Читайте также:
|
Дальнейшая судьба Филиппа Эгалите особенно характерно показывает, как масонство обходится с людьми, в которых оно больше не нуждается.
«Великий Восток», — говорит Нис, — не переставал действовать вплоть до 1794 года. В декабре 1792 года герцог Орлеанский, который подписывался: Луи-Филипп-Жозеф Эгалите, сложил с себя звание великого мастера. Отставка его была принята 13 мая 1793 года. Герцог изложил письменно причины своего ухода: «я поступил в масонство, которое являлось для меня залогом равенства в такое время, когда еще никто не мог предвидеть нашей революции; точно также поступил я в парламент, который я считал олицетворением свободы. Но с тех пор пришлось мне оставить эти мечты и обратиться к действительности.. Не зная, из кого состоит «Великий Восток», я считаю, что республика, особенно при самом своем возникновении, не должна терпеть ничего скрытого, никаких тайных обществ. Я не хочу иметь более ничего общего ни с неизвестным мне «Великим Востоком»; ни с собраниями масонов».[139]
Нам теперь уже не может показаться странным слышать из уст великого мастера, что он не знает, из кого состоит сообщество, в котором он председательствует. Изучая масонскую организацию, мы видели, что подобная вещь не только возможна, но что иначе никогда и не бывает.
Очевидно, что герцог наконец прозрел, за что и поплатился жизнью.
IX
После 1793 года для французского масонства наступает период несомненного упадка. Оно было обессилено возгоревшейся внутренней враждой и раздорами, доходившими часто до кровавой расправы вплоть до убийств. Бесшабашно-кровавые оргии директории служили для сведения смертельных счетов между «братьями». Наконец настал день, когда победоносный воин, ставший императором, вырвал Францию из когтей масонства, и последнему, лишенному власти, пришлось опять начать действовать так же, как оно действовало до революции; т. е. снова принять облик кротости, смиренно припадать в лицемерных поклонах и снова клятвенно утверждать свое «уважение ко всякой религии» и свое «невмешательство в политические дела». Руководящая масонством тайная сила должна была вновь вернуться к сдержанности, подготовке и приспособлению к обстоятельствам для того, чтобы впоследствии сделать тем более сильное выступление.
Уже ко времени возвращения Бонапарта из Египта, Францией овладело сильное чувство презрения к прошлому, и она весьма определенно изъявляла свое стремление вновь войти в природные русла своих политических преданий и заветов. Для масонства, вернее для руководящей им тайной силы, это было совершенно не кстати. Если действительно во Франции была бы вновь восстановлена монархия, как это случилось в Англии после Кромвеля), если бы цепь «традиций» снова сомкнулась, если бы будущее оказалось связанным с прошедшим, и все это в тот момент, когда Баррюель в своих «Memories pour servir a l'historie du jacobinisme» раскрывал роль масонства во время террора, то эта руководящая масонством тайная сила была бы близка к тому, чтобы быть разоблаченной, или, по крайней мере, обезоруженной мерами, которые очевидно были бы предприняты против масонства. Чтобы этого не случилось, масонство решилось само пойти за Наполеоном, и поэтому в день 18 брюмера ему помогали самые влиятельные революционеры. Они думали, что Наполеон будет управлять Францией по их доверенности, однако в этом они ошиблись; Наполеон обладал сальной волей и, став властелином, сразу это им показал. Он заставил и масонов либо преклониться под его железной рукой, либо исчезнуть. Общий дух страны сделался военным, и масонство этому подчинилось; в ложах ученики, наравне о «шагом», стали обучаться воинскому артикулу, поэтому масонство этой эпохи получило — название «военного масонства».[140]
При империи масонство поднялось вновь. «Под главенством «Великого Востока» находилось восемьсот двадцать шесть лож в триста тридцать семь капитулов. В 1807 году Иосиф, король Неаполя и Сицилии, был великим мастером; принц Камбасерес и принц Мюрат были его помощниками; в списках братьев находились имена маршалов Келлермана, Массены, Лаяна, Ожеро, Дефевра, Серюрье, Брюна, Мортье, Сульта, статс-секретаря Симеона, министра полиции Фуше, главного судьи Ренье; генерал-прокурора Мерлина и других».[141]
Но, несмотря на все это, масонство все-таки не находилось в руках Наполеона. Сила, руководящая масонством, позволила создать военные ложи, даже помогала их основанию, но только с целью лучше обманывать императора. Мы знаем, что масонство есть целая система тайных обществ, причем верхние не известны нижним. Поэтому не было ничего легче, как создать целый ряд лож, которые были отданы Наполеону как игрушка, а настоящие масоны понемногу проникали в военные ложи, вследствие чего характер последних незаметно для императора и для своих великих мастеров изменялся. К концу империи большинство лож, оставаясь военными, оказались настроенными против Наполеона. И во время нашествия во Францию союзных войск они открыли свои двери офицерам-масонам враждебных армий. А незадолго еще до этого французское масонство стояло на коленях перед Императором! В 1812 году на празднике ордена великий оратор «Великого Востока» произнес следующую восторженную речь: «И мы, братья, поставленные на сем Востоке, подобно еврейскому пророку, который стоял на горе, пока сражались воины Израиля, возведем руки свои к Предвечному, который привлек победу к орлам своего любимца, и с благодарностью будем тем внутренним миром, который обеспечен его мощью!»
Для свержение «любимца Предвечного» понадобилось усилие всей Европы. Но вместе с тем истощенная Франция снова выказывала сильное инстинктивное стремление вернуться к своим политическим традициям, и масонству пришлось уступить обстоятельствам и согласиться на реставрацию и на водворение вновь монархии, с которой оно уже представляло себе все счеты поконченными. Восстановленная королевская власть, могла нанести непоправимый удар масонству. Ведь масонство убило династию, а ныне эта династия, в лице нового короля, возвращалась опять!
Но в то время ни Франция, ни возвращенный ей монарх не подозревали еще того, что скрывалось под наименованием «масонство». Правда, хотя и были разоблачения, вроде сделанных Баррюелем, но тех; кто читал Баррюеля было немного в сравнении с теми, кто, подобно Марии-Антуанетте, (защищавшей масонство в своем письме к сестре в 1787 году), видел в братстве «вольных каменщиков» то невинное общество, которое при возникновении революционных беспорядков закрыло свои ложи. К этому присоединялось еще представление о масонстве, как об учреждении военном, послушном орудии «любимца Предвечного». Посему оставалось только укрепить благоприятный взгляд на масонов, а самим «вольным. каменщикам» внушить особенную осторожность и по возможности привить им все уловки лицемерия.
Когда Людовик XVIII вернулся из изгнания, то генерал Бернонвилль поверг масонство к стопам монарха, утверждая, что он. наместник великого пастора; отвечает за масонство, как за самого себя. (Великим мастером в то время был Иосиф Бонапарт, брат Наполеона).
Когда Наполеон неожиданно возвратился с острова Эльбы; масонство все еще находилось в этом коленопреклоненном положении перед престолом; око не потрудилось изменить своего положения и тут же сказало приветственную речь «любимцу Предвечного» и с изъявлением самого искреннего восторга поспешило восстановить Иосифа в сане великого мастера, (при возвращении Бурбонов он был лишен этого); для того, чтобы вновь, не обинуясь, отставить его после Ватерлоо.
После вторичного свержения Наполеона Людовик XVIII нашел масонство опять по прежнему на коленях перед престолом и, вероятно решив, что оно так его и ожидало в этом положении, принял изъявление верноподданнических чувств от масонов с снисходительной благосклонностью. Впрочем, эти верноподданнические чувства были бы одинаково изъявлены и «любимцу Предвечного», если бы победителем вернулся он.
К этому времени относятся многочисленные «Pieces d'Architecture» и кантики, в которых оплакиваются несчастья «короля-мученика» и восхваляются добродетели «его любимого брата, Людовика Желанного».
В молитвах своих масоны говорили: «Великий Строитель Вселенной! Прими дань нашей благодарности, исполни наши моление и даруй помощь Твою королю, которого в доброте Своей Ты возвратил Франции! Распространи блеск Своего живительного света на его величество и на августейшую семью его!»
27 декабря 1815 гола ложа «La France Amitie» открывала у себя памятник Людовику XVIII и бр. оратор, возгласив трижды: «да здравствует король!», обратился к масонам, сказав: «вот — тот, кого после двадцатипятилетнего испытания послало нам Провидение, чтобы прекратить нашив несчастья, чтобы исцелить нашу родину от болезней анархии и деспотизма!.. Вот — король, братья! Какие трогательные воспоминания связаны с сим обожаемым изображением!.. Вот благородная глава его! Подумайте только, какие скорби наполняют его душу! Величайший престол Европы опрокинут и под обломками его гибнут король, королева и их августейшая сестра! Царственный ребенок умирает от нищеты и нужды в темнице! Франция покрыта тюрьмами и эшафотами! Самая чистая кровь разлита потоками! Алтари уничтожены! Божество отвергнуто!.. Несмотря на весь ужас, который невольно охватывает нас при виде сей картины, радуетесь, братья, со мною, что сердце Людовика осталось настолько сильным и великодушным, что устояло против всех этих жестоких огорчений!.. Вот — король, братья!.. Наконец Европа возмущается, и легионы ее готовятся к походу. Франция просыпается и тревожится: ее территория занята. Она содрогается, видя, как новые завоеватели ее топчут… Понапрасну храбрость творит чудеса — слава снова роет могилы нашим храбрецам, но одной против всех, приходится сдаться… Счастливое поражение, ибо Людовик цена его!.. Да здравствует король! Да здравствует Людовик Желанный!.. Долго масоны оплакивали своего отца, и теперь, когда небо снова возвращает его для их пламенной любви, масонам опять и опять все хочется кричать: да здравствует король!»
Масонский оратор умалчивает о том, что масоны, те же самые масоны перед тем, чтобы оплакивать своего «отца», сначала его убили и даже подделали голосование о его смертном приговоре, когда убедились, что большинство не стоит за смертную казнь. После освящение бюста Людовика XVIII масонство с не меньшей торжественностью освящает бюст Карла X.
Бюст, окруженный масонскими знаменами, был поставлен посреди «храма», и председатель обратился к нему со следующей речью: «Карл X!
Масоны «Великого Востока Франции», утирая слезу по незабвенном Людовике XVIII, собрались вокруг твоего бюста, чтобы воздать тебе то, что каждый истинный француз обязан по отношению к своему государю. От имени братьев возлагаю на тебя сей венец, причем мы присягаем тебе на неизменную верность!» При этом собрание трижды прокричало: «да здравствует король!» Но во время этих излияний чувств низшей масонской братией, другие «братья» работали над новым свержением монархии. В тайной масонской лаборатории готовилась новая революция, и когда она наконец разразилась в 1830 году, то носивший одну из высоких степеней ложи тринозофов, масон Дюпен Старший свидетельствует о ней следующими словами: «Не думайте, что все совершилось в три дня. Хотя революция произошла столь быстро, однако она никого не застала врасплох… Мы ее сделали в несколько дней, ибо все у нас было готово и мы были в состоянии немедленно же заменить прежний порядок новым. Недаром во Франции утвердились карбонарии, проникнутые идеями, которые привезли из Италии и Германии нынешние пэры и государственные чины Франции.
Это было сделано с целью свержения безответственной и наследственной власти… В карбонарии нельзя было попасть, не дав клятвы в ненависти к Бурбонам и ко всякой королевской власти»…
Если это документальное свидетельство Дюпена сопоставить с тем, как более, чем двусмысленно держался генерал Мэзон в Рамбулье, — получится обычная картина масонского «действа».
«Генерал Мезон, которому была поручена охрана короля, неожиданно показал тыл восставшим мятежникам раньше, чем даже они показались сами. Это известно всем; но едва ли многим известно, что генерал Мезон был старшим надзирателем «Великого Востока». Эта «маленькая» подробность содержит в себе целое откровение, особенно если вспомнить, что и в 1789 году тактикою масонства было развивать дух измены среди защитников монархии».[142]
X
После 1830 года масоны-льстецы продолжают, как ни в чем не бывало, давать волю своей лести, но теперь уже перед бюстами Людовика-Филиппа. Лишь только этот монарх утвердился, он тотчас же получил от масонства титул «короля-гражданина» и сразу занял в сердце масонства место «Людовика Желанного» так же, как последний когда-то занял у них место «любимца Предвечного». В честь Людовика– Филиппа состоялись многочисленные масонские празднества, отчеты о которых были отпечатаны «во славу Великого Строителя Вселенной» и поднесены королю «в знак преданности и признательности». Эти громкие изъявление чувств не мешали масонству действовать по отношению к «королю-гражданину» теми же способами, как оно действовало по отношению к Людовику Желанному и его брату.
С установлением нового режима тотчас же были сформированы отряды масонов-разрушителей, которым было поручено работать над свержением Людовика-Филиппа. Последний это знал и пробовал защищаться. Сюда относится известный циркуляр маршала Сульта, в котором он, как военный министр, запрещает всем воинским чинам вступать в масонские ложи. Хотя эта мера была противоположна тому, как поступал Наполеон, однако она была одинаково бесплодна в виду сложной организации сочетания тайных обществ и способов действие масонства..
«С 1845 по 1848 г. размножаются во Франции политические конвенты. Хотя масонство, как всегда, уверяло, что не занимается политикой, однако знаменитые «банкеты» были организованы им. Пять директоров парижских лож: Вите, де-Морни, Берже, де-Малевилль и Дювержье де-Горан подготовляли беспорядки. Когда их главарь бр. Одилон Барро был призван к председательствованию в совете, он, правда, присягнул Людовику-Филиппу, но эта присяга для него была действительна лишь постольку, поскольку разрешала ее присяга масонская. Барро, член ложи тринозофов, был очевидно в соглашении со своими братьями, руководившими восстанием. Он приказал войскам прекратить свои действия и, благодаря этому, было провозглашено временное правительство. В этом сознаются уже сами масоны и опять, как после «великой» революции, говорят, что все это делалось с целью дать народу якобы желанный им образ правления — республику.
Масонство, (все продолжая уверять, что оно не занимается политикой), сначала признало временное правительство.
«4 марта была открыта подписка в пользу раненых. 6 марта масонская депутация отправилась к городской ратуше для поднесение адреса временному правительству; их встретили братья Кремье, Гарнье–Пажес, Марра и Паньерр, облаченные в свои масонские одеяния… «Хотя согласно своим статутам, — говорилось в адресе, –братство французских масонов не должно производить никаких политических выступлений, тем не менее оно не может воздержаться, чтобы не выразить своих горячих симпатий только что совершившемуся великому национальному и общественному движению. Во все времена слова — свобода, равенство, братство — красовались на масонских знаменах, а теперь, когда эти слова перешли на знамена французской нации, мы в них приветствуем торжество своих учений и рады возможности сказать, что благодаря им все отечество получило масонское крещение.[143] Итак масонство кричало: «да здравствует республика!»
Новое правительство было масонское, причем никто того не знал; из одиннадцати членов — девять были масоны: Арого, Дув Блан, Ледрю–Роллен, Кремье, Гарнье-Пажес, Альбер, Мари, Флокон и Арман Марра. Только двое из них не были масонами: Ламартин и Дюпон де л'Эр, но и те, окруженные масонами, действовали под их влиянием. Так, когда 10 марта 1848 года главный совет Шотландской системы явился поздравить временное правительство, Ламартин от имени последнего отвечал: «те чувства, которые руководили великим взрывом 1789 года и которые народ французский недавно снова проявил (и я надеюсь, уже в последний раз), я знаю, исходят из ваших лож сначала во мраке, затем в полумраке и наконец при полном свете».
Генеральный секретарь временного правительства Паньерр в префект полиции Косендьерр также были масонами, и таким образом Франция, сама того не подозревая, имела чисто масонское правительство. Вот отчего масоны лож и правительственные чины так хорошо понимали друг друга. Они понимали, что под «делом возрождения» подразумевалось то, чего нельзя было говорить, т. е. «дело процветания масонства».
Масонство действительно при своих изъявлениях сочувствия республике преследовало одну только цель — захват власти в свои руки.
Это доказывают последующие события.
Несмотря на давление со стороны временного правительства, Франция послала в национальное собрание депутатов, которые, отражая действительное состояние духа страны, не пожелали следовать за правительственными масонами. Этого было достаточно, чтобы правительство, которое было представителем одного только масонства, предприняло ожесточенную борьбу против национального собрания. Лишь только правительственные масоны убедились, что страна не принимает их масонских идей, они стали организовывать восстание с целью свергнуть республику.
В описаниях Эккерта говорится, что когда масоны увидели себя побежденными собранием, т. е. Францией, они начали новую тактику и завязали сношение с Людовиком-Наполеоном, дабы вернуться к империи.
Людовик-Наполеон слыл за карбонария; поэтому были шансы, что империя, во главе которой станет он, будет государством чисто масонским, а тем более, если он получить власть от самих же масонов. Масонство не колебалось, предпочитая конечно такую империю республике, в которой оно не могло главенствовать. Многие влиятельные масоны немедленно вошли в сношение с будущим императором, и переворот в пользу Бонапартов стал не только возможным, но и совершившимся фактом.[144]
«Когда объясняют избрание Наполеона III только престижем его имени, — говорит Макс Думик, — забывают о том, что он с тем же именем два раза делал попытку захватить самостоятельно престол и два раза терпел поражение».[145]
На другой день после переворота 2 декабря, «Великий Восток» провозглашает своим великим мастером принца Люсьена Мюрата, двоюродного брата Наполеона, что одно уже доказывает предварительное соглашение между новым императором и масонами. Но еще более доказывает это адрес, поднесенный Наполеону 15 октября 1852 года масонами, оканчивающийся следующими словами: «истинный свет масонства озаряет вас, великий принц! Кто может забыть дивные слова, произнесенные вами в Бордо! Нас они всегда будут вдохновлять, и под властью такого вождя мы будем гордиться быть солдатами человечества! Франция обязана вам своим спасением! Не останавливайтесь на столь блестящем пути! Обеспечьте счастье всех, возложив императорскую корону на свою благородную главу. Примите наш почтительный привет и разрешите нам довести до слуха вашего общий крик наш от чистого сердца: «Да здравствует император!»…
Вот как масонство «не занимается политикой»! Вот каковы республиканские чувства масонства в 1852 году! Да здравствует император — за шесть недель до провозглашения империи!
Однако льстиво заискивающие слова адреса не помешали масонам несколько времени спустя начать относиться с самым откровенным и циничным презрением к «декабрьскому проходимцу» (иначе они Наполеона уже не называли) и призывать все проклятия на его голову.[146]
Дело было в том, что масоны поддерживали «декабрьского проходимца» до тех пор, пока могли рассчитывать на его послушание.
Еще в 1855 году они посылали ему восторженные адреса по случаю рождение наследного принца. Но понемногу они охладели, по мере того, как племянник «любимца Предвечного», считая свое положение достаточно упроченным национальными чувствами народа, стал проявлять самостоятельность в своих действиях.[147]
До чего Наполеон был подчинен масонству, показывает крымская война, затеянная им в угоду масонству против России, не терпевшей у себя «вольных каменщиков».
В 1861 году произошел окончательный разрыв. У Наполеона III, вполне понятно, объявились заботы о династических интересах, а так как он был императором французским, то понятно также, что эти интересы слились с интересами Франции, в ущерб интересам масонства, т. е. Наполеон по самой логике вещей делался все менее и менее масоном.
«Наконец он решительно отказался продолжать дальнейшее выполнение масонских вожделений по отношению к внешней религиозной политике Франции, и с этого времени начинается его падение».[148]
XI
Уже с 1848 года были пущены в ход все тайные средства, чтобы пошатнуть религиозные верования в высших классах общества. Окончательный разрыв между масонами и Наполеоном III произошел после голосование сената относительно поддержки светской власти папы, и масонское усилие прежде всего обратилось против авторитета императора в армии.
Гойя в своем сочинении[149]весьма наглядно показывает, как восстало масонство против реорганизации французской армии, предпринятой маршалом Ниелем, как французское масонство с умилением радовалось основанию в Париже немецкой ложи «конкордия», как бр. Анри Бриссон ходил в эту ложу, обнимался с немецкими братьями и праздновал с ними «уничтожение границ» и «всемирное братство».
Германия в это время неусыпно увеличивала свои боевые силы.[150]
В Пруссии все сводилось к военным вопросам, и все обучение, все воспитание стремилось к возбуждению национальных чувств и мыслей о победе. Во Франции же масонство деятельно распространяло гуманитарные теории о «братстве народов» и противилось проектам военной реформы, называя их «маневром деспотизма», имеющего дело ограничить свободу. Масонство призраком милитаризма пугало честолюбивых адвокатов, стоявших во главе республиканской партии, внушая им, что гражданским элементам угрожает «господство преторианцев». Адвокаты увлекались теорией всеобщего разоружения, и масонству удалось посредством своих ложь захватить управление республиканской партией, т. е. средней буржуазией. Параллельно с этим была организована группировка для рабочих: приняв руководящую роль среди рабочих, масонство основало так называемую интернационалку, т.е. «интернациональный союз рабочих».[151]
Внутренняя организация интернационалки, каждая отрасль которой находилась в непосредственных сношениях с центральным комитетом в Лондоне, показывает несомненное ее масонское происхождение; организация эта явилась осуществлением системы Маццини, весьма определенно изложенной им в обращении к итальянским единомышленникам в 1846 году:
«Трудность заключается не в том, чтобы убедить народы; для этого достаточно нескольких громких слов, вроде — свободы, прав человека, прогресса, равенства, братства, деспотизма, тирании, рабства… Нет. Самое трудное, это — собрать их. Только в тот день, когда нам удастся собрать народ, наступит новая эра».[152]В интернационалке «народ» был собран. Таким образом «вольные каменщики» подготовляли падение империи Наполеона III не только в своих ложах, являющихся масонством «в пиджаке» (т. е. буржуазией), но и в интернационалке, где масонство ходит в рабочей блузе. К этому были присоединены «позитивисты» — масонство в профессорской тоге, требующее «во имя науки» введение антиобщественных начал и уважение к убеждениям».[153]Позитивисты в XIX веке сыграла ту же роль, что энциклопедисты в XVIII-м.
В 1870 году события последовали слишком быстро по нескольким непредвиденным причинам.
Среди ярых республиканцев выделился между прочим Анри Рошфор, получивший «вольтерианское», т. е. чисто масонское образование. Пропитанный до мозга костей разрушительными революционными идеями, он в глубине души своей был француз в остался таковым, сохранив упорно свою независимость. Масонство никогда собственно не держало его в руках и могло пользоваться им лишь до тех пор, пока он не подозревал, что играет им в руку. Да и самое это бессознательное содействие Рошфора масонам представляло им больше неудобств, чем приносило пользы. Натиск Рошфора был слишком быстр и стремителен; в тому же он имел слишком большое влияние на массы. Не зная тайных причин совершавшихся событий, он слишком быстро двигал стрелку часов, на которых время событий было уже заранее определено. С другой стороны опустошения 1870 года, ускоренные точным глазомером Бисмарка, были таковы, что конечно никто не мот заранее предугадать их размеров.
Масонство как бы поневоле оказалось вовлеченным в «период действия», который открылся для него раньше, чем это было рассчитано. Хотя в 1870 году масонство захватило власть в свои руки как и в 1848 году, но оно не в силах было воспрепятствовать своему авангарду втянуться несколько месяцев спустя в авантюру коммуны. С этой поры действия масонства лишились необходимой планомерности, и анархия была побеждена по тем же причинам, как и в 1548 году.
Но руководящей масонством тайной силе по крайней мере удалось воспользоваться существующей между французами рознью, которая была создана предыдущей работой масонства. Благодаря этому так называемая консервативная партия, имевшая за собой заслугу воссоздания новой армии и финансов после ужасных потрясений 70-71 годов, не могла, однако, удержать за собою то господствующее положение, которое ей было обеспечено выборами 1871 года. Благодаря раздорам между роялистами — сторонниками старшей ветви орлеанистами и бонапартистами, республика, за которую, как известно, был при голосовании перевес в один голос, была водворена вновь во Франции.
Для происков тайной силы только этого и надо было. Ведь от республики 1848 года пришлось отказаться только в силу крайности и того, что можно было временно удовольствоваться масонской империей. Использовав, насколько было можно, империю, масонство, направляемое тайной силой, требовало вновь республику. Ему оставалось только проводить своих «братьев» на должности законодателей и правителей, дабы свободно распоряжаться страною, убивая ее народно– национальную душу. Это тем более доступно, что несчастные, разделенные между собою французы думали, о чем угодно, только не о противодействии масонским проискам, о которых они даже не подозревали. Только теперь во Франции, когда уже масонство начинает действовать там почти не обинуясь, появляются прозревающие люди, которым становится ясно, в какую бездну вовлечена их родина.
Итак, мы видим, что масонство лжет, уверяя, что не занимается политикой. Было бы большой ошибкой думать, что за последние двадцать лет история Франции развивается поступательно согласно заветам великих, исполненных благородства преданий французской народности. В действительности, в самый ход французской жизни не переставала вмешиваться некая чуждая сила, то подготовляя событие, то выступая в качестве вершителя этих событий. Этот несомненно громадный фактор умышленно или неумышленно не принимался во внимание теми, кто до сих. пор писал историю последнего времени. С самого своего основания таким образом история эта искажена и ошибочна. Пропущено главное действующее начало, а приведены лишь внешние причины, созданные тайной силой.[154]
XII
24 июля 1854 года на празднике «Великого Востока» в Бельгии после речи великого мастера Фергагена было постановлено, что масонство может открыто заниматься политикой. А в 1869 году на восточном конгрессе лож было предложено исключить из статутов «Великого Востока» положение, что в основу масонского течения кладется существование Бога и бессмертие души. 14 сентября 1877 года на большом конвенте в Париже была установлена формула: «основою масонского учения служит абсолютная свобода совести и человеческой солидарности. Девиз его — свобода, равенство, братство».[155]
Масонство наконец явилось в истинном своем свете! Все рассказы о Великом Строителе, бессмертии души, невмешательстве в политику — все это существовало лишь для прикрытия; для завлечение легковерных людей. В этом сознаются теперь сами масоны. Так в 1836 году на банкете конвента бр. Гонно сказал: «было время, когда наши статуты гласили для известного формализма, что масонство не занимается ни политическими, ни религиозными вопросами. Было ли это двуличием? Я бы этого не сказал. Только под давлением законов и полиции мы были принуждены скрывать то, что было единственными нашим предназначением».[156]
В рамки этого «единственного предназначения», как мы уже видели входила не только не разбирающая средств интрига, но и цареубийство. На масонском конгрессе во Франкфурте в 1785 году было предрешено убийство шведского короля Густава III.[157]Нужно сказать, что в Швеции масонство было очень распространено, и поэтому почти одновременно с убийством французского короля масонами был убить король шведский, (15 марта 1792 г.). Произошло это при следующих обстоятельствах:
«До вступление на престол Густава III власть фактически находилась в руках масонских лож. Густав же III выказал совершенно определенное стремление освободиться от их влияния.
После некоторых бесплодных попыток привести короля к повиновению иллюминаты не поколебались: было решено с ним покончить. Это дело поручили трем вельможам-масонам: Горну, Риббингу и Анкерштрему, которые бросили жребий, кому из них быть убийцей. Жребий пал на Анкерштрема, но тот сам не решился на совершение преступление и подговорил своего слугу, прислужника его ложи, брата по имени Манеке.
«Во время маскарада толпа заговорщиков окружила короля, и он был убить выстрелом из пистолета. В виду малолетства сына Густава регентом был назначен герцог Зюдерманландский, который приказал образовать комиссию для суда над Анкерштремом и его сообщниками. Но так как регент сам состоял членом их ложи, то и комиссия оказалась составленной исключительно из «братьев». Следствие тянулось поразительно долго, и по-видимому ни регент, ни судьи не торопились обнаружить убийц. Народ, однако, требовал их казни, и пришлось для успокоение общественного мнения приговорить Анкерштрема к смертной казни… Манеке же помогли бежать в Берлин, где он поселился под фамилией Шульца»…[158]
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 76 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |