко. Кроме того, это слово принадлежало мне, а не людям-опарышам. Пусть для Управляющего я — драгоценный камень; я не забыла своего «нечестивого» чужеземного языка.
Впервые с тех пор, как Федеро встретил моего отца на краю рисового поля, моя жизнь круто переменилась. Я посмотрела в глаза госпоже Тирей и, как ни странно, прочла в них толику сочувствия.
— Что теперь со мной будет?
Она странно сморщилась, а потом долго молчала. Она, конечно, знала ответ и лишь соображала, что допустимо мне сказать, а что — нет. Что ждет меня после того, как мне дали имя и Управляющий взглянул на меня своими мертвыми, мертвыми глазами?
— Все зависит от того, захочет ли Правитель в следующие два-три года получить новую супругу. — Госпожа Тирей грубо ткнула меня пальцем в грудь, поцарапав заскорузлым ногтем голую кожу. — В противном случае тебя, наверное, выкупит какой-нибудь богатый торговец специями.
У меня и до этого на сердце было тяжело, но слова госпожи Тирей до того удручили меня, что я не сумела скрыть дрожи и страха. Отчего-то я решила, что меня возьмет в жены сам Управляющий или я стану женой знатного вельможи здесь, в Медных Холмах. Я давно уже догадалась, что за серовато-голубыми стенами растят женщин, способных стать спутницами правителей. И все же я еще не задумывалась всерьез о собственной участи. И о том, что могу когда-нибудь получить то, что Танцовщица называла словом «власть».
Федеро купил меня не для Управляющего. Точнее, не конкретно для Управляющего. Федеро купил меня для торговли. Для Управляющего я — двуногая, большеглазая скотина. Он не жалел времени и средств на мое воспитание, рассчитывая, что я вырасту красавицей и меня можно будет с прибылью продать.
Федеро купил меня, как скотину; отец продал меня, как шлюху.
«Слова, — твердила я себе. — Все это только слова!» Но слова оказывают большое влияние на жизнь и смерть людей-опарышей, уроженцев Каменного Берега. Я еще давно поняла это… «Изумруд»! На меня навесили ярлык, и я стала еще одним драгоценным камнем в коллекции Управляющего. Не более, не менее.
Я смахнула слезы. Меня жгло незнакомое чувство, которому я пока не могла подобрать названия. Следом за госпожой Тирей я вернулась в свою тюрьму.
* * *
Занятий в тот день не было. Ни наставниц, ни учебы, ни тренировок, ни танцев, ни каллиграфии, ни наказаний — ничего. Впервые с тех пор, как много лет назад я попала на Гранатовый двор, я наслаждалась бездельем.
Сидя у очага в нижней гостиной, я перебирала воспоминания. Стойкий, лягушки в канавах, бабушкино лицо, ее колокольчики, звенящие при каждом шаге буйвола… Я снова и снова вертела в голове воображаемый шелк, отсчитывая дни.
Ничто не помогало. Меня затопила горечь, оттого что я наконец поняла то, о чем догадывалась уже давно: я — никто. За той, кого называли девочкой, Изумрудом или Зелёной — как ни назовись, — нет личности.
Как ни странно, мне тогда даже захотелось, чтобы пришли наставницы. Сварливая, враждебная госпожа Леони заставила бы меня забыть о своей тоске. Госпожа Даная отвлекла бы меня. Танцовщица изнурила тренировкой и придала сил.
Конечно, я могла бы сама пойти в тренировочный зал, или взять книгу, или поиграть на спинете. Кое-что я могла хорошо делать и без наставниц. Просто все вдруг стало мне безразлично.
Позже я заметила, как по полу ползут тени. Кто-то поставил на пол рядом со мной тарелку с хлебом и сыром. Значит, приходила госпожа Тирей? Интересно, мы с ней разговаривали?
Какое это имеет значение?
Наконец, в комнату прокралась тьма. Несъеденные хлеб и сыр заветрились, зачерствели. Наконец мочевой пузырь согнал меня со стула. Спотыкаясь, я побрела искать ночной горшок.
У двери спальни сидела госпожа Тирей; она почти растворилась в тени.
— Изумруд! — негромко окликнула она меня. — Завтра твои занятия возобновятся.
— Ничего подобного. — Я даже не подумала попросить разрешения говорить. А если она вздумает замахнуться на меня своей дурацкой трубкой, я накормлю ее песком и запихну в глотку шелк.
— Ничего не изменилось.
— Все изменилось.
Пройдя мимо нее, я немного посидела одна в уборной.
Вскоре я почувствовала голод. Госпожа Тирей ждала меня на галерее. В сумерках она показалась мне жалкой и печальной.
— Если Управляющий дает кандидатке имя, он оказывает ей великую честь. Имя означает, что Управляющий признал кандидатку пригодной.
— Кто он такой, чтобы признавать меня пригодной? — с плохо сдерживаемой яростью спросила я.
— Он наш общий хозяин и отчитывается только перед самим Правителем, — сурово ответила госпожа Тирей. — Ну-ка, сядь и послушай!
В силу почти десятилетней привычки я быстро села.
— В нашем городе Правитель — это все. Нам не разрешают рассказывать кандидаткам о недавних событиях, но скоро ты все равно кое-что узнаешь. — Госпожа Тирей воровато огляделась по сторонам, потом посмотрела на меня. — Его глаза и уши повсюду. Он сидел на престоле задолго до того, как родилась моя бабушка, и будет править еще долго после того, как состарятся мои внуки.
Я ненадолго отвлеклась мыслями о том, что у госпожи Тирей есть дети и внуки. Но искра интереса умерла, потушенная моими мрачными мыслями, так же быстро, как и вспыхнула.
— Правитель для нас — превыше всего, и так будет всегда! — продолжала госпожа Тирей. — Величайшая честь стать его спутницей жизни! Дочери самых знатных вельмож с радостью зарезали бы своих возлюбленных и горничных ради того, чтобы поменяться с тобой местами!
«Я бы охотно поменялась с ними, никого не убивая», — подумала я.
— Так что слушай, малышка Изумруд. Тебе осталось самое большее год или два… Если осталось. Как только у тебя начнутся месячные, мужчина сможет уложить тебя в постель. Раздвигай пошире ноги и сладко улыбайся, и твоя жизнь будет прекрасной много-много лет. Но попробуй насупиться, как сейчас, или надерзить — и тебя изобьют до полусмерти и вышвырнут на свалку, как любую служанку, которой не удалось угодить хозяину.
Она похлопала меня по плечу и вышла. Сидя в темноте, я еще долго размышляла о природе и цене моей красоты.
Следующие месяцы прошли в тревожном умиротворении. Уроки продолжались, но наставницы занимались со мной больше для проформы. Управляющий не возвращался, что вполне меня устраивало. В тот период не приезжал и Федеро. По отношению к его отсутствию я испытывала двойственные чувства.
Когда-то давно он увез меня из родного дома. В хорошие дни я иногда мечтала, что он, может быть, снова увезет меня. Конечно, я понимала, что моим глупым девичьим мечтам не суждено сбыться — ведь Федеро служил Управляющему.
Имя Изумруд кололо мне слух, как иголка колет палец. Всякий раз, как госпожа Тирей обращалась ко мне, кровь бурлила у меня в жилах. К тому времени я уже научилась надежно скрывать свои истинные чувства. И все же госпожа Тирей, отлично знавшая меня, угадывала сидящий во мне гнев.
Однако и она переменилась ко мне; моя главная мучительница все чаще смотрела на мои выходки сквозь пальцы и просто отворачивалась от меня.
Наконец меня осенило: она со мной покончила! Она ждет, когда у меня начнутся месячные или меня, не дожидаясь, потребует по своей прихоти Управляющий или его хозяин Правитель. И тогда я покину Гранатовый двор, а в моей комнате поселится другая девочка.
Последняя мысль особенно ужасала меня. В глубине души мне даже хотелось остаться здесь, в ненавистном центре моей Вселенной.
Где мне лучше — за серо-голубыми стенами или за их пределами?
Разумеется, ни там и ни там. Мне не было хорошо нигде.
Даже Танцовщица в часы занятий как будто лишь отбывала со мной повинность. Мы гуляли знакомыми дорожками и вяло отрабатывали знакомые кувырки, падения и махи ногами. В те дни даже Танцовщица казалась мне не лучше госпожи Тирей.
— Мне не нравится мое имя, — призналась я ей однажды ночью; мы гуляли по Яичной галерее на западной стене поместья Управляющего. Грубить любимой наставнице не хотелось, но я ничего не могла с собой поделать.
— Девочка! — устало отозвалась Танцовщица. — Имя — как маска. Имя можно носить день, сезон или всю жизнь, а когда понадобится, поменять.
По правде говоря, она ни разу не назвала меня Изумрудом после того, как Управляющий удостоил меня сомнительной чести. Но мне почему-то не становилось легче от этого.
— Что ты можешь знать об именах? — буркнула я. — Ведь у тебя самой имени вовсе нет!
Танцовщица резко остановилась. Глаза ее тускло мерцали в свете моего «холодного огня». Я поняла, что обидела ее — как несколько лет назад, когда мы поссорились из-за Федеро. Я разозлилась на себя. Неужели она сейчас бросит меня, как тогда?
— Девочка, я тебе не враг. — Танцовщица втянула когти. — Будь любезна, не забывай об этом!
Покорно склонив голову, я нехотя извинилась:
— Прости меня, госпожа. После приезда Управляющего все как-то разладилось…
Она отвернулась и зашагала дальше. Я бросилась за ней, но почти сразу же споткнулась из-за странной тянущей боли внизу живота. Я редко падала, но сейчас из гордости промолчала. Она же, наверное, еще гневалась на меня.
Кроме того, она прекрасно понимала, что творится внутри меня. В конце концов, она сделала обучение девочек своим ремеслом, а все девочки рано или поздно становятся женщинами.
Итак, у меня начались месячные — я не ожидала, что они придут так скоро. Предвестником послужила боль в пояснице, которая возобновлялась через неровные промежутки времени в течение нескольких недель. Однажды я готовила с госпожой Тирей в большой кухне — мы делали свинину в горшочке, — когда у меня внутри словно что-то перевернулось. Без всякого предупреждения я согнулась пополам, и меня вырвало на плиточный пол.
Госпожа Тирей не стала меня бить; как ни странно, она заулыбалась и повела меня умываться. Потом велела полежать. В постели меня снова затошнило; я еле сдерживалась, но потом все же вскочила, опустилась на колени на холодном полу, и меня снова вывернуло наизнанку. Во рту оставался привкус желчи. Мне показалось, что я обмочилась, и меня передернуло от отвращения. Покосившись на лужицу на полу, я поняла, что из меня течет кровь.
«Госпожа Шерлиз гордилась бы мной, — подумала я. — Теперь со мной наконец можно лечь в постель». Я гнала от себя мысли о Правителе.
Вскоре госпожа Тирей принесла мне холодной воды и полотенец.
Никогда не видела, чтобы она так широко улыбалась.
В ту ночь я смотрела из-за двери на луну. Гранатовый двор весь серебрился в ее лучах — настоящая мечта ювелира. Я, Изумруд, стану драгоценным камнем, который Правитель поместит в свою шкатулку и велит оправить в дорогую оправу. Мною будут восхищаться несколько десятков лет, а потом, когда красота моя потускнеет, сошлют в какую-нибудь далекую башню с несколькими стареющими служанками.
В книгах, которые давала мне читать госпожа Даная, вполне недвусмысленно рассказывалось о судьбе надоевших жен и любовниц, особенно тех, кто происходил не из знатного рода.
Время между сегодняшним днем и таким концом пролетит во мгновение ока. И тогда у меня ничего не останется. Ничего!
Любуясь красивыми лунными лучами, я решила, что не стану чьей-то игрушкой, пусть и драгоценной. Меня, Изумрудную, не станут продавать, как других женщин, по приказу Правителя!
Я спросила себя, что бы сделал на моем месте Стойкий. Вопрос, конечно, был совершенно бессмысленным. Буйвол принадлежал моему отцу со всеми потрохами. Отец имел право пахать на нем, а мог, если хотел, перерезать ему глотку и приготовить на ужин.
Мне тоже могут перерезать глотку. Госпожа Тирей довольно часто грозила мне всякими карами, хотя из книг я знала, что ослушницам чаще всего отрезают язык или уши.
«Как поступают со знатными дамами, чья красота поблекла, а дух сломлен?»
Мне было все равно. Я не хотела становиться для кого-то скотиной, пусть и красивой. Я больше этих людей, я лучше них. Даже добрые, вроде госпожи Шерлиз, ломали меня по воле Управляющего. Для любой из наставниц я была просто орудием, средством для достижения какой-то цели. Мои союзники, госпожа Танцовщица и Федеро, тоже нуждались во мне, только они старались не для Управляющего, а для себя. Я не знала, какова цель их сговора; меня он тоже не касался.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 24 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |